ПЕРИОДИКА
«АПН», «Афиша-Воздух»,«Ведомости. Пятница», «Вечерняя Москва», «Коммерсантъ Weekend», «Комсомольская правда», «Лехаим», «Литературная газета», «Литературная Россия», «Москва», «Московский книжный журнал/The Moscow Review of Books», «Московский комсомолец», «НГ Ex libris», «Неприкосновенный запас», «Новая газета», «Новое литературное обозрение», «Отечественные записки», «Папмамбук», «ПОЛИТ.РУ», «ПостНаука», «Православие и мир», «Радио Свобода», «Российская газета», «Свободная пресса», «Теории и практики», «Топос», «Труд», «Файл-РФ», «ART1», «Colta.ru», «Delfi», «Gorky», «Hungry Shark»
Марина Аромштам. Нужны ли детям книги о смерти. — «Папмамбук», 2014, 31 марта <http://www.papmambook.ru>.
«Когда я (мне кажется, лет в шесть) пришла с этим вопросом к своему отцу, он — как и следовало взрослому его поколения — разразился хохотом. Упал в кресло, накрылся газетой и долго-долго смеялся. А потом, так с собой до конца и не справившись, выдавил: „Да!”
— И что же будет? — я всеми силами старалась представить, как это может быть.
— Что будет?
— Что будет вместо меня? (Ну, и действительно: материя никуда не исчезает и не образуется вновь, а лишь переходит из одного состояния в другое.)
— Что будет? Цветочек вырастет.
Вы не представляете, как я успокоилась. Больше того, я испытала чувство, похожее на счастье. Цветочек, в который мне суждено превратиться, устроил меня совершенно».
Архивация современности: Алексей Парщиков. — «Colta.ru», 2014, 7 апреля <http://www.colta.ru>.
О поэте вспоминает Геннадий Кацов: «Мы расходились в отношении к Бродскому и Вознесенскому, причем Парщиков, отдавая Бродскому должное, не занимался сравнительным анализом, стоя на своем: Вознесенский — „священная корова” современной русской поэзии. И, как жена Цезаря, — вне подозрений!»
«Леша и читал как Вознесенский: артистически жестикулируя, вынося ритмично руки попеременно вверх, читая нараспев и четко донося слогами поэтический ритм. Он даже горбился, как Андрей Андреевич, по-совиному, целуя губами навыкат чувствительную сетчатку микрофона».
«Как Вознесенский, Парщиков был крайне осторожен и в своих действиях внутри „цехового братства”. Его поэтические акции были выверены до мелких деталей. Он был крайне разборчив в месте и времени выступления».
«Парщиков всегда считал, что проблема русского языка и русского менталитета — в отсутствии определенного и неопределенного артиклей».
Константин А. Богданов. Господские пятки, память о крепостничестве и теория мемов. — «Новое литературное обозрение», № 125 (2014, № 1) <http://magazines.russ.ru/nlo>.
«В художественной и мемуарной литературе конца XIX — начала XX века таких упоминаний много и они контекстуально устойчивы. Так, о чесании пяток говорит Глеб Успенский, характеризуя бывших бар: „Ребенком он приучен к холопству, к произволу; ему чесали пятки, он рос в полном сознании своего права брать то, что не ему принадлежит, в неуважении личности”. „Людям, страдавшим будто бы бессонницею, присылали крепостных девушек чесать пятки”, — писал в своих мемуарах К. Скальковский. О том же вспоминал Иероним Ясинский: „В самых порядочных дворянских домах — средней, впрочем, руки — было принято присылать девочек-подростков, а иногда и постарше, к заночевавшим гостям — ‘чесать пятки‘”».
Игорь Болычев. «Будь моя воля, я бы до сих пор работал сантехником». Беседу вела Таня Климова. — «Gorky», 2014, 25 марта <http://gorkymag.ru>.
«Я уже говорил вам, что там, где нет любви — нет истины. Поэтому мне не пристало бы говорить о Маяковском. А не люблю я его за предательство. Те поэты, которых я уважаю, никогда не считали, что поэзия может быть средством для достижения каких-то целей, для них она являлась, прежде всего, служением. А у Маяковского цель была — власть над душами людей. Конечно, это не отменяет его способностей. Но то, что он делает — кощунство по отношению к Богу Аполлону, говоря словами Гумилева».
«Кинематограф существует всего сто лет, но если вычеркнуть оттуда одно произведение — „Зеркало” Андрея Тарковского, то больших симпатий у меня это искусство не вызовет. Оно слишком ограничено по своим возможностям и интенциям. То, что сделал Тарковский, я называю лирическим кинематографом: произведение визуального искусства, сделанное по законам лирической поэзии. Я всегда считал, что „Зеркало” показывает границы возможностей кинематографа».
Леонид Бородин. «Из писателей я самый счастливый человек...» — «Москва», 2014, № 4 <http://moskvam.ru>.
Радиобеседа 1997 года. С Леонидом Бородиным в студии беседовал сотрудник Пушкинского дома В. Н. Запевалов.
«Это было в 1965 году. Я приехал поступать в аспирантуру Ленинградского университета и случайно познакомился с членом этой организации, которая уже существовала более года. По сегодняшнему пониманию, по сегодняшнему нашему разумению, это было явление совершенно фантастическое».
«Задачи организации с позиции сегодняшнего дня конечно же видятся утопическими, нереальными. В обстановке неслыханного, тотального политического сыска подпольной организации просуществовать года — конечно, утопия. Но три с лишним года организация все же продержалась».
«Арестовано было 29 человек — членов организации, но по делу шло еще не меньше 100 человек, которые так или иначе знали о существовании организации, нацеленной на захват власти, и тем не менее не сообщили, не отреагировали так, как обязывал их закон».
«Как бы там ни было, свой первый срок — шесть лет — я вспоминаю и поминаю добром, как суровую школу, но именно как школу, которая сократила мне „опыты быстротекущей жизни”».
Дмитрий Галковский. Еще недавно сценарий третьей мировой был только в играх. Беседовала Галина Сапожникова. — «Комсомольская правда», 2014, 28 апреля <http://www.kp.ru>.
