ПЕРИОДИКА

ПЕРИОДИКА

«Афиша-Воздух», «Газета.Ru», «Гефтер», «Известия», «Инфо-Цес», «Искусство кино», «Москва», «Московский книжный журнал/ The Moscow Review of Books», «НГ Ex libris», «Нева», «Неприкосновенный запас», «Новая газета», «Огонек», «Отечественные записки», «ПОЛИТ.РУ», «ПостНаука», «Православие и мир», «Радио Свобода», «Российская газета», «Свободная пресса», «Труд», «Частный корреспондент», «Colta.ru», «Ergo Journal», «RUNYweb.com», «The Prime Russian Magazine»

Андрей Архангельский. Вне политики — тоже политика. — «Искусство кино», 2014, № 4 <http://kinoart.ru>.

«Русская культура — как нас пытаются убедить в последние годы — исключительно искусство памяти, „культура прошлого”. Это, видимо, оттого, что художник, находясь на прикорме у государства, боится говорить о современности, а еще он поставлен в такие условия, что ему невыгодно говорить о ней. Показателен в этом смысле пример с кино: чуть ли не 90 процентов картин и сериалов 2013 года о прошлом — об эпохе 1930 — 1960-х, о военном времени. Тезисы, которые мы часто слышим от художника — „все ответы есть в классике”, „давайте перечитывать”, „нужно обратиться к вечным истинам”, — являются типичной рационализацией страха».

«Цель официальной культуры — заговорить, заболтать современность. Загородить ее от зрителя и слушателя. Отличие официальной и неофициальной культуры будет не в стилистике, не в визуальном ряде, не в технике — в первую очередь они будут отличаться взыванием к современности».

Павел Басинский. Честь и вкус имею. — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2014, № 96, на сайте газеты — 28 апреля <http://www.rg.ru>.

«В газете „Петербургский листок” язвительно замечали: „Гением признает графа Толстого один только Страхов”, — а в „Петербургской газете” писали, что над такими критиками „можно порой посмеяться, когда они измыслят что-нибудь особенно дикое, вроде, например, заявления о мировом значении романов графа Льва Толстого”. <...> И ведь не то, что какая-то глупая публика этого не понимала. Этого не понимали, например, Тургенев и Достоевский. А Страхов понимал. И оказывается, что как кто-то должен однажды сказать, что Земля вертится, так и кто-то должен однажды заявить, что „Война и мир” — произведение гениальное».

Игорь Белов. Перевод — это всегда вызов. Беседует Сергей Михайлов. — «Ergo Journal», Калининград, 2014, 14 февраля <http://www.ergojournal.ru>.

«Мне кажется, моя стратегия перевода не всем переводчикам близка. Часто я не перевожу в буквальном смысле, но скорее делаю вариации на тему, тем более, если оригинал — это традиционный рифмованный стих. Я сторонник того, чтобы пожертвовать близостью к оригиналу ради того, чтобы было красиво. <...> Иногда я сознательно нарушаю оригинальный размер, чтобы это больше было похоже на русскую речь, чтобы это звучало повеселее».

См. также в майском номере «Нового мира» за этот год стихи Сергея Жадана и Андрея Хадановича в переводах Игоря Белова.

Галина Беляева, Вадим Михайлин. «По приютам я с детства скитался». Перековка беспризорников в советском кино. — «Отечественные записки», 2014, № 2 (59) <http://magazines.russ.ru/oz>.

«С „Республики ШКИД”, наряду с целым рядом других, зачастую феерически талантливых фильмов, начинается эпоха вежливого советского постмодерна, которой суждено продлиться до начала 1970-х. Вежливого потому, что он, как правило, был ориентирован разом на все возможные страты современного советского зрителя, маскируя очередным рассчитанным на самую широкую публику „жанром” (в том смысле, в котором жанровой бывает живопись) ироническое остранение базовых советских мифов — рассчитанное уже исключительно на тех, кто в состоянии подобные игры оценить».

«Случались, конечно, и варианты весьма „жесткие”, вроде „Личной жизни Кузяева Валентина” Ильи Авербаха и Игоря Масленникова (1967) или „Трех дней Виктора Чернышева” Марка Осепьяна (1968), но подобного рода эксперименты, во-первых, по определению не могли иметь никакого широкого прокатного успеха, а во-вторых, моментально определялись ответственными инстанциями как опасные и, естественно, тут же клались на полку».

«Тон же новой эпохе тонких интеллигентских игр с фигой в кармане задавали такие шедевры, как „Начальник Чукотки” Виталия Мельникова (1967), отчаянно злая пародия на советскую власть под прикрытием доброй сказки про Иванушку-дурачка; или „Доживем до понедельника” Станислава Ростоцкого (1968), горькая притча об ученом незнании под прикрытием жанра школьного кино; или — уже в конце этой маленькой интеллектуальной после оттепели — „Большая перемена” Алексея Коренева (1973), отчаянно смешной постмодернистский трэш под прикрытием производственного фильма».

«Большая игра продолжается». Писатель и журналист Вадим Нестеров рассказал «Газете.Ru» о книге «Лес и степь» из трилогии «Люди, принесшие холод». Беседу вел Игорь Карев. — «Газета.Ru», 2014, 13 мая <http://www.gazeta.ru>.

Говорит Вадим Нестеров: «В первом томе речь идет о том, почему Россия решила двинуться в Большой южный поход и почему ничего из этого не получилось. О событиях в первой половине XVIII века — без них оказалось невозможным понять, зачем же мы вообще поперлись в Среднюю Азию».

«Вторая будет называться „Лес и глина”, в ней будет рассказываться об операциях в Средней Азии и схватке в Афганистане. Этот том завершится на том, что мы теряем Афганистан: после провала миссии Столетова и второй Англо-афганской войны англичане надежно перекрыли Хайберский проход и о торной дороге в Индию речь уже не шла. Казалось, все, game over. Но потом начинается третий том, „Лес и горы”, о Памирском кризисе, о том, что после завоевания Алайской долины Скобелева мы вышли на Памир и неожиданно нашли еще один путь в Индию, по высокогорью, через Памир и Гиндукуш. Все завертелось снова».

