ПЕРИОДИКА

ПЕРИОДИКА

«Взгляд», «Гефтер», «Город 812», «Завтра», «Известия», «Искусство кино», «Итоги», «Книжное обозрение», «Коммерсантъ Weekend», «Литературная газета», «Московские новости», «Московский книжный журнал/ The Moscow Review of Books», «НГ Ex libris», «Новая газета», «Огонек», «Перемены», «ПОЛИТ.РУ», «Православие и мир», «Радио Свобода», «Российская газета», «Русский Журнал», «Теории и практики», «Урал», «Эксперт», «Эхо Москвы», «Colta.ru», «DARKER», «Homo Legens», «Thankyou.ru», «The Prime Russian Magazine»

Юрий Архипов. Предварение и напутствие. — «Литературная газета», 2013, № 29, 17 июля <http://www.lgz.ru>.

В серии «ЖЗЛ» готовится к выходу биография Ницше, написанная Юрием Архиповым. Из введения: «И еще: будем в дальнейшем на пространстве всей книги называть его N. Не одной экономии знаков ради. А подчеркивая эту самую загадочность, нераскрываемость облика до конца. Называл же Кафка в своих вещах себя К. Вроде бы и он, и не он. А символ приближения, незаконченности портрета».

«Что же делает его и через сто с лишним лет после смерти таким живчиком?»

Дмитрий Быков. Не касается. Дмитрий Быков ставит диагноз современной русской литературе. И не только ей. — «Colta.ru», 2013, 9 июля <http://www.colta.ru>.

«Современная русская литература чудовищно непрофессиональна, и это единственное, что можно о ней сказать. Она пребывает в такой же глубокой духовной провинции, что и российское образование, кинематограф, фундаментальная наука и все прочие сферы духовной деятельности, и говорить об этом очень скучно. <…> В российском книжном магазине, как правило, нечего купить. Из зарубежной литературы в России чаще всего переводят самые глупые тексты, потому что из мирового торта каждый выедает тот корж, который ему по зубам».

«Выстраивать увлекательный сюжет с неожиданным финалом русская проза никогда толком не умела, но сейчас разучилась и тому, что наработали советские беллетристы. Живых героев, имена которых становились бы нарицательными, у нас нет уже лет двадцать. Единственным сколько-нибудь заметным героем в девяноста текстах из ста является сам автор, но он чаще всего так противен — и себе, и читателю, — что хочется скорей изгнать его из памяти».

«Точно так же и хорошую детскую литературу почти невозможно писать там, где нет образа будущего: хотим мы того или нет, но дети — все-таки будущее, а мы о нем ничего не знаем и знать не хотим».

См. также ответ Михаила Берга — «Быков и простота» («Colta.ru», 2013, 9 июля). «Дмитрий Быков — без сомнения, один из самых популярных персонажей поздней путинской культуры. <...> Он и есть своеобразное отражение выморочной эпохи, в которую от цены на нефть у начальства снесло крышу, а антиинтеллектуализм российского общества достиг невиданных масштабов».

Дмитрий Быков. Смена всех. Думать о будущей России надо именно сейчас, потому что потом будет поздно. — «Московские новости», 2013, на сайте газеты — 1 августа <http://www.mn.ru>.

«Россия должна превратиться в страну, где нет лишних и где почти все разрешено, а культ запрета объявлен вне закона».

Мария Галина. «Чтобы написать лавкрафтианский рассказ, не обязательно знать назубок всего Лавкрафта». Беседу вели Владислав Женевский, Александр Подольский. В интервью также использованы вопросы Дмитрия Тихонова и Дмитрия Квашнина. — «DARKER», 2013, № 8, август; на сайте — 20 августа <http://darkermagazine.ru>.

«<...> кора головного мозга человека — очень молодое эволюционное образование, а под ней лежат „рептильные” очень древние слои. Они просыпаются в моменты катастроф, кризисов, личных и социальных, примерно как Ктулху всплывет на поверхность в страшные времена. В мозгу человека, кстати, есть образование „ножки мозга”, педункулюс. При его опухоли или электрическом раздражении человеку мерещатся ящерицы и змеи. Это очень древний страх. Страх перед кракеном с этим связан своеобразно, но очень прочно».

Линор Горалик. «У меня есть чисто обывательское ощущение нарастающей мерзости». Подготовка интервью: Евгений Ершов. — «ПОЛИТ.РУ», 2013, 26 июля <http://www.polit.ru>.

«Да, моя жизнь связана с Россией в огромной мере, но это — связь по любви; кроме любви меня с Россией не соединяет ничего. Да, — вот я вижу, как тот, кого я люблю, сходит с ума. Сошел ли он уже с ума настолько, чтобы я перестала различать в нем человека, который так мне дорог? И сошел ли он с ума настолько, чтобы его безумие начало разрушать лично меня? Мне кажется, что пока нет; и я надеюсь, что никогда до этого не дойдет».

«Помню, как Сергей Гандлевский писал: „Приготовился к тому, что будет очень стыдно”. Ну, только об этом и думаешь, конечно: дай мне, Господи, никогда не узнать, как я веду себя, если что. И дай, Господи, никому из нас никогда не узнать. А если и узнать — то чтобы потом было не очень стыдно. Кроме этого „стыдно”, конечно, ничего на ум нейдет. Но лучше бы не узнать вообще».

Екатерина Дайс. Лемур София и донецкий Демиург. — «Русский Журнал», 2013, 29 июля <http://russ.ru>.

«Это проза [Владимира Рафеенко], написанная изгоем, причем во многих смыслах. Это проза провинциала, мечтающего о столице и выдумывающего ее, создающего свой небесный Иерусалим (в данном случае, Киев), это проза ребенка, которого били в детстве, а сейчас он вырос и мстит своим одноклассникам. Это проза ведуна, чьих предков сжигали на кострах, а теперь он может писать романы и убивать не силой травяного яда, а силой мысли. Это неандертальская проза, с ненавистью жертвы расправляющаяся с кроманьонцами. Хорошие у Рафеенко только Другие: любовница-лемур, мама-утка, полуженщина-полурыба, люди в его романе взаимодействуют с нелюдьми, с призраками, с мертвецами и сами потом оказываются с мерцающей антропной идентичностью».

«Это, несомненно, крупный писатель, который станет впоследствии знаковой фигурой европейской литературы, соединяя в своем творчестве разные противоречивые тенденции — тяготение и к империи, и к национальному государству, и к традиционным ценностям, и к современной андрогинности, к брутальности и ранимости, в настоящее время существуя в пространстве „между”: в напряжении, которое создается двумя полюсами украинской территории».

Кира Долинина. Детство авангарда. О столетии манифеста лучистов. — «Коммерсантъ Weekend», 2013, № 25, 5 июля <http://www.kommersant.ru/weekend>.

«Да и авторитет итальянского футуризма в целом и с шумом прогастролировавшего в Москву 1914 года, Маринетти в частности, был настолько велик, что куда легче было поверить во вторичность своего перед чужим, чем разбираться в тонкостях отличий. И только сами русские, не „футуристы”, но „будущники”, точно знали, что они первые, те, с кого начинается „истинное освобождение живописи”. Слова про освобождение живописи были сказаны весной 1913 года, когда в Москве был опубликован манифест „Лучисты и будущники” и была открыта программная для лучистов выставка „Мишень”...»

