«Вертикаль. XXI век», «Вестник аналитики», «Дилетант»,
«Дружба народов», «Знамя», «История», «Наше наследие», «Фома»
Дмитрий Быков. Редьярд Киплинг. — «Дилетант», 2013, № 12 (24) <http://www.diletant.ru>.
В рубрике «Портретная галерея Дмитрия Быкова». Грандиозный, захватывающий текст, с неожиданными мемуарными отступлениями. Есть «опорные рубежи» (Лермонтов, например). Есть и «фирменные» пары (тут Мцыри и Маугли, само собой).
В следующем номере «Дилетанта» — Евгений Замятин (пара к Булгакову), но там уже не так все страстно, хотя и стало поводом к теме «валить» или «не валить».
Там Быков в печали, тут — в полете.
Надежда Венедиктова. Маргинал. Культурологические раскопки. — «Знамя», 2014, № 1 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
«Стив Джобс, основатель компании „Apple”, славился своей способностью добиваться невозможного, или, как выражались его близкие, „способностью менять реальность”. Видимо, поэтому он не осознавал универсальный принцип „Выигрывая в одном, проигрываешь в другом” — уверенность в собственной правоте (наверное, очень сладостное чувство, несущее над землей, как подушка безопасности) помешала ему согласиться на традиционное лечение, когда рак только-только начал жрать его поджелудочную железу. Отказавшись от операции, он обрек себя. Перед смертью он признался в своей ошибке — возможно, впервые в жизни реальность оказалась ему не по зубам».
В Нижегородской организации Союза писателей России. — «Вертикаль. XXI век», Нижний Новгород, 2013, вып. 40.
В сем патриотическом издании, где публикуются русския прозы и пламенные поэзии («Наш Пушкин — это наша речь, / Что служит всей России! / Да будем речь свою беречь / В ее державной силе»), где по окончании публикации большого романа сразу идет беседа с автором (кстати, хороший ход), рассказывающим о своей творческой судьбе и как пришло к нему его творение, — публикуются и документы, с входящими-исходящими. …Вот начальство «Вертикали» (оно же возглавляет и местную писательскую организацию) отвечает своему департаменту культуры, почему предложенная подборка нижегородских пиитов не годится для публикации («…в столичном альманахе за бюджетные деньги»). А вот самому Захару Прилепину отказывают в поддержке идеи установления памятника Анатолию Мариенгофу (аргументы вполне внятные).
Литжизнь кипит не по-детски.
Насчет бесед с авторами. Беседует, значит, В. Чугунов (автор напечатанного тут драматично-благочестивого романа «Причастие») с В. Сдобняковым («Вертикаль»). Курсивы наши.
«В. С. Целое десятилетие прошло, прежде чем вы приступили к работе над книгой „Русские мальчики”, ставшей этапной в вашем творчестве. Чем было наполнено это десятилетие?
В. Ч. Я еще на подступах к осмыслению того сложного времени не только в моей жизни, но и в жизни России. Речь идет о девяностых годах минувшего столетия. О том, что творилось „на поверхности” в те лихие годы, известно всем. И только я один в книге „Матушки”…»
И пошла писать губерния: о миссионерстве, подобном первохристианским временам, когда над подвижниками «не стояло ни одного ученого попугая в рясе». И только он один. Я не осуждаю, Боже упаси. Я просто грущу, как говорила одна уборщица.
Александр Гладков. «Всего я и теперь не понимаю». Из дневников 1937 года. — «Наше наследие», 2013, № 108 <http://www.nasledie-rus.ru>.
«27 декабря. Кончается страшный, нелепый, таинственный, трагичный и бессмысленный 1937-й год. Когда-нибудь о нем будут писать романы и исследования, поэмы и драмы. Историки разберут страшные архивы (если они сохранятся) и ничего не поймут: почему вдруг в такой талантливой, здоровой, молодой и сильной стране оказалось так много преступников и притворявшихся друзьями и патриотами врагов. Почему самые умные и смелые были побеждены самыми тупыми и трусливыми. Много тайн и загадок принес этот год, и все ли их разгадает будущее? Не знаю, в чем виноваты Бухарин и Тухачевский, но я знаю, что брат Лева ни в чем не виноват, и знаю, что мой великий учитель Всеволод Эмильевич Мейерхольд, имя которого запятнано и унижено, неизмеримо выше, глубже, благороднее тех, кто сейчас его поносит. Может, близкие Бухарина и Тухачевского думают так же.