«Возможно, появится еще и четвертая книга. Формально-то Большая игра закончилась в 1907 году подписанием соглашения между Россией и Англией. Но потом произошла революция, и Большая игра вспыхнула вновь: попытки экспорта революции в Персию, миссия английского шпиона Бейли в Туркестане, авантюры Блюмкина, чекисты на Тибете, уйгурские сепаратисты, которых мы использовали в хвост и гриву…»

Владимир Бондаренко. У каждого свой хрлам. Череповецкое крещение Иосифа Бродского. — «НГ Ex libris», 2014, 15 мая <http://www.ng.ru>.

«Не будем забывать и о месте, где все эти два года эвакуации работала Мария Моисеевна, лагерь НКВД № 158. Я понимаю, почему и сам поэт, и его биографы никогда не упоминали об этом месте работы, мол, надо же, мать нобелевского лауреата, оказывается, работала в НКВД. Я лично не вижу в этом факте ничего особо компрометирующего. Во-первых, в Советском Союзе все где-то работали, и вряд ли отец поэта, советский журналист Александр Иванович Бродский, был замечен в чем-то компрометирующем его. Во-вторых, это все-таки был не ГУЛАГ для репрессированных, а обычный лагерь для финских и немецких военнопленных. Во время любой войны военнопленных где-то содержат».

Инна Булкина. Фарсы и аллегории. Мейнстрим или экспериментаторство: странный путь поэтической добродетели. — «Гефтер», 2014, 19 апреля <http://gefter.ru>.

«В последнем киевском собрании [Laurus, 2014] — три книги (что следует из названия), и в том, что они представлены под одной обложкой, есть своя логика. Вообще, в том, как Тимур Кибиров собирает свои книги, в самой их последовательности есть очевидная прививка Серебряного века. Поэтический путь, задаваемый „книгами стихов”, собственно „история лирического героя” или „роман в стихотворных книгах”, прежде всего, должен напомнить о Блоке. Впрочем, это еще одно общее место „кибировской” критики: отсылки на Блока самим автором подсказаны, да и вообще нет ничего скучнее узнавания очевидных цитат, хождения по вытоптанным тропинкам, усеянным „флажками” и „стрелочками”, всей этой „интерпретации интерпретаторов”. Университетские слависты любят постмодернистов, те охотно играют „в поддавки”, что, на самом деле, должно настораживать, но почему-то не настораживает. Но, как бы то ни было, отношения с Блоком — это отдельный сюжет, он прослеживается на протяжении всей истории кибировских книг, и эта новая — не исключение».

Дмитрий Быков. Переплава, переплава. Захар Прилепин справился с задачей исключительной трудности. — «Новая газета», 2014, № 53, 19 мая; на сайте газеты — 17 мая <http://www.novayagazeta.ru>.

«Роман с „отрицательным”, по-школьному говоря, или по крайней мере с малоприятным протагонистом — задача исключительной трудности, такие трюки любил проделывать Горький, чтобы объективировать и выбросить из себя все самое отвратительное; [Артему] Горяинову больше всего хочется жить, он интуитивный гений приспособляемости, и Прилепин, кажется, наделяет его многими своими чертами, но главным образом теми, которые не любит».

«Он [Горяинов] по природе своей конформист, а это никак не герой Прилепина; приспособленец, гений социальной мимикрии, вдобавок с врожденным умением нравиться начальству, с безупречным чутьем на опасность и риск, — потому и описан так точно, что Прилепин смотрит на него с ненавистью, а зорче ненависти нет ничего».

О романе Захара Прилепина «Обитель» см. также статью Аллы Латыниной «Каждый человек носит на дне своем немного ада» в июньском номере «Нового мира» за этот год.

Верили всегда. На страницах журнала «Наука и религия» впервые опубликовали свои произведения Пелевин и Кастанеда. Беседу вела Елена Яковлева. — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2014, № 99, на сайте газеты — 5 мая.

Говорит главный редактор «Науки и религии» Ольга Брушлинская: «У нас же впервые опубликовался с замечательной миниатюрой „Колдун Игнат и люди” тогда никому не известный Виктор Пелевин. Все приходил к нам, в шахматы играл. Миниатюру его опубликовали случайно. При верстке остался маленький „подвальчик”, и мы пошли к главному редактору с предложением „заткнуть” дырку „прелестным рассказом” Пелевина. Главный редактор радости не выразил, но разрешил».

Выросшие из шинели Гоголя и Махно. Украинский писатель Сергей Жадан о литературе и событиях в стране. Беседу вел Платон Беседин. — «Свободная пресса», 2014, 3 мая <http://svpressa.ru>.

Говорит Сергей Жадан: «<...> на территории Украины создавался и создается огромный корпус текстов, который считается частью русской литературы (то есть литература, написанная на русском). Но при желании ее можно считать также частью украинской литературы, если отойти от моноязычного понимания самой украинской литературы».

«Я вообще считаю, что все, написанное гражданами Украины, является частью украинской литературы. Просто пришло время, как мне кажется, пересмотреть границы украинской литературы. Вряд ли эти границы определяются исключительно языком. Хотя, думаю, со мной не согласятся националисты. Ни украинские, ни, тем более, русские».

«Андрей Курков, Борис Херсонский, Илья Риссенберг — для меня это украинские авторы, пишущие по-русски».

Дневник Александра Гладкова: 1960 год. Подготовка публикации и комментарии Михаила Михеева. — «Нева», Санкт-Петербург, 2014, № 5 <http://magazines. russ.ru/neva>.

«2 июня. <...> Звонок Н. Д. [Оттена.] Он только что из крематория с похорон Е. Л. Штейнберга, умершего в ночь на 31 мая. И сразу — вторая трагическая новость: в ту же ночь без 15 м. 12 (30 мая) умер Пастернак. — Мы едем на похороны в Переделкино.

