ИЗ СРЕДНЕВЕКОВОЙ НЕМЕЦКОЙ ПОЭЗИИ

Науйокс Марина Марковна родилась в Москве. По образованию — экономист, переводчик немецкой литературы. Переводила стихи литературного кабаре 1920 — 1930-х годов, поэзию декадентов и экспрессионистов, современных немецких поэтов, а также немецкоязычную лирику Швейцарии и Австрии. Среди прозаических переводов — Бертольт Брехт и Фердинанд фон Ширах. Переводы М. Науйокс публиковались в журналах «Иностранная литература» и «Студия». В «Новом мире» публикуется впервые. С 2005 года живет в Берлине.

ИЗ СРЕДНЕВЕКОВОЙ НЕМЕЦКОЙ ПОЭЗИИ

Перевод, вступление и примечания Марины Науйокс

Почему средневековая лирика так трогает нас, не раздражая своей наивностью, прямолинейностью и зачастую неумелой рифмовкой? Вероятно потому, что дает ощущение присутствия при рождении европейской поэзии.

…Христианская Европа только что очнулась от непрерывных войн, голода и эпидемий. Кончился сон разума на обломках Римской империи, и люди с изумлением разглядывали окружающий мир и друг друга.

Первые монахи, потрясенные гармонией мироздания, складывали, а потом и записывали, новые молитвы. Первые певцы пели и слагали саги о героях. Первые колдуньи шептали свои — еще языческие — заговоры и заклинания. Первые поэты-рыцари в недавно построенных, грубо отесанных и насквозь промерзающих замках вдруг заметили — реальную или мнимую — красоту и добродетель живущих рядом женщин. Первые «разночинцы» того времени — школяры, священники, обедневшие дворяне — бродили по дорогам Европы и пели по площадям и тавернам свои не очень складные, но веселые или душещипательные куплеты.

Темы стихов становились все разнообразнее — рос интерес к обычному человеку, к его личности. Отрабатывались формы стихосложения. Укоротилась строка, появился рефрен — так было удобнее петь. Аллитерация постепенно заменялась рифмой, которую сначала помещали в середину стиха, переняв это от провансальских трубадуров, а затем и в конец строки, как это принято сейчас, — так лучше запоминался текст.

Все случалось в первый раз. В этом, думаю, и состоит огромная притягательность средневековой поэзии. Средневековье стало эпохой великих поэтических открытий.

Предлагаемые читателям «Нового мира» стихотворения выбраны мною из антологии «Deutsche Gedichte» (Insel Verlag, Frankfurt am Main, 2009).

_{ВЕССОБРУННСКИЕ СТИХИ И МОЛИТВА^[1]}

_{О сотворении мира}

Много я передумал и людей расспрашивал об этом чуде:

ведь когда-то не было ни Земли нашей, ни неба,

ни единого деревца, ни пригорка,

и солнце не вставало, и луна не светила,

и моря не было, воспетого потом в сагах,

не пролегло еще ни границ никаких, ни сторон света.

Но одно всё же было — всемогущий Господь,

щедрый, милостивый, и от него пришла вся мудрость творения.

Это и был Создатель мира.

Всемогущий Боже, сотворивший небо и Землю,

даровавший людям все блага мира,

дай мне крепкой веры в милость твою,

добрых намерений, здравомыслия и достаточно сил

противиться дьявольскому наваждению,

не творить зла и пребывать в твоей воле.

_{ЗАГОВОРЫ}

_{(X век)}

_{Пчелиный}

Ах ты, Господи, рой улетел!

Летите, пчелки, назад, не встретив преград,

за лесами не летайте, за горами не пропадайте,

собирайте скромно нектар нескоромный,

не забывайте Бога и к ульям дорогу.

Перекрещу вас справа, перекрещу вас слева —

благослови вас Господь и Святая дева.

Сидите в улье тихо, не делайте лиха!

_{От морока}

Ах ты морок проклятый, злое чудище,

не являйся во сне, не пугай меня!

