ПОВЕСТЬ И ЖИТИЕ ДАНИЛЫ ТЕРЕНТЬЕВИЧА ЗАЙЦЕВА

ПОВЕСТЬ И ЖИТИЕ ДАНИЛЫ ТЕРЕНТЬЕВИЧА ЗАЙЦЕВА

Окончание. Начало см.: «Новый мир», 2013, № 5

_{ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ}

₁

Вернёмся назад, когда я работал на Кулуене в Мато-Гроссо. Панфил свозил нас к своёму шурину, за 200 километров по другой стороне реки Кулуене. Встречает нас Константин Артёмович Ануфриев — ето тот мужик, который сидел у дядя Марки Килина, когда первый раз встретились и я спросил, хто из вас дядя Марка. Константин Артёмович ему свояк, у них жёны — сёстры, и в Уругвае дед Садоф Ануфриев ему дядя. Его отец Ануфриев Артём, мать Валихова Марья. У Артёма с Марьяй восемь сыновей и четыре дочери: Фёдор, Иван, Константин, Алексей, Евгений, Архип, Карпей, Илья, дочери Агафья, Евфросинья, Анна и Васса.

В Уругвае Садоф — кроткий, спокойный, и проживал толькя в деревнях; Артём, наоборот — горячий, непосидиха, в деревнях никогда не мог ужиться и ни с кем, поетому старались где-то жить одне. И вот когда приехали из Китая в Бразилию, оне в деревне долго не прожили и уехали в штат Гояс, город Рио-Верде, там устроились и выбрали Константина как руководителя. Он у их был боле дошлый в проектах, в бизнесах, в банках и так далее. Но все братьи мастера и работяги на все руки, все горячи, характерны, и мать Марья така же.

Константин вёл весь бизнес, он вёл очень хорошо, обороты шли в ихну пользу, у них была своя земля 5000 гектар, построили шикарныя дома, была хорошая техника, и оне работали день и ночь. Всё шло прекрасно, но где-то Константин ошибся, получил долг, банок стал притеснять. Братьи Константина стали все на брата, и с каждым днём разгоралось у них пламя, схватили винтовки и за братом. Константин бегом, взял семью, в машину, и убежали, и потерялись без вести. Прошло десять лет, Константин оказался в штате Мато-Гроссо, последний пункт, населённый аборигенами, Паранатинга, внутри жунгли, на реке Кулуене. Нашёл какого-то богача, у его на Кулуене 20 000 гектар земли, договорился с нём работать с половине. Богач дал ему технику и деняг, и Константин со своими малыми детями начал чистить жунглю и сеять. Потом появились рабочие, посевы с каждым годом росли боле и боле. Когда мы приехали к нему в гости, он уже сеял 2000 гектар земли.

Шло всё хорошо, у них было два рабочих немса, но один, по имени Wilson Vagner, с кем жизнь связала, маленькяй, беззубой, незавидный. Ему понравилось, как Константин доржутся, молются, посты соблюдают, строгие дистиплинисты, все порядки соблюдают, и давай проситься к ним в религию. Оне давай его учить, а он всё исполнять. Нам Константин рассказыват:

— Парнишку надо помогчи, вижу, что хороший с него будет християнин, всё соблюдает и старается.

Мене чудно показалось, подошёл к нему, стал спрашивать, хто он и откуду. Он на ломаным русским языке стал мне рассказывать, хто он и откуду. Говорю:

— Можешь говорить на бразильским языке^[1].

Он отвечает:

— Я хочу научиться по-русски.

— Ну давай.

Говорит:

— Я немец, мать-отец немсы, живём мы в штате Рио-Гранде-до-Сул, город Ижуи, деревня немецка, вера у нас лютерана. Занимались мы — ростили свиней и делали колбасы и ветчину, доили коров, делали сыр и всё ето продавали на рынке. Жили хорошо, но однажды отцу ночью в мату^[2] залезла кака-та насекома, утром он не проверил, насыпал йерба мате, залил горячай водой и давай пить. Ничего он не заметил, но через сколь-то дней ему стало хуже, пошли к врачам, лечили-лечили, а ему хуже и хуже. Повезли к специалистам, сделали анализ и признали рак желудку. Мы его лечили и весь капитал свалили. Но отца не вылечили, ему хуже и хуже, и он помер. Мы с братом ишо поработали, скопили деняг, знали, что немсы едут в Мато-Гроссо и что земли там дешёвы, и мы собрались с братом, приехали, купили 500 гектар земли. Но нечем работать, поетому пошли на заработки, и вот мы оказались у Константина в рабочих.

Когда мы жили в Масапе с Марфой в 1981 году, Константин приезжал с Wilsonom просить за него, чтобы приняли и окрестили. Старики сказали:

— Хорошо, ежлив ты, Константин, даёшь за него гарантию, что он будет доржаться, пускай подыскивает себе невесту, и мы его окрестим.

Оне три свояка: Константин, Лука Бодунов и дядя Марка — посовещались и решили женить на Лукиной дочке Хинке. Но Хинка его не любила, у ей жених был парагваес, но оне их сговорили, его окрестили и свенчали. Оне прожили сколь-то дней, и она его бросила и ушла к парагвайсу. Он остался один, поехал с людями в Боливию и жил долго один, но по закону. Старики решили ему разрешить, чтобы он мог жениться снова, так как знали, что он невинный, и он высватал у Игнатия Павлова дочь Нимфодору, его женили.

А Константин подростил своих детей, добавил рабочих и расчистил ишо 3000 гектар земли, и уже сеял 5000 гектар. Дети захотели ехать жить в деревню, он не хотел, но семья пересилила. С хозяином Константин поделили землю и технику. Константин оказался зажиточным крестьянином. Но ехали на машине, получилась авария, и Константин убился, а жена Ульяна весь капитал провалила.

В 1982 году дядя Марка отдаёт дочь старшу Ирину за Кузьмина Симеона Анисимовича. Вскоре оне купили землю в Боливии и переехали, сделали деревню, назвали Тоборочи. Ефрем Мурачев переехал к своему свояку, Анисиму Кузьмину, дядя Марка тоже. Но перво чем выехать с Бразилии, отдал втору дочь Варвару за Тимофея Ивановича Снегирева, моего друга детства. Он приехал с США к сестре Палагее, на свадьбе зять положил им на поклоны 100 гектар земли, ето обозначает 400 000 долларов.

Ануфриевы, дети Артёма, прозвище им Артёмовски, после Константина разбежались все кто куда. Дед Артём с младшими детями уехал в Боливию, старший сын Фёдор туда же, Иван — в штат Парану, в стару деревню, Евгений и Алексей тоже в Боливию, Карпей в Масапе.

Ето перво переселение в Боливию в 1978 году. Оне забрались в глубокия леса, попадали туда толькя лодками по рекам Ичило и Ичёа. Ето будет провинция Кочабамба, регион Чапаре, где вырабатывают кокаин. Ета зона всегда была наркобизнес. Когда старообрядцы хватились, ето уже было поздно. Тако расстояние и такой расход получился у них! Купили 20 000 гектар земли, завезли всю технику, но земледелие у них не получилось. Вот оне жили да наркоманов кормили. Ето были Артёмовски, пять Ревтовых, Валиховы — где-то семей пятнадцать. Вот тут оне своих детей потеряли, некоторы превратились в потребителей, а некоторы в продавателей. Старообрядцы етого не знали, но сумлевались, откуду у них деньги: нигде не сеют, а всегда покатываются.

₂

Приезжаю в Уругвай. Марфа вот-вот принесёт, сама очень слаба.

— Ну что, Марфа, поедем в Арьгентину.

Тёща:

— Вы куда?

Я говорю:

— Домой.

— Дак Марфа в таким виде не может ехать.

— Ехать не может и оставаться тоже не может. Графира умерла лично из-за нерадение, поетому доверности нету. Пускай хотя бы выдюжила до аргентинской границы, а там я всё добьюсь. Больницы там хороши.

Ну, что делать — конечно, обиделись, но я на своим настоял.

Приезжаем в город Пайсанду, берём билеты — на автобусе через границу. Марфа говорит:

— Данила, чижало стаёт.

— Марфонькя, потерпи часок.

Ну, поехали. Всего четырнадцать километров до Колона — город в Арьгентине. В пути ехала с нами монашка-католичка и всё на Марфу поглядывала. Когда мы слезли с автобуса, у Марфе пошли переёмы^[3]. Мы на такси и в больницу, а монашка уже там, она мне говорит:

— Я знала, что вы дальше не уедете, — и быстренькя к гинекологам, всё объяснила, нашу ситуацию.

Марфу увезли, нам с детками дали комнату, через полтора часа, покамесь Марфу оформлял, подходит милосёрдная сестра и говорит мне:

— У вас родился сын, можете посмотреть.

Я рад: три сына, слава тебе, Господи! Оказался сын большой, 4,600 кг. Марфа очень ослабла, крови много вышло. Вижу, что она вся бела, взял за руки — вся холодна.

— Марфа, ты что?

Она говорит еле-еле:

— То холодно, то жарко.

Я бегом к врачам, всё рассказал, оне бегом. Проверили и скоре увезли крови добавлять. Ну, тут я сам не свой ходил, плакал и молился, да чтобы жива осталась.

Через два часа приходит врач и говорит:

— Ну, теперь слава Богу, у ней прорвало 4 пунтов^[4], мы зашили и влили ей шесть литров крови. Ежлив не хватились бы, она бы умерла. Ну, теперь пойдёт на поправку. Чичас она спит.

— Можно?

— Толькя не буди.

Я сходил: Марфа спит, и сын спит. Ну, слава Богу. Пошёл потелефонил Филату Зыкову, чтобы передал тестю, что Марфа принесла сына. Он передал. На третяй день приезжает тесть с обидой:

— Ведь говорили, что не вези! Нет, не послушал, увёз.

— Тятенькя, слушай, благодари Бога, что увёз. Не увёз бы, час был бы вдовой и дети сиротки. Она пошти с крови сошла, влили ей шесть литров крови. — Тогда он замолчал, дал молитву и уехал.

На четвёртой день Марфу выписали, спрашиваю:

— Как себя чувствуешь?

Она говорит:

— Хорошо.

— Сможешь доехать до Буенос-Айреса?

— Смогу.

— Точно?

— Точно.

Беру билеты, вечером выезжаем в Буенос-Айрес. Приезжаем к Беликовым^[5], оне нас приняли, но как-то по-холодному. Владимир сам ничего, добрый, хорошо принял, но Светлана непонятна: всё каки-то придирки, всё не по ней, характер часто меняется, то уж шибко ласкова, то всё выговоры. Мы у них прожили неделю, в ето время получил груз и отправил в Рио-Негро, город Чёеле-Чёель. Но старался избегать с ней встречи, знал, что многи у ней работали старообрядцы и все от ней ушли обиженны. Хотя я их и приглашал на свадьбу и оне были у нас на свадьбе, но я чувствовал, что именно Светлане я не нравлюсь. Но Марфа поправилась, и мы отправились в Рио-Негро, тысячу километров.

Приезжаем в Чёеле-Чёель и к тяте с мамой. Ну, радость, что приехали! Ето было осенью. Зимой нашли земли в Помоне возле реки, очень удобно место. Выпросили у тяти трактор, он нам его отдал, мы его сменяли на другой, боле новея, марка «Деутс», немецкой, тятя нас деньгями выручил.

Мы переехали в Помону. Марфа написала матери письмо, попросила сестру поводиться с детьми. Мать послала третью дочь, Ксению, на год. Мы со Степаном посадили врозь каждый себе по три гектар помидор, луку, тыквов и кукурузы пять гектар. Наши жёны нам помогали, к Александре приехала тоже сестра Анна. Урожай угодил ничего, хороший.

Помона от нас всего два километра, каки поломки — хороший был механик и шиномонтаж тоже. Ето были — муж итальянец, фамилия Жюлияни, а жена немка, фамилия Кединг. Работали оне вместе, обои крутые^[6], он механик, она шиномонтажник, у них получалось всё быстро и хорошо, мы с ними дружили. В етим году мы ничего заработали, купили машину пикап форд 72-го года.

Но уже ситуация в стране изменилась, пошла инфляция, 83-й год. Были выборы, настала епоха демократов радикальных, убрали военных, стал частный, Рауль Альфонсин^[7]. Деньги сменили, стали аустралес, с долларом один на один, все говорили, что будет хорошо. Ну, посмотрим.

Приезжает в гости из США Герман Овчинников. Конечно, изменился: побелел, весь седой. Смеёмся:

— Что, Герман, в снегу искупался?

Смеётся:

— Да доллара покою не дают. На самом деле Америка дала нам разуму, научила, как жить. Я вижу, Аргеньтина спит, ничего не изменилось, подумай: с 12 до 17 часов спят сиесту, надо работать, а им ничего не нужно, хоть провались.

Мы смеёмся. Герман искал земли купить с фруктой и просил нас, чтобы помогли ему.

Каки поломки, каки бизнесы — всё приходилось мене, Степан не любил ездить по делам, всё старался меня послать. Мне, наоборот, нравилось, и у меня знакомства шире. Давай искать землю Герману, за мало время нашёл четырнадцать гектар — двенадцать фрукты и два пустых гектара. Дёшево, всего за 10 000 долларов. Герману понравилось, и он купил. Попросил нас:

— Возьмите её и ухаживайте, берегите и пользуйтесь, мне с вас ничего не надо.

Герман тут же съездил в Сан-Антонио Оесте, там строился большой порт международной, а в стороне, за 60 километров, обозначили туристический пляж. Шла пропаганда, а мы ничего не знали. А Герман всё ето раскопал, приезжает и говорит:

— Данила, строится пляж, участки ничего не стоют, я куплю участок возле моря, построю hotel и отдам тебе, работай из половина.

Мы со Степаном хохочем: ну дурак же, куда деньги бросат на ветер! И знали, что Герман скупой и с нём кашу не шибко-то и сваришь, какой-то закоснелый. Я не согласился с нём никаким бизнесом заниматься. Он присватывался к сестре Евдокее, но мы смеялись: но нашлась же пара, она сорок два года, он пятьдесят три года. Говорили Евдокее:

— Ну что, жених нашёлся?

Она:

— Да не мешайте со своим женихом!

Мы со Степаном молились двоя и наши жёны и детки. Степан съездил в Уругвай, получил благословение и святыню^[8] и стал наставником. Скушно было, но молились. Тут подъехал с США Антон Шарыпов, потом сам дед Василий Шарыпов, поморского согласия. Стали нас сговаривать, чтобы мы перешли к ним, но мы не соглашались, помнили, как оне поступали с народом и были в политике в Китае. А ежлив бы перешли, то откололись бы от общего собору и молились сами себе. Вскоре к ним подъехали ишо четыре семьи, Ларионовски.

Мы со Степаном обрабатывали фрукту и арендовали у суседа землю под лук три гектара: половина Степану, половина мне. Тут подъехали сестра Степанида с мужем, Николаям Русаковым, и следом за ними брат Григорий. У другого суседа взяли земли и посадили лук и помидоры, каждый себе. Ксения уехала и вскоре вышла замуж за Мурачева Ульяна Ефремовича, уехали жить в Боливию. А к Марфе приехала старшая сестра Палагея, она у нас прожила год.

Перед урожаям приехали разны гости: из США вперемешку синьцзянсы и харбинсы, с Боливии Назар Ерофеев и Логин Ревтов, к куму Евгену заехал старый друг с Китая, Анастас Шарабарин. Оне все просили, чтобы показать им Аргентину. Ну, мы их повезли в горы, на Анды.

У кума Евгена там один приятель продавал землю, 4000 гектар за 8000 долларов. Поехали туда, ета земля оказалась на границе Чили, на верхах. Правды, очень красиво, три озера рыбна, красива речкя. Дорог нету, добирались на конях, нам их заняли пограничники жандармерия. При нас выпал снег посередь лета. Стали спрашивать:

— Сколь лето?

Отвечают:

— Три месяца.

— Ну, тогда нечего тут делать.

Проехали от Корковадо до Барилоче — нашим туристам не понравилось, вернулись домой. Наши гости уехали, подъезжают ишо гости: ето мои друзья детства Федя Пятков и Саша Зенюхин. Погостили, повозили их туда-сюда, и оне уехали.

Ларионовски просют, чтобы помог им выкупить груз в таможне. Говорю:

— Нековды, много работы.

Оне просют:

— Мы тебе поставим рабочего и в подарок тебе дробовик «Ремингтон».

— А чё он стоит у вас?

— В США стоит 250 долларов.

— Да, а здесь в Аргентине 750 долларов. Хорошо, давай я вам помогу. Вы мне никаких подарков не давайте, а продайте за ту же цену, что вам досталось.

Оне обрадовались, поехали в Буенос-Айрес, за три дня всё оформили, пошлины маленьки, всё в копейкях. Ну хорошо, пошли в таможню, там оказалось три заведующих. Проверили документы:

— Всё хорошо, теперь будем всё проверять. — Спрашивают: — Чё везёте, ребяты?

— Да всё, и оружие.

— Много? И что, проверять?

— Да неохота. А можно как-нибудь так?

— Ну, посмотрим.

Подхожу к заведующим:

— Слушайте, а можно без канители, а то потом надо всё складывать и загружать на машину. Всё ето даст лишную работу, всё равно оне везут свои личные вещи, а их четыре семьи, и все детны.

— А сколь дадите?

— Ребяты, сколь дадите?

— 100 долларов.

— Мало.

— За шесть тонн 100 долларов? Давайте 200, — поморшились.

Говорю:

— Дают 200 долларов.

Говорят:

— Мало. Нас троя, по 100 долларов.

— Ребята, соглашайтесь за 300 долларов.

Оне моршутся, не соглашаются.

— Ребята, обозлятся — всё потеряете. Не хочете — я пошёл.

— Ну ладно, — согласились.

