ИГРА ВО ВЗРОСЛОСТЬ

*

ИГРА ВО ВЗРОСЛОСТЬ

Андрей Пермяков. Темная сторона света. Бесконечная книга, часть вторая. Вологда, «Издательские решения», 2016, 134 стр. («Том писателей»; Вологодское отделение Союза российских писателей).

Несмотря на то что Андрей Пермяков в непосредственном общении предстает человеком открытым и необыкновенно приятным, для всех знающих его лично этот характер представляет собой некоторую удивительную и так до конца и не разрешимую загадку. Действительно, как могут в одном человеке уживаться качества, казалось бы, совершенно противоположные: врожденная хозяйственность и откровенная безалаберность, убеждение в необходимости иметь хорошо обустроенный дом и одновременно желание этот дом навсегда покинуть, стремление работать на солидной, хорошо оплачиваемой должности и асоциальное поведение, свойственное скорее человеку, которому плевать на все условности. Ответы можно найти в изданной в Вологде автобиографической повести «Темная сторона света». Впрочем, читая, не следует все-таки забывать, что это художественная проза, хотя автор вроде бы и старается описывать только то, что произошло с ним «на самом деле». Соответственно, и речь в этой статье идет ни в коем случае не о реальном человеке, а исключительно о герое художественного произведения.

Этот герой весьма примечателен: у него есть, как это называлось в романах XIX века, «положение в обществе» — семья, квартира, вполне сложившаяся профессиональная карьера, хорошо оплачиваемая интересная работа. Этот герой запросто может позволить себе путешествие с максимальным комфортом, но между тем он регулярно выходит на трассу, поднимает руку и садится в первую же остановившуюся машину. Он мог бы обзавестись собственным автомобилем или же пить чай с плюшками в уютном купе поезда, но упрямо мерзнет на обочине в ожидании попутной машины. Конечно, это отчасти игра: он едет принципиально бесплатно, но при этом в кармане у него на всякий случай всегда есть деньги; поездка автостопом для него не жизненная необходимость, а своего рода акция со специфическим смыслом. Если для некоторых автостоп — это единственный способ попасть в нужное место и пообщаться с друзьями, то для него при всей реальности происходящего присутствует элемент игры. Этот игровой момент очень хорошо отражен в сцене из начала повести: герой едет в электричке без билета, его преследует контролерша. И вот такой между ними происходит любопытный диалог:

В очередной раз мадам настигла меня в тамбуре первого вагона:

— Я как-то в людях разбираюсь уже. У вас есть деньги.

— Вы так говорите, будто это плохо, когда у человека есть деньги…

— Платите! Или я милицию вызову.

Милиция действительно могла б деньги найти, они у меня в кармане были, восемь тысяч. И еще много на карточке: целая зарплата с отпускными. Но азарт обману — он ведь сладок? В принципе, я был согласен на почетную капитуляцию: до Тулы оставалось станций шесть это одна, максимум, две зоны. Скажем, 25 рублей дать бы можно, но тетка настаивала на сумме в десять раз больше.

Автостоп для героя повести — в первую очередь приключение. А бесплатное путешествие — и неотъемлемая часть этого приключения, и своего рода игровое самоограничение, а может, и своеобразная дань буржуазной бережливости — мол, нечего тратить деньги на пустые прихоти. Действительно, учитывая нынешние цены на билеты, еще десять раз подумаешь, нужно ли тебе это на самом деле. А тут вышел на дорогу, поднял руку — и впереди встречи с многочисленными друзьями и со случайными попутчиками. Кроме того, билет надо покупать заранее и в нем всегда точно указано место прибытия. А здесь приятная неопределенность — ведь в любой момент можно передумать и поехать совсем в другую сторону. В результате возникает иллюзия свободы и безответственности, которая, по идее, должна каким-то образом уравновешивать «правильную» взрослую жизнь героя повести (семья, профессия, работа).

