Новиченков Артем Николаевич родился в 1991 году в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ. Работает в школе преподавателем литературы. Прозаик, поэт, драматург. Живет в Москве. В «Новом мире» печатается впервые.
АРТЕМ НОВИЧЕНКОВ
*
БАШНЯ
Рассказ
1
Земля тогда еще была плоской и короткой. Мало людей ходило по земле той, и каждый знал свое начало в имени предка, от которого вел время. И бог не забывал Землю, потому что еще помнил, каких трудов она стоила.
Люди, в меньшинстве своем перед прочими тварями земными, — стекались с востока на запад, покидая города и лачуги. Ибо всюду говорили, что там, на западе, время движется не только вдоль, но и поперек. Ушедшие на запад никогда не возвращались. Может быть, потому, что время вспять не повернуть. Люди шли из маленького прошлого в большое будущее, так им казалось.
Не лучшее время для далекого пути выбрал Хен, шедший из земли Элам на великую равнину размером с божью ладонь, потому что стояло лето, иссушающее широкие реки. В той жаре обезумевшие скорпионы жалили себя, а змеи зарывались в раскаленный песок и сваривались заживо. Ничто не давало тени, кроме края земли, за которым изредка пряталось солнце. Дни были длинными и беспощадными, а ночи короткими. На той бесплодной земле смерть казалась ближе, чем жизнь. Но ни разу не пожалел Хен, что покинул свой край.
Шел пятый день его паломничества. Стали забываться родные земли. Как скоро, думал Хен и радовался этой мысли. Как скоро. В его поселке старейшины, наверно, сейчас сидят в храмах, молятся камням и деревьям, чтобы те дали воду с небес. Но никакой воды не упадет, и старейшин, возможно, казнят, хоть это и не в правилах Элама, однако же что только не сделает жара с кучкой человеков, наказуемых природой. Этими мыслями он утешал себя, нарочно отталкивая образ брошенной жены, двух сыновей и дочери.
Трудно было бороться с этим образом особенно в минуты, когда находила песчаная буря и он ложился лицом в голую землю, обнимая большой камень или держась за вывернутый из земли корень. Песок набивался в нос и уши, тело приподнималось и билось о землю, сапоги слетали, и потом он искал их, возвращаясь и не находя. После первой такой бури Хен стал предусмотрительней и убирал в суму головную повязку и обувь, а суму заправлял за пояс.
Воды было немного. Чтобы не пить лишнего, он сосал лепестки подаренного дочерью цветка. Ему повезло наткнуться на остаток озера, которое через пару дней превратилось в яму, став частью равнины. Вода там была соленой, ее пришлось выпаривать. Хен засыпал от усталости, мало спал и просыпался сразу, как усталость проходила. Силы быстро покидали его, он шел мечтами, не встречая людей и животных.
По расчетам еще вчера он должен был добраться до тугайных лесов. Видимо, потерял направление ветра во время одной из бурь, землю немного развернуло, и река оказалась левее. Что значил человек в мире, которой без его ведома так легко переделывался? Хену отчего-то были приятны такие мысли, но точно не потому, что они оправдывали его перед семьей и народом. Хен не искал перед ними оправдания.
По пути ему встречались редкие кусты, из которых еще прежде ушла жизнь. Все, что успело возрасти с прошлого года, — отмирало. Каждое лето земля обретала девство, и человек ничего не мог с этим поделать. Хен обходил призраки солончаков, болот и озер. Иногда он находил кости и отшвыривал их ногой. В небе мерещились одинокие птицы, но то были попавшие в глаза соринки. Да и на небо он смотрел только по вечерам, когда оно было красным, десятиминутным, ибо солнце падало за край резко, как предмет, или ночью, когда оно было черным и неизвестным.
Хен услышал реку на исходе дня. Последние метры до воды оказались непреодолимыми. Он упал, не дойдя пары шагов.
2
Небо почернело. Ивы склонились над ним, как матери. Насекомые заползли через рукава под рубаху — на ночлег. Тело его, успокоившись, отдыхало. Покинутые воспоминания возвращались к нему: руки помнили женины груди, плуг и на вес каждого ребенка. Элам, родная страна.
Люди в Эламе жили как смертные: до сорока, до пятидесяти лет. Работали в поле, ходили в храмы, росли семьями. На праздники собирались по общинам, жгли костры и разбредались по жилищам под утро. Хен был доволен всем, и всего ему хватало. И жена его была умна и красива, и дети его пошли в отца и мать, старший уже покорил счет до шести десятков, а младшая помогала по дому. Почему же в ту лунную ночь Хен не пошел с женой, а остался у костра дожидаться рассвета? Не то тепло догоравших кострищ не отпускало от себя, не то высокое небо манило необъяснимыми мерцающими точками, но что бы это ни было, все было не то. Хен сидел тогда один и скреб палкой горячую золу. И никого не было рядом с ним. Из жилищ раздавались еще шепоты и стоны, но потом они стихли, пустоту разделял только редкий треск костров. Хен думал, что зола эта пойдет на удобрения и что ровно через девять месяцев в одну неделю родится много детей, а у него не родится. Но еще можно наверстать. Дети привыкли к родительскому шороху по ночам. И родится и у них мальчик или девочка, и вырастет отменным работником. Но не хотел того Хен. Задавался вопросами, до которых еще не дорос ни он сам, ни его народ. Он и сказать-то их не мог, а потому скреб палкой золу ту от слепоты и злости. И в злобе своей не заметил старухи, которая толстой клюкой уже не первый костер раскидывала в стороны. Хен встал и тихо спросил, чтобы никого не разбудить:
Что ж ты делаешь?
Опешила старуха и задала Хену самый простой вопрос:
А ты чего не спишь?
Не знаю, ответил Хен, кто ты?
Я старуха, не видишь?
Вижу. Откуда пришла?
Откуда пришла, туда не вернусь.
Тогда он пригрозил ей палкой и повторил:
Откуда пришла, говори.
Рассмеялась старуха пустым ртом, затряслась, и посыпалась из нее труха:
Из земли Нод, слышал о такой?
Слышал, говорил Хен. Ты больна?
Как же, больна. Я считай что мертва. Она подошла ближе и посмотрела в лицо Хена. В нос ударил запах сырости. А ты чем болеешь? Чего-то хочется, а чего — не знается? А я вас знаю, всех вас. Поле, потом дом, семья, потом опять поле. Да? И по кругу, по кругу! И фух — пролетела жизнь за обоз смоковниц. А? Да?
А ты не так жила?
А я-то не так жила. Я любовью к себе жила, а не к земле. Земля не отдает ничего, только забирает.
Земля нас кормит.
Земля вас кормит, а! Так она за то ж и забирает. Это вы себя сами кормите. Только вы этого никогда не признаете, потому что вы в себя не верите. Вы в богов верите, которых и не видели. А в себя не верите. Вы все землю больше себя любите. Прошагали родной город и поле вдоль да поперек и думаете, что кончилась земля, что нет больше счастья нигде. Да? Дальше своего живота не знаете.
А ты что, знаешь?
А я знаю. Я землю обошла. Я все видела.
И что ж ты видела?
А что видела, то с этой жизнью в сравненье не идет. Там, откуда я пришла, высокие города из камня, большие рынки, счастливые люди и башня!
Какая башня?