В общем — от похорон хорошее, светлое, красивое ощущение. Если бы не дешевка речей „семинариста” и „рабочего”, совсем было бы хорошо.

Хорошо помню похороны Маяковского. Между теми похоронами и этими (двух великих поэтов) целая эпоха и почти вся жизнь. Вот начать бы роман одними похоронами и кончить другими. Был я и на похоронах Есенина, совсем еще мальчишкой. Безвестно трагически погибли Цветаева и Мандельштам. Так же погиб Мейерхольд. Из „стаи славных” живет еще А. А. Ахматова».

Начало публикации см.: «Жанр-микст: возможность пристрастного летописания или независимость суждений? Дневник Александра Гладкова: 1960 — 1976 годы» (подготовка публикации, вступительная статья, примечания Михаила Михеева). — «Нева», Санкт-Петербург, 2014, № 4.

Антон Долин. Птица-восьмерка: первая экранизация Прилепина. Антон Долин посмотрел «Восьмерку» Алексея Учителя и увидел в романтическом противостоянии омоновцев и бандитов невольное подведение итогов русского XX века. — «Афиша-Воздух», 2014, 7 мая <http://vozduh.afisha.ru>.

«Но говорить хочется не о киношниках, а о писателе Захаре Прилепине. „Восьмерка” — первая экранизация его прозы и первая (крохотная, но колоритная) актерская киноработа. И хотя даже сценарий писал не он, а Александр Миндадзе, все равно этот фильм — прежде всего Прилепин».

«„Обитель” и „Восьмерка” — невольный, но органичный double feature. Одно следует из другого, прошлое предопределяет и объясняет будущее, история и фантазия идут рука об руку, нераздельно. По-хорошему, следовало бы каждому зрителю фильма выдавать флаер на покупку романа со скидкой, и наоборот. Ведь книга — о том, с чего начался русский человек ХХ века, а фильм, действие которого отнесено в канун 2000 года, о том, на чем он остановился. И заодно о том, к чему он пришел в том смутном сегодня, до которого не без труда доехала ржавая „восьмерка”, главная героиня одноименной картины».

Александр Емельянов. «Знаменное пение — это целый мир». Подготовка интервью: Алексей Муравьев. — «ПОЛИТ.РУ», 2014, 8 мая <http://www.polit.ru>.

«Мне приходится активно „мониторить” социальную среду интернета, где можно сделать вывод, что нестарообрядцам, обычным любителям классической камерной музыки знаменное пение неизвестно».

«Для нас, старообрядцев, это живая молитва, воплощенная в музыкальных звуках. Но здесь нужно учесть вот что. Дело в том, что на сегодняшний день сложились две основные направленности бытования знаменного распева. Первая — это, конечно же, старообрядческая среда, где ни на минуту не прерывалась традиция. <...> Но есть другая среда. Это среда новообрядческая, которая со времен Раскола успела забыть, что такое знаменный распев, и сейчас осуществляет попытки его реконструкции. Они делают эти попытки, зачастую не учитывая опыт старообрядческой церкви. Большое количество людей пытаются реконструировать службу с древним пением, расшифровывают крюковые старые записи, переводя их на современную пятилинейную нотацию, пытаются возродить архаическую «более аутентичную» манеру исполнения. И, как им кажется, не в обиду будет сказано, восстанавливают, спасают это полузабытое искусство. На самом деле это есть реконструкция, а не спасение. Пение это спасли старообрядцы».

Валерий Есипов. Предсмертная и посмертная судьба поэта. — «Новая газета», 2014, № 54, 21 мая; на сайте газеты — 20 мая.

О книге Павла Нерлера «Con amore: Этюды о Мандельштаме» (М., «Новое литературное обозрение», 2014). «Меня как представителя „родственного” цеха — шаламоведения, естественно, заинтересовали эпизоды, так или иначе связанные с Варламом Шаламовым, его судьбой и его пониманием ценностей литературы».

См. также фрагмент книги: Павел Нерлер, «В одиннадцатом бараке. Последние одиннадцать недель жизни Осипа Мандельштама. Попытка реконструкции» — «Новый мир», 2014, № 4.

«Если сто экземпляров разошлись — все, вечность гарантирована». Александр Соболев ищет забытых поэтов начала XX века и вновь публикует их. — «Афиша-Воздух», 2014, 19 мая <http://vozduh.afisha.ru>.

Говорит Александр Соболев: «Собственно, бумажная книга (несмотря на некоторую архаизацию ее как феномена) — единственный „осуществленного бессмертья почти единственный залог”, как (по другому поводу) сказал поэт, точнее, поэтесса (она ценила свой пол и на „поэта” бы обиделась). История знает немало примеров, когда весь тираж уже вышедшей книги цензура захватывала и сжигала — и все равно 5-10 экземпляров удирали из-под спуда и выскакивали из огня; сходу я не припомню ни одной, кажется, книги, уничтоженной полностью. А уж если сто экземпляров успели разойтись — все, вечность ей гарантирована. Бумага хранится хорошо (книга XV века доходит до наших дней неповрежденной), так что на ближайшие несколько столетий можно не беспокоиться: из одного, чудом уцелевшего в архиве, рукописного сборника мы сделали 500 полновесных экземпляров, гарантировав стихам сравнительно вечную жизнь — чего еще желать!»

См. также рецензию Льва Оборина «Цветы эфемерны» на двухтомник Александра Соболева «Летейская библиотека» (М., «Трутень», 2013) в майском номере «Нового мира» за этот год.

«Завороженность кровью — это симптом архаизации». Беседу вел Лев Данилкин. — «The Prime Russian Magazine», 2014, 15 мая <http://primerussia.ru>.