Советские люди дрейфуют на льдине у Северного полюса, огибают на крылатых кораблях без посадки половину земного шара, советские люди в зашторенных кабинетах на Лубянке избивают и мучают, добиваясь чудовищных показаний, таких же советских людей, тянутся на восток и север бесконечные составы теплушек, набитых советскими людьми, и их с пулеметами на крышах охраняют другие советские люди. А в городах в ресторанах гремят джазы, на сценах театров страдает Анна Каренина, типографии печатают в миллионах экземпляров стихи Пушкина и Маяковского, и десятки миллионов людей голосуют за невысокого коренастого человека с лицом, тронутым оспинками, и желтоватыми глазами, человека с солдатскими усами и рыбацкой трубкой, именем которого совершались все подвиги и подлости в этом году».
См. также дневник Александра Гладкова 1964 — 1965 гг.: «Новый мир», 2014, № 1, 2, 3.
Наталья Горбаневская. Пощады не прошу. Из стихов 2013 года. — «Дружба народов», 2013, № 12.
«<…> Клевера запах сухой в уголку сеновала, // шепот, и трепет, и опыта ранние строки, / воспоминанье о том, как строги уроки // лесенки приставной и как пылью сухою / дышишь, пока сама не станешь трухою».
Неловко писать, но, судя по данным почтовой программы, отдел поэзии «НМ» оказался одним из последних адресов, куда Наталья Евгеньевна отправила перед кончиной дружески-деловой имэйл. Она обнаружила среди своих переводов из Чеслава Милоша («НМ», 2013, № 12) стихотворение, за перевод которого уже когда-то бралась, да позабыла об этом. В теме письма стояло слово «ужас». Как-то очень по-детски стояло.
Павел Гуревич. «Бывали хуже времена…» — «Вестник аналитики (Институт стратегических оценок и анализа / Бюро социально-экономической информации)», 2013, № 4 (54) <http://www.isoa.ru>.
«Оппозиция даже не пытается „озвучить” болезненные социальные проблемы, взять под свои знамена бедствующие слои общества. Она занята подсчетом голосов, ввязывается в судебные разборки, даже не осознавая, насколько эфемерно горячее одобрение избирателей. Политика приобретает сугубо конъюнктурный смысл, устраняется от осмысления глубинных процессов общественной динамики. <…> Будущее скрылось, растворилось в настоящем. Более того, легко возрождается давнее убеждение, что принятое решение и реальность можно считать синонимами».
«Эксперты утверждают, что мир сталкивается с третьим тоталитаризмом, о котором не писали ни К. Ясперс, ни К. Поппер, ни X. Арендт. Отмечают, что либеральная система минувшего столетия с самого начала была тоталитарной. Настаивают на том, что сегодня либерализм, потеряв опору, проваливается в собственное прошлое. Вместо общества равных возможностей проступают контуры сословного общества. Но ведь либеральная идеология формировалась под лозунгом окончательного уничтожения сословных перегородок. Принцип продуктивной состязательности замещен практикой жесточайшей конкуренции, направленной на уничтожение слабых соперников. Моральный пафос уступил место наглому прагматизму. Кантовский идеал всеобщего мира сменился образом расколотого человечества».
Владимир Енишерлов. Рыцарь серебряного века. Памяти Станислава Лесневского. — «Наше наследие», 2013, № 108.
«<…> Достоверно, что С. С. Лесневский не издал в „Прогресс-Плеяде” ни одной конъюнктурной, проходной, „непитательной” (по выражению А. Блока) книги. И это издательское чудо жило в наш дикий, „рыночный”, насквозь политизированный век-перевертыш! И еще одно достоинство книг, изданных Лесневским в „Прогресс-Плеяде”, — они напечатаны с большим вкусом, скромно, достойно, без так любимой нашими „королями экономики” и авторитетными политиками всех лагерей мещанской роскоши, золотых обрезов, помпезных инкрустаций, телячьих кож и т. п. Руководимое Лесневским издательство, мне кажется, единственное, которое достойно и постоянно поддерживало „искусство книги”, неумолимо уходящее в небытие. В политике издательства на самом высоком уровне слились содержание и форма. <…> Постепенно уходят последние энтузиасты-просветители, и остается интеллектуальная и духовная пустыня. В пучину времени погружается Атлантида русской культуры. Будем надеяться, что о наших несчастных временах когда-нибудь будут судить все же не по оголтелой политиканской журналистике, дурным фальшивым кинофильмам, телепрограммам и так называемому „актуальному” изобразительному искусству, а по таким делам, которые вершил С. С. Лесневский, восстанавливая Шахматово, издавая настоящие книги, публикуя собственные работы о русской литературе XIX — XX веков. Мы потеряли истинного рыцаря Серебряного века, Бертрана русской культуры».
Наталия Зозулина. Поражения, ставшие победами. — «Дилетант», 2013, № 12 (24).
Просветительская статья о том, почему на одиннадцатом году царствования Николая I, в 25-ю годовщину вторжения Наполеона в Россию, война 1812 года получила приставку — Отечественная. Крупные редакционные «выносы» — «За всю войну с Наполеоном русская армия не освободила ни одного своего города». Внизу — фирменные «клапаны» с подписью «Дилетант», послания такие специальные.
