Звягинцев Николай Николаевич родился в 1967 году в Московской области. Окончил Московский архитектурный институт. В начале 1990-х вместе с Андреем Поляковым, Игорем Сидом, Марией Максимовой и Михаилом Лаптевым был участником поэтической группы «Полуостров». Автор нескольких поэтических книг. Стипендиат фонда Памяти Иосифа Бродского (2009), лауреат премии «Московский счёт» (2013). Занимается графическим дизайном в сфере рекламы. Живет в Москве. В «Новом мире» публикуется впервые.
Николай Звягинцев
*
ПАДДИНГТОН
* *
*
Где твой голос, расскажи мне,
Весь такой прохладный, жирный,
Осторожный, как лиса.
В мире сонных полукружий
Я его не обнаружил,
Всё чужие голоса.
Кожа пробковых панелей,
Жёлтый запах карамели,
Где ты сделалась лисой,
Что всегда хотела много
Слишком быстрых остановок,
Слишком разных голосов.
А теперь в любом кармане
Столько скомканной бумаги,
В каждом ухе рыжий звук,
Словно такса или лайка,
Как английская булавка,
Ловит сердце на испуг.
* *
*
Вот он, любимый до привыканья,
Первый снег на твоих плечах.
Так помогают себе руками,
Когда надеются закричать
Про безумие льда и пара,
Зимний праздник горячего лба,
Пока смотрю, как она наступает,
Проводит пальцами по губам.
* *
*
Время года, хозяйка неба,
Та, кому никогда на милость,
Ты увидишь, когда стемнеет —
Мы придвинулись, удлинились.
Что от лавочки до мишени,
Даже если погоды мало,
Есть обёрточная отношений,
Парафинированная бумага.
* *
*
Знает ли кошка, что будет зима
С точкой на середине круга,
Про фиолетовые закрома,
Про её чёрно-белые руки.
Что мышиная наша возня,
Шар, живущий в оконной раме,
Через неё и через меня
С подмосковными номерами,
Что, забыв посчитать до ста,
Стоит весёлая, штыковая
Венецианская пустота
Или как её называют.
Паддингтон
Устрица, скоро спины,
Над ними лёгкий плавник.
Ты легко и бесстыдно
Раскроешься с каждой из них,
Почувствуешь себя ловчим,
Выберешь одного.
Это увидит лётчик,
Порадуется за него.
Утренний серебристый,
А вечером золотой
Подпустит его на выстрел,
Позавтракает с пустотой,
Скажет: «Один влюблённый,
Которого я везу,
Сейчас провалится в Лондон,
Ловите его внизу».
* *
*
Фотография — сладкий лук.
Человек поднимает руки.
Перелистывая друг друга,
Поднимаясь наверх по трубам,
Видишь тень его на полу,
На листве, на верхушке ветра,
На обочине и вообще,
Среди красно-желтых вещей,
Словно облако над конвертом,
Словно курточка DHL.
* *
*
Вот что, мой плюшевый, ты же знаешь:
Если кому-нибудь доверяешь,
Пока причина не потерялась,
Просто скажи ему: «Я растворяюсь
На этой проволоке магнитной,
С глазами в гору, душой на нитке»,
Чтобы он встал у тебя за плечами
И потащил, как пакетик чая.
* *
*
Мы здороваемся, люцерна,
Смотри скорее, что я принёс им,
Как это весело и бесценно —
Кто-то тычется мокрым носом.
В море тающих, некрасивых,
Смешных, с перчатками по карманам,
Все хотят билетных кассиров,
Акцизных марок,
Запах мартовский, оружейный,
Окно, которое он откроет,
Когда появится отраженье
И можно будет его потрогать.
* *
*
Когда стрекозка в житейском гаме
Чиркнет фотографа по усам,
Он со своими пятью ногами
Всё за нее придумает сам,
Почувствует книгу чужой охоты
И наши запахи на посошок.
Но почерк, который ему подходит,
Ко мне ни разу не подошёл.
Ведь так умеет одна стрекозка
На моментальной своей одной —
Спокойным шагом, пустым и скользким,
В любое распахнутое окно.
* *
*
У прошлого в пальцах бывает сыро
На все четыре стороны сыра.
Просто Рима ещё не случилось.
Та, что будет потом над ним,
Она пока что северный кнедлик,
Который плавает в сторону неба,
В чей-то поднятый воротник.
А кто-то любит её, листает,
Глупый, думает, что растает,
Ему даже хочется с ней местами,
Уже придуманной пустотой,
Когда их четверо или трое
На самодвижущейся дороге,
Где будет Аппиева потом.