Говорит Валерий Соловей: «Кровь — то, что определяет нацию: не культура, не территория, не почва, а прежде всего, „биология”. С моей точки зрения, „кровь” — это база: если не будет родства по крови, то не будет культурной близости, не будет территориальных завоеваний, не будет государства. Но это не значит, что только кровь имеет значение, что кровь — доминирующий фактор и что этничность можно определять исключительно по крови».

«Возможно, 60? — 70-е годы или, шире, ХХ век был последним взлетом и пиком европейской культуры как таковой. После этого начинается регресс. Мы скатываемся в прошлое. Симптом этого — спрос на фэнтези, жанр, который зародился сравнительно недавно. Что такое фэнтези? Это будущее, взятое из прошлого. Вот таким видят будущее. А поскольку на этот жар „подсели” сотни миллионов людей, то на самом деле это и есть программирование будущего».

«Завороженность массовой культуры кровью — это симптом архаизации, бессознательный интерес к дохристианским культам и практикам, которые были тематизированы кровью, жертвой. И здесь то же самое — в иных культурных формах, но суть-то одна и та же. То же наблюдалось в доколумбовых цивилизациях, где жизнь была страшнее смерти. Нечто феноменальное — массовые жертвоприношения. Почему они так охотно шли на смерть? Потому что жизнь была адом, и только смерть приносила им избавление от этого ада».

«Социолог Иммануил Валлерстайн очень точно заметил в начале 1990-х годов, что мир будет меняться: мы переходим к новому миру, и это будет переход в ад. Ад — это хаос, смешение культур, языков, социальное культурное давление — и постоянное напряжение. Впрочем, я все равно оптимист: я вижу в этом рождение нового общества. Я знаю, что новый мир рождается именно так — через хаос».

«Знание русского языка приносит мне огромное удовольствие». Почетный профессор Женевского университета Жорж Нива — о двуязычии классиков и влиянии русских писателей на французских философов. Беседу вел Михаил Визель. — «Известия», 2014, 23 мая <http://izvestia.ru>.

«Вообще-то многие русские писатели пытались писать по-французски. Пушкин, Цветаева… Но я всегда испытываю неловкость, когда их французские тексты публикуют отдельно. Если бы Александр Сергеевич написал только это, он бы не остался в истории. Что же касается Цветаевой — она пишет по-французски так же оригинально, как по-русски. Можно сказать, она рвет язык, и это раздражает по-французски, как раздражает по-русски».

«Русский язык — это великий посредник. Например, недавно я купил толстый том переводов Пауля Целана на русский язык. Мое знание немецкого языка недостаточно, чтобы наслаждаться Целаном, а французские переводы мало что давали. И лишь благодаря превосходным русским переводам Марка Белорусца, Татьяны Баскаковой и Ольги Седаковой я заново открыл для себя Целана. То же самое можно сказать про русские переводы Хайдеггера, выполненные Владимиром Бибихиным».

«Каждый легок и мал, кто взошел на вершину холма». К биографии Леонида Аронзона: воспоминания Ирэны Орловой и Виталия Аронзона. — «Colta.ru», 2014, 27 мая <http://www.colta.ru>.

Интервью Ильи Кукуя с Ирэной Орловой (17 апреля 2014, Мюнхен — Вашингтон); она среди прочего вспоминает: «Тогда, у Наташи, я и поняла, что Леня [Аронзон] для меня поэт, а Бродский не очень. Саша Межиров мне как-то сказал такую фразу: „Я не поэт, но я пишу стихи”. Я говорю: „Саша, какой вы молодец, вот Бродский так никогда бы не сказал”. Потому что, на мой взгляд — на мой тогдашний взгляд, — Бродский писал стихи, но поэтом не был. Поэтом был для меня Леня, потом Лена Шварц и Кривулин тоже... Конечно, мы любили Бродского, особенно как он читал, в этом была какая-то магия. Эти завывания, сокращения интервалов между строчками... Как музыкант я считала, что это замечательный талант. Но он пишет стихи, а Леня поэт».

См. также: Леонид Аронзон, «Из неопубликованного» — «Colta.ru», 2014, 27 мая.

Как трудно быть свободным. Ольга Филина беседует с философом Владимиром Кантором о российской судьбе либеральной идеи. — «Огонек», 2014, № 19, 19 мая <http://www.kommersant.ru/ogoniok>.

Говорит Владимир Кантор: «Например, при Александре I быть либералом — это престижно, а вот при Николае I — отважно. Соответственно менялись и фигуры».

«Каждый устраивался в этих неудобных тисках по-своему: граф Сергей Уваров, министр народного просвещения, например, придумал „православие, самодержавие, народность” — весьма сомнительный выход. <...> Почему вас, кстати, удивляет, что Уваров либерал? Я, например, считаю, что есть разные виды либералов: одни склонны критиковать и отстаивать правду, а другие пытаются реализовать хоть что-то из своих идей. Нужно трезво оценивать реальность: редко когда либеральные идеи воплощались в жизнь либеральным способом. <...> В этой связи я, например, считаю, что Петр Столыпин — вообще главный в России либерал».

«Был до Столыпина еще один персонаж, имеющий репутацию реакционера,— публицист и издатель Михаил Катков, который, как мне кажется, куда больший либерал, чем о нем принято говорить. Этот человек был вообще-то любимым учеником философа Шеллинга — настолько любимым, что некоторое время жил у него в доме. А Шеллинг, как известно,— автор знаменитого трактата „Философские исследования о сущности человеческой свободы”. То есть Катков прекрасно понимал, о чем идет речь и, соответственно, насколько сложная это вещь — свобода».

Александр Каплан. Гармония Большого взрыва. Беседовала Татьяна Малкина. — «Отечественные записки», 2014, № 2 (59).

«Мы все свидетели тому, что процесс самоорганизации элементарных частиц Вселенной зашел настолько далеко, что теперь мы сидим в редакции „Отечественных записок” и размышляем на темы мироустройства. Для меня это чудо гармонии мира. Чудо в том смысле, что мы присутствуем при реализации маловероятной версии Вселенной. Это как выиграть джекпот, только гораздо занятнее. Это означает, что в мире не просто царят физические законы, но при этом еще физические константы мира сошлись в таком сочетании, что стало возможным наше существование».

