ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ С ПАВЛОМ КРЮЧКОВЫМ

ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ С ПАВЛОМ КРЮЧКОВЫМ

_{Детские люди. Четыре века русской поэзии детям. Том 3}

_{Свои страницы для детских стихов открыли такие «взрослые» журналы, как «Юность», «Нева», «Неделя», «Аврора», «Огонек», а иногда и «Новый мир».}

Евгения Путилова

Поэзия 1941 — 2000 годов — детям

_{Молодой моряк в матроске}

_{Вышел к берегу реки.}

_{Снял матроску по-матросски,}

_{Снял морские башмаки,}

_{По-матросски раздевался,}

_{По-матросски он чихнул,}

_{По-матросски разбежался}

_{И солдатиком нырнул.}

Олег Григорьев. Моряк

Тройным мерцанием слова «дети» — в названии колонки и сегодняшнем подзаголовке к ней — обозначим наше троекратное «ура» — завершительному тому антологии, составленной Евгенией Путиловой, старейшей исследовательницей отечественной детской литературы. Тем же, кому «Детское чтение…» попалось на глаза впервые, посоветую не удивляться тому, что в открывающем новый год первом номере журнала мы представляем именно 3-й том «Четырех веков…», как будто нельзя было рассказ о всех трех томах уместить внутри одного года. Может, и можно, — да больно уж сей том — необычен и, несмотря на всю «связь времен», настолько держится — внутри путиловского проекта — особняком, что, при желании может легко быть переиздан отдельно.

…Потому что половина из более чем четырех десятков населяющих его авторов — это действующие лица нашей детской литературы, они работают в ней сегодня, и с одним из них я, кстати сказать, только что разговаривал по телефону.

Вот, я скольжу пальцем по оглавлению и вижу недавних лауреатов литературных премий Маршака и Чуковского, получивших свои награды уже в этом, XXI веке: Эдуард Успенский, Вадим Левин, Юрий Кушак, Александр Кушнер, Виктор Лунин, Григорий Кружков, Михаил Есеновский, Сергей Махотин, Петр Синявский, Марина Бородицкая, Михаил Яснов… остановлюсь, список можно длить и длить.

Нет, еще одно имя все-таки назову.

Это — Новелла Матвеева, она получила премию имени Корнея Чуковского в минувшем декабре, и я жалею, что в антологию не вошло ее старинное стихотворение «Солнечный зайчик», услышав которое, Корней Иванович от радости начал прыгать через стул.

Временные рамки 3-й книги антологии — 1941 — 2000 — обозначены в эпиграфе, в цитате из огромной вступительной статьи составительницы. Представлять сей том после чтения этого (в полсотни страниц) аналитического конспекта, этой безукоризненной лоцманской карты по всему изданию — некоторое безумие, однако и смолчать нельзя: следующая такая антология может выйти уже не при нас, «и это еще в лучшем случае», — как говорит один мой знакомый оптимист.

Тем более что сей академический том («изо всех сил» академический, как сказал бы ребенок) оказался «шкатулкой с двойным дном», здесь спрятана «книга в книге». Эта, вторая, набранная мелким кеглем — располагается внутри раздела «примечания», она состоит из написанных специально для этого издания автобиографий, воспоминаний, биографических эссе и — пусть кратких, но все-таки — заметок о писателях, трудившихся в детской литературе прошлого века. И — продолжающих, повторимся, работать в ней по сегодня. Значимость этих текстов переоценить невозможно.

Как невозможно читать без волнения такое: «Среди этих страниц есть автобиография Г. В. Сапгира, посланная мне (Е. О. Путиловой — П. К.) за несколько дней до его скоропостижной смерти. Они по размерам никак не подходит к общему стилю. Но написана она так, что ни одной строчки изъять оттуда нельзя, и мы печатаем ее полностью».

Нет, подобного составительского тона, наверное уже в антологиях детской литературы не будет, и он здесь слышен не единожды. И он по-своему драгоценен. Остановлюсь еще на одном примере.

Вообще, когда составитель привычно благодарит коллег, друзей и родных за «помощь в работе», то внутри этого вроде бы «партикулярного» текста неизбежно и обязательно начинают звучать какие-то особенные торжественные или домашние интонации. Иногда невероятно трогательные. Но с встреченными здесь крохотными «разговорами с читателем» я столкнулся впервые. Вот чем заканчивается вступление составительницы к блоку примечаний, вот что написано перед привычным «Списком условных сокращений, принятых в примечаниях»:

«Приношу ни с чем не сравнимую благодарность Тане — Татьяне Борисовне Путиловой: без ее участия я не смогла бы довести до окончания этот трехтомник. Она не только помогала мне в разнообразной компьютерной возне (чего стоила одна только бесконечная переписка и столь же бесконечные требования некоторых наследников и особенно их юристок! (женский род здесь особенно замечателен, понимаю — П. К.) Не только помогала мне решать постоянно возникающие технические трудности. Не только поддерживала меня, когда я падала духом и уже не верила, что антология когда-нибудь увидит свет. Она фактически была моим литературным редактором. По праву ей принадлежит первый экземпляр антологии». А как замечательна и примечательна оговорка Евгении Оскаровны о том, что она нигде не приводит дат вступления авторов в Союз писателей и совсем не указывает на «характерное для того времени, множество орденов, премий, наград, получаемых отдельными писателями <…> кроме одной, Нобелевской».