Заплатили, вызвали транспорт чёльской, загрузили и увезли. Ребяты остались довольны, что так хорошо обошлось. Через сколь-то время приезжаю с деньгами за дробовиком, но оне даже мне его не показали, а сказали: «Мы раздумали продавать». Вот тебе и помог.

₃

Тёща после Марфиного замужества ишо родила три сына — Тимофей, Анатолий и Алексей, а у нас Андриян, Илья, Алексей — как раз совпалось его рождение на память преподобного отца нашего Алексея человека Божия римлянина, 17 марта старого стиля.

После рождение Алексея в Чёеле-Чёель обратились в больницу. Врач-гинеколог угодила женьчина, Сония Алсина. Привёл Марфу, объяснил врачу Марфино здоровье всё подробно. Врач назначила снять все аналисы, взялись мы её лечить. Дома сделали настой от надсады: мёд с алоям в равных частях, в стеклянной посуде, на двадцать дней в тёмным месте. И стала Марфа пить по столовой ложке, до еды, три раза в день. Через шесть месяцев Марфа поправилась, повеселела, стал муж нужон, но огрызаться не переставала. Подбираться в дому и кулинарию не любила, а любила работать на земле, ето её любимое занятие.

В 1984 году мы со Степаном зимой поехали в Уругвай учиться крюковому пению к тестю. Собрались Степан, Марка, Алексей и я. Начали учиться с первого гласу. Два вечера поучились, Степан взадпятки^[9], не захотел учиться, говорит, что трудно, Марка с Алексеям тоже не захотели. Ну, оне пошли по охотам, да по рыбалкам, да гули-погули. Мне пришлось учиться одному, за два месяца я все гласы прошёл. Ну, слава Богу, теперь можем спокойно молиться в Аргентине.

Собрались домой, приезжаем в Буенос-Айрес. Я решил сходить в русскую лавку книжную. Лавка была Ласкиевича, мы там иногда брали книжки. Прихожу, того старика нету, спрашиваю:

— А где тот старик, что нас обслуживал?

Парень отвечает:

— Уже как два года умер.

— Большоя вам сожаление. — Спрашиваю: — Вы с России всё ишо привозите русские книги?

Он говорит:

— Нет, нет спросу, и мы вон выставили всю отцовскую библиётеку. Хошь, бери вон лестницу и смотри, что тебе нужно.

Беру лестницу и на верхных полках проверяю; что интересно, то откладываю. Смотрю, «Протоколы сионских мудрецов». «Ого!» — меня прокололо. Забрал все книги — их было тринадцать штук, — подхожу к прилавку, сын пустил их по низкой цене, даже не взглянул. Ну, я с радостью домой.

Приезжаю домой, читаю ету книгу, перечитываю ишо на два раза, и у меня мурашики по спине забегали. То, что написано в трёхтолковым Апокалипсисе о последним времени, написано в давние времена Иоанном Златоустым, а тут сионские мудрецы пишут, как оне должны поступить с миром, чтобы ём завладеть. Но никто не поверит, все скажут — дурак, но одно помяну: действительно мы «гои».

С тех пор стал всем интересоваться, всю информацию рассматривать и анализировать, и за 25 лет, да, точно, не ошиблись, ето опишем дальше.

₄

Моя крёстна, мамина сестра Марья, — её нихто взамуж не брал, её прозвище было Царь-баба, все её боялись. Но взамуж она хотела, и как выйти? В то время приехали с Китая, было две ровни^[10]. Старши перезрелы, им как-то надо было определить свою судьбу. Оне выпивали. Ну вот, моя хрёснушка хотела выйти замуж, ну как? Выбрала телёнка, напоила, переспали, после того стали любоваться, она забеременела и приказала её брать, а нет — пострашала: в то время за ето власти брались крепко. И хто попал в ету ловушку — ето Анфилофьев Евгений Титович, парень безответный и добрый (их восемь братьяв и две сестры). Бедняге некуда было деваться, пришлось брать, родители были против, и оне сбежались, тайно убежали в Буенос-Айрес. Когда она принесла сына, приехали, но родители их не приняли. Оне стали жить с бабой Евдокеяй, вскоре их свенчали. Дитя окрестили, назвали Борисом, я стал крёстным, а Степанида крёстной. Мы с ними водились, оне пошли по арендам, обои работяги, у них сразу пошло хорошо, он коммерсант, чё вырастит, сам торгует, везёт туда, где нету. Потом рождается дочь, крестили, назвали Анна, тоже моя крестница.

Интересно: мамин брат Степан и сестра Марья ростили своих детей и внушали против Зайцевых. Мы старались с ними родниться, но с ихной стороны как-то всё бочкём. И детей вырастили, стали совсем чужими. Мы со Степаном молились, он как наставник, а я уставшик и головшик, оне к нам не подходили. Когда подъехали Шарыповы и Ларионовы, у их основался собор, и всё наше родство, включая наших родителей, ходили туда. Нас Шарыповы шшитали за еретиков, мы помалкивали, всё терпели. Вскоре у их за каки-то несправедливости уходют от них наши родители и кум Евгений и крёстна. Крёстна давай нас убеждать, чтобы молились у них, говорит: «Дом большой, места всем хватит». Ну, мы согласились, стали молиться, постепенно она стала во всё вникать, мне ето не нравилось, Степан молчал. Собрались на Пасху, стали молиться, она во всё вникает и везде лезет. Когда отмолились, я с ней разоспорил:

— Зачем я учился — стары напевки и разный^[11] устав подымать?

Поспорили, она не сдаёт, тогда я сказал:

— Молитесь, я суда не приду больше.

У них без меня не пошло, и она передавала, чтобы я вернулся. Говорю:

— Нет. Наслышался её досыта, ето не собор, а диктатура. Вот скоро подъедут добры люди, сделам моленну, тогда будем молиться, а пока дома.

Но за ето крёстна мне отомстила. А получилось ето так.

Когда мы со Степаном уехали с Помоне к Герману, кум Евген арендовал в Помоне землю. Борису уже было четырнадцать лет, на тракторе он работал. У нас родилась дочь Таня, всё было хорошо, но что-то дома у нас с Марфой не пошло, стала пушше спорить, не покоряться, всё на вред, не варит, не стират, станешь допытывать — бурчит. Мама надулась, Евдокея надулась. Что такоя? Мы вообче часто гуляли, а тут вовсе с горя загулял. Однажды приезжает мама, и я прихожу пьяный. Мама:

— Где, — поднялась, — таскашься, таскун, уходи из дому!

И Марфа почувствовала таку защиту, повысила голос:

— Уходи и уходи, таскун!

Я в шоке, нихто разбираться не хочет, чуть не вытолкали. Собрал в сумку маленькя одёжи и ухожу. Слышу, мама говорит Марфе:

— Пошлятся да и придёт.

Посмотрим. Ну и судьба же досталась! Беру автобус, еду в провинцию Чубут, в город Пуерто-Мадрин, там у меня друг детства Луис Пачеко, работает на алюминевой фабрике.

Приехал к нему, он обрадовался, принял меня. Стал узнавать, где хорошо заработать можно. Он повёл к своему другу, что работает на порту начальником, сгружают свежую рыбу в яшиках лебёдками, и плотют хорошо. Но ето кооператив, и у всех номера, надо быть на порту в пять часов утра, а зимой холодно. На порту работают проходимсы, которы любят лазить по ночам. И бывает так: набор, а рабочих не хватает, вот тут и берут новичков, и каждый раз надо ждать. Как не хватает, так и успевашь работаешь, ето случалось два-три раза в неделю, но прожить хватало. Перво казалось трудно и чижало, но, когда понял сноровку, стало хорошо получаться и легко. Каждый день я был на порту, начальники кооператива ето видели, да и уже со многими соревновался, что^[12] аргентинсы приходют голодны, мату пососут да и на работу, а силы нету. А я по-русски: хорошо позавтракаю да с собой на работу беру обед, вот и сыт голодному не верит. Через полтора месяца вызывают в контору, проздравляют и выдают мне карточкю с номером 33. Тогда начал работать каждый день. Когда не хватало суднов, нас посылали на международный порт Адмиранте Сторни, а мы работали на команданте Луис Пьедро Буено, на большим порту сгружали морожену рыбу и загружали заграничные судна.

Как-то раз вижу русский флаг, подхожу, спрашиваю на вахте:

— Можно к вам?

— Можно.

Захожу, там передали капитану, приходит:

— Вы откуда?

Рассказываю.

— Интересно. Заходи!

Собрали на стол, выпили-закусили, расспросы, рассказы. Все чудятся:

— Через столь лет, уже внук, и чисто на русским языке говоришь! И русская рубашка, поясок — ето сказка!

Мне ето всё казалось чудно: как так оне удивляются? Показали русские фильмы, приглашали в Россию. Всё там казалось родноя.

Подходит греческое судно. Я узнал, что ето судно каждых два года приходит на етот порт и хорошо плотют. Я обратился к капитану, через переводшика попросил работу, он спрашивает:

— На каких языках говоришь?

— На русским, на испанским, на португальским.

— А на английским говоришь?

— Нет, но, ежлив надо, можно подучиться.

— Хорошо, мы будем стоять пятнадцать дней. Неси паспорт, сделам контракт на два года. Через два года в ети же числы судно будет в етим порту, зарплата 1500 долларов в месяц, но получишь их все через два года на етим порту. А на каждым порту, где будет стоять судно, даём виятик^[13] на каждый день по 30 долларов на личные расходы.

— Хорошо, я подумаю.

Действительно, задумался. Два года — 38 000 долларов, ето можно купить 50 — 60 гектар с фруктой. У меня паспорт дома простроченной, но ето полбеды: за два дня в Буенос-Айресе можно поновить. Но как с Марфой? Надоело мне спорить, разойтись раз навсегда — детей жалко, да и стосковался: как ни говори, уже четыре месяца прошло.

Приезжаю домой, тесть в гостях:

— Ну что, набегался?

— Ишо нет.

Узнала мама, приходит:

— Зачем приехал?

— За документами.

— И куда?

— В Европу.

— Зачем?

Всё рассказал.

— А семья?

— Семья, чё вы, сами выгнали, а за чё, сам не знаю.

— Как не знашь?

— Не знаю.

— А кака у тебя женчина в Помоне?

— Никакой нету.

— Как никакой нету, а которой поясок подарил?

Тогда я догадался, в чём дело.

— Стоп-стоп, вы мараете совсем невинных людей. Марфа, в таким-то числе к нам приезжали за сливами наши помонски друзья, Жюлияни с женой. Он попросил поясок, я тебе сказал: «Марфа, иди принеси». Ты принесла и подарила. Хочете, поедем к ним и сверимся.

Оне заотпирались.

— Как так, довели до разводу, выгнали ни за что.

Мама говорит:

— А в ребятах ты как жил?

— Мама, в ребятах у меня не было семьи, я покаялся и клятву сам себе дал, чтобы жене не изменять. А где вы выдрали ету сказку?

— Да Марья Гениха рассказывает, что ты етой женчины хороший друг и она тебя шибко хвалит.

— Да, ето правды, мы с ней хорошие друзья, и с мужем, и с сыновьями. А что, нельзя иметь с женчинами дружбу или женчинам дружить с мужчинами и не думать толькя об сексе?

Молчат.

— Прости, мы ошиблись.

— Вы ошиблись! От людей смех, от Бога грех, а дети при чём? Зачем оне доложны страдать из-за наших ошибок?

Молчат.

— Ну вот, поеду на два года моряком, через два года можем купить своёй земли и жить себе спокойно.

Марфа в слёзы, мама не пускат. Говорю Марфе:

— Неужели всю жизнь будем ходить по арендам?

— Да, лучше будем ходить по арендам, но я не хочу, чтобы ты уезжал.

— Но так трудно нам будет.

— Пускай трудно, но вместе.

— Ну как хошь.

₅

Со Степаном мы разделились. Ему достался трактор, мне пикап, я его тут же сменял на легкову, а легкову на трактор «Массей Фергусон» — трактор хорошой, но разбитой. Арендовали земли и давай готовить.

Тут переселенсы с Бразилии и с Боливии. С Бразилии приехали, что там стало трудно. Ето были Бодуновы Лука и Димитрий, Черемнов Иона, Бочкарёв Антон с Ульяной, Снегирев Тимофей — друг, Степан Ревтов; с Боливии Павлов Игнатий, Вагнер Василий, Кузьмин Евгений, Черемнов Максим, Мурачев Селькя. С Боливии уехали, потому что государство старообрядцев обмануло. Оне разработали много земли, забили все рынки рисом, и всё местное население восстало против: «Гринги забили весь рынок, а чем жить?». Вообче в стране вечные непорядки, нищета, коррупция, перед выборами кандидаты посулили местному населению: «Не переживайте, мы грингов уроним». Так и сделали. Надавали нашим кредитов без всяких гарантияв и заставили подписаться друг за друга — обчим, связали всех. А на другой год тянули-тянули с кредитом и, когда стало совсем поздно, выдали кредиты. Хоть и посеяли, но урожай не взяли. Долг получился 4 000 000 долларов. Банок не стал ждать, забрал всю технику, некоторых посадили в тюрьму, многи разбежались хто куда — в США, в Канаду, в Аргентину. Русское посёльство хотело заплатить всем долг, но наши не захотели и долго потом расшитывались с банком.

У Павлова Игнатия получилось ишо несчастье с зятем Вагнером. Сэлый вагон грузу отправили с границы в Буенос-Айрес, и всё аргентинсы украли, оставили их нищими. Много было слёз, но что поделаешь.

Пришлось помогать, я занял им свой трактор, и оне на нём всю землю приготовили, и Бочкарёву Антону с Ульяной также. Игнатий вскоре выкрутился, написал своёму родству в США о своим несчастье, и ему выслали 50 000 долларов. У него жена Федосья выпиваха, два сына, Варнавка и Иринейка, три дочери маленьки и три взамужем.

А Степан етот год помогал Ионе Черемнову. Люди просют — надо помогать.

Игнатий показал себя скромным, набожным, ну куда лучше, все мы его шшитали почти за бога. Я давай говорить Степану:

— Степан, ты неграмотный, пускай стаёт Игнатий на твоё место.

— Ну чё, пускай, я всё равно безграмотный.

Стали просить Игнатия все вместе. Жена Федосья сказала:

— Вы его не просите, он вас всех разгонит.

Мы все рассмеялись, один Лука Бодунов внимание взял и сказал:

— Да, у нас худенькяй^[14] наставник, да он нам знакомый, а просим хорошего, но он нам незнакомый.

Нихто на ето внимание не взял, и все дружно просили Игнатия. Он стал, помощника попросили Ревтова Степана Карповича, племянника дяди Федоса, третяй помощник — брат Степан, уставшиком поставили меня, вторым Максима, головшиком Иона. Стали молиться весело, красиво, все старались, всё шло чинно, все были довольны.

Постепенно Игнатий стал порядки ставить строже и строже, нихто не возражал, хотя и некоторы и были недовольны. Как-то раз отмолились, Игнатий говорит:

— Слушайте, братия, у нас здесь есть некоторы, знаются с Шарыповыми, а оне поморсы. В США было постановлёно, что с ними не знаться: так как оне не признают святыню — святую воду, на распятии не признают Святаго Духа, то за ето признаём их за еретиков. С ними не знаться, не кушать, в гости не ездить, за них не отдавать, у них не брать, а хто переступит, таких не хоронить, за них милостину не подавать и не молиться.

Мы со Степаном и тятя говорим:

— У нас там родство.

Он:

— Пускай родство. Не будете знаться — поскорея перейдут.

Нам не понравилось, но мы промолчали. Что поделаешь, собор есть собор, надо покоряться.

Вскоре Игнатий обратился в собор в США, попросил помощь — построить моленну. Там собрали 8000 долларов, послали. Они с Ионой купили дешёва дерева тополёва на 4000 долларов и построили моленну. Никому не сказали, остальные деньги прикарманили. На 8000 долларов можно было хорошую кирпичну моленну построить. Моленну построили у кума Евгена, так как ето место боле в центре.

Постепенно оне создали свою кучкю и давай диктовать — что хотели, то и творили. Ето были Игнатий Павлов, Иона Черемнов, Ульяна Бочкарёва, Василий Вагнер, Степан Ревтов, но не Степан, а Таисья. Остальной народ всё терпел. Как-то раз отмолились, Игнатий Ревтов поднялся на Димитрия Бодунова и закричал:

— Уберите магнитофоны, а то отлучим!

Димитрий отвечает:

— У нас их нету. Может, имеют тайно, но мы ничего не знаем. Оне теперь больши стали и не слушают.

Игнатий как закричит:

— Какой ты отец! Продай ети магнитофоны да купи себе штаны. — В подсмешку.

₆

Наш Григорий с бедной Сандрой жил плохо, пьянствовал, избивал её, жил беззаконно, никого не слушал. Было у них две дочери, Полькя да Каринка, и она третьим ходила. Нам всегда было её жалко: добрая женчина, безответна, и была не против жить в христианстве. Но мы всегда говорили со Степаном:

— Сандра-то чё, Гришу перво надо обратить в христианство.

Но мама и Евдокея настаивали:

— Его надо женить на русской, тогда он будет жить по закону.

Мы были против:

— Судьба быват от Бога одна, и он сам её выбрал, и чем она не женчина?

Оне нас не слушали, а ему то и надо было: видит, что за него заступаются, и давай, что «хочу русскую, и всё». Мы со Степаном молчим: творись воля Божия. Григорий не захотел с ней жить, она уже принесла третьяго дитя, ето был сын. Он забрал у ней детей и отправил к матери в Баия-Бланка.

К етому времю я продал трактор и купил пикап, потому что пошла большая инфляция и невыгодно работать на земле. На етим пикапе я поехал в Коронель-Доррего через Баия-Бланка и увёз Сандру к матери. Но я видел, как она расставалась со своими детями, — не дай Бог никому такого, каки слёзы лила, бедненькя, жалко. И сам себе не могу простить, что мать увёз от детей. Хоть я и невинный, но душа болит.