«Я религиозен в том смысле, что я верю в эту высшую физическую гармонию. Над всеми нашими законами Вселенной, над всеми нашими земными трансформациями, и даже над этим столом с чашками и булками незримо царит эта исходная гармония Большого взрыва, которая не даст звездам сойти со своей траектории, а нам с вами позволяет рассуждать о природе этой самой гармонии».

Тимур Кибиров. Про казарму без мата не напишешь. Беседу вела Татьяна Лазаревская. — «Труд», 2014, № 73, 28 мая <http://www.trud.ru>.

«Я христианин и в категориях „оптимизм — пессимизм” рассуждать о будущем не могу. В Новом Завете сказано, что будет очень страшно, но в итоге все кончится хорошо. Однако на ближайшие перспективы я всегда смотрел с тревогой».

«Я люблю делать то, что старомодно. Решил вот попробовать, можно ли сегодня написать просто пейзажные стихи».

«Сейчас вот заканчиваю либретто оперы на тему воинственности и национализма: „Терсит, или Апология трусости”. Боюсь, ни один толстый журнал это не напечатает».

«А мне бы очень хотелось написать традиционный роман, „классический, старинный, отменно длинный, длинный, длинный”. Как „Сага о Форсайтах”: про историю большой семьи, чтобы читалось взахлеб».

Кирилл Кобрин. Империя ad marginem. — «Неприкосновенный запас», 2014, № 2 (94) <http://magazines.russ.ru/nz>.

«Это эссе является продолжением моих „прочтений” текстов „холмсианы”. Мне представляется, что этот цикл рассказов и повестей есть своего рода энциклопедия викторианского мира, эпохи, которая определяется сейчас как „модерная”, как „современность”, modernity (или, учитывая, что термин придумали во Франции, modernite)».

«Это не романтическая богема (собственно, в середине — второй половине XIX века этот термин и появился, а вместе с ним получил относительное распространение соответствующий тип социального поведения), Холмс — скорее „чудак”, „странный тип”, больше характерный для предыдущей эпохи раннего романтизма и даже классицизма. <...> Карикатурой на классицистического эстета, гения логики, наркомана, который использует для дела саму свою пагубную привычку, стал в „Знаке четырех” другой „внесистемный”, богемный человек — Тадеуш Шолто. Это уже точно романтик, в котором карикатурно сосредоточены расхожие штампы того времени».

«Тадеуш Шолто — один из двух персонажей „Знака четырех”, которые действительно стоят на стороне справедливости и человеческой солидарности. Второй такой персонаж — Холмс».

«Получается, что в этой драме викторианского общества носителями социального добра, защитниками идеи справедливости и (не побоимся этого слова) гуманизма выступают чужаки, несистемные люди, чудаки, эстеты, один из которых наркоман, а другой к тому же вполне вписывается в тогдашний образ экзотического богатого гомосексуалиста. Богатство неправедно, справедливость — удел маргиналов. И тем не менее Холмс добровольно встает на защиту такого общества, делая это своей профессией. Викторианство на самом деле опирается на маргиналов — напомню, что и богатство свое оно обретает, так сказать, ad marginem, на краях мира, в Индии».

Марина Кудимова. «Рецептов жизни сама не имею — и уж точно никому не выписываю». Беседовал Геннадий Кацов. — «RUNYweb.com», 2014, 27 мая <http://www.runyweb.com>.

«Многих смущает возвращение старого гимна или аббревиатуры ТАСС. Но те же люди приветствуют возвращение топонимов „Санкт-Петербург” или „Сергиев Посад”. Это набор символов разных эпох, но в рамках одной истории. Россия всегда любила эклектику — достаточно посмотреть на ее столицу».

Вячеслав Курицын. На медийном ветру. Вячеслав Курицын вспоминает критика Александра Агеева и его «Голод». — «Colta.ru», 2014, 12 мая <http://www.colta.ru>.

«И на фоне иных бумажных солдат (А. Немзера, П. Басинского, Б. Кузьминского, да и на моем) Саша Агеев выступал образцом сдержанности и полемической корректности. Хотя, конечно, это может быть аберрацией: лично меня он щадил, если и потрепывал, то по-дружески, вот и казался образцом корректности, а кому доставалось от него по полной — тому казался, возможно, образцом чего-то иного».

«Годы спустя мне ясно, что полемистом я был, может, даже и искрометным, но не слишком искусным, если считать искусностью содержательный контакт, а не продвижение своей точки зрения. Сказанные тогда же, в девяностые, Михаилом Гаспаровым слова, что диалог — это два нашинкованных монолога (в контексте юбилейных плясок вокруг Бахтина, в диалоге которого Гаспаров не находил ничего особо отличного от многовековых предшествующих обменов суждениями), ко мне относились в полной мере — и к большинству моих коллег тоже».

Майя Кучерская: «Странно говорить: есть мой мир, а остальное — неправильно». Я не «православный филолог» — я просто филолог, который ходит в храм. Каждое воскресение. Беседу вела Дарья Менделеева. — «Православие и мир», 2014, 20 мая <http://www.pravmir.ru>.

«Увидев мою сказку, кто-то написал в ЖЖ: „Какой ужас! Какие православные — мракобесы, они собираются детям в школе рассказывать про православного ежика, который всех обращал, и даже крестил белочку, только она утонула”. Потом пришли братья-филологи и разобрались: пародия».

«Но знаете, о церкви нулевых книга написана. Она вышла совсем недавно: Нина Федорова, „Уйти по воде”. Написала ее одна моя бывшая ученица. Одно время я преподавала в православной гимназии (а до этого — в неправославной) и там увидела детей, родители которых обратились в 80 — 90-е годы. В основном это были дети, которые почти не читали светских книжек, не ходили в театры, на выставки, родители берегли их от ненужных впечатлений… И вот об этом замкнутом мире православной гимназии появилась книга Нины Федоровой „Уйти по воде”».