Сергей Жадан. «Всегда приятно, если кто-то считает тебя своим». Беседу вела Лиза Новикова. — «Московский книжный журнал/The Moscow Review of Books», 2013, 1 июля <http://morebo.ru>.

«— Многие герои ваших книг исповедуют левые взгляды. Наверное, вам должны были показаться близкими идеи о равенстве, излагаемые в романе-трактате „Красный свет” Максима Кантора, который тоже был в числе финалистов „Нацбеста”?

— Идеи о равенстве, конечно же, близки. И взгляд Кантора на европейский либерализм, на двойные стандарты европейской политики, на проблемы мультикультурализма — весь этот левый дискурс близок и понятен. <...> Непонятен и неприятен, если честно, „украинский аспект”. Почему все украинцы в этой книге (я уже не говорю о поляках и прибалтах) — коллаборанты и эсэсовцы. Такое впечатление, что против Гитлера они вообще не воевали. Хотя, на мой выбор, как члена жюри, эти моменты, естественно, не влияли».

См. повесть Сергея Жадана «Продавцы счастья» в переводе Евгении Чуприной в июльском номере «Нового мира» за этот год.

Александр Житенев. Мегафон как орудие производства. — «Colta.ru», 2013, 12 июля <http://www.colta.ru>.

«„Новая социальная поэзия” — грандиозный фейк, но возник он не на пустом месте. Он возник из грез о социальности. В атомизированном обществе всегда будет запрос на единство. Здесь всегда хочется говорить „мы”, и у этого эйфорического „мы” должен быть свой голос».

«Еще раз: „новая социальная поэзия” — это культурный императив, она „долженствует быть”. Если ее нет, ее надо выдумать».

«И тут становится очевиден фатальный изъян такой модели: она создает инерцию долженствования. От апологетического тона уже невозможно избавиться: между восприятием и оценкой нет места для рефлексии. Настоящие путы любви, сети недоговоренности. Неудивительно, что в разговорах о „новой социальной поэзии” обнаруживаются и ложность оппозиций, и заданность прочтений, и безальтернативность оценок. И это при том, что обсуждаемая художественная практика является откровенно спекулятивной и другой быть не может».

Иван Засурский: «Все знают все про всех». Новая жизнь как следствие смены коммуникаций. Беседу ведет Даниил Дондурей. — «Искусство кино», 2013, № 7 <http://kinoart.ru>.

«И. Засурский. То, что сейчас происходит, в терминах теории русского космизма Вернадского можно описать как формирование ноосферы. Люди ведь многое не понимают из наследия Вернадского. Он был довольно холодным мыслителем, ученым, а вовсе не романтиком. Он сразу увидел матрицу, иную форму жизни. Потому что ноосфера, как мы себе ее представляем, то есть как вещь, которая у нас „есть”, не существует. Согласно Вернадскому, мы по отношению к ней являемся окружающей средой.

Д. Дондурей. Вы тем самым наделяете ее чуть ли не статусом божественности.

И. Засурский. Среда новых медиа — скорее языческая среда по своей стилистике, языческая, в смысле многополярности — как минимум. Интенсивность участия, принятие на себя разного рода ролей здесь во много раз сильнее, чем в традиционных религиях».

Знатоки культурной моды — о клубе Bilingua и креативном вкусе. Беседу вел Андрей Шарый. — «Радио Свобода», 2013, 16 июля <http://www.svoboda.org>.

Говорит Александр Иванов: «<...> я согласен с Леной [Фанайловой]: у Bilingua был расцвет где-то лет 7-8 назад. Потом начался такой медленный, плавный закат. Потому что изменилась не только экономика, не только все стало дороже, но и изменилась московская литературная сцена. Тема литературного клуба с литературными мальчиками и девочками — это несколько устаревший формат. Литература в Москве очень сильно дифференцировалась, и вот такая общая площадка, такой, условно говоря, „окуджава” с маленькой буквы, „возьмемся за руки, друзья” формат, мне кажется, немножко устарел. Появились самые разные литературные группировки, которые очень трудно друг с другом корреспондируют на одной территории. Есть профессиональная литература; есть литература, которая настаивает на своей андеграундности; есть различные виды паралитературы, графомании. <…> Появились профессиональные литераторы, которые зарабатывают довольно большие деньги, авторы книжек, которые тоже не попадают в формат „возьмемся за руки, друзья”. Эти люди берутся за руки, живя где-нибудь в Бордо или в Провансе или на какой-нибудь экзотической даче под Нижним Новгородом».

«Идея о конечности литературы — для тех, кому не хватает воображения». Пьер Байяр рассказал PRM о своей провокационной идее, согласно которой непрочитанные книги едва ли не ценнее, чем прочитанные, — потому что когда человек начинает рассуждать о том, чего не читал, он из пассивного потребителя превращается в творца. Беседу вел Александр Юсупов. — «The Prime Russian Magazine», 2013, на сайте журнала — 2 июля <http://primerussia.ru>.

Говорит Пьер Байяр: «<...> во Франции, на мой взгляд, существует двойная система оценки, и в этой двойственности заключается ее специфика. Одна категория оценки находится под контролем средств массовой информации. Через СМИ осуществляется продвижение определенных „писателей”, которые объявляются лидерами современной литературы, тогда как на самом деле эти авторы (не буду называть имен, чтобы не наживать врагов), по-моему, не наделены особыми литературными способностями. Вторая категория оценки лежит в поле деятельности университетов. В этом случае на вершину признания часто попадают малоизвестные авторы, не избалованные вниманием прессы; их творчество нередко кажется сложным широкой публике».

«Как вы понимаете, я склонен размещать настоящих писателей во второй из вышеприведенных категорий, но ведь я сам — представитель университетской среды, и в этом моем мнении нет ничего удивительного. Университет может предлагать и даже диктовать определенную точку зрения на формирование списка авторов, у которых будет больше шансов оказаться в центре внимания будущих поколений, но, к счастью, он не единственная инстанция с подобными полномочиями».

Александр Иличевский. Деньги как вдохновение. Искусство корыстно только в той степени, в какой оно способно обеспечить свое существование, считает Александр Иличевский. — «Colta.ru», 2013, 19 июля <http://www.colta.ru>.

«В литературе мотив не то что скоропостижной обездоленности, а только хронической нехватки средств — один из самых энергичных. В самом деле, помимо самого языка один из главных движителей у Достоевского — деньги, точнее, их отсутствие, или мерцание, или предвосхищение, или утрата. „В завещании Марфы Петровны она упомянута в трех тысячах” — вот взрыв, которым рождена большая часть „Преступления и наказания”. И как раз чего мне не хватало всегда, а сейчас особенно — своего рода имущественно-ценового словаря эпохи, который бы дал представление о том, сколько жизнь стоила во времена Достоевского, дал бы пощупать реальность в ассигнациях и монетах. Потому что для Достоевского апофеоз свободы и счастья все-таки не выше десяти тысяч рублей ставится. В то время как жизнь Германна стоила ему, Германну, сорока семи тысяч. Разница огромная, особенно если учесть „инфляцию” за три десятилетия».