Тут вскоре я купил лодку семиметрову, хотел заняться рыбалкой, она принимала пять тонн. Но к етому надо было сдать екзамен, чтобы получить книжку морскую.

Гриша не ужился один, уехал к Сандре, сговорил её и стал жить с ней. Мама передавала Грише: «Забирай детей. Сын очень хворал, не заберёшь — окрешшу сына, больше не отдам». Он не слушал. Мама окрестила, а когда оне приехали за детями, мама дочерей отдала, а сына не отдала. Сандра убивалась, плакала, но ето ей не помогло. Поехали оне в Пуерто-Мадрин, я Григорию отдал свою карточкю работать на порту, и оне уехали. Он устроился на порту, стал работать, хороши деньги стал зарабатывать, но пользы никакой. Когда мы привезли лодку в Пуерто-Мадрин для пробы, я удивился, где оне живут: в избушке не шшикатурено, не белено, но полны яшики продукту. Спрашиваю:

— Где работашь?

— Сторожем на порту.

— А ето откуду столь продукту?

Улыбается и молчит.

— Ты что, сдурел? Ето же всё воровано.

Выяснилось, что с кооператива его выгнали, и он в одной компании работал сторожем на суднах ночами, и вместе с полицияй воровали продукт. Компания ето всё выяснила, и его выгнала. Домой всегда он приходил пьяный и жену избивал. Она терпела-терпела, не выдюжила и бросила его, взяла девчонок и уехала к матери.

Лодку я не смог спустить в море, по закону не хватало матерьялу для навигации, и власти не разрешали спускать в воду. Деняг не хватало.

Приезжают с Бразилии Федос с Шурой Фефеловы, сына женить Петра, и стали сватать втору дочь у хрёсне с кумом Евгеном, Палагею. Всего разодна угодила характером в отца — добрая и красавица. Многи её сватали, но хрёсна рылась^[15]: тот не жених, другой не жених. Когда пришёл Петро, хрёсна отдала, Палагея молчала. Девишником хрёсна узнала, куда отдаёт: в руки ежовые, Шура вообче снох доржала как мусор. И хрёсна решила отказать, невесту спрятала, а сватовьёв выгнала — настроила столь делов, но ей море по колен.

Вскоре приехал дядя Маркин сын Карпей, и оне отдали Палагею за него. Но она не хотела и не любила его, но пришлось выйти по приказу матери, страдала и страдат до сего дня.

А Федос с Шурой с сыном уехали в Уругвай и взяли Марфину сестру шесту Агафью. Мы на свадьбе были. Вскоре тесть отдали и пяту дочь, Ольгу, за Василия Ефремовича Ревтова. Ето тот Васькя — мамин шпион. Ефрем разошёлся с женой и уехал в Канаду, семья осталась в Боливии, а Васькя превратился мне в свояка.

Когда у нас гостила Марфина сестра Палагея, стал с ней заигрывать ларионовской сын Леонтий — парень хороший, и ей он нравился. Он стал говорить своим родителям, чтобы сватать идти. Оне узнали у меня, отдадут ли, нет за них дочь. Я сказал:

— Езжайте да узнавайте, но ето дело сложно. Едва ли тесть отдаст за поморсов.

Что у их получилось, не знаю, но они пошли сватать у Бодунова Димитрия Фектисту. Леонтий сказал Палагее, что всё равно он с ней жить не будет, а Палагея убегом не захотела, потому что не хотела обидеть тестя.

Сам Василий Ларионов — вскоре его схватило, получилось заворот кишков, не довезли в больницу, и он помер. Жена осталась вдова с шестьми детями: три сына и три дочери не определёны, да три сына женатых, и дочь Акилина, старша, за Антоном Шарыповым. Васильева жена всё продала и уехала в США, и два сына старших женатых уехали с ней, а Леонтий с Фектистой остались.

₇

Приезжает Герман Овчинников и убеждает нас поехать в Китай. В Китае свобода, у его в банке там деньги были, и он часто туда ездил. Рассказыват, что одна семья уже там, ето Степан Барсуков, и он хвалится. Герману китайски власти навеливали^[16] земли там, где я родился, заниматься пантокрином, фруктой, молочным промыслом, форестом, посевами, давали всю технику. И он решил пригласить нас. Пошёл разговор: «Да, китайско государство надёжно». Мы собрались съездить в китайско посёльство узнать, как можно получить китайско гражданство. Поехали Герман, Лука Бодунов и я. Приезжаем в Буенос-Айрес, приходим в посёльство, нас принимают очень по-холодному. Герман показывает банковски реквизиты, мы говорим:

— Хочем вернуться домой.

Герман говорит:

— Нам хороший предлог^[17] сделали там в Китае.

Местные власти нам отвечают:

— Мы вас не знам, гражданства не выдаём, а хотите — поезжайте, там на месте, ежлив вас там признают и за вас подпишут, там получите гражданство.

Посудили, как быть, ничего конкретного не присудили, и всё осталось так.

Приходим к Беликовым, там находились Леонтий с Фектистой, оне купили билеты в США. У них малый сын документы имел американски. Когда пришли на самолёт, их аргентински власти не выпускают, говорят:

— Как так, ребёнок родился в Аргентине, а выезжает на американским паспорте? Нет, не может, он толькя может выехать с аргентинским паспортом.

Оне в панике, билеты теряют, Беликов Владимир говорит:

— Данила, помоги им, мне нековды. Толькя слушай, приходите в федеральную паспортную, не жди очереди, пробирайся внутро и спрашивай начальника. Кода подойдёшь к начальнику, проси со усердием и объясни ихну ситуацию. Он будет отказывать, но меняй запрос, на третяй раз он не откажет, ето закон. Понял?

— Да.

Приходим в паспортную. Матушки, три квартала очереди! Пробиваемся внутро, полно народу, коя-как добивамся начальника, показываю ихны паспорта и прошу:

— Пожалуйста, сеньор, вот у паре проблема. Он американес, она бразильянка, сын родился в Арьгентине, но паспорт американской. Дитя не пускают на самолёт, надо ему аргентинской паспорт, пожалуйста, помоги.

Он:

— Я ничего не могу сделать, идите вон на очередь, и вас вызовут.

— Синёр, пожалуйста, вот ихни билеты, оне прострачиваются, а оне бедны, им даже негде ночевать, и деняг нету.

— Но я ничего не могу сделать, извините.

— Синёр, пожалуйста, я нездешной, живу за 1000 километров отсуда в Рио-Негро, и, ежлив я их оставлю, что оне тогда будут делать? У меня сегодня путь, вот билет, мы с ними стретились случайно, и оне были в слезах. Пожалуйста, будь добрый, помоги, пожалуйста.

Тогда он говорит:

— Идите за мной.

Приходим, где пальцы липют и фотографии заснимывают, и приказал:

— Срочно сделайте паспорт ребёнку.

Всё оформили и сказали:

— Через двадцать четыре часа приходите за паспортом.

Я сходил купил дорогих конфет сэлу коробку и хотел подарить начальнику за таку добрую услугу, но он не взял, а толькя сказал: «Счастливого пути!». Я ету коробку подарил, где паспорт делали.

₈

Ревтов Степан Карпович, наш помощник наставника, племянник дядя Федоса, человек низенькяй, метр шестьдесят, сухонькяй, но красивой, набожный, скромный, добрый, — чё-то дядя Федосово в нём есть. Жена у его Таисья Гуськёва, женчина высока, стройна и красива, но характер очень чижёлый: вредна, завидлива, ленива. Бедной Степан Карпович был у ней как раб, на пашне и в дому вся его была работа, и никогда не мог ей угодить, всё он худой и всегда такой-сякой. Хто Степана Карповича знал и видел его жизнь, все ему сочувствовали.

Таисьина мать Зина и тётка Лиза — ето по всем свидетельствам две чародейки, и немало оне принесли горя людям. Слухи идут, что Таисья тоже знат, но мы нихто не верили. Люди рассказывают, что в Масапе она много вреда принесла и ко многим в жизнь залезла. У них один сын Лазарь, характер точно мама, но рабочай в отца, три дочери. Старша дочь, Евфросинья, ленива и вся в маму, вторая, Антонина, средняго характера, вышла за Макарова Иллариона Тимофеевича. Третья, Кира, ета боле в отца, ростом высока, стройна. Мать своим дочерям искала мужиков стройных, двум нашла. Вторую отдала за моего крестника Бориса Евгеновича Анфилофьева, но старшу нихто не брал, все обегали, не связывались: неженка, характерна, любила — полюбит, полюбоваться и дальше, меняла ребят, лезла к мужикам. А мать везде была ей покровительница. Многи перехворали неизвестной болезняй, ето случалось не толькя с ребятами, но и с девчонками. Как котору не возлюбит — так на тебе, страдай. Бодунова Ольгя перенесла много лет неизвестною болезнь, вся высохла, ходила по врачам, врачи ничего не признавали, но слухи шли, что ето не простая.

Когда Таисья приехала с Бразилии, старалась поиметь со всеми дружбу. Как-то раз приезжает к тяте в гости. У Евдокеи очень много было цветков, в самых воротчиков по обы стороны были больши кусты руды, очень красивы. Таисья подходит к воротчикам, отворяет воротчики, и что она видит: руда! Она как ахнет и чуть не упала:

— Степан, скоре поехали домой!

Степан:

— Что с тобой?

— Поехали домой!

И Евдокея сразу сказала:

— Ето чародейкя.

А мы ей отвечаем:

— Да пошла ты со своими сказками!

Как-то раз выходим из моленны, подходит Таисья и так ласково спрашивает:

— Данила, довези нас до дому.

Я за всяко-просто говорю:

— Да садитесь, пожалуйста, довезу.

Смотрю, Фроськя заскакивает в кабину, Таисья за ней. Мне стало чудно: в кабине должен сясти Степан Карпович и Таисья, а тут Степана послали наверх, мои дети тоже наверх. Везу их домой, и что же я вижу? Фроськя льнёт ко мне, а Таисья ну така ласкова, и таки словечки говорит!

— Фросе так трудно, нет путних ребят, а ты такой стройный, ласковый, весёлый, и в моленне как станешь читать, я бы слушала и слушала.

Я весь в шоке: жена помощника наставника, любимый для меня Степан Карпович, и хорошая память от дядя Федоса! Думаю: ах ты проклятая паскуда, что ты делаешь, Бога не боишься, мужа не почитаешь и детям желаешь разврату! Я незаметно дал им понять, что такими делами не занимаюсь, и вежливо их оставил. Оне приглашали остаться обедать, но я отговорил, что Марфа ждёт, и уехал. Таки дела мы с Марфой разбирались сразу. Бывало, к ней липли мужики: хто скажет, хто заденет, где не подобно, она приходит и сразу мне говорит: такой-то мужик лезет ко мне. Я не налетал никогда ни на кого, и доверия к Марфе росло всегда боле и боле. Но тот мужик, что занимается такими делами, он для меня становился навсегда противный.

Кум Евген Титович, когда женил Бориса на Кире Степановной, поперво всё было хорошо, но потом получилась между ними вражда, и дошло до того, что кума Евгена стало всяко-разно тянуть. Врачи ничего не признают, пошли к екстрасенсам, оне им сказали: у вас в таким-то месте закопано, раскопайте и сожгите. Нашли место, раскопали и нашли гнездо непонятно и так закутано, ничего не разберёшь. У их вражда ухудшилась.

В 1987 году рождается у нас дочь, назвали Еленой. У нас всё шло благополучно, часто гости, то к нам, то к друзьям. Елене было три месяца. Как-то раз отмолились, Таисья просится в гости. Мы с Марфой: «Ну что, милости просим». Но странно, она поехала одна, без мужа. Едем домой, она Марфе задаёт каки-то вопросы непонятны:

— Вот у тебя муж большой, ты маленькя. Такой ручишой тебя ударит, что с тебя станется?

Марфа:

— За чё бы стал он бить меня?

— Да я просто.

Приезжаем домой, я бегу к маме в ледник за мясом, Марфа ушла доить коров, Лена спит, ребятёшки играют. Марфа подоила, пришла: девчонка в зыбке как из-под ножа ревёт, Таисья даже не подошла. Марфа удивилась. Пообедали, Таисья торопит, приглашает в гости: «Ну поехали». Марфа не захотела — ну оставайся. Приезжаем до них, маленькя посидели, поехали дальше. Целый день возил по гостям, и так натренькялся, но до дому доехал. Приезжаю домой, Марфа встречает злая. У нас с ней получился спор, и так она огрызалась, ето было невыносимо.

— Замолчи!

— Нет.

— Замолчи!

— Нет.

Я обозлился да как двинул, что сам напугался. Она лежала без памяти, но, когда очухалась, убежала к маме. Пришла с мамой, мама меня долго пробирала, но я одно твердил:

— Не лезьте ко мне к пьяному, хочете разбираться — разбирайтесь, когда трезвый.

А у Евдокеи те кусты руды высохли, и больше никогда она не сумела вырастить руду.

₉

Приходит с Боливии письмо от дядя Марки, пишет, что «в Майами нуждаются рабочими на ситрусе, приезжай, поедем вместе, заработки очень хороши». Думаю, вот шанс, заработаю и абилитирую^[18] свою лодку и тогда буду рыбачить. Марфа не против. Собрался, поехал.

Приезжаю к дядя Марке, у них несчастье: сын Карпей попал в аварию и повредил в голове каки-то артерии, лежит в Боливии в больнице у японсов, но операция за операцияй. У дядя Марки тако горе, такой расход. Надо было досеять 100 гектар бобов, и некому. Попросил меня, я посеял. Дядя Марка отказался ехать в Майами, что не может бросить сына, а я один не насмелился.

Узнал, что Ксения, та девушка, котору брату Григорию Евдокея советовала брать, — она в Боливии, в городе, занимается вышивками. Рассказал всю историю о брате, дядя Марка выслушал и говорит:

— Слушай, и она не лучше, давай им поможем. А может, будут жить? Но знай, что она многих ребят перебрала.

— Ну что, посмотрим, сойдётся у них или нет.

Поехали в город, дядя Марка с ней стретился, переговорил, приезжают вместе. Да, женчина высокая, стройная, чем-то напоминает мужчин, некрасивая, но смелая. Познакомились. Стал рассказывать о Григории, она выслушала и весело отвечает:

— Да я хоть с бесом уживусь!

Смотрю, ну ты бойкая, посмотрим, как уживёшься с Гришей. Говорю:

— Мне надо выезжать домой.

Она говорит:

— Можешь заехать к моим родителям? Ето надо ехать в Бразилию, в Парану, в деревню Санта-Крус.

— Ну что, поехали.

Вечером берём билеты на поезд и утром выезжаем.

Приезжаем к родителям, всё объясняю подробно, за кого отдаёте. Оне ответили:

— Хорошо, мы обсудим и тогда ответим.

Дал им наш телефон, распростился и уехал.

Приезжаю домой, рассказываю, как случайно встретил Ксению и даже сватал её у родителяв. Григорий остался довольный, Евдокея стала звонить Ксении, всё сошлось по-хорошему. Через месяц приезжает Ксения, мать, брат, завязывается свадьба. Мы не можем пригласить на свадьбу дядя Степана Шарыпова, Игнатий не разрешает. Приглосим — отлучит от братии. А Григорию дядя Степан крёстный. Сыграли свадьбу, вскоре она увезла Григория в Бразилию.

Антон Шарыпов — внук наставника, спасовец, он с малых лет боле кроче и набожный. В США он женился на Акилине Васильевне Ларионовой. Девушка красива, стройна, ласкова, вежлива, но что-то у них не пошло, хотя и были у них дети, три дочери: Матрёна, Фивея, Зина — и сын Коля, ещё маленьким утонул. Оне друг другу изменяли, и мать Антонова, Марфа, Акилине ето не простила, разжигала Антона против неё. Антон с Акилиной приехали в Бразилию богатыми, купили чакру с фруктой 25 гектар с домом, купили на берегу реки 400 гектар земли, провели канавы, поставили помпу большую трифазну, Антон разбахал на етой земле себе дворец, но не достроил. В городе Чёеле с компаньёнами открыли магазин строительный, жил на широку ногу. Так как русских было мало, он часто к нам приезжал и приглашал, возил нас по речке, жарили шашлыки, рыбачили, охотничали кабанов. Но нам ето не нравилось, Антон вёл жизнь развратну. Когда у нас основался собор, категорически запретили с Антоном знаться. С США часто приезжал брат Антона Андрей, он с нами ласкался, но мы как-то к нему относились с опаской. С малых лет как-то поведение у его было непростоя, и чичас — взглянешь на глазки и чувствуешь лукавство. Жена у его Февруса Мартюшева. Впоследствии узнали, что Андрей с Игнатиям свояки, у них жёны сёстры. Андрей — ето полный развратник, а старший брат Гаврил — ето человек грубый, характером в отца, его женили, но у него не пошло. Вскоре слухи прошли, что живёт развратно и сделался наркоманом.

Когда наш наставник запретил знаться с поморсами, синьцзянсы исполняли волю наставника, но харбинсы не все. Селькя, Максим, Евгений Морозик, Лука Бодунов как праздновали^[19] с Антоном, так и празднуют.

Вскоре приезжают дядя Васильева Килина жена с сыном, ето Февронья Мартюшева, сестра Игнатьевой жены. Сын Анатолий Васильевич попраздновал, и понравилась ему девка, Екатерина Степановна Шарыпова. Он её высватал, и мать с Игнатием пошли сватать дочь у поморсов. Весь собор был в шоке: дак вот как, закон-то кому-то постановили! На свадьбе дядя Степан нас стыдил как мог и называл нас харбинскими жополизами, и он, получается, прав.

