ОКЛИКНИ МЕНЯ ИЗ ДНЕПРОВСКОЙ ВОДЫ

Рецептер Владимир Эмануилович родился в 1935 году в Одессе. Поэт, прозаик, пушкинист. С 1992 года художественный руководитель Государственного Пушкинского театрального центра в Санкт-Петербурге. Народный артист России. Автор многих книг стихов и прозы. Живет в Санкт-Петербурге.

Владимир Рецептер

_*

ОКЛИКНИ МЕНЯ ИЗ ДНЕПРОВСКОЙ ВОДЫ

_{* *}

_*

Зарастанье вещами, как тиной,

может стать натюрмортом, картиной,

паутиной заросшей в тепле.

Где ж спокойная радость даренья,

раздаванье другим накопленья,

что стыдит, как печать на челе?..

Бесконечны благие примеры,

век за веком берёт эти меры:

всё раздать, не бахвалясь, тишком,

и уйти, чтобы пешие силы

сохранить, добредя до могилы,

яко нищий, с одним посошком.

Но реши — и обступят родные,

дай им Боже, надолго живые,

и ко всем подступает нужда.

Им бы тоже оставить хоть что-то —

вот какая прихлынет забота,

а решать — самому, как всегда…

И стоит у окна половина,

что с тобою и плотью едина,

и, наверное, духом, молчит.

А её молчаливая тайна,

словно близкая роду Украйна, —

то ли меч для тебя, то ли щит…

_{* *}

_*

Омут воспоминаний

не обещает дна.

Список непониманий

пишется допоздна.

Ну, почему же? Как же?

Из-за чего? Зачем?

Кто из своих подскажет?..

Каждый далёк и нем.

А неизбежный омут

тянет, влечёт, пестрит,

словно житейский опыт —

лучших пород магнит.

И объясняет лживо

то, чему нет причин.

Музычка без мотива.

Пляска кривых личин.

Не уклоняйся. Кайся —

вызовешь слёзный ток.

Жаркой молитве сдайся.

Нам покаянье впрок.

_{* *}

_*

Окликни меня из днепровской воды,

ворвись среди ночи в любые труды,

верни к середине житухи,

прикрой половину разрухи…

Обрызганный этой крещенской водой,

узнаю, что я наконец молодой,

что здесь мы — на первом свиданье,

нам Питер готовит венчанье…

Тот самый июнь, а по следу — июль,

и знать не желают взрывчатки и пуль,

одесских и киевских бедствий

и их отдалённых последствий…

Ступлю на прибрежный днепровский песок,

где мяч на свободе сбивается с ног…

Где пляж присмирел, а не вымер…

Где княжество крестит Владимир…

_{* *}

_*

Хожу, набитый прозой,

скрываюсь, как медведь,

рычу перед угрозой,

стараюсь вновь успеть...

Кто, зализав болячки,

продлит рабочий срок

и тайные заначки

зачтёт, как мой зарок?..

Писал бы по совету

в сердечной простоте,

да только время нету

и времена не те...

_{* *}

_*

Трагический сон: опозданье актёра на сцену —

кошмар удушающий, — и просыпанье в поту…

Да не было этого в жизни!.. Такую измену

и сравнивать не с чем...

Корабль, затонувший в порту…

Играйте, друзья… И пускай круговая порука

искупит вину и запомнит при смене времён

меня, затонувшего в поисках смысла и звука,

кто верил в спасенье, надеясь, что будет прощён…

     Божий человек

Алексий, убегая от славы,

в Рим вернулся и в дом свой пришёл,

и, неузнанный, невеличавый,

в уголке прозябать предпочёл.

Мать, отец и невеста, старея,

жили рядом и ждали, когда

будет весточка от Алексия,

и когда он вернётся сюда.

Домочадцы его унижали,

не считали никем и ничем,

и куском, и глотком попрекали,

он же был благодарен и нем.

Так и умер, держа, как признанье,

грешный свиток в прижатой руке,

открывая свой путь на прощанье

в объясняющей душу строке,

где просил он прощенья у близких

за жестокий и скрытный уклон,

не ища для себя обелисков,

почитанья и славы икон.

И тогда к незавидному дому,

словно он и воспет, и храним,

притекли поклониться святому

царь и Папа, и люди, и Рим…

_{* *}

_*

Не борись со временем, сестрица,

не растянешь и не укротишь,

не в твоих руках ещё синица,

с неба журавель не видит крыш…

Мы живём по-разному и в разных,

к свету обращённых временах;

ты своё то дёргаешь, то дразнишь,

забывая безупречный страх.

Прикасаюсь к потаённой теме,

за которой — страсти и страда.

Дай мне время, подержи мне стремя

перед временами навсегда…

_{* *}

_*

Я видел Войно-Ясенецкого

в военном госпитале… Что ж?..

Не вспомню вдруг ни страха детского,

ни на кого хирург похож.

Одни лишь запахи иодные,

густые запахи беды…

Солдаты бритые и взводные …

Не вспомню чьей-то бороды…

Кто встал в дверях с высокой свитою?..

Халаты били белизной…

Мы пели тем, кто был защитою,

а в окна рвался жёлтый зной,

азийский, адский... Гнойный, может быть…

И в госпитале шла война:

она на смерти смерти множила,

но жизнь была уже видна.

К чему ж ведёт стиходвижение

сквозь толщу невозможных лет?

…Ни слова, ни прикосновения,

а только белизна и свет.

Июнь, 2016