Башня, какой не рассказать. Выше горы, выше птичьего полета.
Что, и выше наших храмов?
Ой, да ваши затрапезные храмы — песчинки по сравнению с той башней. Башню ту видно за многие часы ходьбы на верблюде. Всякий заплутавший видит ее к западу от себя. Последние лучи солнца отражаются на вершине ее для таких людей.
Каких?
Верно, что для таких, как ты, — любопытных.
Хен хлопал глазами. А бледный свет уж разлился по миру, и старуха, не попрощавшись, развернула свое тело и пошла прочь.
Когда она была на расстоянии полета стрелы, Хен побежал к ней и еле нагнал, так она была далеко.
Скажи, а где этот город?
Старуха улыбнулась и указала иссохшим перстом на северо-запад:
Там, за извилистыми реками и путаными пустынями стоит этот город.
А как он называется?
Прищурилась старуха:
Да это разве важно, если ты туда пойдешь?
Больше не мог Хен задерживать старуху и вернулся к своим, все держа в руке палку. Проснулась в этот момент община его, и друзья его, и жена его проснулась, и увидели они его с палкой, перепачканной в золе, среди раскиданных костров.
3
Насекомые покинули его еще до солнца. Сам он проснулся от зуда. Тело ныло. Москиты и комары, посыльные смерти, насладились его плотью. Онемевшие ноги потяжелели. Хен встал на колени и пополз к текущей воде. Пил долго, как собака. Лишь утолив жажду, он посмотрел в отражение. В нем был неизвестный ему человек. Я потерял характер, подумал он.
В стороне чернеющими точками росла неспелая ежевика. Хен побежал срывать ягоды и расцарапал руки о дикие лозы. И ел, пока не скрутило живот.
Он разбил кущу о трех палках вдали от воды, где меньше насекомых. Там переждет полдневный жар, наберется сил и с заходом солнца двинется вдоль воды. Перед выходом ему удалось убить двух птиц, названия которых не знал. Вдали пробегала стая газелей. Значит, тут должны быть львы. Непуганая природа, преданная мать.
Стемнело скоро. Долго же он проспал. Здесь, у воды, сумерки, деревья тревожных форм, там — на расстоянии далекого взгляда — оцепенелая пустыня, земля в трещинах, искалеченные животные. Позади дом, покинутый Элам, горные тропы, которые он на спуске в поле делил с козопасами и водоносами.
Хен сгреб опавшие листья и лег. Он думал о следах, что оставил и еще оставит. Все ближе к краю, все ближе к краю. Он лежал лицом в землю, как первые люди. Сон спускался с шумящих ветвей.
Ужас двигался вдоль позвоночника — заползшая за ворот сороконожка. Хен вскочил сбросить тварь и почувствовал резкую боль в спине. Не зная себя, он поймал ее под тканью, сжал в кулак и раздавил.
Промыл рану, слепо втер в нее душистые травы. Он знал, что первые часы после укуса самые тяжелые, но все равно решил немедленно продолжать путь.
Он шел вдоль реки, собирая на ходу ягоды.
Поднималось солнце. Жар сменялся ознобом. В глазах темнело, но Хен не думал останавливаться. В кои-то веки он забыл про боль в коленях и про семью.
Когда споткнулся о корень и упал, ничего не вернулось к нему. Он подполз к дереву, укутался в лохмотья и забылся.
Последнее, что он помнил, — укус. Хен встал, огляделся. Ярко светило солнце. И коса оазиса кончалась.
Он опять стоял лицом к пустыне. Разве у реки бывает конец? Но тут река упиралась в песочную колыбель, в которой многие засыпали и не просыпались. Никогда сюда не дует восточный ветер, ветер процветания, никогда отсюда не исходит человек, а только приходит в это место. Такое широкое место и беспространственное. Пустыня никогда не будет точно нанесена на карту, потому что движима. Что ей движет: слепой ветер или человеческие маршруты?
Беда родившемуся в пустыне. Отсутствие дома, проблема отправной точки. Когда человек рождается посреди горизонтов, некуда ему идти, все дороги его, везде солнце, везде будущее. Другое дело — родиться в пещере, где спине есть упор, а ноги не утопают в зыбком песке, где эхо выносит голос наружу. Родившийся в пещере может идти за своим голосом. Родившийся в пустыне вынужден молчать.
С этими мыслями продолжал путь свой эламский странник, а теперь просто странник. Он окончательно покинул знакомые земли.
Солнце приближалось и жгло. Хен был единственным, за что оно цеплялось. Лишь в его тени можно было выжить. И если бы так произошло, он готов был бы остановиться, отдать жизнь чужому существу. Однако никто не пытался спрятаться в тени его, и Хен шел дальше.
Светило отступало. И происходило странное. Тень надвигалась на пустыню сама, будто край земли поднимался и заслонял солнце. Хен посмотрел в небо и упал на колени.
Оно исчезало. Кусочек за кусочком сгорая, уменьшаясь, погружая все сущее в темноту. Настал час, когда реки поворачивают вспять, мгла сходит на землю, все живое умирает вокруг. Возможно, последнюю сороконожку Хен убил своей рукой.
Истечение времени. Он думал, идут времена закатов, оказалось, это конец.
И пока солнце не исчезло совсем, Хен начал закапываться в песок. Все глубже и глубже, пока на поверхности не осталась одна его рука.
4
После разговора со старухой его посетила болезнь. Уже под вечер он слег, а пробудившись наутро, не имел сил работать. Жена позвала знахаря. Тот надымил курений и сделал травяные примочки.
Если до вечера не встанет на ноги, будем изгонять беса, сказал он.
Хен слышал, что сказал знахарь, и задержал жену.
Айка, единственная моя, не давай им этого делать. Я встану до вечера. Я обещаю.
Ты должен встать, Хен.
Не отдавай им меня, Айка. Я же не выдержу.
Ты весь мокрый.
Дай мне воды.
Мне запретили давать тебе воду.
Дай мне воды, Айка.
Не могу.
Я хочу пить.
Не могу. А вдруг в тебе бес? Они сказали, что нельзя поить беса.
Нет во мне беса. Дай воды. Умоляю.
Не могу, Хен.
Она ушла и, как ни звал он, не возвращалась и детей к нему не пускала. Он облизал соленые запястья, приподнялся на руках. В щель за ним подсматривала дочь. Она убежала, когда подозвал ее. Куда же ушли силы? Неужто правда старуха околдовала? Глупость какая-то. Никогда Хен не верил в это. Он повернулся на бок и свалился с ложа. С холодной земли было проще встать. Его обильно стошнило.
Кое-как он выбрался из палатки. Ноги почти не держали. Никого не было вокруг. И хорошо. Он доплелся до кадки с водой для скота. Его еще раз стошнило, и сразу полегчало.
В вечернее время, когда все вернулись с работ, никто не поздоровался с Хеном, никто не заметил его. Только дочь принесла ему цветочек, и тот — положила у ног.
За ужином сидел один. После еды решится его судьба.
На собрании больше всех выступал Тэрас, младший брат Айки. Он настаивал на изоляции и изгнании. Злобой и ревностью был одержим молодой эламит. Не прислушались к его горячим речам старейшины. Держал слово и Хен. Он сказал всего одну фразу: я здоров. И на вопросы отвечать отказался.
Хену дали испытательный срок.