Через все ручьи тебе — топким бродом брести,

а в лесу густом — всю листву общипать,

а в лугах тебе — все цветы оборвать,

и все норки звериные — тебе вылизать,

и все лужи по дорогам — тебе вылакать,

все соломинки в поле — сосчитать тебе.

Не являйся мне ночью, не мучь меня!

_{ЗАГАДКИ}

_{(XI век)}

₁

Прилетел птенец — да без перьев,

сел на дерево — да без листьев.

Подбежало к нему дитятко — да без ноженек,

ухватило его накрепко — да без рученек,

без огня, без котла — приготовило,

безо рта, без зубов — пообедало.

(Снег и солнце)

₂

Самой длинной из ночей

вырос мост через ручей.

Двух воров там стали ждать.

Первый — виден, но не слышен,

и скользит он тише мыши.

Вор второй — шумит по крыше,

но не виден, хоть и ближе.

Что за воры, что за тать,

мост задумали сломать?

(Лёд, солнце и ветер)

_{РЫЦАРЬ ИЗ КЮРЕНБЕРГА^[2]}

_{(ок. 1150 — 1170)}

_Сокол

Растил я сокола, считай, что целый год.

Он был уже почти ручным, но вот,

порвав шнурки из шёлка и постромки,

он вырвался на волю с криком громким.

Прекрасен был полёт свободной птицы:

шнурка обрывок в небе золотится,

а на земле — погнутой клетки хлам.

О Господи, позволь летать и нам!

_{ДИТМАР ФОН АЙСТ}

_{(? — 1171)}

_{Причитания знатной дамы на прогулке}

Вот луг. Благородная дама на нём,

гуляя, разглядывает окоём.

Там сокол с небес вдруг бросается ниц,

пугая сидящих на дереве птиц,

и снова взмывают два крепких крыла.

Задумалась дама: «А я б так смогла?

Он отроду не был в позорном плену,

сам вьёт он гнездо и находит жену.

Вот если б мне этаким соколом стать,

я мужа смогла бы сама отыскать,

его бы по сердцу нашла я себе,

чтоб с ним ворковать в нашем общем гнезде.

Ах, Дева святая, ах, Божия мать,

вот если б, как сокол, могла я летать!»

_{ХИЛЬДЕГАРД ФОН БИНГЕН^[3]}

_{(1098 — 1179)}

_{О человеческой душе}

Душа — как ветер,

гладящий траву,

как роса,

освежающая луга,

как дождь,

под которым все растёт и зеленеет.

Вот так и человек может —

изливать доброту на своих ближних,

доброту, по которой они истосковались.

Он может быть ветром,

приносящим подаяние.

Он может стать росой

вместо слёз всех покинутых.

Он может пролиться дождём,

оживляющим всех измученных.

И давать им любовь,

как хлеб насущный.

_{О листве}

О, благородная листва,

ты разрастаешься на солнце

и сверкаешь своим великолепием

пока проворачивается колесо земной жизни,

такой же прекрасной и непознаваемой,

как и таинство другой жизни — вечной.

Ранним утром листья деревьев розовеют,

а осенью, на солнце, пылают, как факелы.

Такое чудо — листву —

могла создать только любовь.

_{ВАЛЬТЕР ФОН ДЕР ФОГЕЛЬВАЙДЕ^[4]}

_{(1170 — 1230)}

_{Влюблённый миннезингер}

Что есть любовь, скажите ясно,

я знаю что-то, но не всё:

бывает ли любовь напрасной?

Или разящей, как копьё?

Тогда ей имя приготовь —

не может мука быть прекрасной,

такое чувство — не любовь.

Насколько смыслю в этом деле,

любовь есть ноша двух сердец.

И станет, если ношу делят,

любовь любовью наконец.

О, госпожа, я бы просил

часть груза взять, по крайней мере,

мне одному — не хватит сил.

Да, госпожа, я Вашу долю

тащу, и время мне помочь.

Не любите — я не неволю,

тогда меня гоните прочь.

