ТРИДЦАТЬ ТРИ ПРАВИТЕЛЬСТВА И ТРОЦКИЙ

*

ТРИДЦАТЬ ТРИ ПРАВИТЕЛЬСТВА И ТРОЦКИЙ

Л. Г. Прайсман. Третий путь в Гражданской войне. Демократическая революция 1918 года на Волге. СПб., «Издательство имени Н. И. Новикова»; «Издательский дом „Галина скрипсит”», 2015, 536 стр., («Историко-революционный архив. Вып. 4»).

Это очень хорошая книга. Хотя она и издана на шикарной подарочной бумаге, пижонски элегантным шрифтом Petersburg и щеголяет ледериновым переплетом лучших ГИХЛовских собраний сочинений времен культурно-просветительских излишеств хрущевского десятилетия. Не портят книгу и удивительные для века двадцать первого источники, ну, например, воззрения на мир и войну основателей демократической Чехословакии цитируются по такой, мягко говоря, малонадежной архаике, как «О Контрреволюционной сущности политики Масарика и Бенеша» В. О. Краля (М., «Издательство иностранной литературы, 1955). Или отсутствие источников необходимых и даже обязательных. В самом деле, как-то сложно в 2015-м представить себе историю Чешского войска в России без остановки на монархическом и панславистском периоде Дружины, иными словами, без упоминания работы как минимум четы Муратовых, Дины и Александра, «Судьбы чехов в России, ХХ век. Путь от Киева до Владивостока» (Прага, «Русская традиция», 2012). И тем не менее труд Леонида Прайсмана, на мой взгляд, удался. Прекрасная книга.

Я думаю, это объясняется взаимно противоречивым набором качеств, которые обыкновенного, честного историка делают необыкновенным и замечательным. Предельная объективность с одной стороны, а с другой непозволительное и острое чувство справедливости, человеческая, так плохо с научной обычно сочетающаяся составляющая. Полагаю, только она одна и может давать такие пассажи, под которыми с грустной печалью хочется подписаться самому:

«Заканчивая этот раздел, я хотел бы написать о том, о чем не принято писать в серьезных работах... Я думаю о судьбе Яна Сыровы — человека, сделавшего удивительную карьеру. Он попал в Россию совсем молодым <…> Когда началась война, добровольцем вступил в состав Чехословацкой дружины [C. C. — заметим в скобках Чешской — Cheskа druzina]. В 1915 г. был произведен в чин подпоручика, стал кавалером ордена Св.Георгия 4-й степени. В 1916 г. командовал ротой. Под Зборовом был тяжело ранен и потерял глаз. В 1917 г. его карьера развивалась с феерической быстротой <…> в декабре 1918 г. — феврале 1919 — командующий Западным фронтом; с февраля 1919 — командующий Чехословацким войском в России. Блестяще начатая карьера продолжилась в Чехословакии <…> в 1926 — 1933 гг. — министром обороны; в 1933 — 1938 гг. — генеральным инспектором обороны. Осенью 1938 г. Сыровы был назначен премьер-министром и министром обороны. Он отдал приказ о капитуляции после Мюнхенской конференции. В 1947 г. он был арестован и 20 лет отсидел в советской тюрьме. Уже освобожденный, за несколько дней до смерти, наблюдая в августе 1968 г. советские танки на улицах Праги, не увидел ли он перед мысленным взором картину далекой Сибири <…> Не думал ли он, что то, что произошло с ним и его страной в 1939 — 1968 гг., является определенным историческим возмездием, в том числе и за то, что он не отдал летом 1919 г. Чехословацкому корпусу приказ выступить на фронт, и за то, что спокойно взирал на замерзающие эшелоны с тысячами русских беженцев, и за то, что выдал на смерть Колчака. Кто знает?»^[1]

Но история чехословацкого восстания, за пару месяцев летом 1918-го покончившего с большевиками на всем протяжении Транссиба от Волги до Владивостока, всего лишь увертюра. Первая глава. Следующие три посвящены собственно теме, заявленной в книжном заглавии — «Демократическая революция 1918 года на Волге». Рассказ о людях, с политическим лидером которых генерал Деникин так рассчитался в своих «Очерках русской смуты», припоминая дни корниловского мятежа (т. 2, гл. 5):

