БЕРНАР ФРИО
*
НЕТЕРПЕЛИВЫЕ
Перевод с французского Аси Петровой
Рассказы из 3-й, 4-й и 5-й книг серии «Нетерпеливые истории»: «И снова нетерпеливые истории», «Нетерпеливые-нетерпеливые» и «Нетерпеливые? — Да уж не совсем!»
Кто я?
7 утра (Мама):
— Вставай, маленький сурок, пора просыпаться.
7.30 (Папа):
— Вот хрюша! Нельзя было поаккуратнее? У меня теперь все штаны в шоколаде!
9.26 (Господин Лорио, мой учитель математики):
— Лоран, маленькая обезьянка, думаешь, я не вижу, как ты корчишь рожи Кариму!
9.40 (Валери):
— Отвали от меня, крысеныш, я с тобой больше не разговариваю.
12.11 (Бабушка):
— Ну что, зайчик, что нового в школе?
14.42 (Господин Будюс, учитель физкультуры):
— Давай же, бегемот, шевелись! Это скоростной бег, а не соревнования улиток!
15.06 (Бруно на уроке истории-географии):
— Дай списать, я не сделал домашку! Ну ты и черепаха!
17.18 (Снова бабушка):
— Ну что, котик, как прошел день?
18.30. Я сижу за столом в кухне, передо мной раскрытая тетрадь. Домашнее задание на завтра: нарисовать свой автопортрет.
Кажется, это будет нелегко.
Мухи
Бабушка не любит мух. А я не люблю бабушку.
Она гоняется за ними по всему дому с пластмассовой мухобойкой. Бац, бац! Мухи убиты. У нее всегда мухобойка в кармане фартука. И бабушка готова выхватить ее, словно ковбой — свой револьвер.
Если муха садится мне на голову или на плечо — бац! Бабушка ударяет по ней мухобойкой. Между прочим, больно.
А бабушке смешно.
Еще у нее есть желтые гранулы. Это яд. Она наполняет ими блюдца и расставляет по всем подоконникам. Приманивает мух, те слетаются, чтобы попробовать угощение, и умирают. Но не сразу. Сперва долго мучаются, отчаянно дергая крылышками.
Бабушку это забавляет. Она смотрит, как они умирают, и смеется.
— Сдохни, падаль!
Однажды она уронила ядовитые гранулы в мой кофе с молоком. Уверен, что нарочно.
Иногда муха сражается, не хочет погибать. Бабушку это приводит в бешенство. Она хватает что попадется под руку — мухобойку, тряпку, газету — и бьет, бьет, бьет, выкрикивая:
— Постой-постой, я тебя прикончу, маленькая тварь!
Обычно ей это удается. Бедные маленькие мушки.
Я бы тоже хотел прикончить… бабушку.
Шоколадные конфеты
Он толкает дверь в гостиную, входит, направляется прямо к буфету. Там лежат шоколадные конфеты, которые пока нельзя есть. Он открывает буфет, протягивает руку к золотой с красным коробке, выбирает конфету наугад… Но нет, он с грустью оставляет затею и возвращается назад в детскую.
Спустя две минуты — новая попытка. На этот раз паркет в коридоре скрипит под его ногами, когда он проходит мимо шкафа. Жюльен прислушивается, но из кухни, где сейчас мама, ни звука. Дверца буфета пищит, когда он ее открывает. Схватив конфеты, он случайно опрокидывает чашку, которая падает на гору десертных блюдец. Какой гвалт! Словно удар тарелками в оркестре. Сердце в пятках: он попался с поличным. Мама что-то кричит из кухни. На несколько секунд он задерживает дыхание. Нет, это просто радио, а не мамин голос. Мгновение он сомневается и все-таки кладет коробку конфет на место. Слишком легкая добыча, жульничество.
Третий раз — верная смерть. Он поскальзывается на слишком гладком паркете в коридоре и падает. Пронзительный режущий звук маминого голоса перекрывает радио:
— Жюльен, это ты?