Вот такие, например: «Во французской историографии Бородинское сражение именуется битвой при Москве-реке, в которой армия Наполеона одержала тактическую победу, сумев овладеть главными укреплениями неприятеля и войти в Москву. Согласно французской статистике, потери наполеоновских войск были в полтора раза меньше, чем в российской армии. Поражение же в войне французские историки объясняют нерешительностью и излишней самоуверенностью Наполеона. Дилетант».
А в другой историографии последнюю по времени мировую войну выиграли США.
Истории. — «Фома», 2014, № 1 <http://www.foma.ru>.
«Самая жестокая и далекая ссылка епископа Луки (Войно-Ясенецкого) — „На Ледовитый океан!”, как выразился в приступе гнева местный начальник. Владыку конвоировал молодой милиционер, который признался ему, что чувствует себя Малютой Скуратовым, везущим митрополита Филиппа в Отроч монастырь. Милиционер не повез ссыльного на самый океан, а доставил в местечко Плахино, за 200 километров от Полярного круга. В глухом поселке стояло три избы, в одной из них и поселили владыку. Он вспоминал: „Вместо вторых рам были снаружи приморожены плоские льдины. Щели в окнах не были ничем заклеены, а в наружном углу местами виден сквозь большую щель дневной свет. На полу в углу лежала куча снега. Вторая такая же куча, никогда не таявшая, лежала внутри избы у порога входной двери. <…>. Весь день и ночь я топил железную печку. Когда сидел тепло одетым за столом, то выше пояса было тепло, а ниже — холодно”…
Однажды в этом гиблом месте епископу Луке пришлось крестить двух детей совершенно необычным образом: „В станке кроме трех изб, было два человеческих жилья, одно из которых я принял за стог сена, а другое — за кучу навоза. Вот в этом последнем мне и пришлось крестить. У меня не было ничего: ни облачения, ни требника, и за неимением последнего я сам сочинил молитвы, а из полотенца сделал подобие епитрахили. Убогое человеческое жилье было так низко, что я мог стоять только согнувшись. Купелью служила деревянная кадка, а все время совершения Таинства мне мешал теленок, вертевшийся возле купели”…».
Борис Ковалев. «Деловой климат» оккупации. — «Дилетант», 2013, № 12 (24).
Внутри дельной статьи профессора кафедры теории и истории государства и права Новгородского госуниверситета публикуется и это «Письмо остарбайтера», т. е. агитка, размещенная в коллаборционистской прессе:
Родимый брат, всем мой привет,
Я наконец увидел свет.
Германия — прекрасный край,
бросай нужду и приезжай.
Всем русским здесь большой почет,
Вот, брат, страна, вот, брат, народ...
Живу в семье, доволен всем,
Тружусь, как все, и сытно ем.
В досуг хожу в театр, в кино,
И пиво пью, порой вино.
Проходит жизнь как дивный сон.
Мать не забудь, ей мой поклон
Ты передай, любезный брат.
В хозяйстве вам помочь я рад.
Деньжонки есть… Прощай пока,
Я жду тебя. Твой брат Лука.
Рядом — фотография: советские рабочие на принудительных работах на горном предприятии в Силезии во время обеденного перерыва. Повалились на каменный пол, конечно, лишь бы не стоять, не двигаться хоть какое-то время.
Павел Муратов — колумнист газеты «Возрождение». Публикация и комментарии К. М. Муратовой. — «Наше наследие», 2013, № 108.
Эмигрантская публицистика великого искусствоведа и историка. Здесь: «Сербские фрески», «Анна Бориса Зайцева», «Россия и Англия», «Петербург в Европе», «Мане и Пикассо» и другое, включая разбор книги Ходасевича о Державине. Вот — из статьи «Россия и Америка». Просто сон какой-то:
«Большевики могут спросить нас: желая нашего уничтожения и предвидя вслед за этим впадение России в некоторую, может быть даже первоначально очень грубую форму американизма, мы, следовательно, приветствуем Америку? На это мы могли бы ответить, и без всяких колебаний. Да, мы страстно желаем вашего уничтожения, хотя бы при этом и было суждено России пройти через грубую полосу „русской Америки”. Мы, во-первых, верим, что полоса эта будет временной, мы знаем, во-вторых, что полоса эта будет созидательной. Разрушенное большевиками до самого основания своего материальное благосостояние Россия может воссоздать лишь всеобщим порывом к материальному благосостоянию, лишь волей, энергией бесчисленных инициатив, преследующих элементарно и узко поставленные цели. Русская идея может воскреснуть в России, но для этого прежде всего надо ведь, чтобы существовала Россия! Для того чтобы создалось обиталище русского духа, надо, чтобы построился русский дом. Не станем же заранее укорять те поколения, которые будут заняты исключительно работой по сооружению этого дома, в их увлечении материальной стороной жизни. Пусть они будут казаться нам „американцами”, пусть даже в значительной степени они и будут таковыми. Есть своеобразное величие в этом создании грандиозного могущества... бессчетными усилиями частных интересов, отдельных починов. „Неведомый солдат” хозяйственной жизни ведет подчас героическую борьбу за личное свое благополучие. Бывают, однако, эпохи, когда история венчает эти его усилия. Это его упорство — именем национального дела».