«Коротко говоря, вопрос этот берется вот откуда: не верится совсем, что movement „стать проституткой из нужды” существует в действительности, таких вещей без отчетливых наклонностей не совершить. Не верится напрочь. И потому здесь было бы полезно знать, сколько дней жизни семье Мармеладовых обеспечивал разовый выход Сони на панель».

«Деньги у Достоевского то возникают, то пропадают, то летят в камин, то из него извлекаются — одним словом, маячат и никогда не тратятся, будто ненастоящие».

«Исчезли думы — исчезли и властители». Беседу вела Анастасия Ермакова. — «Литературная газета», 2013, № 30, 24 июля.

Говорит Евгений Абдуллаев: «Критик обязан быть недовольным — профессия у него такая. Хотя самое начало ХХ века и вправду было для прозы не блестящим. Особенно первые шесть-семь лет. Чехов уходит из прозы в драматургию (и вскоре умирает). Толстой — в проповедь (и тоже вскоре умирает). А на смену вроде ничего и не идет, так могло казаться. Белый, Бунин, Горький — они в эти годы только на старте, еще не написали наиболее известных прозаических вещей. Что остается? Мережковский с его бесконечной (и бесконечно схематичной) трилогией. Сологуб с Недотыкомкой. Да — еще Осип Дымов. Очень популярный тогда был автор. Не помните? Неудивительно».

«В начале нынешнего века — что-то похожее. Прежний период „больших имен” закончился. То есть тех, кто получил известность — и заслуженную — еще в советское время. Почти за одно десятилетие уходят Айтматов, Аксенов, Астафьев… Это только на „А”. Период „больших имен”, „больших тем”, „больших героев”. Занавес опущен».

«Шесть лет назад, когда я получил „Русскую премию”, мне вручили шоколадную голову Александра Сергеевича почти в натуральный размер. Не буду подробно рассказывать, как вез ее в Ташкент».

Олег Комраков. Олег Чухонцев. Свидетель века. — «Homo Legens», № 6 (июнь 2013) <http://homo-legens.ru>.

«Поэт ищет в Боге милосердия для своей больной, измученной отчизны, для тех, кто искалечен душевно и телесно, для самого себя. И кто знает, может, только потому, что в России еще остались такие поэты, Господь до сих пор щадит нашу страну и не дает ей окончательно погибнуть».

Андрей Краснящих. Кафка Кафка Кафка. Исполнилось 130 лет автору «Процесса» и «Замка». — «НГ Ex libris», 2013, 11 июля <http://www.ng.ru/ng_exlibris>.

«Франц „Абсолют” Кафка глумиться не умел. Он всегда и во всем был предельно серьезен и относился к занятиям литературой как к ответственной, очень важной и требующей особой, сверхчеловеческой усидчивости работе. Это и сгубило его, а вслед за ним всю мировую литературу».

«В отличие от своих предшественников Амшель Франц Кафка с самого начала видел свою роль в литературе иначе и ставил перед собой более масштабную задачу — переписать не какой-то отдельный литературный период, а всю предыдущую литературу целиком. Переписать, разумеется, по-своему, но так, чтобы объект пародии все же узнавался и подсвечивал его — кафковский — сюжет изнутри своим приглушенным огнем. Проблема состояла в том, что этот огонь светил для одного Кафки, другие его просто не замечали или не обращали на него внимания. Но Францу „Абсолюту” Кафке было достаточно того, что он сам понимает, о чем и зачем пишет».

См. также цикл рассказов Андрея Краснящих «Библиотека» в сентябрьском номере «Нового мира» за этот год.

Светлана Красовская. Книга Марии Галиной «Все о Лизе». — «Homo Legens», № 6 (июнь 2013) <http://homo-legens.ru>.

«Новая книга Марии Галиной — вещь замечательная, для критиков — особенно. За что ни возьмись — из всего сюжет получится: хочешь — из заглавия, хочешь — из жанра, хочешь — из метрики, хочешь — из реминисценций, аллюзий и прочих интертекстуальных хитростей, хочешь — из архетипов и мифологем. Но там, где критику надо несколько текстов, поэту достаточно одного. Сказала — „Все о Лизе” и этим все сказала».

«Кажется, Мария Галина проговорила в своей книге “прости” комплексу эсхатологических апокалипсических мотивов, сопутствующих рубежным временам. Это своеобразная, уже ироническая авторефлексия поколения, пережившего конец света».

Алла Латынина. Роковая женщина и поединок с провидением. Заметки о романе Александра Иличевского «Орфики». М., Астрель, редакция Елены Шубиной, 2013. — «Новая газета», 2013, № 71, 3 июля <http://www.novayagazeta.ru>.

«Есть определенное литературное правило. Писатель, если он выходит за границы реального, обычно заключает с читателем некую конвенцию: я придумываю свой мир, а читатель понимает прочитанное сообразно логике этого мира. Ну к примеру: в булгаковском „Мастере и Маргарите” тонко заявлены условия восприятия текста. Читатель должен верить: дьявол посетил Москву. И читатель считает недогадливыми и ограниченными персонажей, которые не верят рассказу Ивана Бездомного, а доказательством незаурядности и прозорливости Мастера, напротив, является его реакция на рассказ Ивана: „Вчера на Патриарших прудах вы встретились с сатаной”. Иличевский эту конвенцию нарушает. Читатель закрывает книгу, так до конца и не уверенный, что именно следует числить по части литературного вымысла в границах достоверного, а что является выходом за пределы реальности».

Юлия Латынина о том, почему столицу надо перенести в Петербург. Беседу вел Андрей Морозов. — «Город 812», 2013, 16 августа <http://www.online812.ru>.

«Последние три года пишу книгу и все не могу ее закончить. Это меня не радует. Думаю о том, чтобы что-то сократить. Новая книга будет в жанре фэнтези. В ней ничего не имеет отношения к промышленным разборкам и Кавказу. Потому что процессы, которые происходят в современной России, мне кажутся не заслуживающими внимания для описания в литературе. Когда я писала „Охоту на изюбря”, то это было жутко интересно, мне хотелось описать эпический процесс».

«Недавно я вернулась из славного Новохоперского района, где обезумевшая толпа громит буровые вышки, а отдельные российские идиоты в столице назвали это „народным бунтом”. Для меня этот процесс представляет очень большой интерес как для журналиста и как для социолога. Но никакого интереса как для литератора».

«Понимаете, я люблю писать эпосы, в которых действуют сильные герои. Они редко бывают положительные. Но они — сильные. Я не вижу в современной России сильных героев, о которых мне захотелось бы написать».

Борис Локшин. Объект наблюдения. Почему Бродский ненавидел шпионов и шпионаж? — «Colta.ru», 2013, 9 августа <http://www.colta.ru>.

