СВЕТЛЫЕ МЕТКИ

Карасёв Евгений Кириллович родился в 1937 году. Поэт, прозаик, постоянный автор «Нового мира». Живет в Твери.

Евгений Карасёв

*

СВЕТЛЫЕ МЕТКИ

Отдыхая у ручья

В закуток полный пены

ручей загнал всякую всячину:

пробки полиэтиленовые

от бутылок, купленных вскладчину;

бересту, полуутонувшие гнилушки,

фантики, шелуху от лущения.

И всё это, толкаясь, тыкаясь,

норовит вырваться из ловушки,

сбежать по течению.

…Ворохнулись ли нелёгкие дни,

встрепенулось лихое —

я порадовался за финтифлюшку,

вырвавшуюся из западни.

Как за существо живое.

Уличное объявление

На городской тумбе прочитал

притулившееся объявление:

«Покупаем волосы, чем длиннее,

тем дороже».

На полях неброского уличного сообщения

кто-то язвительный приписал:

«и человеческую кожу».

И далее, не расставляя запятых, точек,

точно спеша при деле незаконном,

перечислял: «и печень и почки».

И отсылал к вышеуказанным телефонам.

…Самое грустное, что было

мною подмечено

по прочтении попавшегося на глаза

объявления:

ни текст оригинала, ни приписка желчная

не вызвали у меня удивления.

Удивительный отзвук

Е. И. Ступкину

Уж не помню, где из нескладных своих дорог —

в «малине» воровской иль в ночлежке

со слепым окошком —

я услыхал необычное слово «взнарок»,

то есть взаправду, непонарошку.

Дохнуло свежестью забытого ключа,

чем-то первородным, настоящим.

А ведь кто-то говорившего обучал

незаёмному языку пращуров.

Наверняка не имел ни серебра, ни золота,

да и сытым был редко.

Но не жалел стараний передать молодости

самобытную речь предков.

И вот словцо сверкнуло, как потерянный алмаз,

и исчезло в куче мусора:

биксы, бабло, атас, —

прозванной блатной музыкой.

…Я обил не один порог,

осилил не одну сплавную речку.

И если что обрёл, то это «взнарок» —

отзвук удивительного наречья.

Нечаянная встреча

Спустя долгие годы,

как не доступная ни врачам, ни знахарям

боль,

словно из-под опустошённой породы,

случайная пробилась любовь.

Мы сошлись без задумок, цели,

житейского не держась разума.

И запас, рассчитанный

на жизнь целую,

растранжирили разом.

Нас не страшили

ни день грядущий, ни хворость.

Казалось, мы сжечь спешили

нечаемый хворост.

Глядя на облака кочующие,

гонимые ветром беспечным,

тайком чувствовали —

костёр быстротечный.

…Речка. Свежеющий вечер.

Лес надел солнца садящегося чалму.

Нечаянная ворохнулась встреча —

не знаю почему.

На унылом бездорожье

Юрию Кублановскому

Радужные представления и взаправдашние

дороги,

как встречные разошлись поезда.

Ложными обернулись боги,

призрачной — маячившая звезда.

Тяжело переминаться на росстани —

без веры, огонька впереди.

На чёрный хлеб и масло постное

пришлось воображаемые

менять пути.

Тогдашняя жизнь, на вид мирная,

два жёстких предлагала кластера:

топать по Владимирке

или шагать по Шоссе Энтузиастов.

Ты избежал чудом доли первой,

вторую заносчиво отверг

как не тому предложенную.

И остался в одёжках неверных

на унылом бездорожье.

Слеги мостков, катающиеся под ногами,

словно скалки,

тоскливые окна затерянных больниц.

Голодные птицы, кричащие над свалкой,

где ты был одной из птиц…

Ну а если бы низложенные боги

оказались всемогущими?

И необманной смущавшая звезда?..

Ты не хочешь гадать на кофейной гуще —

встречные разошлись поезда.

Ветла в окошке

На сколки слепящие солнце деля,

в окошке чуть слышно трепещет ветла.

Свесив в грустях свои дрожкие пряди,

верная скудной сиротской пяди.

Качливые тени и листьев пыльца

застили дали от огольца.

Что там за сеткой пугливых ветвей,

пострела точило с ребяческих дней.

Крутиться и жулить

ещё не обученный,

я робко раздвинул послушные сучья.

Задолго до джинсов, видиков, клипов

ступил в неспокойную зыбкую кипень.

На ощупь плутал на бедовых дорогах

без фарта и денег, без веры и Бога.

Мыкал по весям, мотался в столицу

в надежде поймать жаркокрылую птицу.

…Разбитого вдрызг на путях незадачливых,

сигналя забытым солнечным зайчиком,

однажды нежданно меня позвала

вот эта довольная малым ветла.