«На Украине случилась чернобыльская трагедия. А потом оказалось, что в украинские массы пошли компьютерные игры, связанные с этой идеей: например, игра „Сталкер”, где люди в районе Чернобыля борются с мутантами. И когда я разглядывал картинку майдана, я видел персонажей этих компьютерных игр: люди одеты в противогазы, в самодельные каски, вокруг пожар и гарь. Состояние ада... Как ни страшно себе представить, но украинская нация создает в реальности культуру „постнуклеара”. Ведь еще Бердяев сказал, что самое страшное в том, что мечты сбываются...»
«Мы стоим на пороге гражданской войны в окружении людей, которые радуются созданию „постнуклеарного” мира... Если они радуются этому миру, они его получат. Это мистика мировой истории. И я боюсь, метафизику предстоящих событий не понимают ни в Европе, ни в Америке».
Георгий Гачев: опыты жизнемышления. Публикация Анастасии Гачевой. — «Литературная газета», 2014, № 17, 30 апреля <http://www.lgz.ru>.
1 мая 2014 года исполнилось бы 85 лет Георгию Гачеву.
«19.1.2000. <...> Национальное — процессно. Что-то появляется: например, свое государство, исчезает, — необязательно. Пунктиром все. Но во всем некий свой Инвариант просвечивает — и его улавливать в сложных и тонких проявлениях (Философия, Музыка, Декарт, Достоевский) — особый интерес и азарт».
Геометрия отношений. Михаил Эпштейн об интимном дневнике для всех, инерции русского языка и преображении любовью. Беседу вели Елизавета Меркулова и Сергей Шулаков. — «НГ Ex libris», 2014, 17 апреля <http://www.ng.ru/ng_exlibris>.
Говорит Михаил Эпштейн: «Поначалу я не был готов к полной открытости, „Отцовство” писалось как дневник, для себя, но потом мне подумалось: почему же самое глубокое, лучшее в себе мы должны скрывать от других? Если мы не стыдимся этого перед Богом, то почему нужно стыдиться перед людьми?»
«Меня интересует самое здоровое, нормальное, но именно это принято глубоко запрятывать, считать чересчур интимным. <...> А мне захотелось до неприличия откровенно написать о самом хорошем, что только может быть: o любви к своему ребенку. О природе любви вообще. Я считаю, что в нашем мире не хватает любви, что мы все недолюбки: недолюбленные, недолюбившие».
Лев Данилкин. «Обитель» Захара Прилепина: лагерный ад как модель страны. — «Афиша-Воздух», 2014, 29 апреля <http://vozduh.afisha.ru/books>.
«Единственная проблема „Обители” состоит в характере главного героя; приключения — есть, а развития, метаморфоз характера — нет. Он крепкий и умный, этот Артем, — и в начале, и в середине, да и в конце тоже. Это, собственно, всегда была главная „проблема Захара” — с „Патологий”, с „Саньки”: слишком сильные, не подходящие для романов, протагонисты: таких невозможно ни принципиально улучшить, ни сломать; с чем приехали, с тем и уехали».
См. также статью Аллы Латыниной «Каждый человек носит на дне своем немного ада» в июньском номере «Нового мира» за этот год.
Данилкин: Ленина должен играть Ди Каприо. Беседу вела Татьяна Лазаревская. — «Труд», 2014, № 57, 22 апреля <http://www.trud.ru>.
Говорит Лев Данилкин, чья книга о Ленине выходит в серии «ЖЗЛ»: «Я полжизни занимался тем, что выбирал хорошие книжки и рецензировал их, и в какой-то момент — по косвенным признакам (так астрономы догадываются о существовании сверхмассивных объектов, не испускающих света из-за чересчур значительной гравитации) — вдруг осознал, что пора взяться за полное собрание сочинений Ленина».
Антон Долин. Любовь и кровь. Почему мастер независимого кино обратился к теме вампиров, что такое «руинное порно» и будет ли он дальше снимать. — «Ведомости. Пятница», 2014, 4 апреля <http://www.vedomosti.ru/friday>.
Говорит Джим Джармуш: «Да, я заметил за собой эту склонность несколько лет назад и сначала подумал, что это возрастное. А потом вспомнил, что мне с самой юности нравились странные пейзажи и необычные места. Эта эстетика у меня в крови. Мой Нью-Йорк, когда я туда только переехал, был таким же. Мусор повсюду, отщепенцы, заброшенные дома… Я полюбил их всей душой. Знаете, как говорят о такой любви в Детройте? Ее называют „руинным порно”. Европейцы специально приезжают в Детройт любоваться руинами и получают от этого зрелища наслаждение, сопоставимое с сексуальным. Но детройтцы говорят об этом без негативной оценки, просто констатируют факт».
Жизнь на парадоксе. Критик и литературовед Лев Аннинский о небесных безднах, русскости и походном братстве. Беседу вели Игорь Михайлов и Валерий Дударев. — «НГ Ex libris», 2014, 10 апреля.
Говорит Лев Аннинский: «В жюри я плох, потому что стараюсь дать премии всем претендентам, иногда независимо от качества. Развитие прозы зависит не от премий, а от состояния национальной культуры, от характера народа, меняющегося с геополитической ситуацией. А вместе с нею меняемся и мы сами. И наши критерии».
Игорь Золотусский. «Подлинная свобода — это самоограничение». Беседу вел Сергей Луконин. — «Файл-РФ», 8 апреля <http://file-rf.ru>.
«Не так давно вышла книжка „Нас было трое”, где я написал о родителях и о себе. Я издал ее за свой счет, так как ни одно издательство не предложило мне своих услуг. А я хотел, чтобы она вышла при моей жизни. Отец и мать много страдали. Я их очень любил».
Тарас Ивченко. «Лицо» китайца. — «Отечественные записки», 2014, № 1 (58) <http://magazines.russ.ru/oz>.
«В 1873 году двор готовился к приему иностранных послов. По законам того времени всякий допущенный к императору должен был совершить ритуал „трех коленопреклонений и девяти земных поклонов”. Но как потребовать такого от персон, представлявших державы, к которым в результате Опиумных войн Китай попал фактически в полную зависимость? И тогда один из сановников предложил весьма оригинальное решение. „Иностранцы ничем не отличаются от животных, — заявил он. — Мы же не требуем от животных соблюдения придворного ритуала, поэтому и иностранцев не следует к этому принуждать. Заставить их соблюдать ритуал значит оскорбить ритуал”. Таким образом „лицо” императора было сохранено. Правда, о том, по какой причине послов избавили от унизительной для них церемонии, самим им решили не сообщать».
