Дмитриев Виталий Владимирович родился в 1950 году в Ленинграде. Окончил факультет журналистики ЛГУ в 1977 году. Автор нескольких поэтических книг. Живет в Санкт-Петербурге.
Виталий Дмитриев
*
ТОЧКА НЕВОЗВРАТА
* *
*
Д. Г.
Этот мальчик с детства отразился
в зеркалах блокадного трюмо.
Ничего он в жизни не добился,
потому что всё пришло само.
Жизнь вела тропинкой через поле,
чуть не зацепив лесоповал.
Всё пришло само — покой и воля,
даже то, о чём и не мечтал.
Полная иллюзия свободы.
Рядом, только руку протяни —
тёмные спрессованные годы,
светлые растянутые дни.
* *
*
Жизнь даже не прошла, а пролетела,
крылом задела, но не в этом суть.
Писалось много, а теперь чуть-чуть.
Но я подозреваю, в чём тут дело.
Мне прошлое мусолить надоело.
Мне в будущее страшно заглянуть.
* *
*
Бахыту Кенжееву в ответ на подарок
электронной книги-читалки
Вот и всё. Спасибо за подарок —
полную свободу без границ,
письма без конвертов и без марок,
книги без обложек и страниц.
Человек забыл откуда родом
и стоит у жизни на краю.
Господи, как плавно переходим
мы от бытия к небытию.
А ведь прежде было всё иначе.
Не скажу, что лучше, но честней.
Не жалею, не зову, не плачу
о прошедшей юности моей.
Ничего не требую обратно,
смутную надежду затая,
что земная точка невозврата,
если есть, у каждого своя.
* *
*
Ефиму Бершину
Это теперь «Ракеты» и «Метеоры»
мчатся по глади залива, почти взлетая.
Прежде, я помню, были другие скорости —
до Петергофа ходили речные трамваи
от Летнего сада.
Целое путешествие.
Сколько ж мы плыли тогда?
Наверное, целую вечность.
Долгим всё это кажется по прошествии
жизни такой короткой и быстротечной.
Хлопья прохладной пены, чайки в кильватере.
Как они ловко хватали мои подачки —
все эти булочки, плюшки, завёрнутые матерью.
Есть не хотелось. И вряд ли, что из-за качки.
Помнишь — Самсон, разрывающий пасть шведам?
Пётр. Ну конечно, Первый. Какой же иначе!
Нас приучили с детства к таким победам,
что до сих пор остаётся вера в удачу.
Как и тогда — в классе шестом или пятом
после полётов Гагарина и Титова…
Я бреду вдоль Невы,
любуюсь имперским державным закатом
и, ты знаешь, — счастлив.
Честное слово!
* *
*
жене
Девочка на самокате,
мальчик на велосипеде
не спеша куда-то катят,
не спеша куда-то едут
вдоль по берегу, по краю
серебристого залива,
нас почти не замечая,
медленно, неторопливо…
Впереди конец июля.
Позади макушка лета.
Прокатили, промелькнули…
Почему я вспомнил это?
И залив, и тёплый вечер,
и прогулку между сосен —
Этот мир такой беспечный.
Там ещё не скоро осень.
Там я счастлив. Не иначе.
И для грусти нет причины…
Поздно вечером на даче
задремлю — всплывёт картина,
где опять куда-то едут,
растворяются в закате
мальчик на велосипеде,
девочка на самокате…
* *
*
маме
Я путаю где тот, где этот свет.
Мать целый день бормочет, пребывая
там, где меня, всего скорее, нет.
Вот и опять глядит, не узнавая,
и даже улыбается в ответ.
Но мне ли? Не уверен. У неё
свой мир. Он моего ничуть не хуже.
Да. Иногда бывает, что наружу
вдруг выглянет, нарушив забытьё.
Но не надолго. Ей куда милей
общение с десятками теней.
Не зря ж она беседует всё время
с отцом своим, в блокаду умершим и с теми,
кого я и не видел никогда.
А этот мир ей скушен, и сюда
она теперь является всё реже.
Она другая.
Это мы всё те же.