Вскоре выяснилось, что Игнатий с Андреям Шарыповым гуляли вместе. Как так? Антон — еретик, а Андрей — святой? Народ занегодовал.

У Игнатия жена померла, остался вдовой. Народ зароптал, что Таисья ездит тайно к Игнатию. Вскоре он высватал в США Валентину, женчина его возраста, но разведёна, один сын Василий, уже парень. Но у нас порядки такие: пока муж или жена живы, хоть и разошлись, не имеют права к другому браку. Но Игнатий на ето не посмотрел, хотя и шёл ропот. Перед венчанием обманул весь собор, наврал, что получил из США из собору письмо, что может жениться на етой женчине. Мы поверили и свенчали его. На свадьбу нихто не пошёл. Оказалось, письма с США никакого не было, всё он врал. Вот тебе и пастырь!

Тут ихна кучкя всё боле и боле показывала всякия разны фокусы. Игнатьевы сынки подросли, 15 — 16 лет. Варнавка, Иринейкя, Пашка Черемнов поставили в своих машинах наилучшия музыки, и во весь рупорт у них музыка играла. В моленне народ заговорил:

— Как так, Игнатий, всех боле ты ставил законы и Димитрию Бодунову кричал: «Какой ты отец, продай все ети музыки да купи себе штаны!», а теперь стало всё можно?

Молчит.

₁₀

Иона Черемнов с Игнатьевыми ребятёшками и пасынком арендовали за 500 километров от Чёеле в провинции Буенос-Айрес, город Трес-Аррожёс, земли и посеяли пшеницу. Какой у них был урожай, нам неизвестно, но одно: Иона сговаривал как-нибудь устроиться на посевных землях. Правды, охота бы сделать свою деревню, живём хуторами да по арендам. Но как? Земли дорогия, решили поехать посмотреть, где и как можно устроиться. Собрались на моём пикапе, подхватили трейлер с домиком на шесть человек и собрались: мы с братом Степаном, Иона, Василий Немец, Варнавка и Василий, Валентинин сын. Поехали по посевным землям. В провинция Буенос-Айрес много где заезжали, но нигде не подходит. Аренда дорогая, с процентами тоже не подходит, запрашивают 50%, ето очень много, и везде нам отвечают: дешевле вы не найдёте. Куда ни приезжаем, везде меня толкают, чтобы договаривался. Однажды говорю:

— Что всё мене приходится разговаривать? Давайте хто-нибудь из вас говорите.

Все промолчали, Иона говорит:

— У тебя подход хороший.

И все заговорили:

— Да, Данила, действуй, у тебя получается.

Стал им говорить:

— Слушайте, ребята, сами видите, земли нам не найти. Мой предлог такой. Чтобы нам добиться земли для деревни, один выход: мы должны найти большого богача, устроиться как рабочими всем вместе, показать наше старание, угодить ему, и тогда, может, человек смилуется и уделит земли под деревню. Другого выходу у нас нету, и деняг нету.

Идея всем понравилась, так и решили. В среду приезжаем в город Чавес, заходим в инмобилярия^[20]. Человек угодил опытной и добрый, выслушал, хто мы такия и что ищем, и говорит:

— Да, ето возможно, у меня друзья есть такия, но ето будет в консэ провинции, граничит с провинцияй Санта-Фе, там и посевы лучше.

Договорились, что будем тихонькю подаваться туда и созваниваться, где и с кем стретиться. В четверик вечером звоним ему и слышим хорошие новости. В пятницу в 8 часов вечером ждут, в городе Вижегас-Висти договор. Все повеселели.

Приезжаем в пятницу к обеду в Вижегас, и что я вижу: вся наша группа зашишикалась. Что происходит, не могу понять. Смотрю, Степан приходит ко мне и говорит:

— Слушай, братуха, ничего у нас не выйдет.

— Как так?

— Ну, все говорят, на какого-то дядюшку работать.

— А как вы хотите: посрать и жопу не замарать?

— Но сам знашь, у нас праздники, и в праздники надо будет работать.

— Степан, всё ето можно обговорить, и, ежлив мы будем работать день и ночь и всё будем успевать, хозяин толькя будет радоваться.

Подходит Иона, слышит наш разговор, вмешивается:

— Мы на некристь работать не будем!

— А что вы думали раньше? Не надо было трогаться с места. Такой расход сделали, всё почти добились, а теперь взадпятки! Иона, всё ето начал ты, а теперь всё изменил. — Вижу, что у их всё заодно. — Ну, — говорю, — давайте хоть встретимся и услышим, какой предлог. — Ни в каки лады, все отмахиваются. — Раз так, пошли вы все в сраку! Но больше с вами я не товарищ, и ни с какими предлогами ко мне не лезьте!

Развернулись и домой. Но уже проехали 1500 километров.

Приезжаем домой, Степан говорит:

— Давай будем искать земли гектар пятьдесят и посеем кукурузы.

Говорю ему:

— У меня трактора нету, а твой выдюжит ли?

Он:

— Да, выдюжит, толькя что справил.

Вскоре нашёл возле реки у одного врача-хирурга, доктор Пас. Земля — залог 100 гектар, договорился с нём с процента: 70% нам, 30% ему. Степану сказал, Степан приехал посмотрел, очень обрадовался: така земля добра и возле реки. Ну, договорились: Степанов трактор, моя работа, и взялся я пахать день и ночь. Залог твёрдый.

Вскоре мотор полетел, не на чё справлять, я пикап продал, на ето справили, на остальные деньги купили семя-гибрид, удобрение, отравы, гербисид. Решили со Степаном посеять двадцать гектар помидор возле реки, а остальные тридцать — кукурузы. И ну опять трактор день и ночь, он снова стал ломаться. Я в переживании пошёл к доктору Пасу и говорю ему:

— Не знаю, что будем делать, расход сделали, трактор ломается.

Он спрашивает:

— И что думаешь делать?

— Я сам не знаю.

Он ведёт меня в барак и показывает новый трактор «Джон Дир» 100 лошадиных сил. Я увидал, обрадовался и говорю ему:

— Выручай, давай проценты добавим тебе, но пускай твой трактор работает.

Он спрашивает:

— А сколь добавите?

Говорю:

— Со Степаном посудим и тогда ответим.

— Хорошо. — Приносит каталог и говорит: — Надо фильтры сменять.

Говорю:

— Ето пустяки, неси фильтры.

Он принёс, я сменил, ну и взялся за землю. За каких-то десять дней всё перемолол и приготовил.

Жил я на речке под палаткой с сыном Андрияном, ему уже было девять лет. Ета аренда была тридцать километров от дому, возле Помоне. Приезжает Степан, видит, что земля пошти готова, но и видит, что и трактор другой, спрашивает:

— Где взял?

Говорю:

— Доктора Паса.

— Почему?

— Сам знашь, трактор беспрестанно ломается, и доктор Пас занял с условием, ежлив добавим проценты.

Степан раскричался:

— За каки румяны ему добавлять проценты? Я лучше помогу своим християнам!

Что получилось. Иона с Игнатием побегали-побегали, но аренды не нашли, и уже стаёт поздно, и взялись уговаривать Степана, чтобы уделил земли. Вот и разоряется Степан. Говорю:

— Степан, каки-то проценты добавим, но будем на спокое. Спомни, когда оне прикочевали и мы им помогали — и чем оне нам заплатили? Спомни, сколь оне показали добра в моленне. А Иону я помню ишо из Масапе, ето будет проблема.

Степан своё, что «свои» да «свои». Приходим к доктору Пасу, я ему всё объясняю, он обиделся и говорит:

— Я Степана не знаю, мы с тобой уговаривались.

Я говорю:

— Он мой старший брат, и трактор был его, но везде мне приходится договариваться.

Тогда он говорит:

— Договор мы снова доложны сделать. Ето было всё без меня.

₁₁

Приезжают Иона и Игнатьевичи, я уже посеял семнадцать гектар помидор. Оне привозют свою машинерию^[21], ни здорово ни насрать, и начали сеять кукурузу и помидоры. У меня помидоры уже всходили. Но ето самый секрет: всходы не надо сеять ни глубоко, ни мелко, и полев — толькя доложна влага подходить, не затоплять. И вот тут у нас получилась проблема. Оне сеяли и не просясь отхватывали у меня воду. Ето очень важно. Стал им говорить — ноль внимания, я нихто, оне хозяева. Да, мог бы я настроить делов, но неохота проблемов.

Всё бросил, с горя загулял, сял на Степанов трактор, приехал домой в дрезину пьяный. Марфа спрашивает: «Что с тобой?». Со слезами рассказываю, что случилось. Она тоже в слёзы. На третяй день прибегают Степан с Игнатием к нам за трактором:

— Почему угнал трактор?

Я давай Игнатию всё высказывать, он даже слушать не захотел. Говорит Степану:

— Поехали, мы тебя не обидим.

Ну, Степан довольный уехал. Мы погоревали с Марфой — ну что поделаешь. Посодили огородину, Марфа стала торговать, а мне выпала работа на юге, в провинции Санта-Крус, в городе Пуерто-Команданте-Луис-Пьедра-Буена, Пунта-Килья, переводшиком, компания аргентинска «Тамик», обслуживать русские судна с России, компании «Запрыбхолодфлот» и «Югорыбхолодфлот». Проработал там три месяца, но зарплата была низка, и я уехал. Но зато разных сувениров привёз домой.

Как со мной поступили Игнатий и Иона, ето мне стало перенести чижало. С тех пор стал нервный, ночами не спал, стал часто выпивать. Марфа стала переживать и стала со мной по-холодному. Однажды спрашиваю:

— Что случилось с тобой, что стала ласкова?

Она смеётся и говорит:

— Хотела пожаловаться на тебя тётке Фетинье, она всё выслушала и спрашиват: «А что, он приходит пьяный, бьёт тебя?» — «Да нет. Придёт да и спит, толькя тогда бушует, когда спорю с нём». — «Ленится он у тебя?» — «Нет, не присядет, всегда старатся, чтобы всё у нас было». — «Ну, Марфа, ты дура, ты ишо не видела, как бабы живут».

И рассказала несколько примеров Марфе. И вот моя Марфа успокоилась. А для меня тётка Фетинья — ето примерный человек, не за то что Марфе всегда советовала добро, но за то, что Димитрий Бодунов очень пьёт, матерится, Фетинью бьёт, ленивый и в пьяным виде всё против Бога говорит, — и всё она, бедняга, терпит.

Детки у нас пятеро, все интересны. Андриян — ето лидер, чтобы все его слушались, а он бы командовал; Илья по-своему тоже лидер, но любит врать, спорить, не покоряться; Алексей тихий, кроткий, спокойный, любил играть один сам себе. Бывало, сядут за стол, разоспорют Андриян с Ильёй, а Алексей спокойно кушает, аппетит у него, слава Богу, был. Те проспорют, когда хватются — Алексейкя опять всё съел. Но интересно, парнишки как-то боле к матери ласкаются, а девчонки — ето весёлы шшекатуньи^[22], а особенно Таня — ето песельница, и голос звонкий. Оне обои ласкались ко мне, часто спали со мной. Бывало, летом лягешь на улице, звёзды показываю, сказки рассказываю, так и на руках уснут. Станешь показывать спутники и говоришь:

— Вон спутник.

Лена повторяет:

— Вонь луня-а.

Стала Марфа учить их азбучке, Лена подбегает ко мне и говорит:

— Тятя, я уже научилась!

— А ну-ка!

— Аз, буки, веди, глаголь, а там всё доброль.

₁₂

Русаков Николай Кирилович — Степанидин муж. Отец его Кирил — бывший пьяница, разом бросил и не стал пить. Характер был у него хороший, и спокойный старик, нигде его не слыхать. Но мать Марья Васина характерна, злая, скупушша, нелюдима, тоже очень пила, дети у них росли на произвол судьбы, ни к чему не приучёны. Три сына — Александр, Николай и Андрей. Александр был характерной, при любом гулянии дрался, всегда кого-то избивал. И вот раз избил Моисея Сивирова, и он его с винтовки убил и сам задушился. Николай — парень весёлый, работяга, не пьёт лишна, в пьяным виде неспокойный и любит чужое: где плохо лежит, у него брюхо болит. Андрей спокойный, как телёнок, но пьёт лишно. Взял он в Боливии Марину Фёдоровну Ануфриеву Артёмовску и пять дочерей. Анисья Кириловна Русакова за Евгением Морозиком, Федосья за бразильяном, Главдея за бразильяном, Анна за Анатолием Миняевым — вышла в США, Евдокея за аргентинсом. Николай жил со Степанидой по-беззаконному, не соблюдал ничего: ни месячной, ни после ребёнка не соблюдал. У них рождались каждый год дети, он её избивал, идивотничал как хотел, прихватывал чужих женчин, был горячий, всё ему мало было женчин. Детки у них — пять сыновей и три дочери: Андрон, Федот, Михаил, Александр, Симеон, — дочери: от чиленса Федосья, от Николая Лизавета и Люба. Когда Степанида убегала за чиленса, мама плакала и сулила ей: «Дай ей Бог мужика-пьяницу и чтобы он бил её». Ну вот — материны слова действуют, а потом жалела сколь, что так сказала.

У Андрея три сына, две дочери. Сыновья Флорка, Силка, Гера, дочери Фана и Неонила. Марина поперво жила с Андреям, ничего было не слыхать, но потом слухи пошли, что Марина бегает за чужими мужиками. Перво было тайно, но потом пошло явно. Бросила Андрея, поступила в бардак, в Боливии детей хотела продать, но братьи выручили и Андрею отдали, Андрей привёз в Аргентину к матери и ростил с горям пополам, мать идивотничала над ними как могла.

₁₃

В 1984 году я решил съездить в Чили. Приехал в Чили, мне там понравилось. Хороший порядок, всё красиво, климат мягкий, народ вежливый, обязательно туристам наилучшие услуги, всё приучённые с малых до больших, как обходиться с туристами. Я заехал с 9-го региона Темуко и до Кояике 11-го региона до Пуерто-Монта на автобусе, а с Порто-Монта до Кояике на катере трансбордадер^[23], 21 час. Вдоль берега по моря ой сколь рыбаков и островов!

Приезжаем в Порто-Чакабуко, там на автобусе до Кояике, ночевал в пути. Узнал, что в обратну путь есть дорога каменная, хороша, Пиночет её сделал, называют её Карретера-Аустрал, и в етой зоне заселяют. Очень красиво место, разного лесу много. Спрашиваю:

— А к кому можно обратиться?

Мне ответили:

— Прямо к губернатору, он добрый и вас примет.

Говорю:

— Сегодня суббота, надо ждать до понедельника.

— Ничего, иди прямо на дом, вот адрес, он тебя примет.

Беру такси, еду на адрес, подъезжаем — что я вижу. Изумительный особняк за городом, беру звонок давлю, выходит роскошная женчина лет тридцать, спрашивает, что нужно. Отвечаю:

— Я турист русский с Аргентине, можно ли побеседовать с губернатором?

— Подожди.

Выходит сам губернатор, человек белый лет сорок, вежливый, здоровается по ручке, приглашает в дом. Входим в дом: ой кака роскошь, всё в коврах, разукрашено разными портретами, ручной изделию, большая библиётека. Выслушал мою просьбу по земле и узнал, хто мы и откуду. Идея понравилась ему, и он сказал:

— Пожалуйста, приезжайте, в чем можем, тем поможем, и земледельцы нам нужные.

Я отблагодарил его и ушёл. В воскресенье пробрался 80 километров по етой дороге, но правды, красота. Ночевал у однех чиленсов, занимаются туристами. А в понедельник подошёл автобус и тронулись дальше, 800 километров. Дорога хороша, лес очень красивый и драгоценный, речки светлы рыбны, но всё зарошше бамбуком. Вечером остановились в деревне Пужуапи, ночевали и утром поехали дальше. Природа одна и та же, население очень мало, но дождей здесь много, доходит до 2000 мм в год.

Вечером в пять часов вечера приезжаем в тупик, в городишко Порт-Чайтен, отсудо надо переплывать на катере в Пуерто-Монт, но на сегодня катер идёт на остров Чилоэ. Проживать лишны сутки неохота, да и деньги на исходе, решил тронуться на етим катере. В 11 часов ночи тронулись, пошёл ветер, катер не очень большой, принял 10 машин да 150 человек. Ветер усилился, народ давай рвать, мене ничего, я улыбался и думаю: ну, слабосери! Решил поужинать, достал рыбной консервы, хлеб, сок, поужинал, заснул, просыпаюсь: тошнота, все спят, мня стало тянуть, да как давай рвать, всю консерву проклянул, так из туалета и не вылазил.

Наутро в 8 часов прибываем в Пуерто-Кельён, отсуда беру автобус в Пуерто-Монт. Решил заехать к старым друзьям, что учились вместе в школе в Аргентине. Ето в Пангипульи и Вижяррика. Встреча была очень сердечна. Не узнали: конечно, изрос, бородой оброс. Доння Емилия спрашивает:

— Даниелито, женатой, нет?

Говорю:

— Женатой, пятеро детей.

— Как жалко, вот у меня три дочери, я бы любу отдала за тебя.

Смеёмся. Ета семья — не только учились с ихними детями, но и последней год садили помидоры, в суседьях были. В 1978 году девчонкам было 11, 9 и 7 лет, чичас настояшши девки, учутся. У них фамилия Гиньес. Пробыл у них два дня, попрощались, и поехал в Вижяррика.

Приезжаю в деревню, разыскал адрес, встречают старики, спрашивают хто и откуду, я спрашиваю:

— Вы фамилия Хара?

Он:

— Да.

— Мы с вашими ребятами учились и в ребятах праздновали, Сильвиё и Енрике, Енрике дал мне ваш адрес, а Сильвиё не знаю, где он.

Старики заплакали:

— Бросили нас, работать стало чижало, стары стали, но ничего, как-нибудь будем доживать. Один сын ишо с нами, и ето хорошо.

— А как Енрике?