Как определять свою выгоду через интерес Другого. Беседу вел Алексей Муравьев. — «ПОЛИТ.РУ», 2014, 8 апреля <http://www.polit.ru>.
Говорит Александр Долгин: «Определять свою выгоду через интерес Другого — предназначение интеллигенции. А когда „своя рубашка ближе к телу” — это оксюморон, а не интеллигенция. Максиме, верной для элиты, можно придать обобщенную форму: всякая сколько-нибудь продвинутая (в культурно-символическом измерении) страта состоятельна, если думает за низлежащие слои, болеет сердцем за их развитие. В настоящий период эта установка интеллигенции на прагматичный альтруизм подвыцвела, она практически стерта. Это видно хотя бы по тому, сколь мало усилий прилагается публицистами, чтобы говорить на языке слушателей, быть понятыми ими. Каждый спешит выговориться, но не донести мысль в удобоваримой форме. Азбучная истина гласит, что миссионерство обречено на провал без учета культур подопечных страт».
«На каждом его [большого социума] этаже царит своя культура, и тому, кто хочет до кого-либо внизу достучаться, надлежит „вписаться” в мотивационные доминанты, кругозор, язык адресатов. Там действует правило связности: нельзя допускать, чтобы между культурами взаимодействующих страт был разрыв больше, чем на одну ступень (в вышеописанной лестнице корпоративных культур). Разрыв — это, например, когда „верхи” зовут к свободе творчества и новаций, а „низы” живут чувством локтя (это культура сопричастности/солидарности)».
Кирилл Кобрин. Вечная современность: заметки на полях «Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта». — «Неприкосновенный запас», 2014, № 1 (93) <http://magazines.russ.ru/nz>.
«Маркс в „Восемнадцатом брюмера” крайне злобно настроен в отношении тех, кого он называет богемой; любопытно также, что его критика носит почти исключительно моральный характер. Кажется, перед нами не идеолог пролетарской революции и пророк грядущего конца старого мира и триумфа коммунизма, а обыватель и ханжа (и это при том, что ханжой Маркс не был ни в коем случае)».
«В чем же дело? Маркса раздражает не только то, что „подонки”, „люмпены” есть исключение из установленных им же правил; его бесит легкость, с которой этот „сброд” решает политические задачи (а в то же самое время и культурные, о чем Маркс не знал), оказавшиеся не по зубам пролетариату (и другим „нормальным” классам). „Богема” при таком раскладе — вовсе не символ грядущего скорого разложения старого порядка, а совершенно необходимый — и успешно действующий, несмотря на всю внешнюю свою расхлябанность, — элемент структуры современного мира. Маркс достаточно проницателен, чтобы понимать это. Отсюда злость и странные всплески обывательского морализма».
Когда развиднеется. Беседу вела Валерия Пустовая. — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2014, № 93, на сайте газеты — 24 апреля <http://www.rg.ru>.
Говорит Ирина Роднянская, лауреат премии Александра Солженицына: «Если есть мой „сбой оптики” или моя заслуга, как угодно, относительно Пелевина — так это то, что я (как и немалое число других) считаю его настоящим философским умом. Мне нравится разбираться в его мыслительном лабиринте, который он умеет воплотить в воображаемые артефакты, — чем и хорош. В отличие от Сорокина, нынче претендующего на роль гуру. Бог ему дал отличное перо стилизатора, при ограниченности мысли и фантазии. Не в силах я читать, к примеру, про лошадей величиной с дом — это отсутствие воображения».
«Иное дело — Дмитрий Данилов. Вот уж, кажется, постмодернист, авангардист по своему письму, которое меня, надо признаться, завораживает, но — какая это замечательная христианская книга! Читая, я чувствовала, что со мной говорит брат по вере. <...> А вот, в „Лавре” Водолазкина я этого не вижу».
Денис Козлов. Наследие оттепели: к вопросу об отношениях советской литературы и общества второй половины 1960-х годов. — «Новое литературное обозрение», № 125 (2014, № 1).
«Питая уважение к Синявскому как литературоведу, Твардовский невысоко оценивал его и Даниэля поступок с нравственной стороны. Нет, он не считал их публикации на Западе серьезным преступлением. Да и с литературной точки зрения тексты, за которые авторы подверглись репрессиям, не произвели на него впечатления — а в отличие от многих других высказывавшихся, Твардовский эти тексты читал. „Прочел ‘Любимов‘ [Синявского], — писал он в дневнике 13 ноября 1965 года, — муренция”. Неприязнь его к авторам диктовалась тем же самым мотивом, что и у многих современников: по его мнению, опубликованные за границей тексты могли стать орудием пропаганды, направленной против СССР. Вплоть до февраля 1966 года в дневнике Твардовский презрительно отзывался о Синявском и Даниэле, называя их „эти мазурики”».
«А вот потом его мнение поменялось. Все изменил приговор от 14 февраля 1966 года, присудивший Андрея Донатовича Синявского к семи, а Юлия Марковича Даниэля к пяти годам заключения. Приговор произвел на Твардовского сокрушительное впечатление».
Алексей Колобродов. Соловецкие пляски. — «Свободная пресса», 2014, 14 апреля <http://svpressa.ru>.
«„Обитель” — роман приключенческий, авантюрный. Прилепин — один из немногих, кому удалось попасть в давний и недостижимый уже два века как, о чем без конца говорилось, идеал. Сплава вещества прозы высокой пробы с острым, увлекающим и вовлекающим сюжетом. Русская литература всегда хотела приключений, динамики, стремительной перемены мест и положений при великолепно прописанном тексте. Получалось редко».
Олег Коростелев. «Кадровый голод ощущает всякий, кто берется за большие проекты». Один из редакторов многотомного архива «Современных записок» — в интервью MoReBo о трудностях общего дела, новых горизонтах эмигрантики и академических титулах, которые девальвировались до предела. — «Московский книжный журнал/The Moscow Review of Books», 2014, 11 апреля <http://morebo.ru>.
