Хлебников Олег Никитович родился в 1956 году в Ижевске. Кандидат физико-математических наук. Автор четырнадцати стихотворных книг (в том числе переведенных на французский и датский языки); заместитель главного редактора «Новой газеты». Лауреат Новой Пушкинской премии. Живет в Переделкине. Пользуясь случаем, сердечно поздравляем нашего постоянного автора с юбилеем.
Олег Хлебников
*
МОРСКАЯ ФИГУРА
* *
*
«Жизнь чудовищна, — так Бродский говорил. —
И друг другу помогать давайте…»
С ним согласен я по мере сил —
слабнущих, мягчающих, как в вате.
«Что пришло процвесть и умереть, —
пел Есенин, — то благословенно».
Ну и ты, конечно, имярек,
умирающий ежемгновенно.
Пушкин причитал: «Предполагаем
жить, да вот, глядишь, как раз помрем».
Но — «вдвоем», тут главное — «вдвоем».
Перед краем и потом — за краем…
Отцу
Из шеи моей выдувал клеща,
никогда не давал леща,
зато на мой крючок пескаря
насаживал, когда я
был еще слишком мал,
чтоб сам хоть что-то поймал.
С тех пор уже никогда не ловил
ни пескарей, ни клещей,
а на крючке многократно был
в силу порядка вещей.
И никого больше рядом нет,
кто мог бы леща — но не дал.
И стал мне темней этот белый свет,
темнее, чем ожидал.
* *
*
Облака оставляют на море пятна,
и на земле, и на речке.
А такие белые, так опрятно
их стадо овечье!
Это я с моря на самолете
возвращаюсь в свои пенаты.
Вы меня ждете?.. Вы меня ждете —
две собаки и ползарплаты.
* *
*
соседям
Завидую жизни чужой,
вот этим завидую, им —
на то, что друг к другу с душой
и телом еще молодым.
Обидно, что жизнь и судьба
столкнулись совсем невпопад.
И тут пожалеть бы себя,
да знаю, что сам виноват.
* *
*
Мои пороки обслуживала
симпатичная продавщица.
Мне было стыдно покупать у нее водку и сигареты.
Иногда и доверчиво ссуживала
все безобразья эти.
И снова мне приходилось стыдиться.
А была бы мрачная, страшная,
я больше бы пил и курил.
И в этом, наверно, женское предназначенье:
воспитывать симпатичностью и нормой (чтоб я так жил!).
Ведь любая женщина — старшая.
Уж с похмельной-то точки зрения.
* *
*
Недоваренные пельмени
копошатся в своем физрастворе…
Так Он смотрит на нас?
Тем не менее
что-то сварится, сварится вскоре.
Может, сварится то, что и вытошнится,
но один-то пельмешек вытащится! —
аппетитный на сотни лет —
вроде Пушкина или Данте…
Только дайте Ему, только дайте
собеседника на обед.
* *
*
Чем говорят они чаще —
частят и частят, — тем реже
в их пустоте кричащей
свежее что-то брезжит.
Как на рыбалке — утро
или закат на Азове.
Silentium! Если трудно
довоплотиться в слове.
Морская фигура
1
Из себя я крест воздвиг
на семи-восьми морях
и на краткий миг возник
сразу в нескольких мирах.
Мир земли и мир воды,
небосклона ли —
и везде мои следы:
крестики, ноли.
А когда ночами вплавь
звезды силюсь разглядеть,
понимаю: славь не славь —
выше брызг слабо взлететь.
2
Недоплавал раза три —
море волнуется — раз!
Недовыдавил внутри
собственный маразм.
Не нашел еще слова —
море волнуется — два! —
чтобы приняли на раз
сердце и голова.
Что ж, из памяти сотри —
море волнуется — три! —
все июни-сентябри?..
Морская фигура, замри!
Два пририфмованных хокку
Хочу ли я, чтобы те, кто на берегу,
восхищались тем, как я плыву,
или в свое удовольствие плыть хочу?
Слова удовольствия это «ага» и «угу» —
не потревожить звуком эту и ту синеву,
слиться с ними и думать, что сам лечу.
* *
*
Дикорастущая Луна,
а тело — на ущерб…
Но люди благостны. Страна
чудна. Создатель щедр.
Да звезд все меньше над землей
при вот такой Луне,
и те присыпаны золой
и не мигают мне.
О чем Создателя просить?
Чего желаю сам? —
когда уже по горло сыт
текущим по усам.
* *
*
Чайки белые, как самолеты,
над Самаринскими прудами...
Все без Бога-отца сироты,
а Его не видать веками.
Только чайки — такие ж точно
на погосте, где спит отец мой…
Что осталось еще
от детства?
Самолеты и днем, и ночью —
так что в небо не наглядеться.