«На мой взгляд, он [Маяковский] прекрасно передал самоощущение подростка. Поэтому лет в четырнадцать-пятнадцать мне страшно нравилась его ранняя поэзия, любовная лирика, „Облако в штанах”, „Хорошее отношение к лошадям”. Особенно люблю его за сцену с Блоком в поэме „Хорошо”».

Денис Ларионов. Памяти Алексея Колчева. О недавно ушедшем рязанском поэте. — «Colta.ru», 2014, 20 мая <http://www.colta.ru>.

«Социальная инфраструктура современной провинции неизбежно рушится, в то время как культурная уже давно пребывает в упадке и часто несет печать позднесоветского, прямо скажем, убожества: в случае Рязани на это накладывается культ кучерявого классика, певца бескрайних просторов убийственной родины и ее же белых берез».

«<...> антропология его [Колчева] текстов заставляет вспомнить рассказ из интервью Алексея Германа о когда-то интеллигентном приятеле его отца, который, освободившись после долгой отсидки, пришел к ним в дом и, попросив чифиря, уселся возле батареи, так как там теплее. Лирический субъект в текстах Колчева каждый раз претерпевает подобное перерождение, становится другим: именно оно позволяет ему найти слова для описания явлений, которые с большим трудом поддаются описанию. При этом у него сохраняется возможность наблюдать за этим со стороны, снимая показания зашкаливающих датчиков: все-таки, несмотря на шокирующие сюжеты и мотивы, эти тексты довольно сдержанны и хорошо сделаны, даже когда уверяют читателя в обратном».

См. также: Лев Оборин, Алексей Порвин, Николай Звягинцев, Евгений Прощин, Дарья Суховей, Геннадий Каневский, Данила Давыдов, Елена Горшкова, Алеша Прокопьев, «Памяти Алексея Колчева» — «Культурная инициатива», 2014, 22 мая <http://kultinfo.com>.

См. также рецензию Андрея Пермякова «Частный случай опрокинутого мира» («Новый мир», 2014, № 1).

Илья Одегов. «Позиция скромного автора меня не устраивает». Беседовал Сергей Рубашкин. — «Инфо-Цес», Астана, 2014, 4 мая <http://www.info-tses.kz>.

«Несмотря на то что на улицах Алматы итальянских ресторанов больше, чем казахских, а люди здесь говорят и на русском языке, я чувствую, что живу в Азии. Это глубинное ощущение, которое не перекрыть небоскребами и круассанами. Александр Эбаноидзе, писатель и главный редактор журнала „Дружба народов”, однажды написал аннотацию к моим рассказам, где в числе прочего сказал, что „пространство повествования Одегова азиатски жаркое, освещенное беспощадно ярким солнцем, кажется, что, читая эту прозу, невольно щуришь глаза”. Мне очень нравится такое определение, оно, как мне кажется, не только подходит к моей прозе, но и соответствует личному ощущению пространства, в котором я живу».

Философ и культуролог Александр Павлов о низких жанрах, политических аллюзиях в «Южном парке» и современной гуманитарной (пост)науке. Беседу вела Юлия Полевая. — «ПостНаука», 2014, 27 мая <http://postnauka.ru>.

Говорит автор книги «Постыдное удовольствие: философские и социально-политические интерпретации массового кинематографа» Александр Павлов: «Здесь зависит все от субъекта: постыдным может быть и мультсериал „Южный парк”, и комедия-пародия вроде „Очень страшного кино 5”, и порнографический фильм. Американскому режиссеру Джону Уотерсу, например, стыдно, когда он смотрит фильмы Феллини и ему нравится. Вот уж действительно стыд… То есть когда человек смотрит что-то и понимает, что это — точно не хороший вкус (как вариант, постыдно), но тем не менее получает удовольствие от просмотра и поэтому стыдится. Вот это постыдное удовольствие. Поэтому оно может быть самое разное, например съесть бигмак в Макдоналдсе. По отношению к кинематографу, например, для многих наслаждаться третьей серией франшизы „Сумерки” тоже постыдно. Кстати, невероятный фильм».

«В каком-то смысле, если угодно, я являюсь „метаэстетом”, когда я пытаюсь говорить о вещах пошлых, непривлекательных, но как о прекрасных. То есть о вещах, которые мне реально нравятся (например, фильмы со Стивеном Сигалом), без всякой поправки на ироничное восприятие».

Андрей Поляков. «Я не знаю, что такое быть русским». Глеб Морев поговорил с бывшим украинским, а ныне российским поэтом о поисках национальной идентичности. — «Colta.ru», 2014, 29 мая <http://www.colta.ru>.

«Пребывание на Украине для меня, русского поэта, тем более еще и крымского, было достаточно… не скажу травмирующим и даже не драматичным, но элементы некой невротизации в вот этой индивидуальной онтологии, конечно, присутствовали. Я говорю аккуратно, потому что, повторяю, не хочу бросать камень».

«Зимой, когда в Киеве происходили эти жуткие события на Майдане, пугающие, кошмарные, я думал, что я убежденный контрреволюционер во всех смыслах. То есть лучше любая контрреволюция, чем любая революция, не важно — пролетарская это революция или национальная. Любые штыки государства лучше, чем бутылки с горючей смесью, которыми жгут этих несчастных беркутовцев, лучше, чем этот хаос, которого я, честно говоря, очень сильно испугался».