«Неопубликованных документов хоть пруд пруди. Достаточно бегло просмотреть описи хотя бы нескольких крупных архивных коллекций русского зарубежья — Бахметьевки, Гувера, Байнеке, Лилли Лайбрери, Лидса, Амхерста, — чтобы убедиться: материалов при нынешних публикационных темпах хватит еще на много десятилетий».
«Одних только редакционных архивов в последнее время опубликовано не так уж мало: „Русская книга”, „Сегодня”, „Журнал Содружества”. Я в свое время готовил нью-йоркские „Опыты”, скоро должно выйти парижское „Звено”, а недавно в Дом русского зарубежья поступил архив мюнхенских „Мостов”. Личные же архивы многих эмигрантских литераторов вообще едва тронуты исследователями, даже если речь идет о Европе и США. А уж экзотические Китай, Австралия, Южная Америка и вовсе по преимуществу терра инкогнита. Так что работы предостаточно».
«Так почти все выпущенные в те [90-е] годы книги можно готовить заново в лучшем виде. Тогда ведь все по большей части печаталось наскоро, лишь бы успеть, застолбить участок: состав томов подбирался случайно, комментарии если и встречались, то до умиления смехотворные, о текстологии речи не заходило. Качественные издания были скорее исключениями».
Критический взгляд Льва Аннинского. Беседу вела Евгения Коробкова. — «Вечерняя Москва», 2014, на сайте газеты — 7 апреля <http://vm.ru>.
Говорит Лев Аннинский, отпраздновавший восьмидесятилетний юбилей: «За последнее время в литературе ничего великого не создано. Великие вещи нам давала советская литература».
«Только из хорошо пишущих людей составить великую литературу нельзя. Великая литература рождается не из довольства, а из великого страдания. Вот будет страдание — будет и великая литература».
Юрий Кублановский. Что будет с такой махиной, как Россия, и куда мир катится. Беседу вела Маргарита Конышева. — «Delfi.ee» (Эстония), 2014, 22 апреля <http://rus.delfi.ee>.
«Я хоть и поэт, но еще и историк, всю жизнь занимающийся революциями, потому что меня интересуют эти общественные судороги человечества, которые охватывают ту или другую нацию время от времени. Тем более, занимаюсь историей русской революции, обрушившей великую державу».
«Много зависит от того, как оно [стихотворение] расположено на странице, от шрифта, от полей, все играет свою роль. Стихотворение — это не просто какой-то текст, а целый комплекс самых разных вещей. Даже когда в свое время мы получали в самиздате бледной машинописи на папиросной бумаге Мандельштама, Ходасевича или Анну Ахматову, эти носители тоже играли определенную роль».
«Я родился в 1947 году. Мне кажется, наше поколение — самое халявное. Мы не пережили ни войны, ни каких-то серьезных общественных испытаний, ни пыток, ни лагерей. Но боюсь, что уже наших детей и внуков ждут очень серьезные испытания, к которым они не будут готовы, поскольку воспитываются в гедонистической психологии. <...> Во мне живет какая-то вещая тревога, я бы так сказал».
Полина Лаврова. «Я читала все время». Беседу вела Наталия Демина. — «ПОЛИТ.РУ», 2014, 5 апреля <http://www.polit.ru>.
«Будучи школьницей я очень много читала древнегреческих классиков, интерес к которым возник из-за биографической книги Мариенгофа, в которой он написал, что его сын ходил в гимназию и на уроках читал книги Платона. Я подумала: „Чем же я хуже сына Мариенгофа?” Залезла на полку, нашла книгу и очень скоро увлекалась. С большим удовольствием читала и древнегреческие драмы, и поэзию, и различные трактаты. Это, кстати, впоследствии помогло в общественной жизни. С удовольствием читала Аристотеля и Платона».
«Нет, на то, что я стала книгоиздателем, пожалуй, не повлияла ни одна книга. Я просто очень любила читать. В детстве меня выгоняли на улицу, а я садилась на лавочку и снова открывала книгу. Мама с балкона кричала мне, чтобы я гуляла — и я переходила на другую скамейку».
Полина Лаврова — директор киевского издательства «Laurus».
Марк Липовецкий. «„Новый реализм” — это ранний симптом затяжной болезни». Беседу вел Денис Ларионов. — «Colta.ru», 2014, 23 апреля <http://www.colta.ru>.
«Сама его [Гроссмана] установка на толстовский авторитарный нарратив и толстовское письмо в целом уже тогда — после всего русского модернизма, после, например, Бабеля, который создал антитолстовский экспрессионистский эпос, — была архаичной. И эта эстетическая архаика объяснима только одним: соцреализмом, к которому Гроссман принадлежал эстетически, хотя и противостоял идеологически. (То же самое, на мой взгляд, можно сказать и о Солженицыне, хотя Ричард Темпест и Илья Кукулин находят у него модернистские влияния.) В перестройку, когда эстетический фон соцреализма был еще достаточно силен, а идеологическая острота ценилось превыше всего, роман Гроссмана (как, скажем, и „Дети Арбата” Рыбакова) произвел громадный политический эффект. Сегодня смысл этого эффекта выветрился, а нового, увы, не наросло».
Марк Липовецкий. «Ардис» и современная русская литература: тридцать лет спустя. — «Новое литературное обозрение», № 125 (2014, № 1).
«Надо сознаться, что сегодня, через тридцать с лишним лет после публикации „Ожога” (1980), оптимизм [Карла] Проффера представляется сильно преувеличенным: тот потенциал, который издатель и критик увидел в Аксенове, остался по большей части нереализованным. Обещание эстетической новизны, осязаемое в „Ожоге” и „Острове Крыме”, становится совершенно неразличимым в книгах Аксенова, написанных после 1991 года».
«Нетрудно перечислить особенно малопривлекательные черты поздней прозы Аксенова. Слащавый стиль с механическими словесными играми, комический нарциссизм главного героя, он же альтер эго автора, романтического гения и крутого мачо; мелодраматическая сентиментальность, стереотипное воображение, четкое и недвусмысленное распределение света и тени („мы” — хорошие, „они” — сволочи), увлеченность гламуром — в сочетании с миропониманием, полностью и без остатка определяемым политическими вкусами (даже не идеями) умеренно-либерального и западнического, но непременно изысканно элитного круга (отождествляемого Аксеновым с „нашим поколением”)».