В ту ночь Айка не легла с ним и детей поцеловать на ночь не дала.
Весь следующий день Хен простоял с зарытыми в землю ногами, спиной к своему дому. Дочь опять принесла ему цветок. Хен хотел наклониться за ним, но не сделал этого. Старейшины могли подумать, что это бес изводит его и не дает покоя стоять.
Ужинал Хен с семьей в непривычном молчании.
Айка отвернулась от него и вновь не дала поцеловать детей.
Половину ночи промаялся Хен и вышел на улицу. Он смотрел на звездные тропы, ища среди них свою. Мы так далеко продвинулись в толковании звездного неба, думал он, а в толковании человека ничего не знаем. Он уже решил, что сделает завтра и как. Другого пути нет, на прощание сказал он себе и вернулся в жилище.
Завтра был день субботний, в который нельзя работать, а послезавтра день, в который выбирали из стада козла отпущения и отправляли на смерть в пустыню.
Несмотря на бессонницу, Хен проснулся полный сил. В субботний день каждый имел свой отдых, и где отдыхал Тэрас, знал Хен. Тэрас обжигал кирпич в собственной мастерской, доставшейся ему с мастерством отца. Там он и проводил все свободное время.
Хен пошел к нему. Тэрас спал с хорошенькой эламиткой, очень похожей на Айку. Она была незнакома Хену. Он тихо разбудил ее и попросил уйти.
Орудие не пришлось долго выбирать. Увесистый молоток сам напрашивался в руку. Каждому человеку смерть по делам его. Хен разбудил Тэраса, дождался, пока тот узнал его. Не по правилам было убивать кровного врага, пока тот не увидит убийцу. Честь можно испачкать, как и память ребенка.
Он вышел, вытер руки травой и сказал дожидавшейся эламитке:
Не жди. Теперь убит Тэрас. Позови сюда всех.
Через двадцать минут все от млада до велика стояли перед убийцей, держащим на руках жертву. Были среди них и Айка с детьми, и седовласые старцы. Не обратился, воззвал к ним Хен:
Эламиты! Братья! Всю свою жизнь я отдал вам и своей семье. Никогда не жалел ни рук, ни головы. Работал честным трудом. А значит, мне можно верить. И потому объявляю. Я убил этого человека не потому, что был околдован или обманут, а только лишь своим желанием, своим убеждением. Это моя месть. Все вы знаете, что не добр был ко мне Тэрас и не уважал семьи моей и трудов моих. Он был родней мне по семье, но не по крови. Я ему был враг, а не брат. И я уверен, что если бы он смог, он бы убил меня. И потому я сделал это первым. Моя целомудренная жена и девственные дети мои не имеют отношения к этой истории.
Он выдержал паузу и продолжил.
Я называл вас братьями. Но никогда вас таковыми не считал. Мне неинтересна ваша жизнь, я не верю в ваших богов, не разделяю вашего счастья. Я всегда себя чувствовал другим.
Чего ты хочешь? Зачем собрал нас здесь? — перебил его один из старцев.
Я хочу, чтобы вы отпустили меня.
5
Крепкая рука вытянула Хена из темного песка. Человек долго отпаивал его водой.
Где я?
Ты в пустыне.
Я... я не умер?
Пока еще нет. Но был близок.
Хен не узнал свой голос, как до этого не узнал лица. Чем дальше от дома, тем дальше от себя. Он вспомнил, что иногда заикается. Потом посмотрел на сияющий солнечный диск и удивился:
Но оно же, спросил он, оно же исчезло?..
Ах, это только на время. Темнота еще не повод умирать. Мы каждую ночь засыпаем в темноте, не правда ли?
Я думал, думал, это конец времени, конец всему.
Я когда-то тоже так подумал, когда увидел затмение в первый раз. А сколько перевидал их за жизнь...
Но это же... чудо?
Чудо, что в затмение я растерял разбежавшихся овец и пришел сюда, чтобы спасти тебя. Вот это чудо. Твоя рука торчала, как могильная палка.
Я долго шел и заблудился. А потом случилось это.
Ты закопался. Зачем? Хотел спастись или умереть?
Хена затруднил этот вопрос. Он думал, что со смертью приходит спасение. Разве это не так?
Потому что если второе, продолжил пастух, то вряд ли это что-либо изменило б. Твою руку просто замели бы пески, а насекомые избавили бы твою одежду от тела. Вот и все.
Они дошли до плодородной косы, которую Хен недавно покинул, и развели костер. Один достал хлеб и козий сыр, а другой оставшееся мясо птицы.
Так вы — пастух?
Что пастух без своего стада?
Как же так получилось? Ведь это вы вели овец.
Ошибаешься. Стадо ведет пастуха, а уж затем пастух стадо. Так уж заведено.
Как так?
Понимаешь, животным виднее, куда идти. Задача пастуха — сделать так, чтобы животные не разбредались, шли вместе. Вот и все. Мне нужно было их перевести через кусок земли. Они знают эту пустыню лучше человека. Они ее не видят, они ее чувствуют. Как мы чувствуем опасность, смерть. Ты когда-нибудь чувствовал смерть?
Никогда.
Вот потому ты и выжил. А как почувствуешь — тут уж никуда не денешься.
А вы чувствовали?
Я чувствовал.
Но вы живы.
Я-то жив, потому что смерть забрала другого. Ей все равно, кого забирать. Она приходит за людьми, а не за человеком.
Пастух долго молчал. Морщины на его лице удлинялись и сглаживались.
Я вижу, как ты истощен. Тебе нужен сон. А я послежу за огнем. Тут полно опасных животных. С рассветом выдвинемся.
Утро было тихим. Укус сороконожки не давал покоя. Старик замазал его грязью.
Они наполнили мехи и пошли на юг.
Куда ты идешь?
В город, к высокой башне.
Зачем?
Что мог ответить Хен? Он убил человека, чтобы увидеть ее. Иначе ему бы не дали уйти. А побег грозил позором всей его семье.
У меня там семья, сказал Хен. Я заблудился.
Что же, ты не знаешь названия города, в котором твоя семья? В Вавилоне стоит твоя башня. Вавилон находится на западе, там, через реку.
Но река кончилась.
Реки никогда не кончаются, они меняют русло. Все меняется. Когда-то под нашими ногами лежали плодородные земли, сейчас мы идем по запустению, это пристанище для ядовитых насекомых и растений. Доброму человеку здесь делать нечего.
Как вы будете искать стадо?
По следам.
Но следов нет.
Не все те следы, что под ногами. Я пасу овец уже сорок лет, много раз я ходил по пустыне и всегда из нее выбирался со стадом. Да, здесь нет троп, но они есть в моей памяти и в памяти моих овец. Они ищут меня так же, как и я их. Если я не выхожу на них, значит, они либо в начале маршрута, либо в конце.
Я всегда думал, что овцы не очень-то умны.
О, уверяю тебя, рассмеялся пастух, они думают про нас так же. Его совсем не старый здоровый смех оборвался. Человек упал. Это произошло так быстро, что Хен не успел остановиться. Он наклонился к пастуху. Тот был мертв. Из-под одежды его выполз небольшой разукрашенный паук и побежал в сторону.
Хен закопал мертвеца и, взяв его посох, продолжил путь на запад. Он вспоминал вчерашние слова пастуха о том, что смерти все равно, кого забирать. Она приходит за людьми, а не за человеком.