Но кто Вам сложит мадригал,

когда б вдали от Вас, на воле,

я прославлять Вас перестал?

Вы в горечь превратили сладость.

Другой поэт, я побожусь,

не даст Вам эту злую радость,

когда вдали я окажусь.

Ослеп я от любви вконец,

но кто не знает, что за гадость —

влюблённый немощный слепец!

_{Под липами}

Где старые липы,

там, у луга,

из сена с цветами наша постель.

Мы слушали птиц, обняв друг друга, —

чириканье, всхлипы

и брачную трель.

И вот с опушки, из-за полей —

тантарадей! —

запел соловей.

Гляжу в оконце,

совсем стемнело,

мой милый устанет под липами ждать.

Я вышла украдкой, стрелой полетела,

а то сядет солнце,

и хватится мать.

Лучший на мне, как на свадьбу, наряд —

тантарадей! —

губы горят.

Была я все лето,

как дама из знати

на ложе пышном из трав и цветов.

И полог из веток на брачной кровати

пах липовым цветом

у наших голов.

Пара моих расплетённых кос —

тантарадей! —

на охапке роз.

Для любящих ласки

любые святы,

кто строгого нрава — сгорит со стыда.

Я тоже для вида потупила глазки —

ведь платье измято,

коса развита.

Будут секрет наших жарких встреч —

тантарадей! —

липы беречь.

_{Песня бродячего поэта}

Натёр себе ноги,

присел у дороги,

понур и невесел,

я голову свесил.

Прилёг, подложив под затылок кулак,

смеются прохожие — что за чудак!

Кто может, ответьте,

как жить мне на свете?

Чтоб мысли всё те же

терзали пореже?

Зачем не придумано мудрых наук,

чтоб можно сложить было в общий сундук

и спрятать всё вместе —

от рыцарской чести

до милости Бога

и денег немного?

Я нажил пока лишь заплечный мешок,

в нем хлеба краюшка да глупый стишок.

Чего не бывало —

ларей и подвалов.

Нужна мне сегодня

лишь милость Господня.

А гордость с богатством, и чванство, и спесь —

в свой спрячьте подвал, если он у вас есть!

_{ИЗ ПЕСЕННИКА ВАГАНТОВ «КАРМИНА БУРАНА»}

_{(ок. 1250)}

_{Песня жареного лебедя}

Когда-то мирно жил я дома,

у небольшого водоема,

вода, и травка, и солома — всё было мило и знакомо.

Припев: Поперченный, посоленный,

замученный в неволе я!

О-о-о, бедный!

Туда-сюда снуют здесь слуги,

все раскраснелись от натуги.

Меня на блюде чьи-то руки несут гостям, чтоб съесть от скуки.

Припев

Я лучше плавал бы прилежно

в чистейшем озере безбрежном,

чем потонуть во тьме кромешной, в подливке мутной, подгоревшей.

Припев

Я пересох. Восторгов стоны

неслись мне вслед во время оно.

Теперь же я черней вороны, лебяжьей нет на мне короны.

Припев

Я прибыл весь в застывшем сале

из кухонной подвальной дали.

Но бодро рыцари жевали, под стол шутам куски кидали.

ЧТОБ НЕБЕСА ИХ ПОКА-Р-Р-РАЛИ!!!

КРЯ — КРЯ — КРЯ — КРАЛИ!...

Припев

_{О поведении подмастерьев}

Вот паренёк с одной девицей

решили вдоволь порезвиться,

окно завесив лишь тряпицей и не закрыв замков.

Припев: Чур меня, чур, во веки веков!

Клянусь Граалем, мы всё наврали.

Содом и Гоморра, такого позора

у нас быть не может, прости нас, Боже!

Те двое были в полном раже,

мы вам подробно всё расскажем,

всё видно без замочных скважин и без дверных глазков.

Припев

Эй, парень! Ты по крайней мере

знай толк в приличиях и вере.

Греши, но запирай все двери и заведи альков.

Припев