Понятно, Бродский.

Кстати, после автобиографического, действительно, «выпадающего из рамок», прекрасного эссе Сапгира, Путилова коротко и остроумно рассказала о том, как она этот текст и стихотворную подборку «организовывала», и сообщила, в частности, об их последнем телефонном разговоре, в котором Генрих Вениаминович рассказал, что идет на почту отправлять бандероль. «Там же (в посылке — П. К.) было письмо, автор выражал всяческое сочувствие моим трудностям, но „такая антология необходима уже потому, что кончается век. И замечательно, что вы это понимаете…”»

Здесь мало стихов, написанных в 1940-е — 1950-е, основной массив текстов приходится на время, последовавшее за «оттепелью», когда, не растеряв лирической линии и даже укрепив, обновив ее (Валентин Берестов, Яков Аким, Сергей Махотин и другие) — в детскую поэзию пришло «карнавальное» ощущение слова, родившее — вослед обериутам и футуристам — абсолютно новый, небывалый пласт детской литературы. В стихах для детей удивительным образом слились — то противопоставляясь, то дополняя и обновляя друг друга — два главных ребячьих состояния, то, что Ирина Пивоварова обозначила в своем стихотворении как «тихое» и «звонкое». В детские стихи особым образом вошла родная природа (не только деревенская, но и та, что мимоходом встречается первокласснику по дороге, например, в школу), вошел домашний быт, повседневные домашние вещи, которые всегда были частью детского мира, вошли игры и родители.

Наконец, особым образом в эти стихи вошла жизнь школы.

И, конечно, главнейшим героем стал родной язык.

Здесь я хочу отдельно поклониться за то, как в антологии представлено наследие одного из самых виртуозных поэтов послевоенной эпохи (бывшего фронтовика, израненного на войне и страдавшего от своих ран до самой кончины) — Александра Шибаева (1923 — 1979), автора легендарной книги «Озорные буквы». Автобиографию Шибаева заменил пронзительный, покаянный мемуар его друга — поэта Александра Крестинского (1928 — 2005), чья подборка идет здесь аккурат перед шибаевской^[1].

Кстати, именно автобиография Крестинского подсказала мне название этого выпуска «Детского чтения…» Он закончил заметки о себе (написанные 1 ноября 1999 года) так: «…Позже я стал писать и прозу для детей — повести, рассказы. Выпустил несколько сборников лирических стихов. Но все-таки я чувствую себя прежде всего „детским человеком” (слова Белинского)».

Наверное, пользуясь случаем, стоит вспомнить, что «неистовый Виссарион» написал десятки статей о детской литературе.

…Тут я в облако своего преклонения перед путиловским трехтомником, все-таки положу чайную ложечку дегтя, оговорившись, что к самой «бабушке детской литературы» (как, знаю, в Питере ласково зовут за глаза Евгению Оскаровну) мое бессильное огорчение прямого отношения не имеет. Нижесказанное, скорее — к нынешним устоявшимся редакторским нормам.

Словом, пусть слово «деготь» вы читаете так, как читаете, но в подобной антологии нельзя терять букву «Ё», дети ни в чем не виноваты. Хорошо, что шибаевские «Озорные буквы» здесь как-то обошлись без нее (нее — о, Боже!), но в стихотворении «Сережки и гальки» из книги «Что за шутки?» — как, спрашивается, быть без этой буквы??

Вот ива стоит у дорожки.

А на ветвях — сережки.

А почему — не сашки?

А почему — не лешки?

Ну, что это такое — эти «лешки», скажите на милость. Маленькие лешие? Цитируя эти стихи в своей статье (они есть и в самой антологии), составительница пишет: «Работа, открытия Шибаева стали бесценным достоянием поэзии. Шибаев дал свободу языку, язык становился главным героем поэзии, его первоосновой».

Хороша свобода, да в этой книге все «насмешливо-уменьшительные» Алексеи стали маленькими лешими.

Остальные придирки несущественны. Книга так долго и мучительно шла к типографскому станку (она подписана в печать августом 2013-го), что, например, поэт Роман Сеф, скончавшийся в 2009-м, — здесь представлен как здравствующий поэт, вторая дата — отсутствует. Но об этом не будем думать, пусть это останется как часть издательской судьбы «Четырех веков…» в новейшем времени.