Облик паука маячил перед глазами странника, он шел скорым шагом день, ночь и день без отдыха. На излете второго дня он увидел башню. Последние лучи солнца касались верхушки. Хен не верил своим глазам и ногам.
Неподалеку от городских стен стояло бесхозное стадо овец. И никто не знал, тут был конец их пути или начало.
6
Хен стоял перед храмом Иншушинака, владельца четырех стран света. Это было самое большое слово, которое эламиты вырубили из камня. И слово это было бог. Больше него были только горы. Но у гор не было ушей и глаз. У Иншушинака просили благословения на урожай и охоту.
А что, если старуха была права, думал Хен, и не земля служит нам, а мы слуги земли. Почему мы должны спрашивать идолов, что стоят в храмах? Я докажу, что не человек служит земле, а наоборот — земля человеку.
Он еще не знал, как будет это доказывать.
Той ночью не спал, прощался с родными тропами и камнями. В природе он видел больше, чем в боге, даже больше, чем в человеке. Виной тому логичность, законченность, все то, чему не было названия в его языке.
Но в его языке было слово «смерть», и было слово «убить». Эти слова не докучали ему. Пусть богов и старейшин заботит смерть мерзавца. А почему мерзавца, Хен тоже не мог объяснить кратко, потому что слова «инцест» также не было в языке его.
Окружавший мир был не по размеру. Хен ощущал тесноту языка, ограниченность религии, бессмысленность традиции. Все ему было мало.
День его изгнания попал на день большого праздника. Раз в год в День искупления из нескольких десятков козлов выбирают двух. Жребий решает, кому быть жертвой боговой и отправиться под нож, а кому быть козлом отпущения и отправиться на скитания в пустыню. Грехи всего племени на рогах своих собирает козел и уходит.
Хена изгнали до сего торжества. Он ушел незаметно, как незнакомый человек. Жена со слезами собрала ему суму и в ночь сшила новую обувь. Дочь подарила белый горный цветок. Грусть и радость вместе ютились в сердце. Ему хотелось скорее уйти и забыть.
Спускаясь на равнины, словно кукла, выбрасывая шаги на дорогу, он держал в голове образ башни выше птичьего полета. Хен считал свои шаги и насчитал чуть меньше, чем шестьдесят раз по шестьдесят. Он дошел до последнего дерева и остановился. Силы покинули его.
Блеянье вывело его из пустоты. Перед ним стоял козел отпущения. Такой же изгнанник, он стоял на ветру и не знал, куда деться. Его рога были обвиты разноцветными лентами и женскими украшениями. Хен погладил его по толстому животу.
Живое тянется к живому, правда?
Козел проблеял в ответ и закивал.
Хен убил его на закате. Быстро и аккуратно, так, что кровь не успела застыть в священных жилах. Рога он оставил себе, чтобы выбросить на третий день.
Не отпустил изгой грехов своего племени. Но никто не знал этого, даже всевидящий Иншушинак, который в это время, как и Хен, наслаждался жертвенным мясом. И так и жили с грехами, думая, что безгрешны.
На рассвете он ушел от дерева и направился к заброшенному поселению. Там стояли разрушенные глинобитные дома без крыш. Десятилетиями их продувал ветер. В них жили земные твари. Когда-то здесь жили предки Хена и Айки, но теперь эти земли бесплодны, их заняла пустыня. И люди ушли в горы, куда песок мог забраться только на подошвах.
Хен зашел в крайний дом. Тот стоял на отшибе и был занесен временем больше других. Расчистив пол, Хен достал рог и начал копать. Через час он добрался до деревяшек, под которыми гнили кости. Там же он нашел черепки, ржавые инструменты, нож в ножнах, глиняные дощечки с молитвами и карту тех земель в кожаном тубусе. Еще там был большой сундук, который не стал трогать. Он забрал нож с картой, закопал яму, раскидал песок и ушел.
Он шел и думал, что земля плоская и короткая. Думал, что мало людей ходит по ней, просто потому что людей мало. И каждый знает свое начало в имени предка, от которого ведет время. Каждый знал, каких трудов стоит земля, но никто не задумывался, каких трудов стоит жизнь на этой земле.
7
Его удивило, что пастух, знаток дороги, мог так ошибиться. Как же Вавилон мог быть через реку, когда вот она — та самая башня, возводимая сотнями рук. Недостроенная терраса из необожженного кирпича находилась на высоте шести этажей.
Солнце зашло за край земли.
Ворота были сломаны. Хен вошел незаметно. Овцы разбежались, не оставив следов. Он отбросил посох и оправил одежды. На пути к башне его встречали пустые дома, заросшие улицы.
В жилой части города показались люди, они сторонились его. Дети прятались, а женщины звали мужей. Недавно здесь прошлось разрушение.
Вблизи башня оказалась меньше, даже меньше, чем можно представить. Ступенчатые своды, замшелые лестницы. Хен опустил взгляд вниз. Огонь факелов освещал оскалы окружавших его мужчин. Он потянулся к препоясанному ножу. Глубокий голос предупредил его:
Стой и не двигайся.
Я не хочу ничего плохого.
Кто ты?
Я странник. Иду в Вавилон, к своей семье.
Но это не Вавилон.
Я думал, что смогу здесь переночевать и отправиться дальше.
Ты ошибался. Кто послал тебя?
Меня никто не посылал. Я сам себя послал. Иду из земли Элам к своей семье.
Как же тебя отпустили одного в такую дальнюю дорогу?
Меня никто не отпускал. Я ушел сам.
Ушел в пустыню один? Верится с трудом.
Я иду так долго, что сбил счет дням. Посмотрите на мои ноги. Они все в мозолях. Посмотрите на руки — искусаны москитами и комарами. Посмотрите на мою облупившуюся кожу на лице.
Поднесите огонь, скомандовал голос. Человеческие глаза внимательно осматривали его из-под капюшона. Ты говоришь правду. Я тебе верю, но на ночлег ты не останешься. Таковы правила города.
Что это за город, спросил Хен, но ему не ответили.
Убирайся дорогой, которой пришел. И не возвращайся.
Могу я хотя бы наполнить мехи водой и пополнить свои запасы?
Можешь сделать это за плату. Нас интересует оружие.
Хен показал свой нож.
Эвелай, повелел голос, отведи его к своей сестре, и чтобы через час его тут не было.
Два стражника тащили его темными переулками, куда не доходил лунный свет. В нос били смрадные запахи. Наконец зашли в слабоосвещенную лачугу. Женщина сидела там у огня и рукодельничала.
Хен показал нож и ножны. Красивая женщина молча наполнила мехи и собрала немного еды: хлеб, сыр, две горсти зерен и несколько слив. Она посмотрела на Хена, когда того уводили. Холод пробежал по спине его и заболела душа.
Он шел по дороге, тянувшейся из города, не оборачивался и считал шаги. Остановился, когда понял, что сбился со счета и повторяет одну и ту же цифру. Хен свернулся клубком в придорожной канаве. Но прежде чем он заснул, ему привиделась старуха с толстой клюкой.
Вот мы и встретились.
Кто ты?
Что, не узнаешь? Али глазам не веришь? Ну, узнал? Я та, по чьей вине ты сейчас лежишь в канаве. Но ведь лучше в грязной канаве, чем на чистой тахте с мягкой женой, правда? Или ты жалеешь?