— Да он, слава Богу, женатой, жена хороша, у них шестилетней сын, работает в компании екскаваторшиком.

— Да, мы знам.

— Ну и хорошо.

Пригласили в дом, живут хорошо, земля своя 40 гектар, 12 коров дойных, коровы благородны, красны с белым, раса клавель алеман. Вечером приезжает сын, парень молодой, лет двадцать, с родителями очень вежливый, да вообче парень хороший, звать его Сегундо. Я у них ночевал и утром отправился домой. Оне послали сыну письмо и благодарили, что заехал. А старший сын Сильвиё работат в Баия-Бланка сваршиком.

Приезжаю домой, рассказываю Марфе свои поездки и говорю: с Китая надо было в Чили, а не в Арьгентину.

₁₄

Урожай, что собрали Иона с Игнатием, угодил слишком хороший, кукуруза дала три гектара. Свыше 7 тонн, а помидоры свыше 80 тонн с гектара. Нанимали немного рабочих, и некоторы наши работали, едва поспевали грузить, но народ поговаривал: «Собирают Даниловы слёзы». Урожай оне сняли, но Степану ни гроша, ни кукурузы. Степан стал жалобиться на них, что обманули, говорю:

— Так тебе и надо, вот тебе и християны. Ты говорил, что своим надо помогать, я чужой, а оне свои, вот и кушай.

Тем временем Иона с Игнатием так дружно-дружьми, что почти на одну досточкю срать ходили. Бодунов Лука говорил:

— Ето не к добру, ета дружба доведёт их до винтовок.

После урожая хозяин доктор Пас остался очень доволен и арендовал ишо на год. Иона с Игнатием ликовали.

Селькя, когда поехали с Бразилии в Боливию, свою землю продали бразильянам, и тут же ту землю продали Анфилофьевым и уехали в Боливию.

Анфилофьев Симеон, брат Ефрема и куму Евгену — троюродны братьи. Симеон — наставник, кроткий был старик, но сынки босяки. Поехали на землю, что купили у Сельки, приезжают, а там хозяева бразилияны, у них получилось спор, вражда, и дошло до того, что Анфилофьев Корнюшка Семёнович подобрал себе шайкю, вооружился и приехал убил бразильянина. Те хватились за оружием, ети сяли в машину убегать, те догонять, получилась стрельба. У Корнюшки с Тимошкой у машине стёклы были не пробиваемы пулями, так что их не повредили. Но родство етого бразильянина сказало: всё равно отомстим. Тимошка с Корнюшкой убежали в США, за ето за всё расплатились отец Симеон и два младших сына, Николай и Афанасий. Бразильяны разыскали, где оне живут, хотя ето было за полторы тысячи километров, перехватили на дороге, увезли и заказнили. И Селькю искали, но Селькя убежал с Боливии в Арьгентину. Тут ничего не делал, толькя гулял.

Как-то раз на свадьбе подхожу к Домне и говорю:

— Бедна Домна, как ты ето всё терпишь? — Как раз Селькя разбушевался.

Она отвечает:

— Вам не нужно, не вам терпеть — не вам и вмешиваться.

Я поразился таким ответом. Столь пережить, прежде время состариться, столь рассказов её мучение — и так отвечает. Но героиня, но всё ето терпит ради Бога.

Селькя и в Арьгентине не прожил долго, увёз семью в Боливию, а сам уехал в Бени, город Руренабаке, залез к аборигенам инкам и как-то через политиков добился 10 000 гектар земли. Стал пилить драгоценный лес мара, разжился, Домну бросил, взял боливьюху. Три сына было с нём, старшего, Никитку, развратил, двух младших как-то Домна как-то сумела достать и женить, взяли американок-старообрядок и уехали в США.

Приезжают с Боливии Ануфриевы Артёмовски Алексей и Евгений, на новым пикапе «тойоте» чиленским, ишшут меня. Была кака-то свадьба, даже не помню чья, мы встретились на свадьбе. Евгений с женой Ксенияй просют меня, чтобы показал им Чили, по той дороге, где я был. Расход весь ихний, и билет в обратну сторону оплачивают. Ну что, надо ехать.

Поехали на юг по Аргентине до Комодоро-Ривадавия и оттуду прямо на границу в Чили в Кояике. Приезжаем в Кояике, говорю:

— Можем зайти к губернатору, знакомый хороший, и даже поможет.

Оне отвечают:

— Перво проедем посмотрим, тогда будем решать.

Едем по етой тайге, я ликую, а оне говорят:

— Мы в етих лесах нажились в Боливии.

Я рассуждаю об устройство деревни, думаю обо всех людях, а оне мне отвечают:

— Чё нам про людей думать, каждый пусть думает про себя.

Думаю: каки странны, толькя оне люди, ласковы, но подхалимы, всё везде с подсмешками, особенно Евгений, про синьцзянсов толькя одне анекдоты. Не могу понять, что за человек.

С Чайтена на катере переплываем в Пуерто-Монт, оттуда заезжали в разны деревушки, в Вальдивия, Лос-Лагос. В Лос-Лагос нам сказали: в Жёжи деревушка, там есть 70 гектар земли, и не очень дорого, за 40 000 долларов. Съездили посмотрели. Да, земля ничего, коло асфальта, Вальдивия 60 километров. Оне договорились брать, спрашиваю:

— Мне уделите хоть бы четыре гектара?

Оне:

— Да, без проблем, приезжай, хоть будем молиться вместе.

— Ну, договорились.

Я с радостью уехал домой, оне вскоре тоже уехали в Боливию собираться кочевать. Приезжаю домой с хорошими новостями, стали собираться, тятя говорит:

— Ну, цыган же ты, Дашка! Не сидится тебе на месте.

— Но что поделаешь, так получается. Жили бы деревняй — может быть бы и не поехал.

Попросил тятю, чтобы отвёз до Барилоче, подцепили лодку за грузовик и тронулись в Барилоче. В Барилоче продали лодку, распростились с тятяй и на автобусе уехали в Чили всёй семьёй.

₁₅

Приезжаем на ету землю, Артёмовских всё ишо нету. Зашли в дом, стали жить.

Дело было летом. Чем заняться? Вижу, что рукоделие здесь в ходу, работать на земле не подходит, надо много деняг. Обратился в мунисипалитет и попросился на выставку своих вышивок. Как раз была ферия^[24], и нас приняли. Сделали дешёвеньки буклеты, выставили вышивки, иголочки, пяленки^[25], нитки, рисунки, а программу сделали — что учим даром, бесплатно, толькя матерьял продаём. Народ заинтересовался, мунисипалитет дал нам помещение, где учить, и мы после каникул стали учить. Марфа с детками дома готовили рисунки, нитки, я делал иголочки и учил по пятницам. Обратился в телевизиённой Канал-10 в Вальдивия, ето тоже помогло хорошо. Стали учить в трёх местах. Вскоре добился в Сантьяго в главный канал, в программу «Сабадос гигантес», ету программу вёл дон Франсиско по прозвищу, а его звать Марио Круезбергер. 20 июля мы показали наши вышивки и указали почтовый адрес. К нам повалили со всёй страны письмы. Кажду неделю приходишь на почту, и в яшики письмов, что не входит. Все одне и те же вопросы: где и как можно научиться? Мы отвечали: организавывайтесь, делайте группы, ищите помещение, и мы раз в неделю будем приезжать учить вас, бесплатно, толькя берём за матерьялы, и берёмся учить в главных городах, от Пуерто-Монти до Сантьяго, по главный трассе Рута-Синко.

К етому времени приехали сам дед Артём с бабушкой Марьяй, младша дочь Васка, два сына — Карпей и Илюшка. Мы здесь без них свалили пять сухих и гнилых лесин на дрова, наняли искололи. Дед приехал, увидел, раскричался:

— Како имели право дерева трогать!

Стали извиняться, что сухи и гнилы, зима холодна, много сырости. Он поднялся ишо хуже:

— Не имеете права задеть и волосинки здесь! И зачем суда приехали, хто вас звал!

Видим, что пахнет говном, посудили, что делать, и решили в Пайжяко арендовать дом. Нашли, арендовали, стали переезжать. Хотели сколь-нибудь дров взять, но дед поднялся:

— У нас нет продажных дров, — и не дал ни полешка.

Ну что, подавись! Мы уехали в город. Но нам чудно: мы с ними прожили неделю совсем незнакомы, деды обошлись с нами очень по-холодному, а бабушка Марья наших детей так зайчатами и катила, везде ругала да обзывала. Мы с Марфой смеялись: ишо таки бывают люди.

₁₆

Вернусь назад, забыл. В 1988 году в Аргентину приезжал в гости Николай с женой с Аляске. Богатый, имеет два катера рыбальны, две лисензии — на палтус и на лосося. Ето будет брат того Павла, что Марфу не захотели взять с собой с Боливии в Уругвай. Ето не Кузьмин, а Басаргин. Кузьмины простыя, добрыя, Анисим Кузьмин етому Николаю двоюродной брат, Евгений Морозик тоже ему двоюродной брат. Но Николай пробыл неделю в Аргентине и ни раз не заехал к своему братану, но слепился с Ионой, и Иона его катал. А у Ионе привычкя: все таки-сяки, толькя оне хороши. Мы с Марфой видели его два раз и в дрезину пьяным, сразу поняли, что характер говно, одне подсмешки да укоры. Мне запомнилось одно слово, у его привычкя говорить: «А за деньги все поют».

Проехали оне всю Южною Америку, где старообрядцы живут, вернулись домой, и вскоре жена Лукерья попала на машине в аварию и убилась. Как это получилось, неизвестно, но она давно покушалась на свою жизнь, потому что муж был кровосос.

В 1990 году Николай приезжает с отцом Захаром в Уругвай и сватат Марфину сестру Палагею. Та не хотела выходить, он ей не нравился, да и намного старше: она 1963 года, а он 1948 года, вдовой, семья большая, двоя определённых да семеро на руках, последнему всего один год. Но тёща пристрела: выходи да выходи, что богатый, религиозной да милостливый. И девчонку сбили с ума, она вышла.

После свадьбе приезжают в гости в Аргентину с другим свояком, Василием, и собираются проехать по Андам, и в Чили. Заезжают ко мне как свояки, а Иона тут как тут, повёз к себе. Марфины сёстры стали настаивать, что «мы приехали в гости к сестре, а не Иону слушать». Мне обои свояки не понравились, всё подковырки да надсмешки, и всё у них синьцзянсы хуже бесей. Стали меня просить, чтобы повозил их по Андам и довёз до границы Чили. Я попросил грузовик у тяти, он дал, но тормоза были слабы, и не заводился. Стал своякам говорить, что машину добыл, но тормоза надо поправить, и не заводится. Говорят: «Дорогой поправим». Ну хорошо, поехали. Я взял троих сынков, заехали к тетке Фетинье — у них гостили тесть с тёщай, и тронулись в путь.

Дорогой говорю: «Тормоза надо поправить». Молчат. Едем по трассе 22, движение много, особенно Алто-Важе. Говорю: «Машину надо справить». Молчат. Думаю: испытаю, что будет дальше. На друго утро приезжам в Барилоче, и поехали вдоль Андов на юг, вдоль гор по крутикам. Мы без тормозов, машина не заводится. Через сутки приезжаем в Корковадо, говорю:

— Куда вас, на границу или поедете со мной рыбачить?

Тесть:

— Сразу поехали рыбачить.

Николай:

— Мне хоть как.

Василий:

— На границу.

Жёны настаивают:

— На рыбалку, чтобы отдохнуть.

Ну, поехали рыбачить. 60 километров дороги худыя, горы крутики. Вот уже вечер, холодно, машина подпрыгивает. Ишо минут пятнадцать, и будем на месте. Стукают из кузова, останавливаюсь: «В чём дело?». Вылазит Василий и взялся меня материть как мог, что завёз в такую глухомань, Николай туда же. Я слушал-слушал и заплакал. Тесть заступился и спросил:

— Далеко ишо?

— Нет, пошти на месте.

— Ну, поехали.

Приехали. Ето там, где первый раз приезжали землю смотреть. Утром погода угодила прекрасна. Все повеселели, я с детками приготовил сетки, надули камеру, пошли на озеро, поставили сетки. Но вода была очень холодна. Покамесь ставили сетки, я замёрз, меня стало стегать^[26], едва-едва доплыл, дети напугались. Едва выпрямился и, сколь было силы, пошёл, постепенно разогрелся, и стало хорошо. Наутро пришли — полно сетки форели. Мы етот день консервировали, коптили, солили, вышло 60 банок консервы, два ведра по 20 килограмм солёной да ведро копчёной. Пробыли три дня и обратно доехали в Корковадо.

Довёз их до границы, помог груз стаскать, оформил в таможне. Когда стали распрощаться, Николай подошёл и бросил 100 долларов мне под ноги. Машину не справили, и вернулся я без тормозов, и машина не заводилась. Правды, топливо заливали.

Вернулись оне через две недели. Был праздник, мы были у Тимофея, было много гостей. Заходют Николай, Василий с женами, и взялись меня корить и подсмеивать. Я всё молчал. Народ не вытерпел и заговорил:

— Данила, ты что молчишь? Стань да по морде надавай.

— Да пускай! Хто что сеет — всё себе.

Стали с Марфой, сяли на машину и уехали.

Когда мы жили в Чили у Артёмовских в дому, приезжала к нам в гости Таисья. И что ей надо было — непонятно, поудивлялась и уехала.

₁₇

Переехали мы в город, у нас пошло хорошо. Я стал учить: в понедельник Пуерто-Монт и Осорно, во вторник и в среду Сантьяго, в четверик Темуко, в пятницу Вальдивия, в субботу налаживал^[27] иголочки. Марфа учила поблизости: в Пайжяко, Рио-Буено, Ла-Унион и Футроно, в свободно время составляла рисунки и рисовала на материю. Ребятёшки учились в школе, а в свободно время мотали нитки с больших мотков на маленьки.

В Чили школа нам понравилась. Учут хорошо, приучают строго ко всему, и на кажду материю^[28] разна тетрадь. В Арьгентине, когда я учился, был хорошой порядок и учили хорошо. Но когда стали учиться мои дети, то ето уже не школа, а разврат. Андриян дошёл до четёртого класса и путём ни читать, ни писать. За весь сезон учились 70%, а 30% забастовки, и учительницы почти не задавали уроков на дом. В Чили наоборот: учут в школе и домой задают уроков.

Заработки у нас шли хороши, но приходилось нелегко. Спал я почти в автобусах, и кушать приходилось по-всякому — не желал бы ето никому, делалось всё на ходу. Чиленсы ничего, стараются учутся, хорошо с ними работать: вежливы, ласковы, обходительны. Но сразу видать: конфликтивны, много алкоголиков. Как-то раз разговорился со своими учениками и спрашиваю:

— Почему в Чили много алкоголиков и часто стречаются с шрамами? Вижу, в Чили высокая культура, народ приучён к хорошему порядку и соблюдают етот порядок. Но низкий класс конфликтивный, а вышней класс вообче превосходный, но гордый.

Мне отвечают:

— Чили завоевали конкистадоры еспаниолес, и вообче завоевали почти всю Южною Америку. Испанский виррей^[29] везде разослал своих доверенных, особенно в Аргентине даже был виррейнато^[30]. В Чили этого не случилось, но испансы объявили по всем тюрьмам и предложили: хто поедет в землю конкистадо, тому свобода, лёгкая жизнь, золото. Вот и заселили Чили тюремшиками, смесились с аборигенами. Вот вся и наша раса, а вышний класс — ето европейцы, особенно немсы, все у нас формы немецки, военный строй, карабинеры, школа и так далее.

Учить приходилось разных мастей. Ето были в основном женчины разного возраста, от детей и до 60-летнего возраста. Мужчины попадались редко, оне считали, что ета работа женска, и чиленски мужчины считаются мачисто.

Были и малыя группы, дамы вышняго класса. Собирались оне у себя дома, приходилось стараться ублаготворить. Ну слава Богу, всё шло хорошо. Были группы калеки, но ето бедняжки! Как оне стараются, миленьки, некоторы даже не могут иголочкю в руки взять. Тут мне приходилось трудно. Старался всех приласкать, никого не обидеть и всех научить. Всё ето шло медленно, но видел ихно старание, и ето мне давало силы. Когда у них стало получаться — бедняжки, сколь радости и слёз! Немало и мне приходилось плакать с ними. Потом как прихожу в класс — сколь радости, все считают за какого-то святого. Оговариваюсь, но слушать не хочут.

Запомнились мне старушки, ето тоже нелёгко. Плохо видят, руки трясутся, нервны, часто отвечал.

— Профессор, ничего с нас не будет!

Приходилось убеждать:

— Потерпите немного, все научитесь.

— Глаза не видят.

— Пожалуйста, смени очки.

— Нервы, руки трясутся.

— Успокойся, не торопись, работай медленно, со вниманием, забудь про всё, и потихонечкю будет получаться.

И каждый раз приходилось убедить и обласкать. Потом приходют и говорят:

— Профессор, спасибо! У меня дома конфликтов не стало.

Друга:

— Ето мне терапия, не стало стресса.

Третья:

— Бросила лекарства от нервов.

Да всё не опишешь, столь благодарностей, а мне толькя радость. Часто подарки: хто сувенир, хто конфет, печенье, торт.

В консэ года выставки. Ето было нелегко — везде организовать и побыть на выставков, а у меня их получалось немало, даже на некоторы не успел, там заменила Марфа. Но на меня мои школьники обиделись, пришлось перед всеми извиняться. На второй год ета же история.

Но у меня цель была такая: научить как больше, выйти на хороший рынок и снабжать любой запрос. Ходил немало по чиновникам, показывал своё художество, везде отвечали: «Да, как красиво», и сулились помогчи. Но время шло, и никакого результату. Да я понял, вот почему: много бедных, нихто им руку не подаёт, все проекты в шкатулку или на огонь. А всю жизнь учить у меня нервов не хватит: для каждого дела надо иметь цель и результат.

