ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ С ПАВЛОМ КРЮЧКОВЫМ
Настя и Никита. Часть 2.
Начиная в прошлый раз представление детского книжного проекта издательского дома «Фома», я рассказал и о главной находке редакторов: о связующих между собой все эти выпуски — героях, брате и сестре, Насте и Никите. Неутомимые подростки почти неизменно открывали (а иногда и закрывали) каждое отдельное издание какими-нибудь нехитрыми, а то и вполне изысканными историями — будь то книжки в сериях «Сказки», «Рассказы», «Стихи» или же — «Биографии», «Путешествия», «Знания». Съездив в «Фому» и получив там новинки, я вернулся домой, собрал все имеющиеся у меня дома выпуски 2009 — 2013 годов и разложил их по стопкам («Сказок» оказалось больше всего). Затем достал из рюкзака новые издательские дары, развернул их веером, да так и сел.
Названия серий с обложек исчезли. Дети тоже пропали. Об их существовании напоминала теперь только крохотная издательская марка: то есть само название, за которым укрылись, объединенные раскрытой книгой, прижавшиеся друг к другу мальчик и девочка. Их силуэты напомнили мне виньетки на дореволюционных сборниках сказок. Но вот в какую такую сказку ушли наши герои и как отреагировали на это прикипевшие к серии читатели? Ох, не знаю. А спросить не догадался, на месте не рассмотрел. С другой стороны, понимаю: настоящие Настя и Никита — уже большие, ну а сказочные? Они же не меняются. Словом, жалко. С другой стороны, есть такая штука — маркетинг, очевидно, в издательстве все просчитали, и основания для исчезновения связующих книги героев вместе с серийными рубриками — нашлись.
Зато вместе с пачкой книжек в тонких обложках я получил настоящую, «твердую» книгу, да не в двадцать с небольшим страничек, а в сто: сказочную повесть Марии Агаповой «Метрольцы». К книге прилагался в соответствии с современными подходами к завоеванию читателя набор наклеек с героями и сюжетными ходами. На обороте — фотография симпатичного автора, тридцатидвухлетней уроженки Ижевска. Мария — из семьи художников, с отличием окончила магистратуру по педагогике на кафедре детской литературы РГПУ в Санкт-Петербурге, работает в детском благотворительном фонде.
Отметим удачное название сказки: в слове «Метрольцы» эхом звучит отсылка к фольклорным подземным жителям — троллям, только не в их страшноватом, классическом скандинавском изводе, а, скорее, в «тувеянсоновской» традиции, доброй и уютной. Кстати, в текущем году отмечается аж 150-летие лондонского метро, но вот я не знаю, догадались ли за эти годы английские сказочники развернуть для самых маленьких те или иные приключения в подземке?
Мария Агапова — догадалась, причем ее сказка оказалась невольной рифмой и к новомодному проекту, рожденному Дм. Глуховским, правда, безо всякой, повторюсь, постапокалиптики. Просто сюжет ее повести разворачивается под землей, в лабиринтах метрополитена. И если не считать появления в одном из эпизодов мобильного телефона, эту вещь вполне можно было бы отправлять по каналам времени к читателям второй половины прошлого века: она по-хорошему старомодна.
Метрольцы — это маленькие человечки (не гномы, а именно человечки, что очень привлекательно для ребенка), живущие в дебрях метрополитена по своим непреложным законам. Смысл их существования — ночная уборка, ремонт вагонов и путей, из ночи в ночь, из года в год. Настоящие, «большие» люди их и в глаза не видели, так как метрольцы творят свое подвижничество тайно, а в случае обнаружения оборачиваются уютными щенками (при необходимости произносят волшебное слово и опять становятся человечками).
Впрочем, о метрольцах знают машинисты («самые главные люди в метро»), но никому не рассказывают, скрепленные корпоративной тайной. Главных героев тут два: сказочный лилипут Юнька, сбежавший из-под земли в Большой Город, и обыкновенный городской мальчик Костя, наоборот, забравшийся под землю, попавший к метрольцам, и — из-за своего любопытства — чуть не погубивший все метрольское поселение. Костя раскрутил вентиль на большой водяной трубе, несмотря на запретительную табличку, чем, кстати, — я фантазирую — передал родителю, читающему эту книгу вместе с дитем, напоминание о недавнем фильме Антона Мегердичева по роману Дмитрия Сафонова.