«Но отвращение к шпионажу никак не объясняет того факта, что Бродский всю жизнь проявлял к шпионской теме какой-то болезненно-напряженный интерес, не совсем понятный его друзьям или даже близким. По удивительному совпадению, даже новость о вручении ему Нобелевской премии застала его за завтраком с Ле Карре. И похоже, что никакого отвращения к бывшему шпиону будущий нобелиат не испытывал. „И что есть любое отвращение, в том числе и отвращение к шпионам, если не скрытый невроз, отзвук какой-то детской травмы?” — выдвигает Бродский следующее объяснение. Это, кажется, ближе к делу — детская травма, объясняющая не только отвращение к шпионской теме, но и острую фиксацию на ней».

«Очень может быть, что в его детстве с ним случилось нечто такое, что заставляло его с особым отвращением относиться к тайному наблюдению и подсматриванию. Не исключено, что он тяжело переживал свою фиксацию на этой теме. Более того, он, очевидно, весьма болезненно переживал то, что можно назвать „соблазном предательства”».

«Шпион может оказаться талантливым писателем, как это было с Ле Карре, Грином, Моэмом и многими другими. А писатель — почти всегда „шпион, лазутчик, пятая колонна”, как написал о себе когда-то Бродский (и вряд ли это была чистая фигура речи). Не являлось ли навязчивое отвращение Бродского к шпионажу замаскированным отвращением к собственной профессии, к самому себе?»

«Людям стоит знать, откуда во Вселенной взялась сложность». Беседу вел Сергей Добрынин. — «Радио Свобода», 2013, 6 августа <http://www.svoboda.org>.

Говорит американский физик, профессор Массачусетского технологического университета Сет Ллойд: «Когда я говорю, что Вселенная — компьютер, некоторым кажется, что это какая-то метафора, но на самом деле это истина во вполне техническом смысле. Утверждение, что Вселенная — компьютер, это строгое математическое наблюдение о способности Вселенной обрабатывать информацию».

«Я вижу это так: законы квантовой механики, законы гравитации и так далее — это „железо”, оборудование, на котором ведет вычисления видимая Вселенная. А квантовые флуктуации, которые определяют эволюцию окружающего мира, — это программное обеспечение, алгоритмы. Хотя, кто знает, действительные законы объемлющей, глобальной Вселенной могут быть более общими. Если вы улетите куда-то очень далеко в космос, возможно, вы найдете место, где выполняются совершенно другие законы физики. А те законы природы, которые нам известны, — это следствие какой-то случайной квантовой флуктуации, произошедшей на заре существования Вселенной. И в других частях Вселенной законы другие».

Игорь Манцов. Русская высота. Третья беседа Игоря Манцова с литературным критиком Владимиром Бондаренко. — «Перемены», 2013, 11 августа <http://www.peremeny.ru>.

Игорь Манцов обращается к Владимиру Бондаренко: «Упомянутый Вами Павел Коган это советский поэт и человек! Советские люди воспитывались наперекор традициям барско/царской России. И я тоже такой. И вот что мне сказал на днях внезапный внутренний голос: потребовал, чтобы я послушал Луи Армстронга и Эллу Фицджеральд. <...> Почему все эти негры, сотни негров из шоу-бизнеса, которых я благодарно помню по именам, по лицам, по произведениям, — настолько меня волнуют? Почему все они мне как родные? Потрясающие негры, с которыми я не схож ни ареалом обитания, ни, ясное дело, цветом, ни повадками. Для ответа на вопрос попробовал послушать дворянские русские романсы в исполнении разных исполнителей, например Нэлеппа, который в юности очень нравился. Все это мило, иногда даже очень мило, но не более того. Чудовищное отторжение, абсолютно чуждая культура. Социал-демократы были правы: кровь ничто, а дух все. Одержавшие сначала нравственную, а потом и социальную победу рабы мне — свои, и, чтобы понять это, не нужно включать ум, — голоса, трубы, саксофоны с барабанами сигнализируют об этом лучше любых концептов. Зато проигравшие русские господа никак меня не убеждают: ни идейно, ни художественно. Никогда не убеждали. Никогда не убедят».

Среди прочего Владимир Бондаренко замечает: «<...> в Нью-Орлеане на джазовом концерте я был вместе с главой Ку-Клукс-Клана Дэвидом Дюком, тоже большим любителем джаза. Уж если американским расистам джаз не мешает, то о русских патриотах и говорить нечего».

См. также: Игорь Манцов, «Две новеллы» («Перемены», 2013, 17 августа).

Александр Марков. Годы учения и годы странствий Мастера Виктора. — «Русский Журнал», 2013, 12 июля <http://russ.ru>.

О книге В. М. Жирмунского «Начальная пора. Дневники. Переписка» (М., «Новое литературное обозрение», 2013).

«Записки гимназиста Жирмунского о поездках в Германию поражают тем, что Германия представлялась ему так же, как культурному европейцу представляется Америка. Его жалобы на то, что немцы даже рядом со средневековым замком или кельей Лютера поставят сосисочную, ничем не отличаются по духу от нынешних жалоб на присутствие макдоналдсов. Когда Жирмунский пишет, что немецкие вагоны неудобны, а сеть железных дорог слишком запутана, что немецкие таможенники ничего толком не досматривают, но при этом подозрительны, и что Берлинский университет отличается от других зданий на Унтер-ден-Линден только размерами, — это очень напоминает жалобы на Америку как страну технократическую, где все пластмассовое и потому не очень удобное, где всякий пафос оказывается ложным, где слишком много застройки и потому мало возможности остаться наедине с собой. Жалобы Жирмунского на бездарность Вагнера напоминают больше всего нынешние выпады против Голливуда. Впрочем, Жирмунский так и описывает Германию, как „юнкерскую” страну Вильгельма и Бисмарка, то есть страну, в которой даже „новые люди” должны служить и стремиться к успеху, а не наслаждаться жизнью».

Кирилл Мартынов. Русская SOPA. — «Взгляд», 2013, 7 августа <http://www.vz.ru>.

«Борьба с пиратством в России — это глубоко антикультурный, антипросвещенческий проект. Копирайт направлен на закрепление тех культурных форм, которые доступны и интересны широким массам населения, ведь именно на них будут делать деньги лицензионные сервисы. <...> Rutracker, Флибуста и подобные площадки — это в подлинном смысле слова наше народное достояние, своего рода Wikipedia, только про редкие фильмы, уникальную музыку, замечательные книги (их, конечно, нужно сначала найти там в горах мусора, но это другой вопрос). Да, наши сограждане любят халяву и не любят платить за информацию в интернете. Но это соображение тоже узкорыночное, примитивное. Главное в том, что благодаря бесплатным проектам мы можем постоянно узнавать что-то новое, просвещаться, выходить за рамки собственной ограниченности, ограниченности нашего социального круга и жадности медиапродюсеров».

Матушка поэт. Писатель Александр Кабаков залез в душу поэтессы Олеси Николаевой. — «Итоги», 2013, № 27, 8 июля <http://www.itogi.ru>.

