Милославский Юрий Георгиевич — прозаик, поэт, историк религии и литературы, журналист. Родился в 1948 году в Харькове. Учился в Харьковском и Мичиганском (США) университетах. В эмиграции — с 1973 года. Проза Юрия Милославского переведена на многие европейские языки. В подборке сохранено авторское оформление. Живет в Нью-Йорке.
Юрий Милославский
*
ТАНГО В ГОСТИНИЦЕ N
На тревожную ночь в Отечестве
Стал я спать безпокойно и плохо.
Снится плеск пересохшей реки,
Снятся строек заброшенных грохот
И заводов умерших гудки, —
Запрещенные при Маленкове,
Чтобы нам не насиловать слух. —
Нет во снах моих плоти и крови
Лишь трусливо мятущийся дух,
Лишь предатель Победы железной,
Переметчик небесных Начал
Суетится во снах, безтелесный,
Мародерствует по мелочам.
Taк ли прежде со мною бывало?
Помолился — и тотчас уснул:
Хоть во чреве китовом вокзала,
Хоть почетный неся караул.
Развенчались державные скрепы,
И во снах моих, — где ни приляг, —
Детсадов обезчещенных лепет
Городов обезточенных лязг.
Монолог из неоконченной трагедии «Смерть семинариста»
— Не обезсудь. Я знаменiя ждалъ,
Я казни ждалъ, а Ты меня не тронулъ.
Я Кремль Московскiй, что свeчной шандалъ,
Въ Твой кроткiй Ликъ швырнулъ. А Ты и трономъ
Не проскрипeлъ. Откройся, Божiй даръ,
Отвeтъ мнe дай трезубцемъ изощреннымъ! —
Вся саранча досталась фараонамъ,
А мнe Ты кары — никакой не далъ, —
Въ Староконюшенномъ, гдe карлица слeпая
Утeшила меня, сказавъ: «Я вeрно знаю —
Ты побeдишь...»
Прочелъ я сонмы книгъ,
Но главное — открылось мнe сегодня:
Сколь медленны вы, мельницы Господни.
Сейчасъ умру. До сердца ядъ проникъ.
Киевский вальс
Бог тебя наказал до последних, засечных камней,
Не щадя куполов, что ворованным трачены златом.
Первозванный Рыбарь не побрезговал банькой твоей,
Но тебя — не отмыть ни огнем, ни водою, ни адом.
Всех простят и утешат. Отпустят им вечного сна.
Тем, что Мертвое море втянуло отравленным илом, —
Всем отмоленным быть. А тебе — не подняться со дна,
Не уснуть, не проснуться, не встать никогда из могилы,
И не быть похоронену. Это ль не гребаный стыд?
Никого не нашлось твоему воспротивиться тлену.
Только гетман Ивашка на «мерине» черном летит —
По дороге обугленной мчится в родную геену.
Даже он тебя предал. И ты остаешься — один.
Словно снайпер безглазый прицелом ведешь по карнизу.
И на тело твое из оконца мы молча глядим,
Где английскою красною тронуло ночь исподнизу,
Где каштаны по-русски лопочут, а злой пулемет —
По-хазарски хрипит, издыхая у дальних заборов,
Где в поруганном граде — любезная сердцу живет
И спасает бродячих собак от твоих живодеров.
Танго в гостинице N
Ты откуда умеешь такие слова
Так прощально и весело произнести,
Что в одно мгновенье сгорит Москва? —
И свечи копеечной — не поднести.
Впрочем, нет в свече никакой нужды.
Да и пламя — невидимо никому.
Оттого безнаказанно можешь ты
Предлагать мне взамен — кромешную тьму,
Напевая, что вот он — единственный свет,
На который позволено мне уповать.
Чтобы я заслушался, — а в ответ
Не пытался тебя затащить в кровать,
Но при этом, спасаясь от злой любви,
Не порвал бы цепь, не украл ключи.
Только ты осторожней меня трави.
Исхитрюсь — и настигну тебя в ночи.
Потому что обучен я — долго ждать,
Не смыкая карих, гадючьих глаз.
И владею даром — тебя прощать
До семижды семидесяти раз.
К изображению любимой певицы
Откуда ты взялась? Я спрашиваю зря,
Но тайное понять — не убоюсь потщиться.
Твой голос — от времен Последнего Царя,
И облик твой — безпутной продавщицы
из промтоварного, что любит — наугад
и влажной карамелькою мерцает.
Твой голос — алый шелк и вместе с тем — булат,
Что этот алый шелк — до крови проницает.
К фотографии жены автора,
сделанной в Монреале на Рождество 200… года
Снился мне садъ въ подвнечномъ уборе
Здесь под елью канадской не тает Снегурка,
Но стоит, не подъемля фаты.
Происходит, как видно, от пленного турка,
Что напился Крещенской воды
В полыньях Вифлеема, во льдах Иордана,
Где Христа не настигнет спецназ.
Из-под ели канадской — прекрасная дама
Невнимательно смотрит на нас.
Как мы долго с тобою, не врозь и не вместе,
Упреждаем последний удар.
Здесь под елью канадской — вручают невесте
Долгожданный Рождественский дар.
Над пустынной Голгофой, захваченной с бою,
Пламенеет Рождественский Марс.
На реках Вавилонских седохом с тобою,
Повторяя старинный романс,
Запивая вином в потаенном растворе
Приумноженный свадебный хлеб —
В Гефсиманском Саду в подвенечном уборе,
Возле самого входа в Вертеп.