Повесть написана хорошим, «домашним» языком, здесь не забыто и о ритме повествования, немножко напоминающем уютную манеру сказок на ночь. Замечательно, что писательница и сама присутствует, пусть и опосредованно, в повествовании о жизни и быте сказочных человечков: «…Когда поезд вдруг остановится в темном туннеле и стоит так минуты две или три, это значит, что машинист пропускает метрольцев через пути. А они спешат, торопятся, карабкаются на маленьких ножках через рельсы, перетаскивают свои ящички с инструментами. А потом помашут машинисту ручками и скроются за потайной дверцей в стене туннеля. Машинист улыбнется, снова включит мотор, и поезд поедет дальше. Однажды я и сама слышала, как метрольцы топают башмачками, пыхтят, гремят своими ящичками. А когда поезд тронулся, я успела разглядеть, как исчезает в темном переходе чья-то лохматая голова. Но тогда я еще не знала, что это метрольцы, зато теперь знаю».
Признаться, сказка Марии Агаповой о метрольцах уже выходила три года тому назад в «Насте и Никите» тонкой книжечкой под названием-подзаголовком «Приключения Юньки», с обещанием продолжения, ибо обычного мальчика Кости, сбежавшего под землю, вероятно, еще не было. Исчезнувшие ныне герои проекта обрамляли сказку, причем в начале они оказывались в вагоне метрополитена и скучали до тех пор, пока в поезд не вошла маленькая собака и сопровождавший детей папа не начал рассказывать сказку. Так что авторский эпизод с метрольцами, перелезающими через пути перед приблизившимся поездом, излагался тогда от лица рассказчика-мужчины: «сам слышал», «еще не знал» и так далее.
В повести много обаятельного юмора, завлекательных таинственностей, параллельных и не отягощающих основную сюжетную структуру линий, ненавязчивого воспитания (дружба, верность слову, доверие). Но есть и растворенная во всей этой истории познавательность, ведь «Метрольцы» — это еще и рассказ о том, как, собственно, устроен метрополитен — во всем своем разнообразии. Кстати, метрольцы в своей метрольской школе (а у них все как у людей!) изучают исключительно это самое поездное дело, они же ремонтники. И вся их жизнь — в том числе и воспитание собственных детей — связана с метро. Так сказочная повесть оказывается многоходовой, многоадресной.
С этого момента я временно оставляю свой лирический настрой и сообщаю вам, что в исчезнувшей, но без труда опознаваемой серии «Знания» железнодорожная тема оказывается почти «фирменной».
Передо мной три свежие книги Марины Улыбышевой: «Царскосельская чугунка. Первая железная дорога в России», «От столицы до столицы. Николаевская железная дорога» и «От паровоза до „Сапсана”». Никаких сказок тут нет, повествование сложено в стиле, близком Александре Ишимовой, с непременными обращениями к маленькому читателю («вы даже представить себе не можете» и «а теперь представьте себе» и т. п.), — без сказочной подоплеки, но с хорошими увлекательными картинками разных художников. Это, конечно, чтение для мальчиков — если они отважатся. Мои пока не решились. А вот за «Метрольцев» младший уже уселся.
Вообще в «настяникитиных» «Знаниях» есть своя классификация и свои неожиданности.
«Конструкторско-исторические» мотивы представлены у меня книжкой Михаила Пегова «Знаменитые самолеты» и — «Непокоренным городом» («Москва в 1812 году») той же Марины Улыбышевой.
Животный мир — «минимонографиями» нежного и мудрого Александра Ткаченко («Вот ты какой, северный олень!») и обаятельной Дианы Лапшиной («Мишка. Самый русский зверь»). Между прочим, на двадцати страничках Лапшина умудрилась сказать о медведях все: от потех и браконьерства до олимпийского символа, домашней игрушки, меда, спячки и цирка.
«Историко-городской» мотив отмечен вышедшими только в этом году изданиями о московских высотках (скучноватое и, увы, «безоценочное» повествование, а ведь пришлось говорить и о Ленине-Сталине, и взрыве Храма), прогулках по Невскому проспекту, петербургских мостах и рассказом о Петергофе.