Говорит Олеся Николаева: «Я читала своего любимейшего поэта Мандельштама, и он у меня не вызывал прежнего чувства восторга и сладости, и радости, и волнения. Потому что я познакомилась с литургической, с богослужебной поэзией, потом с писаниями святых отцов, которые были, это удивительно, вообще поэтами. И не случайно из их писаний очень многое становилось частью литургических церковных текстов. Например, проповеди святителя Григория Богослова были настолько вдохновенными и поэтичными, настолько образными, что они вошли в состав молитв… И я поняла, что тот способ письма, который я уже освоила так или иначе, — я принадлежала к школе неоклассической, я думала, что я ученица и Пастернака, и Мандельштама, и Ходасевича, — что эта силлаботоника не подходит для моего нового опыта. И на какое-то время утратила способность писать, ничего не могла!»

Александр Мелихов. Русские европейцы больше раздражают народ, чем сердят власть. Известный писатель — о современном антизападничестве, об агентах влияния, способах соблазнения. Беседовала Елена Иваницкая. — «Новая газета», 2013, № 80, 24 июля.

«Когда по тем или иным причинам (впрочем, причина всегда одна — конкуренция) любовь к Западу начинает ослаблять собственную защиту, то и Запад ощущается силой враждебной. Возможно, что все укладывается в ту же схему: побежденные всегда испытывают неприязнь к победителям. И если людям кажется, что их вытесняют из собственного дома… А национальным домом человека служит не только территория, но также и воодушевляющие фантазии. Угроза этим фантазиям („святыням”) и вызывает „святую”, то есть материально бескорыстную ненависть, которую можно наблюдать в конфликтные эпохи и у русских, и у немцев, и у арабов — у всех, кто начинает проигрывать в состязании грез и достижений. Поэтому даже самые бесспорные западные ценности нужно внедрять и развивать так, чтобы не повредить экзистенциальную крышу, — иначе они будут отвергнуты вместе с их носителями. Собственно, в этом заключается и вся моя „антизападность”».

Непрошедшее время: Леонид Пантелеев. Беседу вела Майя Пешкова. — Сайт радиостанции «Эхо Москвы», 2013, 17 августа <http://echo.msk.ru>.

К столетию со дня рождения прозаика Л. Пантелеева (конечно, не Леонида). Говорит его душеприказчик Самуил Лурье: «Он жил в советской литературе, как ее детский классик, что важно. По легенде сироты, которого советская власть сделала писателей, интеллигентом, классиком. В действительности же советская власть его сначала сделала сиротой. Это его очень сильно мучило».

Юлия Новицкая. Человек и Космос. — «Завтра», 2013, № 32 <http://zavtra.ru>.

Говорит директор Института космических исследований РАН Лев Зеленый: «Я не очень верю в то, что люди когда-нибудь смогут далеко летать в космос. Это тяжело и, в общем-то, не нужно. Последние рубежи, которых человечество может достигнуть в этом веке, — повторная высадка на Луну и, может быть, полет на Марс. <...> А вот сможет ли человек в том облике, в котором сейчас существует, полететь, например, на Нептун, я не уверен. Думаю, что не сможет».

«Сначала была эпоха Великих географических открытий, мы изучали Землю. Затем настала очередь седьмого континента — Луны, потом — Марса. А что дальше? Человеку свойственно стремиться дальше, а я не вижу этой дороги. И этот кризис, который по моим подсчетам должен наступить лет через тридцать-сорок, меня пугает. Пределы экспансии человека существуют, их установила сама природа. И не потому, что мы плохие или хорошие. Нет. Мы мягкие и беззащитные, нам необходимы воздух и тепло. Что бы мы ни предпринимали, какими бы совершенными в духовном плане мы ни были, но на Венере человек никогда не будет жить».

Новые Энеиды. Григорий Стариковский о голом короле, литературной изоляции и беседе с Гомером. Беседу вела Елена Калашникова. — «НГ Ex libris», 2013, 8 августа.

Говорит Григорий Стариковский: «В случае с Пиндаром мне не удалось до конца освободиться от влияния Михаила Гаспарова, чье новаторство теперь я все больше понимаю и принимаю. Гаспаровские переводы Пиндара так сильно засели у меня в голове, что было сложно сделать что-то совершенно независимое, хотя мне очень хотелось создать стихи, которые доступней, понятней для читателя, чем переводы Гаспарова. С точки зрения стихотворного размера переводы мои — вполне вольные, но опять же хотелось навести некоторую четкость и в то же время сделать это красиво».

«При переводе с античных языков я руководствуюсь возрожденческой идеей доступных, ясных переводов, которые были бы понятны современному читателю, не имеющему специального литературоведческого образования. Когда я сам читаю переводы античной поэзии, я ищу в них словесной красоты и сквозящей ясности. Мы сейчас много говорим об угасании интереса к античной культуре. Думаю, что новые переводы могли бы приблизить античность к читателю. Нужно идти в мир, иначе мир от нас отвернется».

О, счастливчик! Писатель Александр Кабаков залез в душу телеведущего и писателя Александра Архангельского. — «Итоги», 2013, № 33, 19 августа.

Говорит Александр Архангельский: «Я вижу умирающий дух постмодерна, который мне страшно не нравился в 90-е и нулевые... <...> Он умирает. Он, как тяжелые испарения из интеллигентского слоя, к которому я принадлежу, поднимается в верхние слои атмосферы, то есть во власть, власть постмодернистскую. В том слое, к которому я принадлежу, в 90-е годы было хуже. Слово „мораль” было осмеянным, неприличным. Вспоминать, что у писателей есть некоторый долг, было смешно. <...> А сейчас нет. Даже те, кто в 90-е над этим очень остроумно смеялся, стали записными, а может, подчас и главными моралистами. Вот Лева Рубинштейн, который не так давно получил престижную литературную премию именно за сборник глубоко моралистических эссе. Представить себе в 90-е, что это Лева Рубинштейн...»

«Вообще меня давно перестал волновать вопрос, кто виноват. Меня волнует только один вопрос: что делать?»

Одногодки. Философические и политические воспоминания Бориса Межуева и Виталия Куренного. Беседу вели Ирина Чечель и Александр Марков. — «Гефтер», 2013, 19 июля <http://gefter.ru>.

Говорит Борис Межуев: «<...> внимательный глаз должен был обнаружить уже в конце 80-х некоторые признаки культурного наступления нового класса. Самый яркий для меня признак — это фильм „Жестокий романс” Рязанова. Не знаю, насколько это было продумано, вообще Рязанов — очень чуткий к времени режиссер, но здесь в первый раз было продемонстрировано, что все зло — от якобы совестливых, а на самом деле мелких и завистливых интеллигентов, которые не могут смириться с собственным ничтожеством и чужим величием. А настоящие люди — это богатые купцы, которым и должны по праву принадлежать и Россия, и Лариса Огудалова».

Поверьте историку! Критик Сергей Беляков о Льве Гумилеве и бедах современной прозы. Беседу вела Алиса Ганиева. — «НГ Ex libris», 2013, 22 августа.

Говорит Сергей Беляков: «Незнание жизни, в особенности жизни „простых” людей, зацикленность писателя на самом себе, неумение создать интересный сюжет, презрение к читателю. Этим бедам уже, наверное, четверть века».