Повесть начинается спустя пять месяцев после описанных в основном сюжете событий: во время одной поездки автостопом герой вспоминает другую поездку — по его собственному определению, «самый худший автостоп». Время действия — конец февраля и начало марта. Маршрут впечатляет: Москва — Тула — Задонск — Липецк — Саратов — Сызрань — Воткинск — Пермь — Киров — Тотьма — Великий Устюг — Котлас — Вологда — Углич — Рыбинск — Москва. Едет герой не просто для удовольствия покататься по стране, а с некоей целью, в каждом пункте у него назначена какая-то встреча, деловая или просто с друзьями, и только в конце немного отклоняется от намеченного маршрута, чтобы показать встретившейся в Кирове попутчице какие-то интересные места.

Интересно, однако, что подробно описывается именно дорога, а о пребывании в городах говорится скорее вскользь. Как будто только дорога и имеет значение, а все остальное — неизбежная остановка в ожидании следующей попутной машины. То же касается и людей, которых встречает герой, — подробно описываются только те, кто делит с ним тот или иной отрезок пути. По дороге с героем случаются разные, в том числе и не совсем приятные происшествия, однако общий тон повествования имеет особый умилительный оттенок. Такое ощущение, что повествователь все время пребывает в приподнятом настроении, словно специально наведенном для наилучшего восприятия впечатлений. Может быть, именно поэтому все происходящее с ним герой воспринимает с сентиментальной доброжелательностью, составляющей приятный контраст для привычного критического изображения российской глубинки. Автору этой повести, в отличие от многих других коллег-литераторов, действительно нравится то, что он встречает на своем пути.

Еще одно важное преимущество автостопа — это возможность узнать много нового. Действительно, сложно придумать другой такой же удачный способ познакомиться с тем, как живут люди в разных местах нестоличной России. Да и вообще подобное путешествие — это редкий шанс увидеть то, что ускользает от глаз обычных туристов. Вот почему повесть «Темная сторона света» стала своеобразным гибридом путевого дневника и сентиментального путеводителя. Герой повести не просто перемещается в пространстве, он активно проживает все, что с ним происходит, причем это касается не только встреч с людьми, но и истории увиденных им мест, в том числе и описываемых им подробно некоторых архитектурных памятников. Живое воображение как бы воскрешает давно ушедшие в прошлое события, и таким образом герой оказывается укоренен не только в пространстве, но и во времени. Причем если в первом случае можно говорить о линейных координатах, то во втором уже присутствует сложное соотношение прошлого, настоящего и даже будущего. Впрочем, этот интересный момент пересечения разных временных пластов, на мой взгляд, в повести только намечен.

Вот пример такого сентиментального воскрешения давнего исторического события:

Шествовал на Пасху крестный ход. Очевидно, все же в этом месте. Ибо сказано: «Напротив Дымковской слободы». Вот она — точно напротив. Князь впереди, с иконою. Дружина (ну, банда костромская, можно сказать) тоже безоружная — размякли пацаны. И тут подходит некто с радостной вестью шепотом: «Князь, тебя сейчас убивать будут». Чего делать? Кто б другой, может, и сказал, подняв икону, разные пафосные слова. Тогда бы зарезали его, точно курицу, а потом, например, канонизировали — и такое бывало. Только Василий вряд ли тогда думал про святых предков Бориса и Глеба. Он вообще про святое не думал тогда. Кинул иконой в ближайшую харю, заорав: «Бежим!» На бегу уже орал, летя к берегу. Добежал, запрыгал «между шкер». Ледоход ведь шел, апрель все-таки. Сухона в те времена была точно не меньше нынешней. Но повезло: допрыгал до Дымкова с остатними своими людьми. А устюжане, перебив прочих, за князем не погнались: в ледоход на лодке страшно.

