КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ

КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ

«Да здравствует Цезарь!»

Новый фильм братьев Коэнов «Да здравствует Цезарь!» слегка озадачил и критиков и обычных зрителей.

На первый взгляд это даже не кино, а торт какой-то со взбитыми сливками. Легкомысленная комедия про золотой век Голливуда с его патриархальной студийной системой, сумасбродными звездами, охотой на ведьм и вечным: «The show must go on». Джордж Клуни в одеждах римского центуриона сверкает голыми коленками и ведет умопомрачительно идиотские разговоры с марксистами-сценаристами, похитившими его прямо со съемочной площадки очередного «пеплума». Скарлетт Йоханссон резвится в бассейне в костюме русалки. Красавчик Ченнинг Тейтум бьет чечетку. Тильда Суинтон блистательно скандалит аж в двух ролях конкурирующих между собой сестер-папарацци. Фрэнсис Макдорманд убийственно курит в монтажной. Дольф Лундгрен в ушанке армейского образца сурово высится на палубе советской подлодки, всплывшей в водах Лос-Анджелеса...

Казалось бы — иди и смотри! Кушай и наслаждайся! Но зрителя не обманешь! Зритель спинным мозгом чует, что тут чего-то не то, и голосует ногами (судя по цифрам box office, фильм в США едва окупился в прокате). В то время как критики, отнесшиеся к картине в целом довольно благожелательно, гадают: что это было? Капустник со звездами? Чистосердечный оммаж Голливуду? Сатира, хотя и довольно беззубая? Или во всем этом скрыта какая-то глубокая мысль: о вере, о христианстве, к примеру; или о кино как религии?

Можете кидать в меня тапками, но мне кажется: фильм задумывался братьями как масштабная идеологическая диверсия. Почище даже «Омерзительной восьмерки» Квентина Тарантино^[1]. Тарантино умудрился аннигилировать только жанр вестерна. Коэны же замахнулись на всю «фашистскую» империю Голливуда. Сарказмом тут пропитано все, начиная от названия, которое звучит по-английски: «Hail, Caesar!», и кончая глобальным торжеством расизма на уровне кастинга. В картине нет ни одного не только афро-, но и латиноамериканского исполнителя, что по нынешним голливудским временам — просто скандал. И сделано это абсолютно намеренно. Сознательная провокация, вызов... Потому что да: Голливуд в 50-е годы действительно был образцовым заповедником расизма, а также гомофобии, политической реакционности и невыносимого ханжества. То есть в нем процветали все те «ужасные ценности», которые нынче, слава Богу, вынесены на помойку и заменены чудесной толерантностью и продвинутым мультикультурализмом. Так вот, Коэны притаскивают ценности 50-х обратно с помойки и, используя классические голливудские «средства доставки», суют под нос современному зрителю: типа, поморщится или нет? Почувствует разницу?

Не-а! Зрителю пофиг!

Вот главный герой картины — фиксер (человек, который решает проблемы) по имени Эдди Мэннинкс (реально существовавший персонаж в исполнении Джоша Бролина). Всю дорогу он занимается тем, что лжет, вторгается в чужую частную жизнь и оплеухами загоняет «в стойло» норовистых подопечных звезд. И что же? Зритель относится ко всему этому с полным сочувствием. Поскольку Мэннинкс намеренно, и с некоторым даже перебором, подан нам как «good boy» — отличный католик и семьянин; исповедуется два раза в сутки, пашет практически бескорыстно в этом дурдоме, отказываясь от более выгодных предложений, и даже пытается бросить курить. Он любит свою работу и делает ее хорошо, так что благодаря его неусыпным усилиям на экране расцветают водяные феерии, пышные пеплумы, зажигательные мюзиклы и убойные «вестерны», на которые зритель и сегодня глядит открыв рот. Так что, ежели Коэны рассчитывали вызвать когнитивный диссонанс, демонстрируя «рабовладельческую» изнанку всей этой роскоши, у них, надо честно признать, ничего не вышло. Судя по отзывам, зритель воспринимает героя как единственного «нормального», единственного взрослого среди детей, единственного умного в среде лучезарных дебилов. А что он врет и дерется, так что ж поделаешь?! Работа такая!