Нет.
То-то же. Я всю землю обошла, мне можно верить. Я все знаю.
Скажи мне, шептал уставший странник, город, из которого меня прогнали, Вавилон?
Ой, да что ты! Нет, конечно! Это Дер, город неудачников, город бед и горя. Все великие цари соревновались, кто скорее разрушит его и уйдет. Кто только не унижал местных женщин, кто только не забирал у них детей. И все это делалось на глазах плененных мужей. И так каждый раз, как только город отстраивается наново. Не пойму, чего они не уходят. Основали бы новый город, с новой историей, с новыми богами.
А башня?
А, тебя сбила с толку башня? То храм богу-змее Ниру. Такие сейчас в каждом городе стоят, какие повыше, какие пониже. Нынче все своим божкам считают нужным возвести по храму. Но выше и величественнее Вавилонской башни нет никакой другой на свете. Это уж ты мне поверь. Это я наверняка знаю.
А кто та женщина, давшая мне воды и еды выше платы?
Знаю, о ком ты говоришь. Нет у нее имени. Она отказалась от него, когда в последний набег над нею надругались ассирийцы. Шрам у рта видел? То-то же. Это они ей порвали, потому что не кричала, когда насиловали. Сильный не сильный, если не слышит слабого. А была красивейшая женщина. Большие черные глаза, брови дугами. Как я в молодости. Ну да что-то я заболталась. Ты спи, скоро увидишь свою башню и не устоишь. Только с дороги не сходи. Она тебя приведет. Теперь спи.
Старуха положила руку на его лоб. Хен заснул.
Ему приснилось поле ячменя в родном краю. И запряженный в плуг дикий рогатый бык, которого никогда не видывал. Крупными шагами он покорно боронил поле. Хен шел за ним, и каждый вздох его был наполнен страхом. Бык непомерно велик, Хену с ним не совладать. Да всей деревне не совладать с этой тварью. Какую силищу подмял под себя человек, думал Хен и продолжал бояться, что бык взнуздает его, заартачится. Вот закончилась полоса, пришло время отдыха. Погонщик лежал в тени горы, на привязи пасся бык. Хен разглядывал животное: белая и гладкая шкура, малахитовые копыта, извивающийся змеей кончик хвоста синего цвета, раздувающиеся ноздри с рабочие кулаки и злые-злые глаза.
И не смог Хен смотреть в глаза эти. Не помня себя, накинул на шею свою хомут и пошел покорно боронить поле, а бык шел за ним, подталкивая Хена рогами и отмахиваясь от мух синим кончиком хвоста.
8
Нет, это не воспоминание, определил Хен, это я, изгнанный из земли Элам, спустившийся с гор, проделавший путь через пустыню к реке, прошедший вдоль нее и заплутавший. Вчера меня прогнали из бедового города Дер, где я встретил женщину с черными глазами и распоротым ртом. Мне приснился странный сон, которого я не помню. Сейчас я лежу в канаве у дороги, ведущей в Вавилон. Туда я и направляюсь.
Хен проснулся разбитым, как подошвы своих сапог. Он шел на зов по намеченной дороге, которой на самом деле не было. Этим же маршрутом с востока на запад передвигались кочевники. Но никто не встречался Хену, слишком мала была вероятность. Немного людей было в то время. Взявшись за руки, все вместе они не смогли бы опоясать земной шар. Оборвалась бы цепь, ведь шар был плоскость.
Хен вспоминал женщину без имени, пил ее воду и ел ее сливы, пока ноги передавали друг другу шаг. Вдали сквозь знойную дымку чернела точка, с расстоянием превратившаяся в полосу, потом в человека. Человек был практически голый. Набедренная повязка, кусок тряпки на голове и пробковые сандалии — весь его несложный наряд. На шее у него висел клык крупного животного. Он шел, безвольно открыв рот и путаясь в ногах.
Человек упал на Хена, цепляясь руками за его пояс. Он пил жадно и неумело, вода проливалась, и Хен отнял у него мех. Треснувшие губы кровоточили, щеки впали, в выцветших глазах стыла пустота. Брови отсутствовали, ресницы выжгло солнцем. Тонкая, как у вареной курицы, кожа обтягивала кости. Куда нес умирать свое тело этот человек? Хен спросил. Тот не ответил, раскрыл рот.
Хен посмотрел и сперва не понял, чего же не хватает. Незнакомец был безъязык. Это ужаснуло Хена. Человек напротив него потерял связь с миром. Ибо писать, как видно, не умел.
Хен сел рядом и, помолчав, изрек:
Чем же ты утешаешь себя? Кто-то сказал: человек оскверняется не тем, что попадает ему в рот, а что исходит из его уст. Можешь воспринимать это как дар, как избавление от соблазна скверны. Ты понимаешь меня? Кивни, если понимаешь.
Но безъязыкий не кивнул ему. Он поднялся и продолжил путь, оставив Хена сидящим в центре пустыни. Как известно, в пустыне центр находится везде и кончается там, где кончается сама пустыня.
Хен продолжил тяжелый путь, удлиняя тень. Думал: кто был тот безъязыкий? Куда он шел? Были ли у него такие же вопросы ко мне? Кто быстрее скончается: он или я?
Спустя несколько часов его нагнал кочевой обоз. Люди на верблюдах долго осматривали Хена, говорили на коверканном языке.
Ты куда идешь, спросил один из них.
В Вавилон.
А что у тебя там есть?
Семья.
Этот ответ не очень понравился кочевникам. После бурных обсуждений тот же человек сказал:
Ладно. Ты залезай. Мы что делать, придумаем.
Какова плата? У меня почти ничего нет.
Ты плату узнаешь, мы когда доберемся.
Призрачная цена не смутила Хена. Ради того, чтобы увидеть башню, он готов был месить глину и таскать камни.
Не без труда забрался он на верблюда. Дорога непривычно двигалась сама под ноющими ступнями. Хен спросил:
Вы кочевники?
Мы торговцы.
И чем вы торгуете?
Всем.
Хен проснулся от шума воды. То был многоводный Тигр. Через реку лежал мост. Сразу за мостом в лиловых лучах заката стоял город.
Акшук! Акшук! — радостно кричали торговцы. Хен достал свою карту, но не увидел города за рекой. Верблюд остановился. Человек сказал ему:
Ты на себя эти браслеты надень.
Но это кандалы?
Да. Они иначе не пропустят. Ты — свободный человек. Они рабов пустят, свободных — нет.
Хен спустился на землю и надел кандалы. Он шел рядом, понурив голову. Боль в опухших ногах была нестерпима.
Городские стражники осматривали тюки. На своем корявом наречии они объяснились с торговцами, и тех пропустили. Уже зашли в город, а Хен все так же шел в кандалах. Безрезультатно он пытался привлечь внимание. Горожане смотрели на него с нескрываемым отвращением. Дети бросали в него мелкие камни, потому что больших не было.
Хен понял, что попал в ловушку.
Мы не успели. Торговый день кончился. Ты ночь здесь переждешь, сказал торговец.
Только тогда Хен заметил на его шее клык безъязыкого. Как видно, тот был слишком слаб для раба.