«Но постыднее всех было воззвание Чернова от имени исполнительного комитета Всероссийского съезда крестьянских депутатов. Оно начиналось обращением к „крестьянам в серых солдатских шинелях” и приглашало их „запомнить проклятое имя человека”, который хотел „задушить свободу, лишить вас (крестьян) земли и воли!” Участник Циммервальда, член редакционного комитета газеты „На чужбине”, состоявшей на службе у германского генерального штаба, пролил слезу и над участью „родной земли”, страдающей от „опустошения, огня, меча чужеземных императоров”, — земли, от защиты которой отвлекаются ”мятежником” войска.

А в то же время новый петроградский генерал-губернатор, Б. Савинков, собирал революционные войска для непосредственной обороны Петрограда <…> В организации военной обороны, за отсутствием доверия к командному составу, принимали деятельное участие такие специалисты военного дела, как Филоненко и <…> Чернов, причем последний объезжал фронт и высказывал неожиданные (стратегические) соображения».

И вот этим несколько утомительным в своей слепой святости господам, успешно развалившим мощное централизованное государство и основу его мощи — сильную и победоносную русскую армию, судьба, благодаря взбунтовавшимся по собственной инициативе чехам, дает сказочный шанс выстроить уже в 1918 году социализм с человеческим лицом. Земля без помещиков, но немножко с монополией государства на покупку зерна по фиксированным ценам. Фабрики рабочим, но чуточку по соседству с объединениями промышленников и банкиров. Свобода торговли, но слегка как бы без права свободно распоряжаться банковскими вкладами. И так далее, и тому подобное. В общем, на повестке дня стояла полная и окончательная отмена большевиков, при сохранении всех ленинских декретов. Считалось, что подобную программу поддержит весь народ, ведь это он каких-нибудь полгода тому назад, в ноябре 1917-го, единодушно обеспечил эсэрам — черновским социалистам-революционерам неотменяемое большинство на выборах в Учредительное собрание. Вот они и собрались теперь в освобожденной чехами Самаре заметно поредевшей, но до сих пор, как это им самим искренне казалось, всеобщим народным доверием облеченной фракцией, образовали боевой Комитет членов Всероссийского Учредительного собрания — Комуч и приготовились на законных и справедливых основаниях творить историю. Кроить ее по самым честным и справедливым общественным лекалам. Одна беда — на освобожденных все теми же чехами территориях, одновременно и параллельно с Комучем, возникли и существовали десятки других претендовавших на ту или иную степень легитимности властей. Вот далеко не полный перечень, который приводит Леонид Прайсман по случаю большого и представительного собрания в Челябинске в августе 1918-го: «ВСП [C. C. — Временное Сибирское правительство], Временное областное правительство Урала, Уральское и Оренбургское казачье правительства, Башкирское правительство, Правительство Алаш-Орды (Киргизия), Национальное управление тюрко-татар…»^[2], за скобками уходящее Временное дальневосточное правительство генерала Хорвата и беспокойная Сибирская областная Дума в Томске. Примерно из таких же лоскутков, заметим от себя уже, состояли и земли, поливаемые кровью белыми войсками, по ту сторону Волги. Самостийные донцы, мятущиеся кубанцы и верноподданные терцы, на Украине директория, ну, и отдельно Особое совещание при главкоме ВСЮР генерале Деникине. И все понимали, как на востоке, так и на юге, что перед лицом большевиков надо объединиться, но только эсэры из Комуча действительно попытались это сделать не на принципах диктата сильного, а на основе некоего временного общественного договора, создать все прочие отменяющее, единое и сильное Временное Всероссийское правительство — Директорию. А с ним и основу его мощи — победоносную русскую армию. От этого и слово «демократия» в заглавии обсуждаемой книги. Одна только беда — мало кто из теоретически, казалось бы, естественных союзников по антибольшевистской коалиции готов был простить эсэрам уже разрушенную армию, и земли отнятые, и фабрики. В результате, созданная 23 сентября 1918 в Уфе Директория закончила свое существование через два неполных месяца, 18 ноября того же года, когда самый бессмысленный из всех бессмысленных героев нашей истории, адмирал Александр Васильевич Колчак, дал согласие участникам омского государственного переворота стать единоличным диктатором — Верховным правителем. Добровольческая народная армия Комуча с ее героем полковником Каппелем и союзниками чехами не стала единой убойной силой с Сибирской армией. Погоны сибирских монархистов победили георгиевские ленточки волжских демократов. Аннулировали. Причем в то самое время, когда по другую сторону линии фронта самый циничный диалектик из товарищей, Лев Троцкий, при помощи всей выдающейся машины абсолютного террора с ее заложниками и расстрелами возрождал именно то, на чем всегда основывались победы на необъятных землях от Архангельска до Кушки — русскую армию, тысячами, десятками тысяч возвращая под ружье ее унтеров и офицеров. Тех, что могли и должны были в 1917-м дойти до Вены, Берлина и Константинополя, но вместо этого в 1921-м обнаружили себя в Иркутске и Керчи.