«И вот как раз в это время я смотрел открытие Олимпиады в Сочи. Хорошее открытие. <...> Но помните, там был один момент, если вы его смотрели, конечно, когда пошел советский период. Были советские флаги, играли „Время, вперед”. И как только это пошло, у меня вдруг что-то екнуло в груди. То есть, вы знаете, меня это как-то захватило. И я потом уже себе сказал: ведь это я, на самом деле, смотрю на 1920 — 1930-е годы, изнанку которых я прекрасно знаю. Я прекрасно знаю, что стоит за всем этим. Я знаю, какое там подполье, я могу на них посмотреть глазами нашего с вами любимого поэта, Кузмина, например, или Вагинова, или Николева, или эмигрантов. Я представляю, как они на это смотрели. А я на это смотрел, и у меня это вызывало какой-то резонанс, что-то отзывалось на уровне просто эмоций».

Ridero берет четыре копии. Линор Горалик поговорила с авторами проекта нового самиздата. — «Colta.ru», 2014, 14 мая <http://www.colta.ru>.

Говорит Александр Касьяненко: «Система сама определяет, где сноски, где что, — и автор получает макет, с которым можно работать по-разному: поменять стиль, чтобы стало красивее, быстренько собрать обложку из готовых шаблонов или загрузить свою. В принципе, за полтора-два часа можно собрать книгу на том уровне, на котором ее собрало бы среднее издательство. <...> Автор может хоть бесплатно книгу раздавать (у нас сейчас есть такая книга). „Озон” в этом случае добавляет 20 рублей на свои издержки. Если книга платная, то автор ставит отпускную цену, а „Озон” вычитает из нее маржу — и мы смогли договориться, что маржа эта будет довольно небольшой <...>».

Говорит Александр Гаврилов: «Но на самом продвинутом в мире рынке, американском, электронная книга заняла 20% рынка — и остановилась. Понятно, что, наверное, этот процент будет расти, но совсем не теми темпами, что раньше. 80% рынка по-прежнему занимает бумага. Для нас важно, что Ridero создает не только электронную книгу, которую ты потом можешь скачать, или купить, или продать; Ridero создает и бумажную книгу. От одного экземпляра, недорогую — у нас есть соглашения с оперативными типографиями. Ты отдаешь файл с буквами и получаешь книгу».

Максим Руссо. Опыт классификации русалок. — «ПОЛИТ.РУ», 2014, 3 мая <http://www.polit.ru>.

«Принцип филогенетической систематики порою полезно помнить и при рассуждении о мифических существах. <...> Мы покажем, что полифилетическая группа „русалки” объединяет три мифических вида разного происхождения, которые лишь по случайным причинам получили одно и то же название».

Максим Руссо. Обезьяна Эдип, жук Пиноккио, орхидея Дракула и паук Багира. — «ПОЛИТ.РУ», 2014, 4 мая.

«Герои Киплинга почему-то вдохновили исследователей пауков — чету американских зоологов Джорджа и Элизабет Пекхем. Один из родов пауков-скакунчиков был назван Akela, другой род Messua — получил имя в честь женщины, которая решила усыновить Маугли, третий род назвали Nagaina, наконец, еще один вид паука был назван Bagheera kiplingi. По иронии судьбы, в честь Багиры был назван первый известный науке вид паука-вегетарианца».

Владимир Семенко. О сакральной власти. — «Москва», 2014, № 5 <http://moskvam.ru>.

«Таким образом, как вполне ясно следует из приведенного выше сравнительного анализа различных переводов данного текста Писания, святой апостол Павел говорит не о „всякой власти”, а о „властях предержащих” — имеющих высшую власть от Бога. Власть же, не основывающаяся на богоучрежденном порядке, может быть вовсе и не властью, а ее ложным подобием, антивластью, наивысшим проявлением которой станет временное торжество антихриста, которому христианам уж никак не должно повиноваться».

«Право христиан на такое неповиновение зафиксировано и в упомянутых выше „Основах социальной концепции РПЦ” (III, 5), где прямо сказано, что „если власть принуждает православных верующих к отступлению от Христа и Его Церкви, а также к греховным, душевредным деяниям, Церковь должна отказать государству в повиновении”».

Алексей Толочко. «Надо научиться воспринимать свою историю как самостоятельную величину». Беседовала Наталия Демина. — «ПОЛИТ.РУ», 2014, 28 апреля <http://www.polit.ru>.

«Историки вообще не знают рецептов, они очень плохие политологи, и еще худшие политические деятели. Во Франции было несколько знаменитых историков, и есть на Украине такой опыт, когда крупнейший украинский историк Михаил Сергеевич Грушевский, автор первой систематической научной истории Украины, стал председателем Центральной Рады и возглавил движение в 1917-м году. Его памятник стоит недалеко отсюда, возле университета. Грушевский оказался катастрофически плохим политиком, а многие сражения на Майдане проходили на улице Грушевского, ровно под окнами нашего Института истории. В России нечто подобное было и с Милюковым, замечательным историком. Так что историкам, наверное, противопоказано проецировать свои взгляды в будущее, все-таки безопаснее смотреть назад в прошлое».

Первую часть интервью см.: «ПОЛИТ.РУ», 2014, 22 апреля.

Иван Толстой. Одноглазый враль. Двойной юбилей самого растиражированного графика. — «Радио Свобода», 2014, 29 апреля <http://www.svoboda.org>.

«Я вовсе не против лжи, не подумайте, но все-таки для нее существует художественная литература, а не мемуарная. Дневник же Юрия Анненкова — увы, местами крапленый».

Владимир Харитонов. Аccess denied. Представьте себе, что вы никогда не читали «Над пропастью во ржи» и «1984». — «Частный корреспондент», 2014, 14 мая <http://www.chaskor.ru>.

«Недавно я попросил своих друзей и знакомых в Facebook помочь мне составить список западных (или вообще иностранных) авторов второй половины XX ?—? начала XXI веков, книги которых можно настоятельно посоветовать почитать молодежи. У каждого must read, конечно, свой, но многих авторов мои респонденты называли неоднократно. За пару дней получился список из 156 имен. <...> Независимо от своих предпочтений, я честно собрал этот список и отправился проверять его в [легальных] интернет-магазинах электронных книг. У небольшого числа писателей оказалось в продаже 1-2 книги, причем не самых „главных”, и я решил занести их в столбец „нет в продаже”. Ну, согласитесь, „Нарцисс и Гольмунд” — ?не самая интересная и важная для творчества Гессе книга. Писателей же, творчество которых оказалось представлено в электронном виде более или менее полно, я заносил в столбец „есть в продаже”, даже если какое-то важное, с моей точки зрения, сочинение было недоступно (например, „На Западном фронте без перемен” Ремарка). Я догадывался о результате, но все же не предполагал, что он будет столь вопиющим: в официальной продаже оказались книги 27 из 156 авторов списка (17% от общего числа)».