₁₈

С Бразилии с Кулуене приезжают Баяновы, с семьёй и с грузом. Попросили, чтобы помог с таможняй и с документами, — помог; попросили земли найти — помог, купили 15 гектар. Стал просить один гектар под дом — отвечают: «Самим мало».

Артёмовски строили себе дома — Карпей, Илюшка и Васка, часто заезжали в гости погулять. Как толькя приедут, происходют у нас гулянки. Поехали разные туристы — из США, Бразилии, Уругвая, Аргентине. Переехали на жительство Иван Семёнович Анфилофьев с Харитиньяй Лукиничной Бодуновой и Олимпияда Лукинична Бодунова с мужем, аргентинсом Моисеям.

Иван с Харитиньяй сколь-то время жили у нас, и насмотрелись мы на ету историю. Ванькя в Понта-Пора Харитинью, Хаскю, обманул тринадцатилетню и украл, что Бодуновым немало настроил горя. Вообче босяк, он с Харитиньяй почти не жил, нажил ей двоя детей — Капитолина да Георгий. Бил, издевался, идивотничал как мог, сколь раз сулился убить. Бывало, мы в праздник смотрим фильмы, а она с малыми детками в своёй комнате молится. И сколь раз видели её уплакану. Как-то раз при нас он взялся её душить и кричал:

— Всё равно я тебя убью!

И она стала и говорит:

— Хватит, не хочу боле так жить.

Он кричит:

— Уходи!

Она просит:

— Данила, Марфа, вы свидетели, пиши справку!

— Вы что, я вас не венчал, на свадьбе не был, свидетелем также.

Ванькя тоже просит:

— Напиши!

Ну, я написал как мог, оне расписались, и Ванькя ушёл из дому, погрозил:

— Посмотрим, как проживёшь одна!

С Аляске звонит свояк Николай, просит, чтобы узнал про рыбалку, цены земли, и сулятся приехать весной. Всё узнал, сообчил: Артёмовски купили катер новый 18 метров за 70 000 долларов с лисензияй, деревянный, готовются на рыбалку.

Весной приезжают Николай с Палагеяй, тесть, тёща, шурин Григорий — уже парень, Василий Вагнер. Василий с Игнатием уже убежали в Уругвай, расцапались в Аргентине со всеми, и с Ионой у их дошло до винтовок. Оне остались у доктора Паса ишо на год, и, как обычно, Иона занимался посевами, так и тут получилось. У них урожаю не получилось, и доктор Пас их выгнал, вот и дошло до винтовок. Бодунова Луки пророчество сбылось. Василий Вагнер в Уругвае старался залезти всем в добры, за что его и пригласили в Чили поехать. Но надо же: тёща, Николай, Василий — чем же ето кончится?

У меня в ето время было много работы, но я на неделю попросил отстрочки, чтобы им помогчи. И за неделю помог найти хороший пикап «форд», в рыбальные компании познакомить, снасти рыбальные показать, земли в разных местах показать. Обчим, всё, что требовалось с меня, я исполнил. Но с ними я толькя намучился, одне издёвки да надсмешки. А Василий улыбается до ушей, но толькя оглянись — нож в спину. Всё он видит, всё слышит, всегда каку-нибудь сказку сложит, чтобы была вражда, и всё ему нужно. Как ету неделю я вытерпел — не знаю, но когда в консэ недели оне уехали к Артёмовским, я с нервов так натренькялся и был злой — не подходи.

Тесть упросил Артёмовских, чтобы нас приняли и продали нам земли под усадьбу, оне согласились. Тесть приезжают, и что оне видят: я хвораю с похмелья. Николая сразу видать, что обозлился, Василий меняется с лица, улыбается. Думаю, пошли вы дальше! Показал себя холодным, и оне уехали. Тесть успел сказать: «Переезжайте к Артёмовским, оне вас примут». Машина была куплена на Григория, и оне на ней уехали в Уругвай, с тем что в следующий раз приедут насовсем суда в Чили.

Мы нехотя переехали к Артёмовским. Отвели оне нам в консэ земли, возле ключика^[31] место. Мы привезли брусьяв, досок и построили себе избушку. Стали жить, молиться к ним ходить, но опасались и не вмешивались ни в каки их делы. Дед Артём постепенно сполюбил меня и всегда заставлял читать поучение в моленне. Люшка на ето злился, что дед со мной по-хорошему. Но Люшка передо мной виноват: он, когда мы жили в Пайжяко, лез к моей жене, Марфа всё мене рассказала. Я виду не показывал, но знал, что ето враг, и вёл себя очень аккуратно. Оне между себя часто воевали, и Илюшка всё старался, чтобы я в ихно дело вмешался, но мы плечами пожимали и на все вопросы отвечали: «Мы не можем в чужи проблемы влазить». Их ето раздражало, ихны дети издевались над нашими, дети часто приходили со слезами, но мы виду не показывали и просили детей, чтобы терпели. Девчонки тоже кричали и обзывались, Устя даже сумела сказать:

— Зайчаты пузаты, ишо придёте сватать, хто за вас пойдёт?

Нам всё ето было чудно. Один Паискя обходился нормально, дак дети часто его поминали добром.

Выяснилось, что Артёмовски купили землю, машинерию, катер, дома построили — всё ето на наркобизнес. С Боливии возили кокаин в Бразилию и продавали. Люди стали им говорить, оне ответили, что уже покаялись и больше не занимаются етим делом.

Рыбалка у них не пошла, два раз съездили, и столь шуму и переполоху. Я сразу понял: ето трусы, а не рыбаки, и ничего с них не будет. Оне и сами поняли, что с них ничего не будет, решили продать катер. Но нихто хорошу цену не даёт, оне застраховали катер, и утопили его, и деньги получили.

В ето время приехал зять, Павел К. Ревтов, Марфин двоюродной брат, Евгения Артёмовича зять. Он его переманил к себе, знал, что у Павла деньги есть. И уехали за Кояике, в Чиле-Чико, заниматься лесом. Купили трактора, лесопилку, и у них дело пошло. Но когда поднялись, Павла отшвырнули, Павел потом сколь обижался.

Мы часто просили у них, чтобы продали нам усадьбу, оне молчали. Как-то раз приходют дети и рассказывают, что «уже надоел Заяц и оне не думают землю продавать». Ну что делать: ети земли не уступают, Баяновы также.

В Уругвае произошёл несчастный случай. Николаяв отец Захар, шурин Григорий, кума свояченица Анна и Василий Вагнер ехали с границы с Бразилии, на мосту слетелись, получилась авария. Николаяв отец, Григорий, Анна насмерть убились, Василий остался жив, но весь изломанный. Машина негожа, кусок железы — и всё, но ето будет ниже.

Приезжает в гости мама, посмотрела на всё и говорит:

— Бросайте всё и переезжайте в Аргентину, там всё равно вам будет легше.

Нам нисколь было неохота уезжать с Чили, и в Чили нам нравилось. Но деревни не предвидится, наши вышивки — перспективы никакой, научили многих, но профессионалов нету, и не заботются, от чиновников тоже никакого результату. Мы согласились с мамой и попросили тятю, чтобы стретил нас на границе. 20 ноября 1992 года курсы докончили. На матерьялы клиентов появилось немало, всё ето передали Ксении, Евгеньевой жене. Сколь потом за ето благодарили! Она занималась нашей работой, конечно, не учила, но все матерьялы продавала.

19 ноября приезжает брат Степан, говорит, что тятя ждёт на границе. Мы наняли машину, загрузили и поехали на границу. Марфа ходила последним временем беременна.

Приезжаем на границу, оформлям груз, встречаем тятю, перегружаем всё, трогаемся на аргентинску границу. Уже вечер. Приезжаем на аргентинскую таможню — проблема, не пропускают. Надо ехать в Барилоче, там оформить. Мы туды-сюды, стал упрашивать: малы дети, жена последня время ходит, везём толькя свой личный груз. Не пускают. Уж я за ними ходил, упрашивал — никак. В двенадцать часов ночи сменились чиновники, стал их просить. Начальник спрашивает:

— С каких пор вы здесь стоите?

Говорю:

— С семи часов вечера.

— Но надо же!

Сразу заставил оформить и пропустить, и мы тронулись в путь.

₁₉

Вернусь назад. Мы ишо жили в Чили, брат Степан с Александрой уезжал в Канаду на заработки, проработал шесть месяцев, заработал хороши деньги, купил чакру одиннадцать гектар с фруктой, возле Германа. А Герман приехал, высватал Евдокею, и сыграли свадьбу, он сватал её пять лет. Но она нас на свадьбу не пригласила. С тех пор как я женился на Марфе и не стал её слушать, она мне ето больше не простила и маму всегда раздражала против нас. Получилось так: моё родство Марфу не любили и не любили моих детей, Марфино родство не любили миня и не любили Марфиных детей. А дети при чём тут виноваты? Но я на ето не смотрел и Марфе советовал так же поступать. Но она слабая характерам, и ето принесло много горя.

Приезжал к нам в гости Антон Шарыпов, побыл неделю, попросил рекомендацию, где купить машину. Я сводил его в компанию «Чевролет». Там у меня была классница^[32], Клаудия, 25 лет, работала в етой компании бухгалтером. Хороша девчонка, умная, стройна, красива, за всю свою молодую жизнь не имела ни одного жениха, всё себя берегла, ждала хорошего принса. Но принс явился гнилой — Антоша Шарыпов. Обманул её и даже мене похвастался:

— Кака хороша девка, досталась мене непорочной.

— Антон, а жена, а дети?

— Она така-сяка.

Бедная Клаудия связалась с нём и сколь горя нахлебалась! Он ей голову морочил, она разыскала его в Аргентине, Акилина узнала, пошли семейны раздоры, Антон Клаудию прятал по гостиницам. Она поняла, что кругом обман, и уехала. Антонова мама Марфонькя таки Антоновы проделки знала, в Чили оне повторялись часто, но всё Антона защищала, и всегда была Акилина виновата.

От Германовой земли семь километров стоит городишко Ла-Марке. В етим городишке каждый год происходит фестиваль — праздник помидоры. На выезде стоит помидора цементова дияметром в три кубометра. Антон с тансов вёз двух проституток, врезался в ету помидору, и дошло до полиции и до больницы, на другой день — в газетах.

Вскоре Антон схлестнулся с Фроськяй, Таисьиной дочкяй, и Акилина всё ето терпела. У Антона в Чёеле магазин ушёл из рук, на земле возле реки дворец, что он строил, остался брошенный, недостроенный. Выяснилось, что когда Антон жил в США, занимался хорошим бизнесом: садил ёлки, пропиливал, пилил готовый лес, брал больши подряды, нанимал мексиканов нелегальных. Когда всё выпиливал или рассаживал, звонил в миграсиённый отдел и делал заявление, что в таким-то месте работают нелегальные мексиканы. Миграсион приезжал, забирал и увозил их на границу до Мексики, а Антон получал денежки и ни с кем не расшитывался, и так копил деньги. Но мексиканы всё ето раскопали и искали Антона убить. Как-то раз мексиканы на автозаправке увидели Антона, побежали за оружием к машине. Антон ето заметил, сял в машину и будь таков. И очутился в Аргентине, и никогда больше в США даже в гости не ездил, боле десяти лет, хотя у его всё родство там.

Новости. Приезжает Андрей, как хороший бизнесмен, и с Антоном берутся за експорт: с Боливии експортировать дерево дорогоя мара.

Антоновы родители уже жили в Аргентине. Отец Яков Васильевич вскоре перевернулся на машине, зашибся, видать, задел тюмор^[33], появился рак, он прожил с год и помер. А сам дед Василий Васильевич Шарыпов ишо прожил два года и помер. Было ему 104 года, до последних своих дней читал без очкёв. И помер хорошей смертью, с причастию и с покаянием.

Евлампий в восьмидесятых годах работали на ёлках, в зоне, что один вулкан очень дымился. И власти знали приблизительно, когда он взорвётся, сообчили всем, чтобы уехали с гор. Все уехали, но одна группа осталась. Ето были Евлампий Васильевич Шарыпов, Леонтий Скороходов и два мексикана. У них оставалось малый участок пропилить ёлки, поетому остались докончить. В воскресенье утром стали допиливать, и взорвался вулкан. Оне хто куда побежал, бежали все, но Евлампий забрался на лесину и изжарился как сухарик. Остальные бежали и бежали, им тоже досталося жару. Один мексиканин так и остался — погиб, Леонтий и другой мексиканин выбежали, но уже были повреждёны, их подобрали в больницу, мексикана спасли, а Леонтий помер в больнице.

Шарыповы хотели утаить, что Евлампий погиб невинный, но шило в мешке не утаишь: погиб он именно в воскресенье на работе. А его жена Таня через десять лет спустя уехала в Россию, в монастырь на Дубчес, постриглась в инокиню, через сколь-то лет преставилась.

У Якова Васильевича Шарыпова последни года в США родился сын, назвали его Евгением. Когда приехали в Аргентину, ему было семь лет, весёленькяй, но сразу видать, изнеженной последышек. И вот девчонки у их все вышли за порядошных людей, и все живут, ничего худого про них не слыхать.

₂₀

Мы приехали в Аргентину. Евдокея с Германом уже уехали в США, Степан по-прежнему жил в Германовым дому, тятя с мамой жили на Степановой земле в суседьях, мы устроились в тятиным дому, успели посадить огород. Марфа 16 декабря в больнице принесла сына, сын родился хорошенькяй, но у Марфе его забрали, и она слыхала, как он ревел. Когда его принесли, он весь был истыченной, и не давали его сосить, Марфа сосила украдкой. Но оне снова забирали, и снова был рёв. Марфа спорила, называла их убийцами, ето привело их в бешенство, стали делать всё на вред. Приезжаю, Марфа со слезами рассказывает, что происходило в больнице. Вижу, что ребёнок весь жёлтый, иду ко главному врачу и говорю:

— Я забираю сына и жену.

— Что случилось?

— Здесь убийцы.

— Как так? — пошёл выяснять. Вернулся и говорит: — Мы не можем выписать ребёнка, он не в порядке.

— Вот и именно — он не в порядке, поетому я его забираю.

— Но мы не можем его отпустить.

— Мне не нужно, я его забираю.

— Тогда должен подписать, что отвечаешь за него.

— Конечно, отвечаю за него, он мой сын, и я в ответе.

Подписал и срочно на такси в Чёеле в больницу, объяснил нашему врачу ситуацию, сына сразу проверили, дали лекарства, витамины, сын уснул, наутро стал розовенькяй. Так и сына спасли, назвали Софонием, но так и остался слабенькяй. А произошло это в Бельтране, в етой больнице угробили немало детей, дошло до того, что на ету больницу открыли суд, после суда сменили врачей, милосердных сёстр, и всё затихло, не стало ужасных новостей.

В 1993 году нашёл за 180 километров аренду на три года — 15 гектар возле реки. Бесплатно, договор — берегчи берег и засадить тальником, чтобы не мыло берег. Хозяин итальянец, фамилия Гаравота, 59 лет, холостяга, занимается рогатым скотом и овцами. 25 километров от городу Генераль-Конеса, колония Сан-Хуан, естаблесименто Доня-Рина, от моря 100 километров международный порт Сан-Антонио-Есте. Землю арендовал, а трактора нету. Туда-сюда, Степан советует:

— Вон у Иона Васильев трактор на ограде лежит, на три части сломанный валяется, договорись, справь да и работай.

Позвонил Василию Немсу в Уругвай, он приехал, стал ему говорить:

— Арендуй трактор, я тебе его справлю.

Он говорит:

— Я его продаю.

— Но в таким виде ты его не продашь, давай я тебе его справлю, а потом постепенно куплю.

Ему идея понравилась, он согласился. Загрузили ети три части трактора и увезли к механику. За две недели мы его на ноги поставили, я его угнал туда в Конесу. Но и Иона тоже нахватал везде земли в Конеса, аренда дешёва, вот он и успевал. Нам повезло: земля на берегу реки, мягка, рассыпчата, канал с водой проведён в ряд^[34], хоть залейся, к трактору инструмент коя-что купил, что-то арендовал, где занял. Суседи были хороши, всегда выручали. Землю приготовили, на самым берегу насадили бакчи в парник, 12 гектар посеяли помидор да 2 гектара тыквов. Речка рыбна, всегда с рыбкой, хозяин и суседи тоже всегда с рыбой, дружба кругом стала рости. Детки уже подросли, стали помогать, речка их увлекала. Мы жили от своёй пашни два километра, утром рано туда, а обратно дети на чурках приплывут. Бакча росла хороша и быстро.

Иона ето узнал, раз приезжает, второй раз приезжает, я задумался: пахнет говном. Раз Иона забегал — жди нехороших новостей. Смотрю, Иона приезжает вечером на помидоры, ходит ахат. Я не вытерпел и говорю:

— Иона, у нас с тобой не сходится, всегда коса на камень. Я по твоим пашням не бегаю, не узнаю, и мне не нужно про чужия посевы, и я не хочу, чтобы ты здесь бегал и узнавал да потом сплетни таскал, вы на ето молодсы.

Смотрю, накалился, покраснел, ничего не сказал, сял в машину и уехал.

Марфа случайно была с нами, всё слыхала и говорит:

— Почему так поступил?

— А что, забыла, мало горя перехлебали? Хто от них уже не пострадал! Лучше иметь их подальше, ишо успеет насеять плевков.

Конечно, Иону раздражало: у нас помидоры в колено, а он сеет, вот и зависть.

₂₁

Поехал я в Чёеле искать рабочего. Степан нашёл себе боливьянса, у него шесть гектар, помидоры ничего, хороши. Дело было в субботу. Остался до понедельнику сходить на фабрику, деняг раздобыть и рабочего поискать, охота бы боливьянса. Вечером сидим, мама говорит:

— На днях был разговор с Марьяй, с Тимофеевой матерью. Слухи прошли, что Тимофей хвастается, что «не умеют работать, вот им и не везёт».