Он, конечно, не отвечает. Еще живой, он на четвереньках ползет в гостиную, сердце выскакивает из груди. Настигнет ли его мама? Он дрожит, надеется. Да, он слышит ее шаги. Она снова его зовет:
— Жюльен, если я тебя застукаю, держись!
Она уже на подходе. Он вжимается в стену. Она открывает дверь. Он кусает себе губы, чтобы не закричать. Она делает шаг. Он пойман, она его увидела. Но нет! Он спасен! Она оглянулась вокруг и, вздыхая, вернулась на кухню. Он выжидает несколько секунд, держа руку на пульсе, делает глубокий вдох. Наконец подкрадывается к буфету, с решительным видом запускает руку в красно-золотую коробку, берет конфету и съедает.
Он заслужил, эту конфету он действительно заслужил.
Письмо
Я должен написать письмо бабушке. Мама меня этим уже три дня достает. «Ты должен поблагодарить ее за то, что она прислала тебе денег». Ты имеешь в виду купюру в десять евро на мой день рождения? Если вычесть стоимость конверта и бумаги, плюс пятьдесят три цента за марку, останется всего ничего.
«Я могу и позвонить», — сказал я. Но нет, вроде так не делается: бабушка прислала мне письмо, значит, я должен ответить письмом.
Еще я бы мог отправить эсэмэску. Это почти письмо. Но у бабушки нет мобильника. Впрочем, у меня тоже.
Ладно-ладно, я напишу. Вернее — подпишу открытку. Это легче. Кроме того, у меня уже есть одна бесплатная. Мне подружка подарила. Ее папа мясник, и у него в лавке есть открытки с рецептами. Для бабушки подойдет рецепт «Картофельной бабки со свининой». Жуть, но других у меня нет.
Я пишу: Дорогая бабушка. Ах, нет, лучше сначала поставлю дату, это займет целую строчку. Затем: Спасибо за деньги. Нет: Большое спасибо за деньги. Или: Я тебя очень благодарю за деньги, которые ты мне отправила на мой день рождения. Но я не уверен в орфографии, и к тому же я повторяюсь.
А что дальше? Понятия не имею. Ах, да нет, дальше: Как дела? Неплохо. Блин, я только на середине открытки, никогда мне не удастся исписать все. Стойте, пожалуй, я прибавлю: Надеюсь, что у тебя все в порядке. Безукоризненно. Еще можно написать: У меня все хорошо. Я полагаю, она будет рада об этом узнать. Еще немного. Я кусаю ручку. Вздыхаю. И как только писателей хватает на сотни страниц? Могу поспорить — они друг у друга списывают.
Я перечитываю: Дорогая бабушка. Большое спасибо за деньги. Как дела? Надеюсь, что у тебя все в порядке. У меня все хорошо. Осталось заполнить две строчки. Блин!
О, идея!
У мамы все хорошо. У Элоди все хорошо. У Лолы все хорошо. Элоди и Лола мои сестры — старшая и младшая. Жаль, что у меня нет троих братьев. А еще собаки, кошки и золотой рыбки. Зато у бабушки есть кот. Как же его зовут? Ах, да, Гуга. Скорее напишу: А у Гуга все в порядке?
Ну вот, я закончил. Чуток места осталось, но я прибавлю «целую-обнимаю» и распишусь.
Открытка, конверт, адрес, марка — готово! Я страшно устал, голова пустая. Мне правда больше нечего рассказать бабушке.
О, черт! Я забыл попросить прислать рецепт пирога со смородиной, чтобы мама его испекла!
И забыл спросить, нашелся ли старый дедушкин фонарь! Он обещал мне его подарить, а еще — купить червячков для рыбалки к моему приезду на первую неделю каникул.
Я же говорил — лучше я ей позвоню.