Ирина Роднянская. Трудно не быть собой. — «Дружба народов», 2013, № 12.
О поэтической книге Андрея Василевского «Трофейное оружие» (2013).
«Есть ли в этом мире для автора „Трофейного оружия” хоть что-то неподдельное, кроме той правды физиологического и социального угасания, переварить которую ему помогает стихотворство в его кратчайших импровизационных формах?
Попытаюсь, вслед за Марией Галиной, еще раз обдумать черты „депрессивного реализма”. Лишиться иллюзий — значит душевно заболеть. Так действительно полагал Фрейд, который, если я не запамятовала, утверждал, что шекспировский Гамлет и вправду безумен, так как знает и говорит о жизни то, что нормальный человек вытесняет в подсознание, дабы сохранить мотивировку существовать и действовать. <…>
Он (Андрей Василевский. — П. К.) наш рядовой современник, житель страшновато-обыденной Москвы, репрезентирующей для него темную и недостоверную материю Вселенной: „майская ночь на кухне звериный суп <…> если верить ученым вокруг инвертированная пустота / суетится цветет и пахнет весной”. Но, по моему, далеко не всеми разделяемому убеждению та „болезнь”, то состояние души, то чувствование жизни и смерти, которыми человек Василевского имел бесстрашие (или бестактность) откровенно поделиться, ставят его перед истинно духовной перспективой. Откроется она или нет — вопрос, но стоящий перед этой дверью уже не сделает шага назад, в мире здравых сновидцев искать нечего».
…Читая последние годы те или иные статьи И. Р., спровоцированные теми или иными темами/книгами, ловлю себя на мысли: как же много в них (не прямо, конечно, совсем не прямо) (до)сообщено ею и о себе.
Алексей Савельев. История с литературой. — Научно-методический журнал для учителей истории и обществознания «История» (Издательский дом «Первое сентября»), 2013, № 12 <http://his.1september.ru>.
«Когда я открывал (школьником. — П. К.) „Двадцать лет спустя” Дюма, „Отверженных” Гюго, „Шуанов”, „Полковника Шабера” или „Банкирский дом Нусингена” Бальзака, „Современную идиллию” Анатоля Франса, то в моем сознании события и персонажи европейской истории XVII — XIX вв. оживали, становились объемными, красочными, индивидуализированными. И нужды не было, что большая часть этих персонажей и значительная часть событий вымышленные, являются плодом изощренной фантазии великих писателей. Но в их книгах присутствовала атмосфера эпохи, наряду с вымышленными действовали герои, реально существовавшие когда-то.
И поэтому запомнить последовательность событий, понять, „кто есть кто”, уже не составляло труда. Так я научился на всю жизнь отличать Людовика XIV от Людовика XVI, Наполеона I от Наполеона III, а Карла I Английского от Карла X Французского.
Я знаю, что многие учителя истории сталкиваются с похожими проблемами, бьются с „избыточными” фактами в курсе Всеобщей истории, изобретают разные методики и сочиняют дидактические материалы, и все это с одной целью — сделать курс истории понятным в своей логике и доступным для учеников. Похвальные усилия, тем более что они часто приводят к неплохим педагогическим результатам. Но таких проблем стало бы гораздо меньше, если бы уроки истории были лучше соотнесены с занятиями по литературе.
Тема номера: «Франция: республика реванша».
Убийство, которого не было. — «Дилетант», 2013, № 12 (24).
«В результате экспертизы останков чилийского поэта Пабло Неруды эксперты пришли к выводу, что нет никаких оснований полагать, что он умер насильственной смертью. Соответствующие выводы опубликовала 8 ноября комиссия, состоящая из 15 чилийских и зарубежных экспертов.
Останки Неруды исследовались на протяжении последних шести месяцев. Как заявили в чилийском Минюсте, курировавшем исследования, эксперты сделали все возможное для поиска следов отравляющих веществ, однако не нашли их. Нобелевский лауреат Пабло Неруда скончался в сентябре 1973 года, спустя две недели после военного переворота, в результате которого к власти пришел диктатор Аугусто Пиночет. По официальной версии, причиной смерти 69-летнего Неруды стал рак, однако на протяжении многих лет в Чили ходили слухи, что поэт был отравлен».
Составитель Павел Крючков