Мама взяла да сказала Марье:

— Тимофей умный, дак у его всё хорошо идёт, а у нас дети вечно по арендам бегают.

Марья отвечает:

— Настенькя, не оговаривайся, ты бы знала, сколь мы Тиме свалили, сколь я в США заработала, всё ему отдала, а сколь дяди помогли и помогают, ведь он у нас один. Столь бы твоим ребятам помощи, и твои бы ребята были бы умны.

Это Марьино откровение меня поразило.

В понедельник со Степаном поехали на тракторе в Чёеле. Переезжаем через мост, смотрим, идёт человек с сумкой, увидел нас, кричит, останавливает. Степан едет, говорю:

— Степан, стой, узнам, что надо.

Степан останавливается, идём друг к дружке, спрашиваю:

— Что ишшешь?

Он отвечает:

— Тимофея.

— А ты откуду?

— С Боливии. Я работал у русских, слыхал, что в Аргентине хороши заработки, вот и собрался. Меня послал Маркос к Тимофею.

Вон в чём дело! Значит, Тимофей — дяди Марки зять, вот он и послал к нему.

— А что, ты толькя к Тимофею?

— Да мне хоть куда.

Мне он сразу понравился — стеснительный, скромный и ласковый.

— А я ишшу рабочего и боливьянса. Поди, пожелаешь работать у меня?

— Да конешно согласен.

— Ну садись, поехали.

Съездили на фабрику, раздобыли деняг и отправились домой. Ну, рабочий угодил золотой! Чуть свет стаёт, бежит на работу сам, не надо подсказывать, везде старается угодить. Мы тоже взаимно старались ему угодить, и так сдружились, как будто всегда знакомы и свои. Он решил после урожая привезти свою семью. Звать его было Каталино Гонсалес.

Тятя, Степан, Лука Бодунов, Димитрий Бодунов приезжали к нам на рыбалку.

Пришёл урожай. В Конесе со мной спорили, что здесь всё вырастает поздно, в консэ февраля. Говорю: «Нет, у нас будет урожай к новому году». Сделали залог, и к новому году мы повезли арбузы, дыни, тыквы, огурсы на рынок. Ни у кого нету, цены хорошо. Марфе с Андрияном загрузим утром на телегу, и оне на тракторе в город, к обеду дома. 300, 400 долларов заработки. Ну, слава Богу.

Слухи прошли, что на порту в Сан-Антонио два судна рыбальных русских конфискованных стоят, моряки без работы и не могут вернуться в Россию, 21 человек. Хто уехал в Буенос-Айрес, хто остался. Пять моряков приехали к Ионе, но я к Ионе не поеду. Через две недели в воскресенье пешком приходют к нам моряки, екс-СССР, знакомимся, угощаем. Попросились, чтобы показал урожай, сяли на трактор, поехали. Ходют, смотрют, дивуются:

— Вот тебе и пьяница, у пьяницы всё в порядках, и урожай дак урожай, а у честных-то всё зарошше и ничего ишо нету.

— Откуду вы ето взяли?

— Да Иона так судит.

— Так и подумал.

Стали проситься перейти к нам.

— Ну что, урожай подошёл, приходите.

— Но вы можете за нашими вещами съездить?

— Ну поехали.

Приезжаем. Покамесь оне собирали свои монатки, Иона увидел меня, и сразу:

— Уматывай, приташшился суда!

— Да чичас, я приехал не к тебе.

Бог знат что он там кричал, но я ушёл на трактор и там ждал. Ребяты подошли, сяли и уехали. И стали у нас работать. Но не очень оне нам понравились: на словах ух каки яры на работу, а на деле всё по-разному^[35]. Я за день насобирываю 50 ящиков, Каталино 80, а оне хто 10, хто 15 и 20. Сколь заработают — всё на выпивку. Как праздник — вези их в город, там гулянка. Бывало, и я с ними натренькяюсь. Марфе ето не нравилось, и она меня ругала — за ето права.

Приглашают нас съездить на порт в Сан-Антонио, показать нам свои судна. Ну что, поехали. Приезжаем в воскресенье, заходим на судно, и что мы видим: Фроськя с Таисьяй с моряками, а Степан Карпович, наш наставник, на улице. Неудобно, и говорит: «Окаянники, замучили старика». Но мене рассказывать не надо, одно слово — бедный мужичонка, всё ето терпит. И правды, Степан Карпович безответный. Когда Игнатий второй раз женился, упросили Степана Карповича стать наставником. Ето золото, а не человек, со всеми у него по-хорошему, за всех он заботится, но дома — бардак. Никак не хотел стать наставником, но люди упросили. Ето был мученик, Таисья с Фроськяй изводили как могли его.

Об нём осталась хорошая память. Бывало, аккуратно подойдёт и скажет:

— Данила, слухи идут — на базаре выпил.

— Да, не отпираюсь и не прятаюсь.

— Но сам знаш, подходют праздники, а ты не вместе. Давай, примись, пока люди не знают.

— Да что, опять шпионы?

— Получается так.

— Дак я же вместе не молюсь.

— Вот я и заботюсь об тебе, охота, чтобы ты был вместе. Сам знаешь: грамотный, красиво читаешь, хорошо поёшь.

— Ну ладно, что хвалить.

— Да я не хвалю, ето правды.

Ну ладно, разошёлся, и приходилось приниматься и доржаться, но случай с друзьями, опять закон нарушали. Но я чётко понимал: напоганился — не смей поганить никого, будь не вместе и не лицемерь. После 1984 года, вам рассказывал, стал всё анализировать и всё читать: всё-всё-всё, все веры, все секты, масонство, разную философию, рассказы, анекдоты, газеты, политику, всю рекламу, новости — да всё, что попадало под руки. Пересмотрел фильмы сколь мог, и всяки-разны — и как я не буду после етого религиозным? Но меня надо понять, я никому не доверяюсь, с каждым днём вижу, сколь фальши в народе, и стараюсь быть недоступным.

Маленькя скажу о базаре. Святой Никон Черногорский правильно сказал: всё зависит от нашей совести. Ежлив твоя совесть позволяет тебе брать с базару — бери невозбранно, оно уже чисто, купляй, очищается. Ежлив совесть говорит: «Погано», лучше не бери — погрешаешь. Ежлив твоя совесть позволяет, никому не внушай, что ето можно или нельзя, да не отдать за ето ответ. Но ежлив совесть позволяет, а ты взял да воздоржался ради Бога, за ето мзда тебе будет на тем свете от Бога. А в харчёвках — ну, в ресторанах — никак же, должен исправиться. Иоанн Златоуст сказал: «Легче в уста, нежели из устов».

Моряки довели себя до того, что Марфа сказала:

— Пускай убираются, больше невыносимо.

— Хорошо, но выгони ты их сама.

— Ладно.

Пришла и сказала:

— Я не хочу, чтобы вы больше у нас работали, никакой пользы с вас нету, и мужику работать не даёте.

Оне ждали от меня защиты, но я сказал:

— Ребята, она така же хозяйкя и имеет таку же праву, как и я, и сами видите: работа стоит, так что не обидьтесь, она права.

Мы их расшитали, оне ушли к Иону, Иона не принял, тогда оне уехали на порт, потом в Буенос-Айрес, хто из них запился, а хто сумел вернуться в Россию. Один Игорь остался, взял у Иона сестру Соломею. Витя уехал в Ушуая, поваром нанялся, Вова в Россию уехал, Валера и Дима в Буенос-Айресе запились.

₂₂

Мы набрали в городе рабочих и возили их каждый день. Но ето не рабочи: ленивы, с горям пополам собирали да сдавали, Каталино всегда говорил: «Каки аргентинсы ленивы». Етот год морозы рано пришли, пол-урожая на пашне осталось, мы заработали, но не очень. В консэ урожая приезжает Василий Немец, но Иона тут как тут, давай его приглашать. Что он ему внушал, не знаю, но, когда мы стали просить, чтобы он нам продал трактор, он отвечает:

— А я уже его продал Миронке Кузнецову.

— Дак как так, а договор?

— Да я к вам с другим предлогом.

Но хитрый же, а он уже Марфу и детей проагитировал, Марфе:

— Твоя мать передаёт вам поклон, Николай с Александром купили 500 гектар под нову деревню, что вы будете скитаться по арендам, и детям будет есть где праздновать.

Марфа, дети за Василия:

— На самом деле, хватит скитаться, всегда мечтали жить в деревне, вот нам и шанс.

Я возразил:

— Да мы там не нужны.

Василий:

— Данила, покорись Николаю, и всё будет хорошо, он милостливый, после аварии толькя он мне и помог.

— Но у нас договор с хозяином на три года.

— Да не переживай, Иона уже с твоим хозяином договор ведёт.

Я ничего не ответил. Но когда Немец уехал, стал семье говорит:

— Вы что, сдурели, вам ишо мало горя от етих людей?

Ни в каки: поедем и всё! Дети:

— Вовсе не с кем праздновать.

Я спомнил свою молодость — и на самом деле, детей жалко. Но как быть? Знаю, что ехать надо в осиноя гнездо. Трактор Немец продал. Что делать? Уезжать неохота, устроились хорошо. Поехал к хозяину, стал спрашивать:

— Неужели правды вы хочете арендовать Иону земли?

Он смеётся и говорит:

— Даниелито, вам всем хватит.

Я говорю:

— Но с Ионой я не собираюсь работать в суседьях.

Он:

— Да что ты, всё будет хорошо.

— Вы не знаете Иону.

Так всё осталось. Я поехал к тяте с мамой за советом, рассказал, оне обои сказали:

— Данила, хватит бегать, живи себе спокойно.

— Но как, Немец трактор продал, Иона у моего хозяина землю арендовал. Сами знаете, что ето будет.

Молчат.

— Марфа, дети собрались.

Мама говорит:

— Но съездите, а здесь ничего не продавайте, оставьте всё у нас вон в бараке.

Тятя говорит:

— Не знаю, выдюжишь, нет. Чижало с такими людьми жить, насмотрелся я на Игнатия да на Иону, но смотри сам.

Ну что, придётся ехать.

Степан Карпович уехали в Бразилию в Масапе к сыну, Степан Карпович уже похварывал, весь изнадсажённой, работать не может, вот и решили уехать к сыну.

Наставника выбрали Тимофея Снегирева, 33 года, молодого, безграмотного, но порядочного. Тут приезжают его родство, дяди-тётки, хотели собрать тайный соборчик. Тимофей и ета кучкя — тайные поморсы. Пригласили брата Степана и передали, чтобы Степан и мене сообчил. Ну вот. Когда я от тяти с мамой приехал, чтобы Степану свою аренду отдать и своего рабочего Каталино передать, Степан с радости всё ето принял и жалел, что мы уезжам, он тоже сказал:

— Не знаю, выдюжишь ты или нет, ето идивоты, ну, смотри сам.

Я тоже дал ему совету:

— Братуха, переходи на совремённую технику и сей больше помидор. Сам видишь, хто сеет много, тот и живёт.

Он так и сделал. И тут мне рассказывает:

— Тимофей в воскресенье собирают тайный соборчик, и меня пригласили, и тебе поклон передают.

— А хто оне?

— Тимофей Снегирев, Кипирьян Матвеев, Андрей Иванов, Иремей Пятков, и нас с тобой приглашают.

— Степан, ето же опять шишиканье и раздор.

— Да, походит так.

— Братуха, ты меня прости, но я ненавижу ети кучки.

Поговорили, так и осталось. Поехал домой, думаю: «Да всё буду терпеть ради деток, всё равно всем угожу Николаю. Что будет, то и будь». Приезжаю домой, даю своё согласие, дети радуются. Ну, собрались, груз перевезли к тяте с мамой, составили всё в барак и уехали в Уругвай.

Бочкарёв Антон, Ульяна Черемнова ишо до нас занялись вышивками во всёй Аргентине. Но Ульяна — ето настояща цыганка и коммерсантка, у ней ничего не пропадёт, всё она продаст, и втридороги, никого она не пожалеет, толькя бы ей было бы хорошо. А Антон — ето ветерок. Ульяна взялась учить по всей стране, запатентировала ето художество, договорилась с фабрикантами в Бразилии брать оптом нитки, брала в Бразилии у одного хохла оптом иголочки. В Аргентине открыли мастерскую делать пяльчики и наняли Кондрата Бодунова, Кондрат был поставшиком пяльчиков, составлять рисунки тоже нанимали, учить она брала дорого, матерьялы продавала втридороги, ей не нужны были профессионалы, ей надо было продать. Взяли хорошу машину и ездили по всёй стране. Оне быстро разбогатели, но что случилось дальше — узнам.

Антон Шарыпов с Акилиной разошлись и уехали в США.

₂₃

Приезжаем в Уругвай, тесть живут в дядя Федосовым дому. Конечно, расстроились. Дядя Федос помешался умом и сидит на цепе. У меня сердце сжалось, и не верится: не может быть, мог быть всемирным судьёй, а вижу на цепе… Подхожу, здороваюсь:

— Дядя Федос, узнаёшь?

Смотрит:

— Нет.

Я говорю:

— Я зять Фёдора, Данила.

— Не знаю. Повешали каку-то цепочкю, дёргаю-дёргаю, не могу отвязать.

Мне сделалось худо: грязный, косматый, вонючай, избушка маломальна. Иду к тёще, спрашиваю:

— Почему дядя на цепе?

— Да убегает, тот раз искали два дня.

— А почему грязный, вонючай?

— Да надоел уже.

«Ах ты, — думаю, — с-сука! Мало ли он вам добра сделал в жизни?» Иду к тестю, спрашиваю:

— Почему такой дядя?

У него слёзы на глазах:

— Нихто за нём не хочет ходить.

— А ты сам?

— Да приходится.

— Но за ето ответ надо будет отдать.

— Да знаю.

Я старался не встречаться с дядяй, не мог ето видеть. Вмешиваться — будет проблема. Мы мало у тестя прожили, но успели увидеть, как тёща обращается с дядяй: ругает, бьёт, и он всё тихо-кротко терпит, и нигде его не слыхать.

Николай тоже у тестя, по-прежняму надсмешки, издёвки. Ну что, приходится терпеть. Тёща говорит:

— Проситесь в нову деревню, скоро будем усадьбы нарезать.

Стал просить у Николая, кланяюсь в ноги:

— Ради Бога, Николай, прими в вашу деревню.

— Да я не один, надо Александра спросить, мы синьцзянсов не хотели, нам самим мало.

— Но мы же свои, наши жёны — сёстры.

— Ето ничего не значит.

— Николай, смилуйся, — опять поклон, — ради Бога.

— Ничего не обещаю. — Опять поклон. — Не кланься.

Что, Николай всех задарил, всех подкупил, его приглашают, пиры ему ставют, Николай в почёте, Николай набожный, милостливый, святой, а он ходит всех учит, его слушают со вниманием. Я ишо подходил два раза к нему с просьбой, но никак. Ну что, что-то надо делать. Пошёл к Александру Мартюшеву, ето будет Чупров зять, брата Степана свояк, человек скромный, в Аляске овдовел и взял Лизавету Ивановну Чупрову, от первой жены два сына и дочь — Колькя, Пашка и Фетинка. Стал у Александра проситься, он не против, но говорит:

— Я со своёй стороны все усадьбы уже отдал, сам видишь, сколь Чупровых. Просись у Николая.

— Но как просить, три раза просил, и не тянет и не везёт.

— Куда он деватся — просись.

Ну, я ишо подошёл к Николаю — нет результату. Ну что, поступать будем по-разному^[36]. Слышу, что на сельскоя хозяйство дают хороший кредит, директор банка хороший, наших хорошо знает. Обратился к нему, попросил кредит купить трактор и диски, он выслушал:

— Хорошо, поможем, принеси контракт на землю, тогда обсудим.

Поблагодарил, поехал в Гичён, узнал, у кого земля близко около будущай деревни. Нашлась земля два километра от будущай деревни, арендовал 50 гектар земли, домишко старый, но ничего, можно жить, речкя в ряд Гуажябос. А под деревню купили — называется Ринкон-де-лас-Питангас, она стоит на реке Кегуай, город 22 километра Гичён. Сделали контракт на землю, с етим контрактом пошёл в банок, банок вырешил 11 000 долларов.

— Принеси договор трактора и дисок.

На счастья, нашёл хорошай трактор «Массей Фергусон», 75 лошадиных сил, подоржанной, но в хорошим состоянии, наработанной 7 тысяч часов. Ну, ето хорошо, ишо может проработать 4 — 5 тысяч часов. Диски новы, за ето всё просют 16 000 долларов, срядились на 15 000 долларов. Приезжаем в банок с договором, банок выдаёт деньги, берём трактор с дисками, диски гидравликовы, шикарны, оставляю у них и еду домой.

Приезжаю домой, новости: в деревне смеются — Зайчишка, хто ему даст кредит, ни земли, ни гарантий. Дети говорят:

— Марка Чупров нам говорил: «Зайчаты приташились, хто за вас будет отдавать?»

— Дети, терпите!

Марфа спрашивает:

— Ну, как у тебя дела?

— Хорошо. Землю арендовал у Питанги, на берегу Гуажябос, трактор купил с дисками, завтра надо будет отдавать последни деньги, банок вырешил 11 000 долларов, а покупка на 15 000 долларов.

— Ты что, правду говоришь?

— А что, вру? Завтра поедем, тестя попросим, он вас увезёт, а я погоню трактор, как ни говори, 110 километров, но надо гнать.

— А в деревне смеются.

— Да пускай смеются. Хто смеётся последняй, смеётся красивше.

На другой день выехали, я на тракторе, Марфа с детками с тестям. Приезжаю вечером домой, всем радость, трактор хороший, руль гидравлешный, речкя близко от деревни.