Я красавец
Я открыл дверь в ванную. Вошел. Ударился коленом о табуретку. Закрыл за собой дверь. Разделся. Остался голым с головы до пят. Принялся рассматривать себя в большое зеркало.
Я красавец.
У меня красивые глаза. Голубые-голубые. Нос тоже красивый, рот тоже. Подбородок красивый. Торс красивый. Бицепсы супер. Пощупайте — каменные.
Пупок красивый. И все, что под пупком. Да-да, это правда. Колени красивые. Икры у меня красивые. Ступни! Ах, как красивы мои ступни!
Короче: я красавец. Мне кажется.
Вдруг мама открывает дверь. Блин! Я забыл закрыться. Я быстро хватаю полотенце и оборачиваю вокруг бедер.
Мама включает свет.
— Почему ты тут в темноте? — спрашивает она.
Я ничего не отвечаю. Закрываю глаза. Свет слепит.
Я не хочу ничего видеть.
Я красавец.
В темноте.
Мне все равно
Однажды мама с папой мне скажут:
— Нам надо с тобой поговорить. Мы решили расстаться. Понимаешь, мы больше не любим друг друга, как раньше, поэтому каждый должен идти своей дорогой. Но для вас с Бенуа ничего не изменится. Вы наши дети, мы всегда будем любить вас…
А я отвечу:
— Мне все равно… Я об этом уже давно знаю…
Однажды мама с папой мне скажут:
— Нам надо с тобой поговорить. Ты, конечно, наша дорогая дочурка, но мы тебе не настоящие родители. Мы взяли тебя, когда ты была еще совсем крошкой. И мы любим тебя, как родную, так же, как и твоего младшего братика…
А я отвечу:
— Мне все равно… Я об этом уже давно знаю…
Однажды мама с папой мне скажут:
— Нам надо с тобой поговорить. Мы ходили к врачу. Он очень обеспокоен. У тебя что-то с кровью. Он хочет, чтобы ты легла в больницу для обследования и лечения. Это займет время, но ты должна быть сильной…
А я отвечу:
— Мне все равно… Я об этом уже давно знаю…
Но однажды я им скажу:
— Мне надо с вами поговорить. Я уезжаю. Очень далеко, не могу вам назвать место. Когда я вернусь, вы уже совсем состаритесь. Ты, папа, облысеешь, твое тело станет маленьким и тщедушным, а ты, мама, зверски растолстеешь, у тебя будет куча морщин и ревматизм. А я стану красивой, богатой и знаменитой. Я отдам вас в дом престарелых и, когда вы умрете, буду навещать вас на кладбище. И посажу на вашей могиле кактус, большущий кактус с колючками.
На этих словах я хлопну дверью. Хрясь! Так что стены задрожат.
Но очутившись на улице, я прошепчу или прокричу, не знаю:
— Мам, пап, все-таки я вас люблю.
Не забудь…
Вернувшись из школы, я обнаружила на кухонном столе записку от мамы.
«Милая, я сегодня приду поздно. После занятий по танцу живота присоединюсь к папе. Он пригласил меня в кино!
Не забудь:
— сделать уроки,
— вынуть посуду из посудомоечной машины,
— в шесть часов сходить за Бенуа к соседке,
— сделать покупки (хлеб, пиво, тертый сыр),
— приготовить еду (поставь спагетти в микроволновку на три минуты; на десерт съешь банановый йогурт, а клубничный дай Бенуа),
— загрузить посуду в посудомоечную машину и вытереть со стола,
— помочь братику принять ванну,
— почитать ему,
— закрыть дверь на ключ,
— почистить зубы и лечь спать до девяти часов».
Папа внизу приписал:
«— И не забудь выключить свет в коридоре».
Я не разорвала записку.
Я не хлопнула дверью с криком: «Меня достал этот сумасшедший дом!»
Я не позвонила в службу защиты детей.
Я не порезала своего младшего братика Бенуа на мелкие кусочки.
Я сделала все, о чем меня просили.