«Одним словом, Минаев и Робски — прямые потомки Аксенова, его самые верные ученики».
Инна Лиснянская. Последние стихи. — «Литературная газета», 2014, № 17, 30 апреля.
— Как идут твои дела? —
Облака меня спросили.
— Я еще не умерла,
А меня уже забыли.
20 декабря 2013
Юрий Манн. О нерасшифрованном Гоголе, трех видах юмора и публикациях Гомера. Беседовала Дарья Менделеева. — «Православие и мир», 2014, 23 апреля <http://www.pravmir.ru>.
«А оппонентом был Щербина, замдиректора Института мировой литературы. Конечно, он хвалит Петра Николаева за то, что тот придерживается марксистских позиций, и дал по зубам, что называется, ревизионисту Роже Гароди и таким же, как Гароди. Он не знает, что я в зале, но потом вдруг делает такое отступление: „Что там Роже Гароди! У нас тут есть Юрий Манн, так он сказал это все значительно раньше и лучше”. Представляете? В его фразе звучала некоторая гордость, потому что он хотел сказать, что даже по части ревизионизма мы обогнали наших идеологических врагов и сказали это все лучше. Хотя мне было не очень легко, потому что в это время как раз утверждалась моя кандидатская диссертация».
Игорь Меламед. Вся настоящая поэзия — это разговор с Богом. 16 апреля в возрасте 52 лет скончался российский поэт, переводчик и эссеист Игорь Меламед. Беседовала Оксана Гаркавенко. — «Православие и мир», 2014, 17 апреля <http://www.pravmir.ru>.
Интервью публикуется по изданию: «Православие и современность» (Информационно-аналитический портал Саратовской митрополии <http://www.eparhia-saratov.ru>).
«Я считал, что я недостоин креститься. Это был типичный интеллигентский комплекс, как я потом понял. А кто достоин? Недостоин никто. Апостолы — и те не были достойны. Крестили меня осенью 1999 года, когда у меня случилась травма позвоночника. Прямо в больничной палате — я даже и не думал, что такое возможно. Приехал в больницу мой друг, священник и поэт, отец Константин Кравцов, и предложил креститься. Я говорю: хорошо, Костя, когда вылечусь и выйду из больницы — я не знал еще тогда, насколько моя травма серьезна,— непременно пойду креститься. Нет, сказал он, я послезавтра приду, готовься. И оставил мне молитвенник и, кажется, Псалтирь. Так что спасибо отцу Константину».
Новая биографическая хронология. Беседу ведет Лиза Новикова. — «Лехаим», 2014, № 5, май <http://www.lechaim.ru>.
Говорит Владимир Березин: «Я бы, к примеру, написал честную, без прикрас, биографию Лазаря Кагановича. С детством в деревне, с „шахтинским делом”, с расстрельными списками, с паровозами и всем остальным. Но — важная оговорка — мне интересна не публицистика, а литература, то есть история и мотивы такого героя. Не оправдание или обвинение, а художественный анализ. <...> К примеру, вот есть история Лили Брик (я бы тоже написал о ней, что и говорить). У всякого издателя она будет пользоваться повышенным спросом, потому что это некий эротический символ. Эротика всегда продается лучше, тут нет никакого секрета. Но куда бы интереснее было понять, как был устроен быт того времени, что было естественным и что неестественным в поведении женщины».
Говорит Валерий Шубинский: «<...> нельзя заниматься прямой самопроекцией. Невозможно механически перенести себя, каков ты есть в 2014 году, даже в обстоятельства года 1964-го. Механизмы самоотождествления, самозащиты, самопрезентации — совершенно иные. Тот, кто сказал, что „в России ничего не меняется”, — невежественный лгун. Тот, кто сказал, что „люди всегда одинаковы”, — лгун еще больший. Мы из того и бьемся, чтобы понять, чем люди другой эпохи отличались от нас».
«Она никогда не пыталась сговориться». Елена Чуковская о судьбе Лидии Чуковской и ее сочинений. Беседу вела Анна Наринская. — «Коммерсантъ Weekend», 2014, № 14, 18 апреля <http://www.kommersant.ru/weekend>.
Говорит Елена Чуковская: «Да, и точно как Корней Иванович огорчался, что он в общем сознании детский писатель, в то время как он сам он себя считал критиком, так и Лидия Корнеевна не была в восторге от того, что в ее среде ее главным образом воспринимали как этот самый моральный компас. У нее есть такая запись: „Вот, все пишут о моем мужестве. Гм”. Она все-таки была литератором».
«Например, в 90-е годы она говорила: „Я не хочу жить при капитализме”. Она помнила (и не любила) нэп, она помнила царившее тогда неравенство, нищету, из которой выбивалась ее семья,— и ей это все не нравилось. Про то, „как бы она вела себя сейчас”, можно сказать одно — она вела бы себя очень определенно. <...> И если б, скажем, сегодня она решила, что она рада присоединению Крыма, то она б вписалась бы „за” и ходила б с высоко поднятой головой, а если — нет, то она „подписантам” в прямом смысле слова не подавала бы руки».
См. тематическую выборку из дневников Лидии Чуковской в июньском номере «Нового мира» за этот год.
Вера Павлова. Почти все друзья почти всех моих мужей время от времени объяснялись мне в любви. Беседу вела Ирина Терра. — «Литературная Россия», 2014, № 14, 4 апреля <http://litrossia.ru>.
«Нигде я не получала столько комплиментов от незнакомцев, как в Нью-Йорке. Восхищенных взглядов и улыбок. А принарядишься — и какая-нибудь незнакомка обязательно спросит: „Где кофточку брала?” Но самое приятное — кажется, ни одна рецензия на книжку моих стихов в переводе на английский не обошлась без лестной строчки о моей внешности (там фотография есть на обложке). Что-то не припомню ничего подобного в российской критике».
Прощальные стихи Мандельштама. «Классика в неклассическое время» — беседа Ольги Седаковой. — «Православие и мир», 2014, 4 апреля <http://www.pravmir.ru>.