Неприхотливость

Люблю слова нашей речи,

приземлённые, как звёзды в лужах,

отнесённые к просторечию

чистоплюями досужими.

Люблю проигрывающие зрительно

цветы придорожные, скромные,

называемые презрительно

«подножным кормом».

Люблю одёжки простые, удобные,

не гоняющиеся за последним писком.

Люблю зазнобу,

живущую у меня без прописки.

Групповой снимок

Случайные корешки, ничем не прославившиеся,

мы частенько встречаемся в облюбованном кафе,

выбранном по вдохновению из множества

подобных кагалов.

Здесь можно устроиться в креслах,

расположиться на софе,

а в остальном — заурядная забегаловка.

Вино недорогое, залежалые закуски,

обслуживают вяло

как безденежных.

Ни интеллектуалов, ни гавриков от искусства,

но нас тянет в неприхотливое заведение.

Под мухой спорим,

как объевшиеся белены.

Снижая на градус при укоре,

сделанном со стороны.

Балабоним о всякой всячине,

возвышенном и насущном,

в подпитии от мнения своего не отступаясь.

Мне кажется, работай кафешка круглосуточно,

мы бы трепались, трепались…

…Иной раз, пьяные припоминая баталии,

я задумываюсь, что собирает

столь разных людей:

усталость от забот семейных? Нужда в братании?

Или горечь беспризовых лошадей?

А скорее, групповой снимок,

щёлкни кто-нибудь спорщиков

в минуту раздрая отчаянного,

будет напоминать заговоривших вдруг мимов,

навёрстывающих пору молчания.

Ночлежник

Я в деревенской избе у приветливых людей —

попросился переночевать с дорожки.

Звёзды, точно шляпки набитых невпопад

гвоздей,

стынут в закрытом от комарья окошке.

Теплящаяся лампада

бросает отсвет на Божий лик.

Я много и больно падал.

И ничего не достиг.

А стремление было —

не хватило изворотливости.

Вырвалось быдло,

обошло на повороте.

…Тихо в радушной избе,

беспросветная посапывает голытьба.

Такие углы сплошь

в моей судьбе.

А может, это и есть судьба.

Одержимый старатель

Костромскому поэту Ивану Волкову

Без думки о выгоде, плате

в местах, где полото-переполото,

ты истово, как одержимый старатель,

призрачное ищешь золото.

В малых речках, в песке ручья,

не чураясь работы чёрной,

принимаемый то за бича,

то и вовсе за чокнутого.

А самородные крупицы в себе,

посвечивающие каплюшками масла

в молоке цельном,

чуждый похвальбе,

ты не считаешь металлом драгоценным.

Светлые метки

Говорят, под старость становишься сентиментальным.

Наверное, это так.

Слезу выгоняет даже проталина,

в залежалых проступившая снегах.

Как вестник ещё одной весны,

просвет солнечный.

Так вскоре после войны

радовало мартовское снижение цены

на хлеб и масло подсолнечное.

С возрастом цепляешься не за горестные зарубки —

светлые метки.

…На автобусной остановке девушка в кроличьей шубке

кутается в воротник от ветра.

Счастливые редки случайности,

как приз в тире.

Я вскоре оказался за чаем

в радушной приютной квартире.

Очутиться бы вновь на той остановке —

незнакомка, укрывающаяся от ветра,

несвязные мои слова.

…А снег и на этот раз отступил —

под стеблями прошлогоднего лета

молодая угадывается трава.

Заезженный мотив

Олегу Чухонцеву

Из малых городков чуждых спеси, азарта,

где жителей прикармливали огороды,

каждый со своим представлением о завтра,

мы пустились, не зная броду.

Наивно расцвеченные ставни

походили на платочек для уплывающих

мечтателей.

Грусть расставания

перехлёстывала вера в удачу.

Вскоре смущавшие отплясали зарницы,

асфальт перешёл в колдобины.

Редкие перья жар-птицы

оборачивались подобием.

Бог сплоховал с дорогой –

не туда повернул кормило.

Или и не было Бога –

нечистая водила сила.

Не совпали желания скрытные

с путиной шальной.

…Дверь знакомо скрипнула –

вернулись домой.

Отставшая ласточка

По молодости всё было до лампочки —

увлекали девчата, вино, карамболь^[1].

И лишь с годами отставшей ласточкой

неутихающая пробилась боль.

Я сочувствую бомжам у мусорных баков,

побирушкам, выставляющим напоказ

деревянную ногу.

Пугаюсь за бездомную собаку,

перебегающую запруженную автомобилями

дорогу.

А больше всего под небом неласковым,

как бродяге, одетому не по погоде,

я сопереживаю одинокой ласточке,

грустящей на мокром проводе.