Я ничего не забыла.
Я сделала уроки, приготовила ужин, съела банановый йогурт (со сроком годности, который прошел три дня назад). Я даже купила шоколадный мусс для Бенуа (но поскольку он такое не любит, сама все слопала). Рассказала ему на ночь историю о крокодилах, уплетающих на завтрак маленьких мальчиков, посмотрела новости, закрыла дверь на двойной замок и почистила зубы.
Нет, я ничего не забыла.
Даже свет в коридоре выключила. Даже лампочку выкрутила. И на полу повсюду оставила маленькие машинки Бенуа. И маленькие шарики. И натянула веревочку при входе в родительскую спальню. И подбросила к ним в постель щетку для волос и полиэтиленовый пакет, набитый кубиками льда.
Нет, я ничего не забыла.
Думаю, они тоже теперь никогда не забудут сегодняшний вечер.
Кино
Я хотел пойти в кино — посмотреть «Резню в коллеже — 3». Там есть потрясная сцена, где учитель физкультуры давится спагетти.
Мама была против: «Слишком много насилия, — сказала она. — Детям до двенадцати лет не рекомендуется». Но в том-то и прикол, что мне на прошлой неделе исполнилось двенадцать.
Сначала я попробовал поторговаться.
— Если ты позволишь мне пойти, я обещаю, что приберусь на чердаке, — предложил я.
— Я сказала — нет! Ты понимаешь французский язык? — ответила мама.
«Ладно, — подумал я, — попробую по-другому».
— Весь мой класс ходил на этот фильм! А мне никогда ничего нельзя!
— Что, даже Сара ходила? Сомневаюсь, что родители отпустили бы ее на такой фильм. Спрошу ее папу, он работает в мясном отделе супермаркета.
Блин, один балл в ее пользу!
Но я не сдался.
— Я понял, ты заперла меня в тюрьме, — процедил я сквозь зубы. — Теперь я твой заключенный.
Я засел в комнате и врубил музыку на полную мощность. И не шелохнулся, когда мама попросила вынести мусор. Не открыл дверь, когда она принесла мне носки. Пассивное сопротивление — так это называется. Она была на грани — вот-вот уступила бы.
Но нет. Уступил я. А все эта проклятая лазанья! Слишком вкусно пахнет. Я выбрался из заточения, но за едой не проронил ни слова, не ответил ни на один вопрос, словно мама не существовала.
Ха-ха-ха!
У меня в запасе остался последний план.
На следующий день я атаковал маму, как только она проснулась:
— Привет, мам, так я могу пойти в кино сегодня вечером?
За завтраком:
— Кинцо-то можно вечерком посмотреть, да?
Убирая со стола:
— Пожалуйста, позволь мне сходить в кино.
Принимая душ, я отчаянно во всю глотку распевал:
— Гоу-гоу-гоу в киноу!
Она кричала: «Хватит ломать комедию!», но я продолжал. Я умолял, угрожал, ласково просил, взывал, преследовал ее целый день.
Она не сдалась.
Тогда я пустил в ход свой главный козырь:
— Ну и плевать. Попрошу у папы. Он разрешит.
Она побледнела:
— Ладно, иди.
Вот и все. Я не особенно горжусь, но все-таки я выиграл. Пошел в кино.
Было здорово. Правда я слегка перепутал расписание, поэтому вместо «Резни в коллеже — 3» посмотрел корейский фильм с английскими субтитрами. И ничего не понял.
Ну и плевать: я выиграл.
Да-да: я выиграл.
Ну и плевать.
Фантазия
Как-то вечером за ужином.
Все в сборе: мама, старшая сестра Элоди, младшая сестренка Лола. И, конечно, я.
Младшая сестренка окунает руки в суп из лука-порея и картошки, а потом возит ими по лицу. Мама не реагирует. Она занята важным разговором с Элоди. Я вытираю маленькому зеленому монстру лицо и пытаюсь вмешаться:
— На четвертом этаже новый жилец! Вы видели?