Его бросили в глубокую яму, где уже сидели двое, свернувшись гусеницами. Решетка закрылась. Дорога до башни стала короче, но дольше, подумал Хен. Всю ночь он смотрел на полную луну и мерцающие точки, на которых держалось черное небо.
Рано утром всех троих вытащили. Хен не обмолвился с ними и словом. Их повели самыми широкими улицами во дворец, украшенный росписью. У входа в него стояли два мраморных льва.
Хена раздели, выдали набедренную рабскую повязку. Рабов повели к человеку, который решит их судьбу. Это был маленький, толстый человек. Сложно было определить, добр он или зол.
Он не выбирал долго. Хен остался во дворце, двух других отправили на базар.
Так Хен стал слугой в доме городского вельможи. Его выбрили, помыли и одели. Знание письма пригодилось ему, он стал учить детей господина и одновременно учиться местному наречию. На том же наречии говорили и в Вавилоне.
Уже на пятый день господин позвал его к себе.
Мы нашли в твоих вещах это. Зачем тебе карта?
Я шел в Вавилон, мой господин.
Зачем?
К семье.
Это неправда.
Да, это неправда. Извините, мой господин. Я шел к башне, мой господин.
К башне? Да-да, дети рассказывали мне. Ты постоянно про нее говоришь. Зачем тебе эта башня? Посмотри, какая строится здесь.
Та башня велика, мой господин.
А где же твоя семья?
В Эламе.
Ах, ты из Элама. Вот оно что. Страна бандитов. Впрочем, не вся. Где же твои земляки? Ты отбился?
Их нет. Я шел один.
Сколько же ты шел?
Долго, очень долго, мой господин. Мое незажившее тело свидетельство тому. Но я попался в руки торговцев, и они насильно привели меня сюда.
Вельможа выпил вина и посмотрел в окно.
Ты умный человек, Хен. Неужели ты думаешь, что я поверю тебе? Что ты бросил свою землю и семью ради какой-то башни? У тебя есть дети?
Да, господин. Трое. Дочь и два сына.
И ты бросил их?! Хен, у тебя нет сердца. Нет сердца. Да, нет сердца. Зато есть мечта. Ведь это мечта, да, Хен?
Да, мой господин.
Мне вот не о чем мечтать. У меня все есть. Знаешь, что, я помогу тебе. У меня будет поручение. Нужно будет отвезти ценные бумаги. Если уж ты прошел такой длинный путь из Элама, то до Вавилона точно доберешься. Как только отдашь бумаги, я дарую тебе свободу, так несправедливо отнятую у тебя.
Спасибо, мой господин.
Залижи раны. Идешь завтра в утро.
Вельможа дал ему верблюда, и Хен направился в Вавилон. К ночи он неспеша преодолел путь от Акшака до Куту. Судя по карте, к концу дня должна была показаться башня. Он уже начал высматривать ее шпиль.
На плечо к нему сел ворон, редкая птица в тех краях. Хен стряхнул его. Кто-то закашлялся.
Вот что деньги делают с людьми, раздалось из-за спины.
Это была старуха. Хен опешил и спрыгнул помочь ей. Та спросила:
Подвезешь?
Они поехали сквозь ночь. Запах сырости казался уже привычным Хену.
Я кое-что забыла тебе сказать в прошлый раз. Ты не гони, не гони. А то не успеешь верблюда потерять. Так вот. Коли ты так близок к Вавилону, я тебе скажу. Увидев башню, не теряй головы. Многие сошли с ума, взбираясь на нее. Еще больше — спускаясь с нее. Не пробуй обойти ее кругом, не пробуй измерить ее. И самое главное, не спрашивай о том, как она строилась.
Почему?
Жизни не хватит слушать этот рассказ. Ну. Я все сказала. Мне пора.
Куда ты?
Подумай, не один ты такой любопытный. Видишь те факелы? Через пять минут они доскачут до тебя. Береги кости, чтобы передвигаться, и глаза, чтобы видеть. Сказка кончилась.
Она спрыгнула с верблюда и ушла в темноту.
9
Хен очнулся на безветренном рассвете. У него отняли все: верблюда, еду, одежду, ценные бумаги, карту. Варвары оставили после себя лишь разбросанные по песку семечки, которые Хен бережно собрал и заложил за пояс. На нем осталась длинная льняная рубаха, тряпки на ногах и подобие набедренной повязки. В этом облачении он должен был войти в Вавилон.
Ноги, отвыкшие от дороги, заныли в новую силу. Хен вспомнил первый день пути. Солнце так же обдавало жаром с безоблачного неба, так же пустел горизонт и редели бесплодные кусты, а невысокие горы Элама бледнели за спиной. Только пахло иначе.
Голова гудела после побоев, внутренности болели так, словно их выпотрошили и засунули обратно. Глаза заливало соленым потом. Он падал большими каплями с носа на передвигающиеся колени и испарялся, оставляя белые пятна. Хен считал шаги, мерил ими не дорогу, но себя. Он думал, что последний путь самый длинный. И может быть, жизнь — такой же путь. Еще он думал, что очень устал. А потом он вспомнил женщину с черными глазами и зажившим ртом. Мечтал, что вернется в тот город и увезет ее, увезет ее к башне.
На излете дня показалась башня. Высота ее была обманчива, потому дорога до нее становилась тем длиннее, чем выше она казалась. Странник ускорил шаг, замедлив солнце. Башня росла.
В какой-то момент Хен отвлекся от нее и заметил, что пустыня осталась за спиной и он уже не один. Многие люди, занятые кто чем, возвращались в город. Так же скоро сбирались тучи.
На подходе к Вавилону его ожидала необычная встреча, к которой ни один человек не бывает готов. У городских ворот сидел изможденный мужчина, как две капли воды похожий на Хена.
Кто ты, спросил его Хен.
Я Хен, а ты кто, ответил тот.
Постой. Это я Хен.
Но ты не похож на меня.
Нет, мы абсолютно одинаковы.
Как же мы одинаковы, ответил другой Хен, если ты высок, а я низок, ты крепко сложен, а я сух, твои волосы густы, а мои выпадают, твои руки поднимут глиняный кирпич, мои же не выдержат и чашки с водой. Все, что в нас общего, только имя.
Кто же ты?
Меня больше нет. Я почти умер. Я остался по эту сторону ворот. А ты иди своей дорогой. У нас разная судьба, разная правда. Мы не заслужили иного откровения, кроме того, которое в нас заложено. Я обманывался, жил не по совести. Я ни в кого не верил. И в первую очередь в себя. Теперь я жалок. Не смотри на меня. Уходи. Но прежде ответь: как жить человеку без Бога, если он одинок, совершенно один на свете?
Пошел густой ливень, первый в году. Хен вытянул перед собой руки и не увидел на ладонях линий. И бывший мужчина, сидевший у ворот, исчез.
Он стоял у входа в город под всепокоряющим ливнем, загнавшим стражу под крыши, а людей в дома. Лишь оставив за спиной длинную дорогу и все, что у него было, Хен понял, что вел его не дым днем, не огонь ночью, не тропы и не животные, а вели его собственные ноги. И в этом дожде не бог дышал на Хена, но сам Хен задышал.
И вошел он в город таким, каким описывал его мужчина у ворот.
