ПОГРАНИЧНЫЕ СОСТОЯНИЯ

*

ПОГРАНИЧНЫЕ СОСТОЯНИЯ

Иван Наумов. Мальчик с саблей. М., «Астрель», 2012, 383 стр. («Амальгама»).

Иван Наумов — один из представителей нового поколения авторов фантастики, так называемой «цветной волны». Объединяет их, впрочем, не столько возраст, сколько обстоятельства первых публикаций и стремление расширить палитру эмоций, которая в произведениях конца девяностых — начала нулевых изрядно оскудела, стушевалась перед легкой бодростью сюжета и хитросплетениями фантастических идей.

Любопытно, что зарождение «цветной волны» происходило сообразно духу времени. Если «четвертая волна» отечественной фантастики состояла в первую очередь из участников семинара под руководством Бориса Стругацкого, то их молодые коллеги дебютировали и заявляли о себе в интернет-конкурсах: иерархию сменили сетевые структуры. Отсюда и открытость к соавторству, и склонность к малым формам, и готовность участвовать в «проектных текстах» по заранее установленным вводным.

Вершиной совместного творчества «цветной волны» стал стимпанковский роман-мозаика «Кетополис», авторство которого было приписано некоему исландцу Грэю Ф. Грину. Под звучным и опять-таки разноцветным псевдонимом укрылись шестнадцать авторов. (Правда, не выдержав испытания безвестностью, создатели Грэя Грина поспешили раскрыть тайну псевдонима.) Ивану Наумову здесь принадлежит новелла «Прощание с Баклавским», она — на мой взгляд, лучшая в книге — продемонстрировала, что среди соавторов он если и не самый талантливый, то самый зрелый и сильный прозаик.

По словам Александра Гарроса, «Наумов один из очень немногих <...> в отечественной фантастике молодых авторов, которые имеют шанс вырасти в настоящих мастеров. Он знает, что и как хочет сказать, у него щедрая фантазия и внятная, равно далекая и от псевдонабоковского захлеба, и от угрюмого косноязычия, манера речи, он умеет работать с жанрами и добиваться эмоционального эффекта»^[1].

Это неудивительно: Наумов старше своих коллег, и в авторах «цветной волны» он оказался лишь в силу позднего по сегодняшним скороспелым меркам литературного дебюта. Да и сейчас на фоне более расторопных коллег он может показаться не особенно плодовитым. В его багаже — книга стихов «Музыка — это сны» далекого 1995 года, два авторских сборника рассказов и «проектный» роман «Бестиарий» межавторского цикла «Этногенез».

«Мальчик с саблей» тоже сборник (мало кто из «нетоповых» авторов удостаивается сборника рассказов). Тринадцать рассказов и повестей разных лет аккуратно поделены автором на три раздела с двумя короткими зарисовками-«интермеццо», кстати, совершенно реалистическими.

Остальные тексты расположились в диапазоне от детской сказки до военной прозы. Последняя как раз и представлена повестью «Мальчик с саблей»^[2], давшей название сборнику. Фантастический элемент здесь сводится к переносу места действия в вымышленную страну Тополину, в которой легко угадывается бывшая Югославия.

Выдуманная топография позволяет не слишком придерживаться реального хода событий. Ретуширует автор и религиозную составляющую конфликта, сводя его к межнациональному — между выдуманными тополинцами и не менее выдуманными алтинцами. Возможно, потому, что (помимо желания автора обойти острую тему) религиозные противоречия, выражайся они в теологических диспутах или вооруженных столкновениях, предполагают существование двух точек зрения, за каждой из которых равно может скрываться своя часть истины.

Между тем герои Наумова чужды рефлексии. Не потому, что «ленивы и нелюбопытны», а потому что автор как бы предполагает наличие одной, бесспорной, истины, и драматургия текста проявляется не в интеллектуальных поисках и сопутствующих им сомнениях, а в способности персонажей сделать правильный выбор и достаточности их усилий.