Безуспешно. Так я и думал. Они обсуждают возлюбленных какого-то актера, разведется он или нет, кто будет гулять с его собакой (не уверен в том, что правильно все понял).
Делаю очередную попытку:
— Видели вы парня с четвертого этажа? Он странный, не здоровается, смотрит своими маленькими желтыми глазками, прямо жутко становится.
Никакой реакции. С актера разговор перешел на стринги. Может ли моя сестра носить их в школе? Мама против. Я бы с удовольствием высказал свое мнение, но у меня его нет. Впрочем, я все же исхитряюсь, повышаю голос и говорю так, чтобы меня услышали:
— Парень с четвертого этажа ненормальный. Точно! У него шрам на лбу, а на руках татуировки с черепами. И еще у него всегда нож заткнут за пояс. Когда я сегодня проходил мимо его квартиры, видел следы крови на коврике у двери. А за дверью раздавались крики.
— Ты это пробовала? — спрашивает мама.
Она обращается не ко мне. О чем они теперь говорят? О нет! Только не об этом! Да еще и за столом! Женские делишки. Блин, я краснею. Забавно. Их невозможно унять. Я затыкаю уши. Говорю сам с собой:
— На четвертом этаже творится что-то страшное. Новый жилец крадет женщин и детей, закрывает их у себя и режет на маленькие кусочки ножом для хлеба. Потом кормит ими пираний. Или крокодилов, не знаю.
Вынимаю пальцы из ушей. Они меня не слушали. Лола, моя младшая сестренка, проскользнула под стол. Теперь сидит и лижет пол. У нее новая игра — в собаку. Я поднимаю ее и протягиваю кусочек хлеба.
Я кашляю. Очень громко. Мама и Элоди спокойно продолжают разговор.
— А я вам говорю, что этого парня надо арестовать. Я уверен в том, что он террорист. Скоро он взорвет здание или подложит бомбу в супермаркет. Черт, мы все взлетим на воздух!
Они оглохли или как? Лола под столом кусает меня за икры.
— Отвали, собаченция! — кричу я.
Вдруг без предупреждения мама поворачивается ко мне.
— Люка, ты все время молчишь.
А мне и правда нечего больше сказать. Я бормочу:
— Да нет…
— Типичный мальчишка, — вздыхает мама. — Никогда ничего интересного не расскажет. Кстати, сколько тебе поставили за домашнее задание по французскому?
— Да все в порядке! Хотя учительница сказала, что у меня маловато фантазии.
Я тебя люблю
Я проснулась прямо на середине сна. Голубого-голубого сна. Я была легкой, как мыльный пузырь, легкой, как пробка от шампанского.
Еще до конца не проснувшись, я шепчу:
— Я люблю тебя.
Я вскакиваю с постели. На коврик. Коврик скользит, я падаю и ударяюсь об стену.
Оглушенная ударом, я шепчу:
— Я люблю тебя.
Я встаю, широко открываю окно и ставни. В лицо мне хлещет холодный дождь.
Я говорю:
— Я люблю тебя.
В ванной комнате: я поскальзываюсь на куске мыла, забытом в ванне. Я хватаюсь за шланг душа. Душ падает мне на голову. Больно. Будет большая шишка.
Я говорю:
— Я люблю тебя.
В дверь стучат. Голос моего отца:
— Что ты там возишься? Быстрее! Я тороплюсь!
Я говорю:
— Я люблю тебя.
Две минуты спустя на кухне: мама с сигаретой в клюве рассеянно обливает горячим молоком мое запястье. И даже не извиняется.
Я говорю:
— Я люблю тебя.
Быстро, в комнату. Одеваться, собираться в школу. Надевать ботинки, плащ. Не забыть о братике, которого тоже надо отвести в школу. У него в руке пистолет. Он вдавливает пистолет мне в живот. Восклицает:
— Ты мертва!