«Я пишу книгу об украинском национализме, о национальном самосознании и национальном чувстве, об отношениях русских и украинцев во времена Гоголя и Булгакова. Принято считать, будто нацию создают интеллектуалы или государственные чиновники. А я хочу проверить, так ли это».

Принц не женится. Писатель Вадим Левенталь о судьбе одной женщины и радиационном фоне знаний. Беседу вела Алиса Ганиева. — «НГ Ex libris», 2013, 1 августа.

Говорит Вадим Левенталь: «Думаю, все дело в рассказчике этого текста [«Маша Регина»]. Это не наивный рассказчик, передающий историю так, будто до него никто никогда историй не рассказывал. Этот рассказчик знает Проппа и знает Барта — он знает, что каждый из нас инфицирован огромным количеством самых разных историй, и любой прыжок через пропасть между словами хочешь не хочешь происходит лишь в контексте нашего читательского опыта. Профессиональный читатель (с филологическим образованием, работающий в премиальных структурах, в редакции издательства) отличается в этом смысле от непрофессионального лишь тем, что он инфицирован большим числом текстов, но и только».

«Человеческая жизнь устроена таким образом, что множество несчастий ведут к одному-единственному, полному и окончательному несчастью. Роман отличается от жизни тем, что после того как перевернута последняя страница, есть еще время подумать о том, что произошло».

Пушкиниана 2012 года. Подготовил Олег Трунов. — «Книжное обозрение», 2013, № 11 <http://www.knigoboz.ru>.

В перечне — 282 позиции.

Рой и отдельное «Я». «РГ» побывала в гостях у писателя Владимира Маканина в его домике под Ростовом-на-Дону, где сад, качели и уютная веранда. Беседу вела Марина Бровкина (Ростов-на-Дону). — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2013, № 171, 6 августа <http://www.rg.ru>.

Говорит Владимир Маканин: «У писателя есть только одно неповторимое — это его „я”, все остальное — взятое из книг и из жизни — только скрепки, которые соединяют ткань самовыражения. Главное, что может сделать писатель, — попытаться выразить свое „я” независимо от роя, быть может, в пику ему. Честность писателя — это степень его открытости перед роем».

«Красота непрерывно окликает тебя. Живешь ведь и что-то делаешь и вдруг замечаешь, что живешь-то свинья свиньей. И вот тут вездесущая красота дает тебе свои потрясающие душу уроки. И что? Наконец ты все понял? Увы! Через месяц какой-то жизнь как жизнь и все забыто, все надо строить заново. Все по-старому. Но просвет был… Просвет все-таки есть».

Роман с нервом. Беседу вела Юлия Рахаева. — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2013, № 142, на сайте газеты — 3 июля.

Говорит Александр Терехов: «И я считаю, что читатели всегда правы. Нет неправильно понятых книг. Так же, как нет несправедливо незамеченных или переоцененных. И если с „немцами” в романе [«Немцы»] что-то непонятно, то это мое упущение и слабость, я не собираюсь хмуриться и шептать: „Здесь — тайна!”».

«Да и, честно говоря, сомневаюсь, что сейчас именно роман — лучший способ изложить свой взгляд на какой-то недостаток общественного устройства. Или как-то „пролить свет”. Не знаю, что у меня вышло, но „о коррупции” в замысле точно не было».

«Я искренне надеюсь, что времена, когда политики читали прозу и придавали ей большое значение, уже не вернутся».

Артем Рондарев. Филология как должность. Нужно ли о пошлости писать пошлыми словами. — «Эксперт», 2013, № 28, 15 июля <http://expert.ru>.

«У Кучерской тут [в романе «Тетя Мотя»], натурально, почти нет авторских ремарок в чистом виде — все это, по заветам Бахтина (вот кто вертится в гробу, куда там Василию Ивановичу), подано глазами героев, через их внешнюю и внутреннюю речь и через поток их сознания. Тем не менее проблема недостоверности сохраняется, и вот почему: люди у Кучерской говорят и думают „как в жизни”, а говорящие „как в жизни” люди — самый верный признак графомании (это вообще такая банальная мысль, что даже стыдно ее лишний раз писать, но что делать, если в данном случае ей тут только и место?)».

Артем Рондарев. Мелкие бесы. Русский писатель перед лицом коррупции. — «Эксперт», 2013, № 29, 22 июля.

«Роман Александра Терехова „Немцы” — вещь настолько крупная, серьезная и сделанная, что и на разговор сразу выводит принципиальный, причем на разговор, в лучших традициях классической русской литературы, не столько о художественных достоинствах и недостатках, сколько о том, как идеологические установки низводят прекрасно задуманный и исполненный текст буквально на уровень газетной статьи. Тут есть и положительный момент — это означает, что литература наша по-прежнему способна комментировать не только абстракции и экзистенции, но и самый насущный пласт бытия, однако досада на то, что она по-прежнему это делает без осмысленной социальной рефлексии, с помощью одних только клише, наводит на малоутешительные мысли».

Артем Рондарев. Роман развитого человека. Чем опасен мысленный эксперимент по созданию гения. — «Эксперт», 2013, № 32, 12 августа.

«В итоге книга [Вадима Левенталя «Маша Регина»] оставляет впечатление своего рода манифеста той категории просвещенных людей, что у нас иронически именуются хипстерами, со всеми присущими этому классу людей характерными особенностями: речевой гладкостью, жеманством, амбициозностью, снобизмом, самодовлеющей культурностью и той неспособностью рождать и испытывать какое-либо живое чувство, которую Макс Фриш называл скукой интеллекта, жаждущего абсолютного, но убедившегося в невозможности его обрести».

Артем Рондарев. Записки видеорегистратора. Анонимный мир как предмет документального исследования. — «Эксперт», 2013, № 34, 26 августа.

«Когда Гунька указал Незнайке, что нарисованный им портрет не похож на оригинал, тот недолго думая под портретом подписал „Гунька”; то же самое делает и [Дмитрий] Данилов: так как из его статичного, абсолютно не эволюционирующего текста [„Описание города”] заключить, что у автора к городу хоть как-то изменилось отношение, нельзя — автор быстро, финальной припиской, заверяет нас в этом. Мы ему, разумеется, верим — нам, собственно, лучше верить, чем нет: на качество текста это никак не влияет, но сознавать, что над тобой поиздевался приличный человек, а не какой-то вахлак-постмодернист, безусловно, приятно».

Лев Рубинштейн. «Советская литература для меня — это „дядя Степа на том свете”». Глеб Морев поговорил с классиком русского концептуализма о словесности и арте, Москве и Петербурге и о нелюбви к поэзии. — «Colta.ru», 2013, 2 июля <http://www.colta.ru>.

«Для меня, например, до сих пор главным русским поэтом ХХ века является Пастернак. Не потому, что он лучше других, а потому, что он стал первым, кого я по-настоящему полюбил. Первая любовь. Прочитав Пастернака, я понял, что существует поэзия. Я и до него тоже читал всякие стихи, и я в них ничего, между прочим, не понимал, потому что разные стихи мне приносил мой старший брат, который был классическим представителем молодежи 60-х, человек инженерно-технической профессии… В их поколении было модно и принято читать и знать всякие стихи, и вот какие он таскал в дом сборнички, те я и читал, и мне все нравилось. Мне вообще нравились стихи. И когда я вдруг наткнулся на Пастернака, я понял, что все остальное не поэзия вообще, а вот это она и есть».