Не забыта, представьте, и космическая тема. Три года назад Игорь Малышев выпустил «Космический сад» — историю про «великого ученого» Ивана Микроскоповича Тучкина (очень страшные рисунки!), нервно и занудно разъясняющего школьнику Семену Конопатьеву устройство Солнечной системы. Меньше чем через год писатель и публицист Александр Ткаченко выпустил свои «Летающие звезды» — классическую популярную книжку, от Мюнхгаузена и Циолковского до Гагарина; от искусственного спутника и до выхода человека в открытый космос. Не могу не сказать об озорных, выполненных в манере комиксов рисунках Ольги Громовой. Разглядывая их, я, как говорил герой Фрунзе Мкртчана из «Мимино», — «так нахохотался».
Но и это еще не все. Тот же Ткаченко опубликовал в 2011-м году историю под названием «Где родился Дед Мороз?». Он начал с Санта-Клауса, тут же перенес читателя в Турцию и приступил к пространному рассказу о Николае Чудотворце. А закончил уже трансформациями Нового времени, когда спустя полторы тысячи лет американцы подарили сегодняшнему Санте шубу, оленей и новую родину — Лапландию. Великий же Устюг появился в самом конце книги. А на последней страничке над трогательным рисунком Татьяны Никитиной (два ребенка-космонавта в иллюминаторе, за их спиной — икона святителя Николая) — вот такой текст: «А о том, что легенда о Санта-Клаусе основана на истории жизни настоящего святого — Николая Мирликийского, многие просто не знают. Зато он никогда не забывает о нас и всегда готов прийти на выручку всем, кто попал в беду. Только это уже не сказка, а самая настоящая правда. Поэтому и сегодня в каютах моряков, в кабинах водителей и летчиков и даже над пультами управления космических кораблей висят вовсе не открытки с мультяшным Сантой, а иконы святителя Николая — человека, который чужую беду и боль всегда принимал как свою собственную. Добрым и немножко печальным взглядом смотрит с этих икон худощавый старец. Как будто спрашивает: „Ну что, дорогие мои, в какой еще переплет вы попали, из какой беды нужно вас выручать?”».
Заканчивая разговор о «Знаниях», доложу, что по имеющимся у меня сведениям, только что вышедшей книжечке Михаила Пегова «Семь раз отмерь!» (о системе мер, ясный день) предшествовали «Парад пуговиц» Екатерины Каликинской и совершенно неожиданная для меня книжка Эдгарда Запашного «Мои друзья тигры» — о дрессировке животных. Если вы подумаете, что тут лишь о хищниках, — ошибетесь. Только две истории: о старом пьянице «слоновожатом», без присутствия которого на арене слон отказывался делать трюки (тот растил его с детства), и о том, что «бесстрашный дрессировщик долго не проживет», — дорогого стоят.
В следующий раз мы закончим представлять книжную серию «Настя и Никита», опираясь на книжки, которые раньше выходили под грифом «Биографии», да еще немного поговорим о сказках, а пока, на прощанье, обратимся к самому нечастому, пожалуй, жанру/разделу серии — к поэзии.
Стихов у «Насти и Никиты» выходило и впрямь — мало. Вспомню «Прятки» Алексея Ерошина, замечательный сборник Дины Бурачевской «Салют из тысячи огней», «Солнечную чашку» Раисы Куликовой, «Шел по улице пиджак» Елены Ярышевской… Но большего удовольствия, чем вышедшая только что книжка Юлии Симбирской «Разбегаюсь и лечу», — не получал я давно. Это, конечно, лирика, в лучших маршаковско-берестовских традициях. Но как же она лаконична, остроумна, сколько в ней природы, нежности, ребячьей души!..
Стихотворение называется «Не спится»: восемь строк, у героя открыто окно, луна запуталась в туче, темно и тихо. И вдруг: «…И слышно, как гулко / В далекой ночи / У скорого поезда / Сердце стучит».
Или шесть строк о Самом первом весеннем листике, появившемся в окружении толстых почек:
...Самый первый, он в разведке,
Он сидит на нижней ветке:
— Все в порядке, братцы!
Можно распускаться.
Но больше всех меня тронул этюд «Папа приехал!». Две строфы, описывающие одежду в прихожей: большие кроссовки рядом с детскими сапожками, внушительная куртка, «обнявшая» рукавом — детскую.
Вот это я и называю поэзией для детей. И волшебно и просто.