Говорит Ольга Седакова: «Когда Мандельштама — среди радикального авангарда 20-х годов — относили к „прошлому”, „бывшему”, к какому-то „академизму”, „антологии” („мраморная муха”, „художник старой школы”), то не понимали, что революция, которую он затевает, намного глубже, чем у всех футуристов. Она касается не изобретения новых слов, неологизмов, как это делали они, или даже целого “языка” из таких новых слов, как у Велимира Хлебникова. Мандельштам хотел изменения самих грамматических категорий. Как он говорил, нам нужен другой глагол, нужен глагол в будущем времени в повелительном или желательном наклонении и в страдательном залоге. Нет такого, но он нужен».
Эндрю Рейнольдс. Бродский и другие? Современная русская поэзия в проекции «Ардиса». Перевод с английского А. Володиной под редакцией Д. Харитонова. — «Новое литературное обозрение», № 125 (2014, № 1).
«В какой степени русскоязычные и переводные издания „Ардиса” помогли сформировать современный русский поэтический канон (я имею в виду главным образом тексты, написанные после 1960 года) и представления западных читателей о том, что является наиболее ценным в русской поэзии?»
«И все же — могло ли случиться так, что гений Бродского помешал нам всем, включая „Ардис”, по достоинству оценить других поэтов? (Делая это предположение, я подразумеваю, что это был неосознанный или естественный процесс, а не какой-то заговор.) Возможно, стоит задуматься, насколько удивительной была отечественная и международная канонизация Бродского — предсказать ее было невозможно, и я убежден, что Бродский во многом обязан своим успехом личной поддержке Карла и Эллендеи, а также Мичиганского университета. Бродский стал Бродским не только благодаря биографии, которую, по ощущению Ахматовой, „делал” молодому поэту КГБ; не менее, а то и более важной оказалась его судьба после 1972 года, взявшая диаметрально противоположный курс».
Ирина Роднянская. Прав был Солженицын — Бога забыли, отсюда и кризис. Беседовал Леонид Виноградов. — «Православие и мир», 2014, 25 марта <http://www.pravmir.ru>.
«Например, Романа Сенчина я отметила уже по первой его книге „Афинские ночи”. Считаю, что при всей аскетичности его слога он неплохой стилист и очень неплохой, правдивый писатель. „Елтышевы” — просто замечательный роман».
«Мне кажется, в советские годы он [Екимов] был больше стеснен цензурой. У него тоже есть чисто публицистические очерки, и я их читаю с не меньшим интересом, чем его рассказы и повести. Екимов — певец, даже лирик, своего края (не только деревни), болеет за него душой, переживает его трагический упадок… Я верю каждому его слову. Сергей Павлович Залыгин очень его любил, и он стал новомирским автором, очень важным для меня».
«А советский и постсоветский город будут изучать по прозе Андрея Битова. Я постоянно следила за этим очень крупным писателем и много о нем писала. „Пушкинский дом” — что называется, мой поколенческий роман».
Русский Гамлет. Историк театра, шекспировед Алексей Бартошевич о судьбе главного героя мировой драматургии в России в ХХ веке. Интервью: Ольга Федянина. — «Коммерсантъ Weekend», 2014, № 15, 25 апреля.
Говорит Алексей Бартошевич: «Спектакль Козинцева [в ленинградском Театре имени Пушкина] кончался так: умирал Гамлет, потом вдруг сцену заливал ослепительный голубой свет, и на фоне ослепительно голубого задника возникала фигура Ники Самофракийской. И вставал мертвый Гамлет, выходил на авансцену к публике и читал 74-й сонет: „Когда меня отправят под арест // Без выкупа, залога иль отсрочки, // Не глыба камня, не могильный крест // Мне памятником будут эти строчки”. То есть все понятно: Гамлет умер, но искусство бессмертно и так далее. По просьбе Пастернака на спектакль тогда пошла Ольга Фрейденберг, которая написала ему, как это было ужасно. Я думаю, она преувеличила: она была человеком кабинетным и наверняка вообще плохо знала театр, но кузен попросил, она сходила — и пришла в ужас и отчаяние. Ну, может быть, без особенного на это основания».
Роман Сенчин. «От некачественных текстов оградиться невозможно». Hungry Shark поговорил с известным писателем о современной литературе, «толстых» журналах и ограничениях в творчестве. Текст: Илья Семенов. — «Hungry Shark», 2014, 1 апреля <http://hungryshark.ru>.
«Я лично не вижу обилия книг, написанных в жанре реализма. Скорее, сейчас в моде „реализм с допущениями”. То есть, реалистическое повествование вдруг прерывается явно фантастической сценой, нереальным событием. В ходу и антиутопия, псевдо-исторический роман. Мне кажется, писателям скучно и трудно писать о реальности нулевых».
Сергей Сергеев. Сталинизм как регресс. — «АПН», 2014, 15, 18 и 24 апреля <https://www.apn.ru>.
«Менее всего можно считать общество сталинского СССР эгалитарным, напротив, это было общество строго иерархическое, в котором каждая ступенька социальной лестницы определялась наличием или отсутствием тех или иных привилегий».
«После принятия карательных производственных законов 1938 и 1940 гг., информаторы отмечали рост „нездоровых пораженческих настроений”, характеризовавшихся „неуместным сравнением положения рабочих в СССР и рабочих в Германии в пользу последних”. В 1940-41 гг. в городах происходил массовый взрыв народного недовольства. Это и открытые политические выступления, и распространение слухов и прокламаций, и призывы к забастовкам. Идея революции и восстания сильнее всего занимала рабочих в это время. Листовки гласили: „Долой правительство угнетения, бедности и тюрем”. Рабочие говорили о необходимости второй революции. Чувствовалось, что терпение людей лопнуло, что достаточно небольшого толчка, чтобы они пошли на крайние меры, и что в 1940 или 1941 г. советской власти может прийти конец».
«Можно даже сказать так: именно смерть Сталина стала началом социального государства в СССР».
Наталия Солженицына. С-ног-на-голову. Александр Солженицын не призывал к эмиграции. — «Новая газета», 2014, № 40, 14 апреля <http://www.novayagazeta.ru>.