Так, солдаты гарнизона миротворческих сил могут соблюсти устав и формальные предписания, а могут нарушить приказ и вооружить тополинцев, гражданских защитников Плешина, чтобы предотвратить захват города алтинцами (прямая аллюзия на «Трудно быть богом» братьев Стругацких, где от земных наблюдателей на отсталой планете инструкция требует невмешательства, а моральный выбор героя приводит к нарушению инструкций).

Аналогичный конфликт разыгрывается уже в чисто фантастических декорациях повести «Созданная для тебя», с той только разницей, что ее герою Хадыру сложнее сделать выбор: планета, на которой он оказался, щедра и заботлива по отношению к своим обитателям. Повсюду, на расстоянии вытянутой руки, растет необыкновенно вкусный фуд, для ночлега служат специальные грибы, а одежду можно сорвать с куста.

Сидельцы, так называют себя сородичи Хадыра, не знают ни забот, ни тревог и проводят всю жизнь в грибных деревнях; лишь самые смелые или беспокойные из них путешествуют в колесницах (для пущего удобства те растут вдоль дороги) по уютному мирку, вмещающему в себя полтора десятка деревень.

А за его пределами, охраняемыми полупсами, отчаянно стараются выжить потомки колонистов, которые не поддались искушению беззаботного и бессмысленного комфорта. Жители «Мертвого пятна» на протяжении десяти поколений сохраняют верность земной цивилизации перед угрозами победно наступающей на них планеты.

Герою, колесачу Хадыру, преодолевшему границы своего крохотного мирка, приходится сделать выбор: то ли вернуться в свой маленький рай, то ли начать процесс сближения двух сообществ. История, однако, не слишком благосклонна к свидетелям столкновения двух миров, а тем более, к «перебежчикам» — вспомним хотя бы Малинче, переводчицу, осведомительницу и наложницу Эрнана Кортеса, сыгравшую важную роль в его завоеваниях. Впрочем, автор предусмотрительно оставляет читателя в неведении касательно принятого Хадыром решения.

Чем дальше, тем явственней проступают силовые линии, выстраивающие книгу. Одна из них — противостояние двух точек зрения, двух систем. И не только в глобальных масштабах. Недаром один из персонажей книги полушутя замечает: «Что такое диалог? Противостояние двух личностей».

Не случайно первый литературный конфликт человечества и инопланетной цивилизации вышел из-под пера именно англичанина (Герберт Уэллс подвергнул Землю марсианскому нашествию в «Войне миров» в 1898 году). Такой текст мог появиться только в империи — опыт соприкосновения с чужими и весьма непохожими культурами привел к созданию не только колониальной прозы, но и «колониальной фантастики», в том числе весьма экзотических ее форм, вроде «Затерянного мира» Артура Конана Дойля (1912). Однако насаждение «духа империи» в отдаленных уголках земного шара, проникновение отважных исследователей туда, где «не ступала нога белого человека», — лишь одна сторона имперского бытования. Другая — это проникновение чужаков в сердце империи, пугающее, но неизбежное. Литературное отражение этих страхов — туземцы в сердце Лондона и связанные с ними кровавые преступления. Как в романе Уилки Коллинза «Лунный камень» (1860), или повести Артура Конана Дойля «Знак четырех» (1890) — впрочем, и там и там первопричиной послужила жадность «цивилизованного» человека, пренебрегшего древними устоями и традициями.

Этот страх перед чужаком легко переместился в область сверхъестественного. Образ опасного незнакомца, мимикрирующего под джентльмена, но на деле являющего собой «подделку», загадочную и неуязвимую, был рожден фантазией Брэма Стокера («Дракула», 1897) и недаром стал важным элементом массовой культуры. Атака марсиан Уэллса продолжает эту линию уже в духе научно-технического прогресса.