«<...> всерьез сетовать на неавторизованную дистрибуцию, бросаться камнями в „пиратов” и требовать их „полной и немедленной блокировки навсегда”, тем более за гиперссылки или некоммерческую дистрибуцию, по большому счету имеет право только тот, кто может удовлетворить спрос так, как это пока еще считается этичным».

Егор Холмогоров. Боги и генералы. — «Известия», 2014, 15 мая <http://izvestia.ru>.

«Разумеется, в Севастополе должен быть памятник Колчаку. Как должен быть и памятник генералу Врангелю — последнему из белых вождей России. Разумеется, на Перекопе должен быть памятник парадоксальному и трагическому персонажу — генералу Слащеву-Крымскому, успешно защищавшему полуостров от красных и махновцев, а затем внесшему крупный вклад в тактическое обучение советских пехотных командиров — победителей Великой Отечественной».

«Конечно, Крым нуждается в большом трагическом мемориале в память белых офицеров, замученных в 1920 — 1921 годах Землячкой, Бела Куном и Пятаковым. Это все минимально необходимые мероприятия по восстановлению русской исторической памяти и достоинства касательно событий ХХ века.

«Припоминать некоторым вождям белых сотрудничество с гитлеровцами, притом что большинство белых его отвергло, а власовская РОА состояла во многом из бывших коммунистов, политруков и пролетариев, — лицемерно».

Человек живет. — «Московский книжный журнал/The Moscow Review of Books», 2014, 20 мая <http://morebo.ru>.

Говорит Борис Минаев: «Во всем, что он [Борис Слуцкий] пишет о себе лично — есть страшный холод пустого одиночества. В американских или старых французских фильмах так иногда показывают быт старого полицейского — холостяцкая полупустая квартирка почти без мебели, фотография жены, которая ушла или умерла, голые стены, всегда заряженный пистолет в ящике стола. Таков мир Слуцкого. У Слуцкого есть такие стихи — которые меня когда-то поразили — в них он примерно подсчитал количество котлет, которые съел за жизнь, башмаков, которые износил, носков, которые постирал, ну и так далее».

Говорит Михаил Эдельштейн: «Главное стихотворение Слуцкого — конечно, „Бог”. Может быть, это одно из главных стихотворений русской поэзии середины XX века вообще. Мне кажется, это единственный случай (по крайней мере, другие не припоминаются), когда советский поэт, носитель советского сознания и советского языка, смог совершить подлинный метафизический прорыв и вернуть своему взгляду казалось бы напрочь отнятое измерение. Написать о Сталине в 1955-м „Он был умнее и злее / Того — иного, другого, / По имени Иегова, / Которого он низринул / Извел, пережег на уголь, / А после из бездны вынул / И дал ему стол и угол” — было невозможно. Но Слуцкий написал. Так же, как написал „В пяти соседних странах / Зарыты наши трупы”, „Он — черный. Он — жирный. Он — сладостный дым. / А я его помню еще молодым” — и еще несколько подобных стихотворений. И километры абсолютно проходных, советских строк. Как можно было так увидеть и, один раз так увидев, как можно было забывать об этом новом зрении в 99 из 100 стихотворений — это вопрос, ответа на который у меня нет».

Кристоф Шредер. «Сегодня довольно трудно говорить о „мировой литературе”». Беседу вел Алексей Мокроусов. Перевод с немецкого Татьяны Зборовской. — «Московский книжный журнал/The Moscow Review of Books», 2014, 6 мая.

«Произведения Гюнтера Грасса, к примеру, как и его политические взгляды, выглядят уже настолько слабыми и абсурдными, что вряд ли кто-то еще принимает его всерьез. С другой стороны, Мартин Вальзер по-прежнему публикует по роману в год, и каждая новая его книга кажется чуть легче предыдущей, каждый новый текст — все более тонкой литературной игрой».

«Я реже замечаю разногласия между писателями разных поколений, чем между писателями, вышедшими из разных социальных слоев».

Михаил Ямпольский. Зачем нужна философия? Записал Денис Бояринов. — «Colta.ru», 2014, 25 апреля <http://www.colta.ru>.

«Мы должны все время сомневаться в догматике собственных дисциплин. Изнутри такой дисциплины, как семиотика, это невозможно сделать. Точно так же для того, чтобы понять основания математики, мы должны „выйти из математики”, потому что математика оперирует определенными аксиомами и не в состоянии подвергнуть их рефлексии».

«Я считаю, что вообще российская традиция отмечена нехваткой рефлексии. Наших студентов, например, к ней не готовят. Им читают курсы типа „XVIII век”, „XIX век” или „Введение в психологию”. Мы хорошо знаем систему вузовских дисциплин, не подразумевающих необходимости в проблематизации. Речь почти исключительно идет о передаче позитивного знания, как если бы оно обладало абсолютной ценностью. Но знание это лишь по видимости абсолютно».

«Для меня лично очень важная область — биология, помогающая понять общие трансцендентальные основания нашего мира. Мы все, в конце концов, — биологические существа. Кант построил свою эстетику из биологии».

«Я склоняюсь к тому, что конструирование единого подвластного философии поля — всегда ошибка. Даже если представить себе мир как смысловой континуум, мы должны вносить в него разломы, „катастрофы”. Иначе мы не сможем его понять. Смыслы возникают на границах, водоразделах, расщелинах».

Составитель Андрей Василевский