Зато здесь есть иллюстративная вкладка, но это не фотографии авторов или обложки их книг, но — автографы стихотворений, рассматривать которые оказалось интересным занятием. Вглядываясь в эти факсимиле, оставленные руками взрослых теть и дядь, я все хотел «поймать» у кого-нибудь то, что называется «школьным, ученическим почерком». Есть, есть и такое.

Был у меня при чтении и «мистический укол». Читая подборку того же Романа Семеновича Сефа, с которым мне посчастливилось успеть пообщаться и даже выступать в одной программе, я новыми глазами прочитал его «Телефон», написанный в 1968 году. Знаете, как он начинается?

По лесам

И горным склонам

Мы гуляли

С телефоном.

Телефон что было сил

Всё звонил,

звонил,

звонил…

Вот и попробуйте почитать эти стихи сегодняшнему ребенку!

…А, с другой стороны, почему бы и нет? Все равно он не поверит, что это написано до изобретения мобильных трубок. Ладно, давайте, порядка ради, закончим чтение:

И тогда,

Устав от звона,

Снял я трубку

С телефона.

Сразу стало тихо-тихо,

Наступил в лесу

Покой.

Стало слышно,

Как лосиха

С лосем

Шла на водопой.

Внимательное чтение этого тома приносит удивительные открытия. Например, у некоторых поэтов, что называется, не сговариваясь, написались стихи от лица малыша — о своем дедушке. То есть это монологи о том, что переживает дитя, из жизни которого неожиданно и навсегда ушел его сокровенный друг и покровитель.

Таково стихотворение «В дедушкиной комнате» Сергея Погореловского (1910 — 1995), автора известных когда-то детских опер и многолетнего ведущего «малышовой» рубрики в журнале «Нева».

«<…> Жизнь такая нынче — / знаете и сами… / Что дают сегодня / по второй программе? // Баскетбол — из Мексики. / Фестиваль — из Польши. / Только деда, / дедушку / не увидеть больше». Этим стихам — ровно сорок пять лет.

Изумительное стихотворение Михаила Яснова (род. 1946), включенное в антологию, было написано спустя почти двадцать лет, и оно о том же. Приведу его целиком.

Умер дедушка. Тихо в квартире. Только мама нет-нет да вздохнёт. Двину пешку е-2 е-4 И за дедушку сделаю ход.

И за дедушку гляну в окошко, Посмотрю, что творится внизу. И за дедушку утром картошку, Встав пораньше, домой принесу.

Не читается новая книжка. Не бежится к ребятам в подъезд. И за дедушку младший братишка Больше ложку овсянки не ест.

Детские миры, детские истории, детские восприятия всегда повторяются, и стоит ли удивляться тому, например, сколько написано стихов о первом снеге, о первом школьном дне, о первом запомнившемся дне рождения.

Прощаясь внутри нашей рубрики с этим трехтомником, я вспомнил, что в современной детской поэзии случилось удивительное «именное» событие. Судя по всему, именно из-за писания стихов для детей (да именно поэтому, что я тут развожу!) гражданин Иванов Андрей Викторович стал… Тимом Собакиным (род. 1958). Помню, как я должен был объявлять его на церемонии награждения премии Чуковского. За несколько минут до выхода на сцену один наш общий знакомый на полном серьезе сказал мне: «Ты все-таки старайся поменьше называть его Андреем, он давно — Тим».

Я исправился, честное слово. И зову Собакина только Тимом. Кстати, Тим — был когда-то сокращенным «Тимофеем», но потом точка, как пишет Т. С. в своей автобиографии, — куда-то потерялась.

Именно им и заканчивается этот том.

Открывается Твардовским, а закрывается Собакиным.

И вот что я вам скажу напоследок, заглянув в самый последний стихотворный текст толстенной книги. Слушайте.

Обожаемый мною собакинский «почти сонет», под названием «Последний бегемот» (написанный в мае 2000 года!) — есть не что иное, как привет Илье Кормильцеву и «Наутилусу», хотя в антологии об этом — ни слова. Ну, попробуйте, спойте сами первую строфу на мотив «Гудбай, Америка, о-о, где я не был никогда…»

И никто меня не переубедит!

Когда от вас последний пароход

Умчится вдаль под всеми парусами,

Не огорчайтесь! Потому что с вами

Останется Последний бегемот.

В последнем абзаце своего вступления к антологии Евгения Путилова грустно пишет о том, что в новейшей детской литературе возникла пауза, появились, с ее точки зрения, вопросы, недоумения. «Должно пройти по крайней мере лет десять-пятнадцать, и тогда состояние сегодняшней поэзии можно будет понять и оценить. Еще раз хочу заметить: эта статья не претендует ни на какие итоги».

Затем еще несколько слов, и — «Е. Путилова. 2000».

Что ж, «десять-пятнадцать лет» как раз — прошли. Так что — «продолжаем разговор», как говорил Карлсон, совершив удачную посадку на подоконнике в комнате Малыша.