Полемика с Кириллом Мартыновым («Новая газета», 2014, № 37, 7 апреля). «По проблеме отъездов в те годы между Сахаровым и Солженицыным были кардинальные расхождения, Александр Исаевич не принимал веры Андрея Дмитриевича в „предпочтительную важность эмиграции перед всеми видами других прав остающегося населения”. Полемика была публичной. Признавая, что „всякое препятствие эмиграции есть дикость, не достойная цивилизованной страны”, Солженицын, однако, считал, что „эмигрируют, в общем, те, кто бегут, спасают себя от наших ужасных условий. Гораздо более мужественные стойкие люди остаются для того, чтобы исправить положение, чтобы добиться улучшения”. И за эту позицию эмигранты 70-х годов упрекали Солженицына многократно, он же отвечал: „Эмиграция — всегда и везде слабость, отдача родной земли насильникам”».
См. также: Кирилл Мартынов. Еще раз о Шаламове. Продолжение разговора с Наталией Солженицыной. — «Новая газета», 2014, № 43, 21 апреля; Наталия Солженицына, «Еще раз о переписке Александра Солженицына и Варлама Шаламова» — «Новая газета», 2014, № 46, 28 апреля.
Мария Степанова. «Мы наблюдаем крушение старого мира». Редакторы «Воздуха» обсудили с Марией Степановой — поэтом и главредом Сolta.ru — ее новую книгу эссе, ужасы Pinterest, новый Серебряный век и беспомощность перед лицом катастрофы. — «Афиша-Воздух», 2014, 19 апреля <http://vozduh.afisha.ru/books>.
«Помните, в „Двух капитанах” советский мальчик Саня попадает в старую московскую квартиру, плотно набитую вещами старой культуры — карты, картины, морские книги… И там был неприятный человек, который произносил какие-то непонятные, ничего не значащие слова — „концессии”, „векселя”, „дивиденды”. Я прекрасно помню, как читала это в свои школьные 12 лет, и для меня это тоже были какие-то невнятные трели из другого мира: слова заведомо устаревшие, в их значения можно не вникать. А сейчас мы на равном расстоянии и от Сани Григорьева с его самолетами, и от капитана Татаринова с его векселями, и от купе, в котором едет Анна Каренина».
«Я тут подсела на Pinterest — естественно, лет на пять позже, чем вся прогрессивная молодежь. И не могла оторваться, просидела там над картинками две недели и, когда закрывала глаза, картинки передо мной продолжали прокручиваться. Завораживающая вещь. Очень страшная. Во-первых, она дает иллюзию обладания — при абсолютной невозможности этими вещами завладеть. Но самое интересное, что это же не мир, а его эпителий. Поверхностный слой. Pin — это ведь даже не ссылка. Это просто картинка. С нее можно при желании уйти по ссылке туда, откуда изображение берется — туда, где есть контекст, где вещь обрастает историей и становится собой. Но вся структура этого сервиса придумана так, чтобы тебе этого не хотелось».
Васыль Стус. Письма из заключения. Материал переведен с украинского и подготовлен Александром Закуренко. — «Топос», 2014, 16 апреля <http://www.topos.ru>.
«На Великдень сидел дома и читал „Живи и помни” Валентина Распутина. Это — прекрасный роман. Это — отрада моему угнетенному сердцу».
От 24.10.1977. Жене и сыну. С 5.03.1977 — в ссылке в селе им. Матросова (Магаданская область), жил в рабочем общежитии.
Тактика ускользания: Кирилл Корчагин о том, как понять современную поэзию. Беседу вел Даниил Бурыгин. — «Теории и практики», 2014, 4 апреля <http://theoryandpractice.ru/posts>.
Говорит поэт, критик, соучредитель премии «Различие», лауреат премии Андрея Белого Кирилл Корчагин: «Например, в английской традиции современность (modernity) — это то, что начинается с XVIII века и длится до настоящего времени. При этом, когда говорят о поэзии последних десятилетий, используют слово contemporary. И когда мы говорим о современной русской поэзии, то есть о поэзии последних двадцати-тридцати лет, мы как раз имеем в виду contemporary poetry — „новейшую” поэзию. Эта поэзия очень разнообразна: она прочно врастает в неофициальную советскую поэзию, а через нее соприкасается с Серебряным веком. Но те поэты, которые вступили в литературу в девяностые годы, уже довольно далеки от неофициальной советской поэзии: они существовали в совершенно ином историческом контексте».
«Мы знаем, что русская поэзия всегда любила импортировать что-то из-за рубежа. Русское стихосложение XVII века было польским изобретением, а силлаботоника была заимствована из немецкой поэзии. Конечно, для поэзии девяностых и нынешней поэзии важнее всего англоязычный или даже определеннее — американский контекст. Но Россия в этом смысле не исключение: американская поэзия сейчас влияет на все другие национальные традиции — даже на французскую, для которой еще сто лет назад любое внешнее влияние было немыслимо».
Иван Толстой. «Доктор Живаго» как спецоперация: все больше точек над i. Версия о том, что к первому изданию романа были причастны спецслужбы, нашла новое подтверждение. — «Радио Свобода», 2014, 9 апреля <http://www.svoboda.org>.
«Самым решительным образом хочу подчеркнуть: не ЦРУ присудило Пастернаку премию, а сам Нобелевский комитет. Но ЦРУ помогло стокгольмским академикам избавиться от последних юридических сомнений».
«Тезис профессора Лазаря Флейшмана о решающей роли русской эмиграции в издании романа по-русски и о пассивном участии ЦРУ ныне опровергается 130 рассекреченными документами. Эти документы, сообщает „Вашингтон пост”, „показывают, что операция по выпуску книги проводилась Отделом Советской России ЦРУ, контролировалась директором ЦРУ Алленом Даллесом и получала санкции от состоявшего при президенте Дуайте Эйзенхауэре Координационного совета по операциям (КСО), подотчетного Национальному Совету по Безопасности в Белом доме. КСО, наблюдавший за секретной деятельностью, предоставил ЦРУ исключительный контроль за ‘использованием‘ романа”».
Хвала и хула Марины Цветаевой. В прокат вышел фильм о поэтессе. Беседу вел Никита Карцев. — «Московский комсомолец», 2014, 26 апреля; на сайте газеты — 25 апреля <http://www.mk.ru>.
Говорит Юрий Арабов: «Она [Цветаева] уникальна абсолютно. И мне все равно, сколько у нее было романов или какой она придерживалась сексуальной ориентации. Представляя ее страстный характер, я могу допустить, что она пробовала все искусы ада. И погибла на этом. Эта напряженная, чувственная жизнь для поэта многое значит. Скажем, в поэзии Бродского этого почти не видно и не слышно, но у него другая маска».