«Для меня всегда казался важным успех, условно говоря, академический. Не тиражный, не премиальный, не коммерческий. Хотя все это очень хорошо и приятно. Успех академический — это всегда интерпретация. Когда какая-нибудь незнакомая девушка звонит и говорит: „Я тут про вас написала курсовую. Можно ли вам ее показать?” — мне это приятно, я не скрою».

Сапожник без сапог. Илья Фаликов: «У России есть поэт планетарного масштаба». Беседу вел Борис Кутенков. — «НГ Ex libris», 2013, 4 июля.

Говорит Илья Фаликов: «Денис [Новиков]... Знаете, ничего нового с тех пор, как я написал о нем („Граду, миру, кому-то еще”, „Знамя”, 2008, № 2), сказать я не могу. Пожалуй, лишь усилилась боль от непонимания литобщественностью этого редкостного явления. Впрочем, новое — это посмертная судьба. И вот в каком свете. В тогдашних рассуждениях о Денисе я вспомнил о Борисе Рыжем. Они не были парой, это вам не Пушкин — Лермонтов, Евтушенко — Вознесенский и проч. Но некоторая схожесть судеб была. И вот — посмертие. Что мы видим? Имя Рыжего стало известным в народе, у него бешеный рейтинг упоминаемости (по одному из них — впереди Бродского), недавний фолиант „В кварталах дальних и печальных” чуть не бестселлер, Театр имени Петра Фоменко успешно показывает спектакль „Рыжий” — хорошо ли все это? Хорошо, но не все. Отвратительный налетец гламура образовался-таки. Бориса тащат на роль Есенина или как минимум Высоцкого, а он не тот и не другой. Кстати, когда-то он мне сказал, что он не читал ни строчки Евтушенко. Выдумка, разумеется. Хотя он был человеком на редкость естественным. Таким же молодым и открытым я запомнил и Дениса. Учтите, того и другого я видел лишь пару раз — правда, было немало телефонных разговоров с тем и другим — и ни в какие старшие товарищи или наставники не лез. Так вот. На фоне шумного посмертия Рыжего Денис Новиков попросту отсутствует. No comments».

Людмила Сараскина. О Солженицыне, или Кому нужна русская литература. — «Православие и мир», 2013, 3 августа <http://www.pravmir.ru>.

«Когда я более или менее изучила произведения писателя и вообще все, что с ним связано, то поняла, что самое интересное, даже гениальное его произведение — это его жизнь. Поэтому я написала книгу прежде всего о жизни Александра Исаевича Солженицына. Она (его жизнь) мне представляется совершенным художественным произведением».

Александр Секацкий о бесполезности философии, несчастном сознании и порабощенном воображении. Беседу вел Фуркат Палванзаде. — «Теории и практики», 2013, 12 июля <http://theoryandpractice.ru>.

Говорит Александр Секацкий: «Действительно, надо сначала избавиться от мыслей, вот именно от тех, которые беспокоят, и тогда можно спокойно заснуть, спокойно работать, наслаждаться жизнью. А философия по преимуществу это и есть те мысли, которые беспокоят. Поэтому здесь нужна другая установка: культивировать беспокоящие мысли. Что обязательно сочетается с идеей несчастного сознания. В этом смысле я не верю в то, что философия может реально как-то помочь в решении житейских проблем, она для этого непригодна. Когда говорят, что философия должна заниматься осмыслением мира, хочется спросить: а почему не обессмысливанием?»

«По поводу терапии я бы сказал так: философия может быть и метафармакологией, но это ее не собственное применение. Мы всегда можем порционно применять философию в некотором терапевтическом, психиатрическом смысле, как бы выписывая рецепт определенному персонажу, человеку, пациенту. Кому-то не помешает немножечко вальтеровского (лукавого) оптимизма. А этому не помешает чуть-чуть парадоксализма Руссо, а тот все равно ничего не усвоит, кроме корпоративной этики в духе Дейла Карнеги или его современных последователей».

«Странным образом возникает ощущение, что для того, чтобы в этом прозрачном, адаптированном мире жить (и не тужить), совершенно ни к чему обладать всеми субъектными глубинами, всем этим несчастным сознанием и расколотым желанием, достаточно быть встроенным агентом, наподобие того же Форреста Гампа».

См. также эссе Александра Секацкого «Веселая наука и грустная действительность» в октябрьском номере «Нового мира» за этот год.

Екатерина Симонова. Создание жизни на пустом месте — это и есть искусство. Беседу вела Наталия Санникова. — «Урал», 2013, № 6 <http://magazines.russ.ru/ural>.

«— Хочешь сказать, что эти долго писанные, сложно изданные, изумительно оформленные художником Ириной Бабушкиной книжки сделаны, чтоб освободиться от тараканов?!

— От скуки, Наташа. Жить так скучно.

— От скуки ты написала текст, написала цикл, а книжка-то зачем?

— Зря, что ли, писала? Как любой нормальный поэт, я хочу признания и славы! Прижизненной, потом посмертной. Все хотят признания и славы, но не признаются. Потому что это ужас как неприлично, Наташа!»

Александр Сокуров. «Библиотечная практика нуждается в пересмотре». Режиссер рассказал «Известиям» о непростых отношениях с библиотеками и о том, чем ему мешает образование историка. Беседу вел Евгений Авраменко. — «Известия», 2013, 23 июля <http://izvestia.ru>.

«Это очень плохо, что радиотеатр уходит. Если я и хотел быть режиссером, то радиотеатра, а не кино. Я и сейчас не очень люблю кино, а радио очень люблю. А вот к звуковым книгам отношусь отрицательно: всегда мешает необъективность процедуры. Любой артист ставит свое логическое ударение, интонационные акценты. Все превращается в абсурд. Слушателю навязывают совсем иные смыслы, не те, которые возникли бы при самостоятельном чтении. Литература существует для того, чтобы быть с ней один на один, без посредников. В крайнем случае — мама, с которой человек связан космической связью. Мамин акцент не нарушит нашей самости».

Страна должна иначе себя воображать. Ученые, занимающиеся оригинальными исследованиями в области геокультуры, России не нужны. Беседу вел Евгений Козаченко. — «Новая газета», 2013, № 89, 14 августа.

Говорит Дмитрий Замятин: «Пространство до сих пор не является нашим, оно все еще недостаточно присвоено — не в плане частной собственности, а в онтологическом смысле. Поэтому мы боимся своей земли, не заботимся о ней. Пока мы не захватим пространство онтологически, у России нет перспектив».

«Необходимо уравновесить Россию, как Штаты уравновешены западным и восточным побережьями. Сейчас одеяло тянет на себя Москва, а остальной страны как бы не существует. Чтобы это исправить, возможно, потребуется перенести столицу в другую точку. Но для этого должен появиться новый Петр, который скажет: здесь быть новой столице».