Не избежала «колониальной» темы и советская фантастика, впрочем, решала она ее в весьма своеобразном ключе. Если на другие планеты прилетали «наши», они продвигали отсталых аборигенов (термин «прогрессорство» предложили братья Стругацкие, но та же тема обыгрывается, в частности, в «Часе Быка» Ивана Ефремова, 1969), если же инопланетяне прилетали к нам, они несли нам прогресс и весть о победившем всепланетном коммунизме («Каллисто» Георгия Мартынова, 1957)^[3]. С распадом СССР тема не ушла, напротив, обрела более острый и болезненный ракурс (частью — из-за постимперской травмы, частью — из-за снятия цензурных установок на отражение непременной «бенингизации» отсталых окраин).

Иван Наумов среди авторов «новой волны» — один из немногих, последовательно и под разными углами рассматривающих тему столкновения цивилизаций.

В рассказе «Сан Конг» шаман и визионер Саоан покидает родину — крохотный островок во Французской Полинезии и отправляется в Южную Америку, чтобы отомстить за души своих предков и восстановить справедливость. Как выясняется, шокирующие европейцев туземные обычаи, наподобие насаживания на кол голов умерших родичей, имеют свои резоны и объяснения — и рациональные и мистические, и попытка католического миссионера расправиться с «суеверием дикарей» приводит к краху сложной и тонкой цивилизации.

Это ощущение надвигающейся цивилизационной катастрофы, явной или подспудной угрозы, присуще большинству рассказов Наумова. Герои Наумова подчеркнуто мужественны, с хемингуэевскими фатализмом и обреченностью они вступают в последнюю схватку, осознавая, что она неминуемо будет проиграна. И в выборе стороны они руководствуются не соображениями выгоды или принадлежности (по крови или флагу), а представлениями о справедливости и верности, внутренним кодексом.

Объединяются для защиты осаждаемой крепости бывшие рабы и хозяева в квазиантичной истории «Три узелка на память». (Собственно, на пути вечного воителя рано или поздно оказывается осажденная крепость.) А рассказ «Обмен заложниками» описывает вынужденное соседство землян и рептилий-шнехов на далекой планете Суо. Конфликт двух разумных рас удается пусть не разрешить, но приостановить, когда стороны меняются заложниками — детьми. Молодые люди, выросшие в другом, биологически чуждом мире, словно вакцинированы от ксенофобии, но не меньшей проблемой способна стать и ксенофилия, тем более выступающая в самой благородной своей ипостаси — взаимной любви между двумя представителями этих двух рас. Надеждам на будущее без вражды человека и шнехов не суждено сбыться, финал рассказа трагичен.

Будущее для персонажей Наумова вообще труднодостижимо. Оно оказывается зыбким, словно расплывающимся в тумане неопределенности. За границы повествования выносится из рассказа «Кресла Тани Т.» исход схватки Эрика Умберса и Тухлой Тени, вторгающейся в его мир. Лишены собственного, а не навязанного им будущего туземцы «Сан Конга». Двоится будущее в финале рассказа «Фкайф». Не известно, какой мир предпочтет и какой выбор сделает колесач Хадыр из «Созданной для тебя». Герои Наумова — не реформаторы по своей природе: в их воинственности нет агрессии — они охранители, а не завоеватели. Их цель — сохранение status quo, а то и вовсе возвращение к прежнему, утраченному состоянию дел и положению вещей. Так, Селиван из рассказа «Осторожно, волки!», декларируя желание изменить мир, на деле стремится вернуть его в прошлое — до ядерного загрязнения и распада страны на Уфимскую Директорию, Дальневосточную Республику, Костромскую Коммуну и прочие новообразования, воюющие между собой.

Не допустить изменений, угрожающих благополучию планеты, старается Джонатан Фкайф, патриарх поневоле, из упомянутого уже рассказа «Фкайф». Ради этого он изолирует планету и ее обитателей от Земли, погружающейся все глубже в военно-политический хаос, опускает своего рода «информационный занавес» между Фиамом и остальными мирами.