Недовольство зрителя по отношению к фильму вызвано совершенно иным — отсутствием полноценно закрученного сюжета. Тут Коэны повредничали более основательно. Большую часть экранного времени занимают в картине винтажные «номера» — мастерски, с размахом снятые фрагменты из фильмов, которые безостановочно клепает студия «Capitol Pictures»^[2]. При том что многообещающе заявленная фабула выглядит до обидного скомканной.

Вот украли главного исполнителя — Бэрда Уитлока (Джордж Клуни) — прямо со съемок дорогущего, миллионного «пеплума». И что? Похитители — загадочная группа под названием «Будущее», — позвонили, потребовали выкуп. Мэннинкс собрал деньги, оставил чемоданчик в условленном месте. Уитлок вернулся. Это что? Сюжет?

Или история беременной «Русалки» (Скарлетт Йоханссон) — звезды водяного шоу. Девушка не замужем. Хочет родить. Мэннинкс вместе с юристами находит «Надежного парня» (Джона Хилл), которому можно доверить бэби с тем, чтобы он потом передал ребенка звезде на усыновление. И чего? В конце из доклада секретарши мы узнаем, что операция отменилась, поскольку Русалка с Надежным парнем решили пожениться. То есть все отношения между разнузданной секси и отмороженным аутистом с лицом-блином остались за кадром. Ну так вообще можно, а?!

Или история юного конюха — актера вестернов (Олден Эйренрайк), которого сунули сначала на главную роль в салонной комедии, так что он язык сломал, выговаривая слово «неоднозначный»; потом, будто пса на вязку, снарядили на свидание с «Девушкой, танцующей с бананом на голове»... Но он оказался смекалистым пареньком: во время свидания вычислил похитителя Бэрда Уитлока и вернул героя Клуни обратно... Событий вроде полно, но на полноценный сюжет все равно не тянет.

А уж «красный чечеточник» (Ченнинг Тейтум), уплывающий в СССР на подводной лодке! Тут такого можно было наворотить! Но Коэны минут на десять разворачивают шикарный номер с танцующими морячками — софт-гей-порно: «В море девушек нет»; потом герой ужинает, а чемоданчик с выкупом за героя Клуни стоит у ног; и вот он уже с чемоданчиком в море на носу шлюпки, и марксисты-сценаристы на веслах в блестящих черных плащах провожают его хоровым пением «Вы жертвою пали в борьбе роковой...» — в советское светлое будущее.

Это же просто какое-то издевательство! Похищение, драма, любовь, шпионаж... Зритель раскатал губу в ожидании захватывающей, интересной истории, а ему шиш с маслом! Это как зазвать детишек на американские горки и предъявить блестящий, сверкающий, грандиозный аттракцион в разобранном состоянии. Поглазеть можно, прокатиться — никак. Понятно, что зритель обиделся! Но Коэны так поступают абсолютно сознательно. Вообразить, что матерые сценарюги не сумели грамотно связать четыре сюжетных линии, я лично отказываюсь. Думаю, они намеренно не дают нам погрузиться в сюжетный транс, дабы мы могли оценить происходящее стрезва и со стороны.

А диспозиция тут примерно такая же, как в горчайшей комедии «После прочтения сжечь» (2008)^[3]. С одной стороны — «лапутяне», существа, которые трудятся головой и производят мыльные пузыри идей в своих отдельных песочницах. Это — Пастор, Католический священник, Православный поп и Раввин, которых Мэннинкс приглашает дать заключение относительно сценария «пеплума» про явление Христа древнеримскому военачальнику (уморительнейшая сцена, из которой ясно, что священнослужители никогда не договорятся, так что Мэннинксу в итоге приходиться взять ответственность за религиозное воспитание масс на себя); а также интеллектуалы-марксисты из группы «Будущее». С другой же стороны кучкуются жизнерадостные, резвые идиоты, которые ловко ныряют, крутят лассо, пляшут с бананом на голове и постоянно влипают в скандалы, которые герою приходится разгребать.