Стыдно не быть великим. Евгений Евтушенко о поэзии, беременной прозой, и христианском социализме шестидесятников. Беседу вела Елена Семенова. — «НГ Ex libris», 2013, 18 июля.

Говорит Евгений Евтушенко: «По характеру я пушкинианец, по сентиментальности есенинец, по социальности некрасовец и, как ни странно, пастернаковец по отношению к Маяковскому, то есть понимающий величие и в то же время недоинтеллектуальность Маяковского, его трагически антиинтеллигентное раскольниковское ницшеанство, приведшее его к тому, что он в отличие от Мандельштама не нашел смелости написать хоть что-то».

«Я думаю, что через какое-то время будет расцвет молодой поэзии, потому что эта антология [„Десять веков русской поэзии”] станет колыбелью многих новых великих. А великая поэзия всегда беременна будущей великой прозой, а она, в свою очередь, — новой философией».

Михаил Тарковский. «Без Енисея мне было бы не о чем писать…» Писатель-таежник — о Сибири, бане, литературе и праворульных машинах. Беседу вел Василий Авченко. — «Thankyou.ru», 2013, 17 июля <http://blog.thankyou.ru>.

«Умения создают ощущения, что ты знаешь что-то настоящее, и оно главнее придуманной литературы. Какая-то крепкая жизненная основа — в ней правда находится, которую ты своими книгами пытаешься оттуда добыть».

«Мне бы не о чем было писать, если бы я не открыл для себя на Енисее вот эту промысловую традицию. Помню, рубил баню и стал описывать, как сварка работает: лето, солнцем залитая трава — и сварка, несовместимое что-то. Ярко-синий отсвет, ржавая заготовка… Я переплавил в русский язык эту картину и понял, что это — мое, что никто, наверное, этого не описывал. Понял, какая россыпь алмазов оказалась в моих руках».

«Количество добытых соболей всегда стояло для меня на втором месте по сравнению с ощущениями, которые я испытывал в тайге. Помню, был плохой год. Заезжал после Нового года в тайгу, и снегоход сломался, я прошел 150 километров пешком, всего два соболя попалось, но ничего дороже не было самих этих ощущений, которые перевешивали любую неудачу».

Уцелевший обэриут. Беседу вел Дмитрий Волчек. — «Радио Свобода», 2013, 3 июля <http://www.svoboda.org>.

Говорит Михаил Евзлин (об Игоре Бахтереве): «Любой человек, который умеет обращаться с интернетом, может найти в Википедии биографию Бахтерева, на сайте „Гилеи” есть линки на его воспоминания. Поэтому я не считал нужным затемнять двухтомник биографическими данными, которые сами по себе ничего не значат. <...> Если кто-то желает написать его биографию, пусть пишет».

«В предисловии к этому двухтомнику заявлено, что все издание строится не на текстологических и филологических, а на семиотических принципах. То есть лицо писателя выделяется из текста. Текст есть основное, а в каких обстоятельствах писал и так далее — это меня абсолютно не интересовало. Вот вышел том Введенского, „Все” называется. Где-то 250 страниц — это тексты, и еще 300 страниц — вся эта болтовня, протоколы и прочее. Какое это отношение имеет к поэзии, все эти протоколы, все эти воспоминания, как правило, лживые? И сам автор тоже не всегда искренен. Это мое глубокое убеждение, что биография должна быть отделена от текста».

См. также о книге Игоря Бахтерева «Обэриутские сочинения в двух томах» (составление и примечания Михаила Евзлина. М., «Гилея», 2013) рецензию Константина Львова «Воздействовать неукротимой силой искусства. Другого не остается» («Русский Журнал», 2013, 12 июля <http://russ.ru>).

См. также беседу Данилы Давыдова с Михаилом Евзлиным («Книжное обозрение», 2013, № 11 <http://www.knigoboz.ru>).

Федор, но не Достоевский. Финалист «Большой книги» Антон Понизовский о вечной загадке русской души. Беседу вела Юлия Рахаева. — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2013, № 181, 16 августа.

Говорит Антон Понизовский о своей новой книге: «Приключенческий роман. Небольшой. Полдействия разворачивается 27 декабря 1908 года, накануне крупнейшей катастрофы в европейской истории ХХ века... „Обращение...” — это была попытка погрызть границу между художественной словесностью и документальной, проверить, какие между ними драматичные отношения, а теперь хочется пораскачивать границу между так называемой серьезной словесностью и остросюжетной. Хочется, чтобы читалось взахлеб, и в то же время — про самые важные вещи. То есть не игра, не постмодерн, а всерьез: не на жизнь, а на смерть. Вообще интересно, когда задача — невыполнимая. Высока вероятность сломать шею, зато пока летишь — в ушах красиво свистит».

Глеб Шульпяков. Хармс как страх. О том, как 25 лет назад лидер обэриутов стал кумиром читающей молодежи. — «Огонек», 2013, № 26, 8 июля <http://www.kommersant.ru/ogoniok>.

«Я хорошо помню его возвращение к читателю — я и был этим читателем. Одним из многих тысяч, о ком Хармс не мог и помыслить в свое время, я думаю. <…> Есть даже точная дата, это 1988 год — год выхода избранного Хармса „Полет в небеса”. Томик в твердой обложке издательства „Советский писатель”. Мы, студенты, зачитывались этой книгой, разговаривали фразами из нее, буквально».

«Хармс минус страх есть чудачество, так воспринимает Хармса читатель сегодня. Так хотели воспринимать его и мы — тогда, в начале 1990-х. Люди первого несоветского поколения. Эти времена были хармсовскими еще и потому, что будущее было открытым. Все мы жили в истории с открытым финалом — как в его прозе. Никто не знал, что с каждым из нас будет не то что через 20 лет, через месяц. Да и времена на дворе стояли действительно абсурдные, анекдотические. Когда „попасть” в прозу Хармса ничего не стоило, надо было просто выйти на улицу. Туда, где снова, как 70 лет назад, все перемешалось, столкнулось и разлетелось. Эту мешанину я хорошо помню, все мы были ее персонажами».

Это эссе также напечатано в журнале «Новая Юность» (2013, № 3 <http://magazines.russ.ru/nov_yun>).

Эльдорадо на Петровке. Новый директор Литературного музея Дмитрий Бак уверен: Музей должен сохранять не прошлое, а то, что еще живет. Беседу вела Анастасия Скорондаева. — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2013, № 167, 1 августа.

Говорит Дмитрий Бак: «Сегодня существует огромная диспропорция между потенциалом, имеющимся в Литературном музее, и тем реальным весом, который он сегодня имеет в культуре».

«Как раз приблизиться к пониманию классики можно через современную литературу. Музей должен здесь работать вроде бы вопреки собственной природе, то есть музеефицировать то, что еще живет, а не прошлое. Невозможно ведь больше сдавать в музей рукописи, черновики, письма: за последние лет десять все это просто исчезло. Что же останется от новейших писателей? Например, аудиозаписи, фиксации вечеров, может быть, какие-то компьютерные материалы. Все это нужно собирать».

Составитель Андрей Василевский