Это не просто изложение своими словами параграфа из учебника по истории средних веков, это именно проживание исторической реальности: герой как бы поочередно ставит себя на место князя, дружины и их противников. Историческое событие словно оживает, время перестает быть линейным и сгущается до поразительной, почти ощутимой плотности. И тогда путешествие героя становится не просто поездкой по намеченному заранее маршруту, а своеобразным погружением в совершенно иной пространственно-временной континуум. Повествователь, однако, ведет себя подчеркнуто бесхитростно, намеренно играя роль такого немножко наивного впечатлительного путешественника.

Особая лирическая атмосфера создается и стилистикой повести, и своеобразной авторской пунктуацией. Андрей Пермяков очень любит членить одно большое предложение на несколько маленьких, например: «Остановился Ивеко. Большой, зеленый грузовик. Не Фрет, но тоже корпулентный. В кабину даже повыше лезть, кажется. Удобный: сидения, когда на них себя устраиваешь, говорят пф-ффф, принимая форму того, чем ты их касаешься. Спины, например». Подобное членение не только замедляет темп повествования, но и передает ощущение лирической одышки, как будто у героя от полноты чувств то и дело перехватывает дыхание. На создание впечатления прямой непосредственности высказывания работают и пунктуационные ошибки. Например, в процитированном выше фрагменте запятой разделяются неоднородные определения, чего в тексте, выстроенном по классическим правилам грамматики, делать, безусловно, не следовало бы. Но здесь и это оказывается вполне уместным: благодаря постоянно встречающимся пунктуационным ошибкам читателю начинает казаться, что образованный и грамотный повествователь так торопится высказать свою мысль, что невольно забывает о правописании. Небрежность, некоторые отступления от традиционной пунктуации только подчеркивают чистоту и интенсивность эмоциональных переживаний героя повести.

Ближе к концу книги тон повествования меняется — становится более жестким, описания более выпуклыми и отчетливыми, из текста исчезает оттенок сентиментального любования собой и окружающим миром. Причина проста — почти на всем протяжении пути герой воздерживается от употребления алкогольных напитков, но в конце концов все-таки не выдерживает. И сразу изменяется не только переданное в тексте мироощущение, но и его стилистика, повествование становится менее лирическим и более лаконичным, и даже количество пунктуационных ошибок почему-то резко уменьшается. Считается, что алкоголь способствует примирению с действительностью и некоторому общему умиротворению, однако у героя повести выходит ровным счетом наоборот: в трезвом виде он чувствителен и сентиментален, склонен к лирическим экскурсам в прошлое, а в нетрезвом как бы погружается в реальность и начинает усиленно проживать ситуацию здесь и сейчас. Не случайно, видимо, повесть заканчивается именно так:

Только все равно сначала — в шалман. А там всегда говорят нам официантки «мужчина». В столовой №1 — «молодой человек», а на Курском — «мужчина». Ну их. В столовую. Немножко выпью, и больше никогда. Совсем никогда. Я ведь обязательно брошу, я смогу.

Колеса стукали чушь:

«Съезди вокруг. Убедись: мир фрактален по-прежнему. Далеко — то же самое. Далеко не отличается от рядом. Прекрати ненадолго играть в Питера Пена. Успокойся. Несколько лет страна без тебя обойдется. Потом опять съезди».

Все стало тихо. Затем громко. Дальше познакомился с близсидящими людьми, и была нам всем столовая № 1.

И вот читатель, добравшийся до конца повести «Темная сторона света», наконец-то находит ответ на вопрос, почему же героя, солидного взрослого мужчину, так притягивает автостоп, от чего или же от кого он пытается таким образом убежать. Конечно, от самого себя, вернее, герой убегает от собственной взрослости, от той части своей личности, которая замкнута в скучных рамках сложившейся благополучной жизни. И вполне закономерно в самом конце возникает сравнение с вечно юным Питером Пэном. В душе наш герой точно такой же нестареющий, легкий на подъем, веселый и удачливый. Именно таким он себя и чувствует, когда бросает важные дела и налаженную жизнь профессионально успешного мужчины средних лет, выходит на трассу, поднимает руку и садится в первую же остановившуюся попутную машину.

Анна ГОЛУБКОВА