В «После прочтения сжечь» «интеллектуалы» и «простецы» сталкивались напрямую, лоб в лоб, производя разрушения, сравнимые с подрывом ядерного фугаса. В «Да здравствует Цезарь!» между теми и другими существует посредник — Эдди Мэннинкс, фиксер, «чистильщик», который более или менее успешно «фильтрует базар» одних, усмиряет инстинкты других и удерживает мир от неминуемого сползания в хаос. Он тут единственный, кто имеет дело с реальностью, то есть противостоит ее «грязным» вторжениям в пространство химически чистых грез. И каким бы добрым католиком и образцовым семьянином он ни был, инструментов у него всего два: кнут и пряник, ложь и насилие.

Голливуд — величайший продукт эпохи массового общества, созданный ушлыми еврейскими «меховщиками» исключительно по запросу снизу. По запросу маленького, растерянного деревенского беглеца, попавшего в безумный, лязгающий индустриальный мир и нуждающегося в картинке, делающей этот мир: а) постижимым, б) справедливым, в) победимым; таким, где маленький человек мог бы чего-то добиться и почувствовать уверенность в завтрашнем дне. Великая иллюзия, позволяющая выжить и не сойти с ума. Способ синхронизировать ценности, удержать социум от распада и направить его энергию на созидание будущего.

И вот будущее построено. Америка достигла максимально возможной мощи, и во многие головы начало закрадываться подозрение, что дальше — трансформация или смерть? И что единственный ресурс трансформации — высвобождение каждого персонального сознания из плена иллюзий. Братья Коэны в своей картине выстроили монументальный фасад Голливуда эпохи расцвета и заложили под него компактную, интеллектуальную бомбу. «Смотрите, — говорят они, — смотрите, как прекрасен и упоителен мир грез, защищающий вас от реальности! Но знайте: за пребывание в этом мире, за нежелание отвечать за себя и мыслить самостоятельно вы делегируете власть — какой бы приличной она ни была — право пудрить вам мозги и бить вас палкой по голове».

Бомба не взорвалась. Точнее, взорвалась, но даже не поцарапала монументальный фасад Голливуда, повредив (и то лишь слегка) репутацию авторов. Никто толком не въехал, что это был за «пых!». Ну, просто какая-то непонятная, слегка скособоченная картина; что-то вроде ревю с блестящими «номерами» и не слишком удачной интригой. Зритель, слегка поворчав, перевернулся на другой бок и сладко засопел снова.

Почему?

Думаю, ответ содержит линия, связанная со съемками «пеплума» о Христе. Тут Голливуд выступает как суррогат религии, «опиум для народа». В финале возвращенный на съемочную площадку персонаж Клуни играет встречу с Воскресшим Мессией. Истово так играет, старательно. Проникновенно хлопочет лицом; вдохновенные крупные планы соратников... Ты уже ежишься от этого вполне тошнотворного голливудского пафоса, как вдруг герой забывает ключевое слово своего монолога — «вера». Фух! Все-таки братья Коэны умеют ходить по грани. Ну да, иллюзий в Голливуде — лопатой ешь, а вера, к счастью, — вне его компетенции.

И вне их собственной.

Коэны — агностики. Они прекрасно отдают себе отчет, что одной только интеллектуальной провокации для пробуждения сознания — мало. Что миф изгоняется только Мифом, а коллективная иллюзия опытом непосредственной, реальной, персональной встречи с Невидимым.

Но у самих у них такого опыта нет.

Главная, наверное, сцена фильма: Мэннинкс смотрит материал картины о Христе. Триумфальная процессия, слоны, пиры, кифары, соблазнительные рабыни... Все — на пять с плюсом! И титр-проклейка: «Явление Господа пока не снято».

Ну да. Лучшие творцы Голливуда сегодня — Дэвид Финчер в «Исчезнувшей»^[4], Тарантино, Коэны, — как сговорившись, толкают зрителя в бок, пытаясь пробудить от иллюзий. Типа: не спи, подохнешь! Но вот куда, во что, в какую реальность ему просыпаться, им покуда неведомо. И братья Коэны в признании этого, пожалуй, честнее других.