10
Шумом встречал Вавилон любого гостя. Улицы и базары не замолкали до ночи, и даже ливень помешать не мог. Любой, пришедший сюда по надобности или по случаю, был ослеплен калейдоскопом зданий и лиц. Дома в несколько этажей пугали человека, прожившего жизнь в тесной лачуге. Здесь сливались в единый говор языки всех народов, которых только достигал солнечный луч. Здесь солнце заходило за край земли. Здесь бежал Евфрат, спеша на встречу с Тигром. Здесь рождались самые красивые и здоровые мужчины и женщины, потому что по венам их текла кровь разных людей.
Огромные храмы с крышами, сверкавшими глазурованным кирпичом, составляли архитектурный ансамбль, который увенчивала Вавилонская башня. Хен стоял вне тени ее и видел, как падающее солнце пропускало последние нити лучей сквозь рукотворные террасы и тяжелые дождевые капли.
Башня имела в высоту два с половиной километра. Фундамент был заложен в форме квадрата со стороной в сто двадцать метров. Башня отличалась от прочих ступенчатоообразных храмов округлостью формы. Это был обрубленный конус с витой до верху лестницей. Где-то там, у самых туч, горел огонь. Денно и нощно несколько человек поддерживали его, не имея надежды спуститься вниз даже на следующий день.
Кончился дождь. Город зажег факелы. И продолжилась жизнь.
Хен подошел к башне потрогать рукой плиту и отметил, что на каждой стоит клеймо. Сколько сил и времени стоила одна такая плита? Сколько жизней и столетий строилась одна эта башня?
Там и уснул Хен. Ранним утром его разбудил стражник.
Эй. Бродяга! Вставай! Тут не место для ночлега. Иди и получи работу, если хочешь работать, а нет — проваливай из Вавилона! Это город сытых! Голодных тут не держим.
Хен ушел от башни, которая была величественнее и прекраснее, чем вчера. Он сел у небольшого пруда под зарослями бамбука. Ему хотелось отдохнуть. Он видел раскидистые деревья, цветы лотоса, беспечных гуляющих людей. И еще башню.
К полудню неожиданно подступил голод. Ему пришла идея сделать уду и ловить рыбу. Он выкрал на рынке нож, смастерил из бамбука каркас. Наживкой ему служила пойманная лягушка. За час он наловил пять увесистых рыбин. Каждую ударял головой о камень и клал на солнце в ряд.
Он уже собрался уходить, как к нему подошел очередной стражник.
Эй! У тебя есть право на ловлю рыбы здесь?
Нет.
Тогда проваливай. Здесь нельзя ловить рыбу.
Но я всего лишь хотел есть.
Хочешь есть — работай.
Но я не хочу работать. Я очень устал.
А мне плевать! Кому не лень приходят сюда со своими дикарскими обычаями. Всякая дрянь от Аккады до Шумера тянется в этот город, думают, им тут место насижено.
Стражник отнял уду и переломал ее. Потом собрал рыбу. Без надежды спросил его неудавшийся рыбак:
Где мне можно поесть?
Сегодня день субботний — день бога! Или ты не слышал о таком в своей деревне? Сегодня ничего не работает.
Я только хочу поесть.
Принимать пищу в день субботний не возбраняется. Хе-хе.
Вы отняли мою рыбу.
Это не твоя рыба! Это рыба городская. А у тебя нет разрешения! Иди и будь рабом! И больше не докучай мне!
Я не раб, я свободный человек.
Где твоя бумага, свободный человек?
Ее нет. Зачем бумага свободному человеку?
Мардук будет недоволен. Ты совершил поступок против бога, чужеземец.
Значит, ваш бог мне и судья.
Эта фраза убедила стражника, который развернулся и пошел прочь. Хен выкрикнул ему вслед:
Меня зовут Хен!
Мне плевать!
Он опустился на траву и сжал руками голову. В воде беспристрастно отражалась башня. Хен решил умыться. Он не узнал себя в отражении и долго всматривался в незнакомого ему человека, пока отражение не смазала рябь. Женщина стирала.
Здравствуй.
Здравствуй, отозвалась она. Нездешний?
Нет. Я из Элама.
Давно здесь?
Вчера пришел.
Что, пешком?
Как видишь.
Зачем?
Я хотел увидеть башню.
И все?
Да.
Останешься?
Думаю, да.
Тяжело тебе здесь придется. Я слышала ваш разговор. В Вавилоне другие законы. А ты добрый человек.
А ты здесь родилась?
Да.
Расскажешь мне про башню?
А что ты хочешь услышать?
Все.
Жизни не хватит, чтобы все рассказать.
Мне все равно.
Тогда ладно. Я могу. Только сперва накормлю тебя.
Она достирала. Хен понес за ней корзину с бельем.
Я живу с матерью. Женщины в Вавилоне свободны, мы почти ничем не отличаемся от мужчин. А у тебя есть семья?
Да.
А дети?
Да. Трое.
Спасибо за честность. А ты мне понравился. У тебя глаза добрые.
Ты не тратишь слов зазря. Как тебя зовут?
Эйма.
А я Хен.
Знаю.
Они зашли в кирпичный дом, поднялись на второй этаж. Комната была пуста. Хен сел и молча смотрел, как женские руки накрывали на стол и рассказывали, где что находится. Они поели. Эйма налила горячей воды. Сначала Хен рассказал ей свою историю, потом она повела рассказ.
Когда-то здесь не было башни, вообще ничего не было, пустая болотистая равнина Сенаар, по которой ходили отдельные люди. Потом пришел один богатый и добрый человек и основал город для изгоев, бегущих смерти и рабства. Сюда потянулись люди с обеих сторон рек. Из Палестины, Элама и Страны Моря. Говорят, что Вавилон — это страна грешников, и, наверное, они правы, однако вавилоняне своими руками отстроили город. Люди пришли из разных частей света и принесли с собою лучшее, что знали. Камня было мало, они научились строить дома из обожженных кирпичей, скрепляя их илом и земляной смолой вместо извести. Вавилон не был похож ни на что доселе существующее. Слух о нем прошел по всему Междуречью, и это не нравилось правителям других городов, которые не прекращали совершать набеги, однако Вавилон стоял. Он когда-то был разрушен, но и это переборол. И уже умер тот, первый добрый человек, но город продолжал расти без него на тех же началах. Он принимал всех обиженных и оскорбленных, сирых и убогих, и давал им работу. Эти люди отвергали бога, потому что поняли, что богов очень много, у каждого свой бог.
Никто не знает, как родилась идея строить башню до неба. Но ее строили не чтобы прославить свое имя. Первой целью было предупредить рассеяние людей по всей земле. Любому сбившемуся с пути среди безбрежной пустыни башня служила бы маяком. Если башня была бы к западу от него, он видел бы ее силуэт, если к востоку — ее вершину, освященную лучами солнца. Ночью на ней горел бы огромный огонь. Кроме того, башня была знаком равенства всех людей, как и сам город.
Первая попытка оказалась неудачной, заложили слишком маленький фундамент и его пришлось разрушить. К постройке второй башни отнеслись с тщательностью. Молодой двадцатилетний царь начал стройку в надежде, что успеет завершить ее до смерти. Более двадцати лет ушло на чертежи и подготовку материалов, пришлось разрушить большую часть города, потому что башню решили строить недалеко от реки. Но все пережили вавилоняне. Началось строительство. Чем выше становилась башня, тем медленнее она строилась. Доставка кирпича наверх занимала все больше времени. И если человек срывался и падал вниз, никто не жалел человека, но жалели кирпич. Предание гласит, люди трудились так усердно, что женщины, занятые изготовлением материала, не прерывали своей работы даже во время родов, а новорожденного привязывали к себе и продолжали месить глину. Тот молодой царь прожил длинную жизнь и умер на девятом десятке, но так и не дождался конца стройки.