«Человечество не имеет права на существование в нынешнем виде». Неполиткорректное интервью Владимира Мартынова. Текст: Евгений Козаченко. — «Colta.ru», 2014, 9 апреля <http://www.colta.ru>.
Говорит Владимир Мартынов: «Я с большой нежностью отношусь к тому же Триеру, к текстам Пригова и Сорокина, считаю выдающимися композиторами Пярта и Сильвестрова, но называть их гениями неверно — потому что этот термин привязан к эпохе и историческому контексту, он стал применяться в XV веке к таким людям, как Леонардо и Микеланджело, и сегодня время его прошло».
Татьяна Шабаева. Всполохи русского мира. — «Литературная газета», 2014, № 16, 23 апреля.
«Приятно видеть в „Новом мире” публикацию, которая соответствует тем новомирским традициям, за которые журнал когда-то любила (т. е. читала) огромная страна. Роман Виктора Ремизова [„Воля вольная”] хорош многим — он, что обидно до слез, многим уже и удивителен. Когда успели отвыкнуть?»
«В русской литературе последних десятилетий уменьшилось — далеко не пропорционально гендерному соотношению — количество мужской прозы. Увы, слишком часто авторы пишут нечто благообразное, бесполое и расплывчатое, словно бы специально созданное для того, чтобы не потерять часть потенциальной аудитории (а женщины читают больше мужчин, да). И вот на этом преимущественно благообразном (если глянуть чуть глубже — инфантильном) фоне роман Виктора Ремизова кажется волком, попавшим в городскую среду, — непривычным, опасным и красивым».
Михаил Эпштейн. Бог любит «вздрагивающих». Когда человек видит ребенка и узнает в нем свои черты, он начинает как-то примиряться с собой. Беседовала Марина Нефедова. — «Православие и мир», 2014, 22 апреля <http://www.pravmir.ru>.
«Но ведь и тема влюбленности, как индивидуального чувства, возникла в литературе сравнительно недавно — у Данте, у Петрарки. А до этого — хотя люди, естественно, влюблялись, — любовь не выделялась в качестве литературной темы. До Ренессанса влюбленность еще не вошла в сферу самосознания личности. Да, были повести о любви — „Дафнис и Хлоя”, „Тристан и Изольда”, но это была безличная половая стихия или магия, ворожба. А посвящать свою внутреннюю жизнь любимому существу — до Данте в литературе этого не было. Кстати, и природа как тема в литературе возникла только в 18 веке, с началом активной урбанизации, когда природа уже перестала быть всеобъемлющей средой и стала восприниматься как нечто отдельное, особое, к чему стремится человеческая душа. То же самое, возможно, ждет родительские чувства».
«Да, я хорошо отношусь к цивилизации. Цивилизация — как материнство, она создает покровы, без которых мы чувствовали бы себя голыми, слабыми, беззащитными в своем одиночестве перед огромным равнодушным космосом. В этом, грубо говоря, и состоит прогресс человечества — создать искусственное „чрево”, добавить новые защитные слои».
Галина Юзефович. Настала лучшая пора. — «ART1», 2014, 15 апреля <http://art1.ru>.
«Этим романом Прилепин выписывает себе своеобразную вольную — после „Обители” ему, пожалуй, можно и дальше делать то, что он делает, и говорить то, что говорит. Нравится нам это или нет — уже неважно. По-настоящему большой писатель имеет право быть таким, каким хочет».
Олег Юрьев. «Валерия Харламова я полагаю равновеликим Моцарту или Пушкину». Жюри премии «Различие» беседует с новым лауреатом. — «Colta.ru», 2014, 9 апреля <http://www.colta.ru>.
«Синхроническое „общее поле русской поэзии” для меня вполне существует, но входит в него только то, что лично я считаю русской поэзией. А что считаю ерундой — то не входит. У некоторых коллег это исключение доходит до поголовного исключения всего, что не ты сам. Внешне это часто проявляется в равнодушном приятии всего. Иногда я таким коллегам (обычно это люди 60-х годов) завидую, мне кажется, что такой подход очень бережет нервы, но мне он несвойствен».
«Безоговорочное превознесение неофициальной литературы — довольно нелепая вещь, если оно действительно существует. Неофициальная литература — по крайней мере, „ленинградская неофициальная литература 70 — 80-х гг. прошлого века”, о которой я могу говорить как близкий наблюдатель и участник, — не соединяла входивших в нее авторов ни по какому другому признаку, кроме сходного социального положения по отношению к официальной советской литературе. Они (мы) были вне. Но само по себе это „вне” еще никак не гарантирует ни таланта, ни значительности результатов, мало ли кто и по каким причинам отказывался от попыток публиковаться и выбывал из очереди в Союз советских писателей».
«Я с детства терпеть не мог волшебство!» Беседу вела Алена Васнецова. — «Папмамбук», 2014, 11 апреля <http://www.papmambook.ru>.
Говорит Михаил Есеновский: «У моего детского чтения была особенность: мне читала книжки бабушка. А бабушка очень любила Гоголя. Так вот она мне читала совсем не детские книжки, а Гоголя. В пять лет бабушка читала мне „Вия” и „Ревизора”. Хотя в этом возрасте надо было, наверное, читать „Вечера на хуторе близ Диканьки”. „Вия” я боялся, это страшная вещь, но иногда просил. Но чаще всего бабушка мне читала „Ревизора”. „Ревизор” — это жутко смешная книга, и я очень часто просил ее почитать. Лет в пять-шесть уже знал „Ревизора” наизусть».
«Еще одна моя любимая книга — правда, не в детстве ее читал, потому что она издана в 1991 году, — это книга одного из моих любимых писателей Хилэра Беллока в переводе Кружкова и Бородицкой. Великолепные совершенно стихи».
«С детства я терпеть не мог волшебство. <...> Мне вообще ужасно не нравится сам посыл волшебства, когда тебе ни за что дается все. В этом какое-то нарушение закона сохранения энергии. Так не должно быть».
Михаил Есеновский, поэт и писатель, ученый и преподаватель, в 2013 году стал обладателем литературной премии имени Корнея Чуковского.
Составитель Андрей Василевский
Опубликовано в Журнале №7