Я падаю. На последнем дыхании шепчу:
— Я люблю тебя.
Игра окончена. Я беру братика за руку, спускаюсь с ним по лестнице. Открываю дверь на улицу.
Он здесь. Люка. Он ждет меня. Он смотрит на меня, ни на секунду не переставая улыбаться. Его глаза. Голубые. Слишком голубые.
Я говорю…
Я не знаю, что сказать.
Я говорю:
— У тебя прыщ на подбородке.
Стиральная машина
И снова ее наказали. Снова отец запер ее без света в ванной. Потому что она нагрубила. Потому что она отказалась сделать то, что он просил.
В ванной комнате Леа удивительным образом чувствовала себя в безопасности. Она не боялась темноты. К тому же она была не одна, а в компании стиральной машины. Машина крутила барабан в своем привычном ритме и урчала: флаф! флаф! флаф! — тишина — флаф! флаф! флаф! Леа прижалась к машине и приникла ухом к иллюминатору. Сначала ее убаюкивала песенка барабана, качающего белье туда-сюда. А потом вдруг невольно Леа стала различать слова монотонного припева: «Я стираю, ты стираешь, он стирает — тишина — мы стираем, вы стираете, они стирают».
«Смотри-ка, — подумала Леа, — стиральная машина повторяет спряжение глаголов».
Она стала слушать внимательнее. Но машина продолжала повторять: «Я стираю, ты стираешь…» Леа решила переставить программу, вместо «Стирки» задать «Отжим». Машина тут же воодушевилась и стала читать рэп так быстро, что Леа не могла разобрать ни строчки. Но вскоре слова проклюнулись одно за другим, и Леа узнала надоедливые формулы: «Дважды два четыре, пятью три пятнадцать…» Стиральная машина рассказывала таблицу умножения. О-очень увлекательно.
Леа попробовала другие программы. «Полоскание»: машина твердила правила орфографии. «Деликатная стирка»: повторяла памятные для истории Франции даты. «Предварительная промывка»: то твердила молитвы на латыни, то вдруг ни с того, ни с сего начинала сыпать ругательствами.
«Смотри-ка, — подумала Леа, — это уже интересно».
Она как раз хотела поставить последнюю программу «Шерсть и шелк», когда отец явился, чтобы ее освободить. Она осторожно сняла с вешалки свой плащ и выскользнула из квартиры. На первом этаже торгового центра располагалась прачечная. Леа долго стояла, уткнувшись лбом в стекло и глядя, как крутятся барабаны машин, но не заходя вовнутрь. Когда стало смеркаться, Леа, зная, что отец в это время всегда уходит с друзьями в бистро, вернулась домой.
Она побежала в ванную и в темноте включила машину, поставив программу «Шерсть и шелк». Сперва раздалось только мирное мурлыкание. Затем она ясно услышала свое имя. «Ле-а-Ле-а-Ле-а». Она задержала дыхание. На незнакомом ритмизованном языке машина трижды произнесла слова, которые Леа запомнила навсегда.
Отец вскоре вернулся. В его горящем взгляде Леа видела стыд и голод. Обычно это зрелище наводило на нее страх. Но только не в тот вечер: когда отец приблизился к ней, чтобы схватить за руки, она еле слышно произнесла слова, которые нашептывала машина. Ритм и звучание Леа запомнила.
Она почувствовала, как пальцы, сжимающие ее запястья, разжались, и тяжелым грузом отец упал к ее ногам. Опустив глаза, она увидела на полу груду белья, которую тут же отнесла в ванную и комком запихнула в стиральную машину. Леа выбрала полную программу: предварительная промывка, стирка, стирка с жавелевой водой, смягчающая стирка, отжим… После стирки она повесила белье сушиться и пошла спать.
На следующий день, когда Леа проснулась, отец уже ушел, а стиральная машина стояла сломанной. Но девочка больше не чувствовала страха: она знала, что теперь все будет хорошо.