Такой вот ясно ощущаемый печальный, беспросветный фон этого рассказа о людях с чистыми помыслами и горячими сердцами, но с полным отсутствием как опыта, так и способностей к организаторской работе. А также практического чутья и сметки. Просмотревших во всех смыслах эпохальное рабочее антибольшевистское восстание в Ижевске и Воткинске, не сумевших воспользоваться искренним антикоммунизмом всех мусульман русской Азии, так безоглядно рассчитывавших на крепкозадых хитрецов крестьян и очень, очень при всем этом щепетильных в вопросах общей политической морали и собственной партийной этики. Но чем хорош и необыкновенен автор книги «Третий путь в гражданской войне», это тем, что ему всех жаль. Всех нас вообще и каждого в отдельности, и Колчака, и Сыровых, и, уж конечно, прекраснодушных творцов Комуча и уфимской Директории. И делает он в заключительной главе, посвященной заговору и перевороту, превратившему выдающегося ученого в бездарного диктатора, такие вот совсем простые выводы, под которыми вновь хочется подписаться, ну, или пожать автору руку: «Здесь встает один из важнейших вопросов истории не только Восточного фронта, но и всей Гражданской войны в целом: в чем было принципиальное различие между демократическими и пусть даже социалистическими (при всем ужасе, который сегодня вызывает у подавляющего большинства русских интеллигентов слово „социализм”) деятелями, как Н. Д. Авксентьев, В. М. Зензинов, с одной стороны, — и такими фигурами, как И. А. Михайлов, А. В. Колчак, В. И. Ленин и Л. Д. Троцкий, с другой? При всей приверженности Авксентьева и Зензинова демократическим и социалистическим ценностям, для них самым главным была Россия как единое государство, и страх чем-то навредить ей, вызвать конфликт, могущий перерасти в гражданскую войну в антибольшевистском лагере, заставлял их действовать с большой осторожностью. Они предпочитали лучше потерять власть, чем способствовать такому конфликту. А Ленин и Троцкий, равно как Колчак и Михайлов, при всей колоссальной разнице между этими деятелями, думали, в первую очередь, об интересах своей группы, партии, лагеря и готовы были на все для достижения своих целей, ни в малой степени не считаясь с тем, какой жуткой опасности они подвергают Россию»^[3].

Хорошая, в общем, книга и написана прекрасно, вот только издана с каким-то вызывающим, нечеловеческим, я бы сказал, олигархическим шиком. Набившим розничной цене четыре хороших, круглых знака перед запятой. И думаешь, разглядывая великолепный ледерин из барских закромов навеки исчезнувшего ГИХЛа, роскошную, блестящую бумагу и четкий, яркий шрифт: как мало шансов у русского читателя и в этот раз, в очередной, узнать, что был, был все-таки, есть и до сих пор вполне возможен у страны путь третий. Демократический.

Сергей СОЛОУХ

Кемерово