В той области, где сближаются темы взаимодействия миров и архетипа воина-защитника, неминуемо должна возникнуть фигура стража границ. И такая фигура действительно появляется, соответствуя ожиданиям с удивительной точностью. Ежи Баклавский из не вошедшей в этот сборник повести «Прощание с Баклавским» — старший инспектор Досмотровой службы Его Величества Михеля Третьего. Он отвечает за пограничный контроль грузов и судов, прибывающих в гавани Кетополиса или покидающих их. А в это время продолжается война с Великой Бирмой, где-то собирает войска мятежный генерал Остенвольф, продаются из-под полы наркотические синие бобы и собираются вокруг Кето, живущего добычей китов, киты-мстители для последней атаки. И на рубежах этих событий стоит Баклавский, будучи заранее обречен на поражение.

Повесть «Прощание с Баклавским» — самое зрелое на сегодня произведение писателя. Может быть, оттого, что все меты, характерные для произведений Наумова, сложены в этом тексте в единый и яркий узор.

Отметим еще одну любопытную деталь. Название этой книги — и повести — несет аллюзию на название романа Владислава Крапивина, отметившего в этом году свое семидесятипятилетие, чей «Мальчик со шпагой» — еще один хорошо вооруженный подросток — стал собирательным воплощением целой породы так называемых «крапивинских мальчиков» с неизменно поцарапанными коленками — трогательных, храбрых и романтичных, противостоящих жестокости и несправедливости мира взрослых. Можно усмотреть и другие параллели: так, в книгах Крапивина действие происходит на Гранях Великого Кристалла, по которым путешествуют дети-«койво»: мальчишки-Пограничники, пересекающие границы миров.

Однако от соблазна увидеть в героях Наумова повзрослевших мальчиков Крапивина следует воздержаться.

Например, потому, что эти мальчики у Крапивина просто не успевают повзрослеть. Они, словно их литературный прототип — Маленький Принц из сказки Сент-Экзюпери, слишком хороши для этого мира, слишком хрупки, слишком бескомпромиссны и оттого обречены на гибель.

Их следование долгу частенько заканчивается смертью. Да и миры, в которых они живут, пусть и непростые в своем устройстве, все-таки сконструированы по чертежам сказки. Произведения Наумова намного сильнее соотносятся с социальными реалиями и отличаются той сложностью, осознание (или создание) которой требует зрелости — в первую очередь читателя.

Но главное — точек соприкосновения с актуальными проблемами нашей — вот этой, нынешней реальности в текстах Наумова больше, чем у его коллег по «волне». Стоит только сравнить «Мальчика с саблей» с литературоцентричным и нарочито изящным, но демонстративно выключенным из нашей действительности «Временем Бармаглота» Дмитрия Колодана^[4].

Литературные траектории авторов «цветной волны» уже разошлись. Владимир Данихнов пробирается в сторону мейнстрима, постепенно оставляя позади фантастические элементы и идеи. Юлия Зонис, напротив, уходит от постмодернистских игр в чистый жанр: в космическую оперу — хотя и высокой пробы — и постапокалипсис. Шимун Врочек, один из инициаторов создания «Кетополиса», занимается «проектными» текстами. Попробовал себя на этой стезе и Иван Наумов, написав для проекта «Этногенез» роман «Тени. Бестиарий» — первый из предполагаемой трилогии. Можно, конечно, посетовать на то, что писатель растрачивает себя на создание коммерческой продукции, на обложке которой даже не указывается фамилия автора. С другой стороны, нужно отметить и ту легкость, с которой Наумов перешагивает границы между мейнстримом, фантастикой и массовой культурой, и его верность любимому жанру.

И что любопытно, герой этой книги тоже связан с границами. Вот только на сей раз он не охраняет их, а занимается ровно противоположным: перемещает через границы редкости и ценности не самым законным способом.

Сергей ШИКАРЕВ