Когда же башня была достроена, люди долго отдыхали и как будто забыли про нее. Тогда же она получила новое название — Этеменанки, дом, где сходятся земля и небо. Слух о ней прошел по всей земле. Сюда стекались толпы, чтобы только взглянуть на нее. И посыпалось золото, много золота. Разрослись улицы, рынки, появилась армия. Тогда-то и потерял этот город былой облик, стал только покупать и продавать. Но таким он был не всегда. Увы, забыты первые заветы. Сегодня выполняется только один: вход в город свободен. Это упрощает жизнь торговцам и бродягам.
Зачарованный рассказом, Хен спросил:
А что в этой башне?
Раньше каждый уровень был отведен подо что-то, даже сохранились таблички. Первые этажи обжиты. Где-то находится склад, маленькие молельни. Наверху стоит двухэтажный храм. Но большинство этажей пустует. Там прячутся бродяги. Гонять их отправляют самых молодых и поджарых стражей.
А ты была наверху?
Нет. Почти никто не был наверху. Только охраняющие огонь. Они живут там семьями. Еду, вещи и дерево поднимают им на веревке.
А если человек там умирает?
Обычно до этого не доводят. Чувствуя приближение старости, человек спускается, одновременно с ним поднимается другой, ему на замену.
А если все же умирает?
Его сбрасывают.
Странно, что так долго строили башню, а она пуста.
А зачем в ней что-то должно быть? Башня — это идея. Она сама по себе несет ценность. Не скажу, что я люблю ее, меня может тошнить от одного ее вида, но когда задумываюсь о ней, меня поражает масштаб. Ведь это построил человек, возвел памятник самому себе. Эта башня доказывает возможность жизни без бога.
Но наверху стоит храм?
Да, и он пуст. Храм строили для того только, чтобы он был пуст. Это город безбожников.
Тогда почему тот солдат говорил мне про бога?
Я не знаю. Возможно, он пришел оттуда, где в него верят.
Хен высунулся из окна и посмотрел на башню.
Я хочу подняться на нее.
Зачем?
Я хочу увидеть край мира. Я пришел сюда ради этого.
Вечером вернулась мать Эймы, добрая, такая же, как дочь. Хен не спал. Вышел до рассвета. Эйма дала одежду, собрала еды и проводила.
Он шел широким шагом. Когда уставал, то отдыхал. Не загонял себя. Он долго двигался вдоль, настала пора идти вверх. Эта дорога не была короче предыдущей, зато обратный путь обещал быть легче. Три вещи не покидали его головы, пока луны сменяли солнца.
Ощущение смерти.
Имя предка, от которого Хен вел свой род. Его звали Кхеном.
И глаза женщины, которую он видел в Дере.
Десятки километров прошел Хен. Дни казались короткими, а ночи длинными. Густая щетина покрыла его высохшее на одну половину лицо. Наконец он добрался.
Стояла темная ночь, за которой не было видно даже рек. Люди спали, по одиночке, по двое, дети и взрослые, полуголые и укутанные с головой в одеяла. Только маленькая девочка сидела у пламени. Хен подошел к ней, сказал: здравствуй — и протянул финик.
Девочка взяла.
Здравствуйте, вы кто?
Я поднялся посмотреть. Меня зовут Хен. А тебя?
А меня Лая. Сюда никто не ходит.
А я пришел. Тебе здесь не страшно?
Не-а. Я же здесь родилась. А у вас есть еще финик?
Конечно. Держи. Ты очень похожа на мою дочь.
И что?
Она такая же маленькая, как ты. Скажи, скоро рассвет?
Скоро.
Девочка уснула на плече у Хена. И сам уставший Хен уснул, не дождавшись первых лучей за горизонтом.
Его разбудила кочерга, ворошащая уголь. Хен не сразу понял, где он. Сперва он испугался высоты, а потом расстроился, увидев солнце так высоко над собой. Он подбежал к парапету и посмотрел вдаль. Не веря своим глазам, подбежал к другому краю, но увидел то же.
Хен заметался на месте, не находя его для себя.
Но как же?! Как же?! — кричал он в беспамятстве.
Что, что? — встрепенулись люди.
Земля! Земля же!
Что Земля? — спросили они.
Где? Где край? Где он? Я не вижу края! — вновь закричал Хен. Я не вижу его!
Успокойся, сказала ему женщина в белой накидке, успокойся. Земля круглая, у нее нет конца и начала. У земли нет края.
Эпилог
После того, как Хен спустился с Вавилонской башни, а земля обрела завершенную форму, он отправился к Эйме поведать о своем разочаровании. Она ответила ему так:
Все в Вавилоне знают, что земля не плоская. Просто для тебя она перестала быть такой.
Я должен вернуться домой, в Элам, и рассказать всем, что я видел.
Зачем?
Это моя задача. Я должен рассказать им, чтобы они знали.
Они тебе не поверят.
Поверят. Я приведу доказательства.
Какие?
Я — доказательство.
Они посмотрят на тебя, как на умалишенного. Мало тебе изгнанничества?
Но Хен не слушал ее. Он понимал, что идти в такой дальний путь пешком глупо. Ему просто повезло, что он добрался сюда.
Я знаю, кто может мне помочь, сказал Хен. Но ты должна найти мне хорошую одежду.
Эйма одела Хена, и он отправился во дворец вельможи, к которому его направил бывший господин из Акшака. Хен рассказал ему историю о нападении и попросил верблюда для дороги домой. Тот дал ему все, что Хен просил, в знак большого уважения к своему другу.
Верхом на верблюде Хен отправился торговым путем через Ниппур и Лагаш.
Добравшись до Элама, он нашел в поселении разгром и разорение. Головы с выклеванными глазами, насаженные на колья, обрывки человеческих тел в погасших костровищах. Все произошло дня три назад.
Вне себя от гнева и отчаяния, он вошел в родную хижину, но лучше бы не входил. В измятом трупе женщины, распластанном на ложе, Хен не мог узнать своей жены, хоть это была и она. Детей не нашел.
Он прошел в горе по родным местам. Но не текли слезы из глаз его, а все крепче сжимались кулаки. Подошел он и к месту, где стоял когда-то, заземленный, спиною к дому. В кустах что-то шевельнулось.
Кто там?
Отец, это ты? — прозвучал детский голос.
И разжались кулаки.
Дочь просидела в зарослях несколько суток. Она собирала цветы, когда пришли варвары. Ее не заметили.
Хен накормил дочь, усадил ее на верблюда, которого оставил у горы. Они направились в пустыню, к глинобитным домам. Там Хен зашел в дом, стоящий на отшибе, и через час вышел с сундучком.
Он отправился в Дер, где купил второго верблюда и за внушительный выкуп забрал женщину с черными глазами. Она долго молчала, но потом заговорила. Сначала с девочкой, потом и с Хеном.
По круглой земле они ехали в Вавилон.