— Марфа, что будем делать? Остались без копейки, всё отдали за трактор.

— Не знаю, смотри сам.

— Вот что, давайте молиться Богу, Бог поможет.

И каждый день утро и вечер все молились.

₂₄

Ето было за неделю до праздника Пресвятой Богородицы Успение. Поставили сети, утром поймали мешок рыбы, говорю Марфе:

— Марфа, поедем с Андрияном по суседьям, а может, рыбу продадим, может, хто-нибудь наймёт работать на тракторе.

Помолились, благословились и поехали, стали спрашивать у суседьяв, хто нанимает работать на тракторе. Нам сказали:

— Поезжайте к Кириченкиным, оне нанимают.

— Ого, повезло, русски! А где оне живут?

Нам рассказали: восемь километров отсуда. Ну, поехали. Приезжаем. Сразу видать, порядошный хозяин. Выходют, здороваемся, по-русски не говорят. Говорю:

— Ишшу работу на тракторе с дисками.

— Сколь берёшь?

— Люди берут 25, 22 доллара за гектар, а мы берём 20 долларов гектар.

— А когда можешь приехать?

— Да хоть сёдни вечером.

— Хорошо, приезжай завтра, я с сыновьями поговорю, у их тоже надо дисковать.

Мене мужик понравился, простой, вежливый, разговорились, я им рассказал своё переселение и как нам чижало в сию минуту.

— Но мы очень вам благодарны, мы поймали рыбы, хотели копейкю сделать, но за вашу добродетель забирайте всю и поделитесь со своими сыновьями.

Старик увидел сэлый мешок рыбы, бесплатно не берёт, а я деняг не беру, но сказал:

— Посидите.

Старуха пошла наложила нам картошки, луку, рису, муки, поймала три курицы, петуха, старик принёс овечкю, говорю:

— Зачем ето всё?

Он говорит:

— Возьмите, мы знам, как приходится жить в трудных ситуациях, нам тоже несладко пришлось в жизни, были православными, но жизнь заставила быть субботниками, ну что поделаешь.

Приезжаем домой, Марфа увидела всё и заплакала, и я не вытерпел.

Утром рано с Андрияном уехали на работу, взяли постель, продукту и дисковали день и ночь по очереди. За четыре сутки мы сделали чистыми 600 долларов, приезжаем домой весёлы, праздник встретили слава Богу. После праздника так же день и ночь работали, работа была и у сыновей: Педро, Ариел, Хакобо, оказалось, угодили очень хорошие люди, самого звали Федерико. Все наши заработки мы повёртывали на свою аренду. Посеяли кукурузы и пять гектар бакчи, но бакча без полеву уже не то. Как-то раз свозил своих девчонок к Кириченкиным, старуха надавала им куклов. Приезжам домой, Алёнка бежит к матери: «Мам, мам, у Кикирикиной старухи маленьки цыпляточки!».

Приезжает Николай с Палагеяй вечером, поужнали, дети помолились начал, подходют ко мне, прошаются и благословляются, также к матери, утром также. Николай не вытерпел и сказал: «Ишо не лучше, у таких людишек ишо и дети прощаются и благословляются!». Мы с Марфой переглянулись, ничего не сказали.

Оне купили землю, но с документами была проблема. Хозяева етой земли уже умерли, а остались дети, и некоторы из них не хотели подписывать, вот и надо было побегать. Продал им ету землю Хулио Дупонт, переродок^[37] франсузов, парень очень умный, обходительный, мы с нём сразу подружились, он занимается продажей, землёй и машинерияй. Николаю пришлось хошь не хошь меня просить, чтобы помог в переводшики, но сам не просил, но послал тестя.

И у тестя тоже проблема. Когда была авария, сын и дочь погибли и машину потеряли. Оне не хотели суд открывать, считали, что грех, но тот, хто убил, суд открыл, и тестю сказали: «Бери адвоката, не то будешь платить за весь суд». Оне узнали хороших адвокатов, «Бергер и Бейс» компания, ети адвокаты проверили всю експертизу и сразу поняли, что суд на ихней стороне. Суд был следующий. Наши ехали на пикапе с границы, мост был узкий для одной машине, знак преференции был — хто едет в столицу, после моста подъём в гору, мост 100 метров. За пикапом шёл мотциклет, за мотциклетом легковая, пикап зашёл на мост, с горы спускается грузовик простой^[38], шёл быстро, но без тормозов, на середине моста поддел пикап и тащил 17 метров, мотциклет хотел отвернуть, но не успел. Мотциклет измяло, водителю обои ноги изломало, и улетел под мост, легковую помяло, но пассажиры уцелели. Когда мы приехали, суд шёл, но некому было на него ездить. Василий Немец разорялся, что грех судить, роптал на тестя: «Какой наставник, суд открыл!». Вот и надо было на тракторе наниматься, бакчю ростить, за кукурузой ходить, землю выкручивать, на суд ездить да ишо помогать строить Николаю дом, барак, баню. Дерево им нашёл у Кириченковых, два гектара евкалиптов на столбы землю городить, брусьи, доски, рипы^[39], лес пилили, возили на лесопилку и обратно и етим строили. Кириченкиных ребят выпросил, чтобы обгородили всю деревню.

Ишо жили в Аргентине, я уже пил реже и реже, приехали в Уругвай, я совсем бросил пить, потому что стал похварывать. Николая ето раздражало, он не мог терпеть, что я не пил, он везде проповедовал, что пьяница, а тут не пьёт. А тут как назло тесть упрашиват, чтобы после моления я подбирал поучения и читал. Я не хотел, отпирался, но тесть настаивал, пришлось согласиться. За неделю приготовишь, а в праздник читашь, старался подобрать наилучших поучениев, и большинство для молодёжи. Моя цель была такая: чё учить стариков, оне много знают, надо молодёжи внушать добро — и в будущим будет добро. Ето продолжалось год, молодёжь стала стараться, стали учиться читать, петь. Тестю и Александру Мартюшеву ето нравилось, но Николай и Немец негодовали. Бывало, сядешь с Николаям в машину, и начинает капать:

— Вот синьцзянсы таки-сяки, колдуны, пьяницы.

Как-то раз не вытерпел и сказал:

— Да, я коренной синьцзянин, вот документ, и посмотри: вот написано — Синьцзян.

Чудно, что ето слово так может подействовать. Он везде говорил:

— Посмотрите, как он гордится, что синьцзянин.

Мне смех. У меня волосы уже падали в то время. Как-то едем, он говорит:

— Га-га-га, а у нас лысы-то все на почёте, га-га-га, а лысы-то все таскуны.

Я недолго думавши говорю:

— Да, святый Николай, Апостол Иоанн Богослов, Паисий Великий — все таскуны.

Он как ошихарет:

— Нет-нет, оне были девственники!

— Нет, ты сам сказал: оне таскуны.

Сколь он потом жалобился:

— Вы посмотрите, как он меня поддел.

А раз едем, говорит:

— Сколь пьяницы ни бросали, всегда вёртывались на ту же точкю. — И ишо добавил: — Посмотрю, как ты будешь своих детей женить и отдавать.

Меня поразило: в этим человеке ноль добра, одно зло.

Оне жили: тесть, Николай, Александра, Немец — в старым дому и молились там же, а дома строили полтора километра, где основали деревню. Проект деревни нихто не смог сделать, чертили-чертили, и никак не подходит. Я взял, дома сделал проект, показал, всем понравилось. Николай с Немцем опять злятся.

₂₅

Как-то раз отмолились, говорю:

— Мужики, послушайте, у вас дорог нету, електрики нету, будете работать с банками — вас нихто не знает, хочете провести воду — и не знаете как. Давайте сделайте небольшой пир, приглосим властей, интендента, министра по енергетике, директора банка, властей разных проектов, местных властей — сами себя покажете и с властями познакомитесь, тогда у вас всё пойдёт как по маслу.

Идея всем понравилась, но Николай ежится, согласия не даёт, говорю:

— Но вы же сами меня просите туда-сюда, а я вам хочу всё зараз сделать, лучше етой идеи нету.

Все заговорили:

— Да, ето правды.

Смотрю, Николай согласился и даже берётся сам за ето. Стал советовать, как лучше сделать, говорю:

— Хорхе Ларраняга — интендент^[40], будущай кандидат пресидента, Марио Карминати — министр енергетики, бывшай интендент, нашим хорошо помог, дороги провёл, електрику провели, земли дал. Ети два лица самы главны, остальные полпроблемы.

— А чем угощать?

— Угощать русскими блюдами и хорошай бражкой.

— А будут оне пить?

— Будут пить да ишо хвалить, но надо купить дорогого вина и виски. Не заботьтесь^[41], оставьте в мои руки.

— Ну хорошо, действуй, толькя сообчай.

— Ладно, хорошо.

Я знал, что Хулио Дупонт на всё молодес, приехал к нему, весь план ему рассказал, он выслушал:

— Даниель, ну молодец, лучше некуда.

Говорю:

— Помогай, знаю, что ты всё сможешь организовать, и куда обратиться?

Смеётся:

— Твоя идея мне понравилась. Как ни говори, этим людям помоги — оне много местным покажут, как работать. Слушай, к Марио Карминати контакт у меня и есть, здесь чиновник по животноводству, друг секретарши, он мене друг, поехали к нему. А к Хорхе Ларраняга у меня прямой контакт.

— Ну и отлично.

Приезжаем к етому чиновнику, а он мене уже знакомый, хороший парень, выслушал, тоже схватился за ету идею. Он давай звонить секретарше Марио Карминати, та выслушала, ответила «постараюсь». На другой день с Хулио Дупонт поехали в Пайсанду, Ларранягу не захватили, он был в Монтевидео, зашли к чиновникам: Хорхе Дигиеро — директор дель медио амбиенте^[42], к Рикардо Монтаубан — директор дель десарольо^[43], к директору банка. Всё объяснили и сказали:

— Будем всех вас приглашать на праздник.

Оне одобрили. Местных властей тоже объехали и стали готовиться и организавывать встречу, заняло ето месяц.

Мы на тракторе у Кириченкиных заработали, в сезон свои посев сделали и насобирали на годовалу квоту в банок, за кредит 2500 долларов, кредит был на пять лет. Кукуруза угодила хороша, но цена низка, бакча не очень без полеву, да и на рынке ничего не стоит. А мы нет-нет да и сетки поставим, рыба в цене, как поедешь — на 200 — 300 долларов. Нам ето понравилось, и мы чаше стали рыбу продавать.

За нами стали амбиенталисты^[44] следить, стали заявлять. Как-то раз приезжаем, смотрим, едет полиция. Подъезжает и говорит:

— Пожалуйста, больше рыбу не привозите, а то заявляют, и нам надо будет действовать. Извините, нам охота с вами по-хорошему.

— Большоя спасибо, что известили.

Приезжаем домой, я задумался, что делать: на посевы не могу расшитывать, бакча не в в цене, с наших помощи никакой не жди, толькя даром всё сделай. Думаю: а как все рыбаки рыбачут во всёй стране?

У нас уже в 1994 году ишо сын родился, назвали Никита.

Приезжаю в Монтевидео, иду в отделение сельскоя хозяйство, спрашиваю, где решаются вопросы по рыбалке, дали адрес, прихожу, название ИНАПЕ — институто насиональ де песка^[45], захожу, спрашиваю, меня посылают на второй етаж. Подхожу, спрашиваю начальника, подождал минут тридцать, подходит низенькяй человек в очкях, суровый, спрашивает:

— Что надо?

Говорю:

— Извините, у меня семеро детей, долг в банке, бакча ничего не стоит, чем-то надо кормить детей, стал рыбачить и рыбу продавать, но мене запретили, и нам нечего кушать. Как можно получить разрешение на рыбалку?

Он отвечает:

— Мы просто давали разрешение, но чичас законы изменились, и вы должны курс сдать. Курс сдадите, принесите документ на лодку, и мы вам выдадим разрешение.

— А где курс сдавать?

— Где живёте?

— Департамент Пайсанду.

— Хорошо, иди в Пайсанду, префектура наваль^[46], там экзамен сдашь.

— Да, я понял, большоя вам спасибо.

Ну, слава Богу, есть выход.

Приезжаю в Пайсанду, иду на порт, захожу в префектуру наваль, прошу начальника, жду, выходит, здоровается: «Что надо?». Всё подробно и умильно рассказываю и убедительно прошу, чтобы помогли. Его тронуло, он говорит:

— У нас три раза в год экзамены сдают, но вижу твою ситуацию, хочу тебе просто помогчи. Вот законы, что надо учить, вытвердишь — приходи, принеси справки, больнишна о здоровье, справку о несудимости, справку место жительства, документы и фотографии 3 на 4, четыре штуки.

— А лодку как?

— Кака у тебя лодка?

— Самоделашна.

— Принеси квитанцию, где брал матерьял.

— Хорошо. Большоя вам спасибо, вы даёте моим деткам кусок хлеба, ишо спасибо.

Смеётся:

— Желаю успеха.

Ето был лейтенант Мендоса.

Ну, я взялся изучать и справки собирать. Обои деревни хохотали: «Выискался капитан!». Я молчал, а своё вёл. Через месяц всё собрал, выучил, привёз все справки и лодку. Лодку смерили, екзамен сдал, всё хорошо прошло, сказали: «Через два дня приходи». Прихожу через два дня, получаю книжку — не простую, а «патрон де песка артесаналь»^[47], и документ на лодку. Вот тебе и капитан! Приезжаю домой, беру детей и Марфу и показываю:

— Вот вам наворожили, незнамо получил книжку самого высокого ранга, а люди смеются: нашёлся капитан!

Сразу в Монтевидео, иду в институт, сдаю документы, начальник поздравляет, делают ксеркопии и говорят: «Подожди». Подождал три часа, приносют временноя разрешение на четыре месяца, а через четыре месяца посулили на четыре года.

Приезжаю домой, беру лодку, сети — и на рыбалку. Поймали хорошо, на базар, приезжаем, стали продавать. Я уже знал, хто заявлял, смотрю: обои идут, говорю:

— Покупайте рыбу дёшево!

Оне улыбнулись, ничего не сказали и ушли. Я говорю Марфе:

— Ты постой, а я сбегаю в полицию, оне недаром улыбнулись.

Прихожу в полицию, показываю разрешение, полиция говорит:

— Давно бы так.

Ишо говорим — звонок, заявление, офицер отвечает:

— Слушай, мы ничего не можем сделать, у его всё в порядке, разрешение с самого министерства с Монтевидео, извините, он работает легально.

Благодарю и спокойно иду на рынок. Так и пошло у нас, чаше и чаше стали рыбачить.

₂₆

С Боливии приезжает парень, Мартюшев Давыд Иоилевич, встретились в Пайсанду на автовокзале. Парень едет к нам в деревню, узнал, что я туда же, обрадовался: «Поехали вместе!». Ничего парень, разговорчивый. Прошло три месяца, парень высватал у Алексея Чупрова дочь Екатерину.

Приходит свадьба. На первый день вечера подходит ко мне тесть с обидой и жалобится.

— Что с тобой?

— Да ребяты чуть не набили.

— А за что?

— А хто их знает.

— Чичас разберусь.

Он рад:

— Толькя на тебя и надёжда, зятёк.

Ишшу ребят, смотрю, оне подходют к чупровской ограде, останавливаю, спрашиваю:

— Ребята, в чём дело, почему к старикам лезете? — Стоим на расстояние в двух метрах.

— А хто жалуется?

— Да тесть.

— Да етому таскуну дать надо!

И подходит сват Иван Чупров, он слыхал, и сразу с верхной полки:

— Не заставай^[48] за своёго тестя, знам мы его хорошо.

— Сват, отойди, без тебя разберёмся.

Он пушше.

— Сват, пожалуйста, уймись.

Ребяты почувствовали силу, напряглись, я чувствую, воздух накаляется. Сват Иван стоял с правого бока, чуть поболе метра. Как получилось — не знаю, но я так быстро развернулся и дал его в подбородок, он улетел два метра и без памяти. Всё затихло, ребяты:

— Данила, прости Бога ради, мы драться не хочем, — и ушли.

Я опешил: никогда не дрался, и их было шестеро. Свата Ивана привели в чувство, и выяснилось, что тесть хватался девчонкам не за подобно место на свадьбе, и девчонки рассказали ребятам, ребяты хотели его избить, но народ не дал, вот он и пришёл к мене жаловаться. Когда я узнал всё: «Да надо тебя было избить, змеёшка, да ишо наставник называешься».

Суд шёл два года, судья предлагал виновнику по-хорошему, расшитаться за аварию, он никак не хотел. В консы консах суд решил тестю вернуть матерьяльный ушерб в размере 18 000 долларов, тесть за покойных ничего не требовал, но суд сделал приговор на 148 000 долларов, и виновника лишили свободы на два года, а деньги адвокаты поделили. Немец захотел получить за аварию, но ему нисколь не дали, потому что он был против суда.

Когда сделали пир властям, все уже жили в своих новых домах. Нам дали старый дом, мы уже там жили, а молились у Николая на ограде. Построили временною моленну, и поучения я уже не читал, отказался, потому что Николаю и Немцу ето было не по глазам, оне злились. Тесть упрашивал, но я не соглашался.

Праздник получился удачный, вороты разукрасили цветами, властей стретили с хлебом-солью, молодёжь была разукрашена по-празднишному, властей поприветствовали вежливо. Во всём помогал мене Дупонт. Пришлось мене выступить поприветствовать, объяснить, зачем приглашёны, поблагодарить за ихно присутствие, посадить всех за стол и открыть пир. Марио Карминати и Хорхе Ларраняга не приехали, но послали своих доверенных лиц, было всех двенадцать человек, окромя водителя. Знакомство было хороше, и ето открыло хорошие перспективы, стало всё доступно. Власти довольны уехали, сказали: «Что надо — заходите, будем помогать». На пир приезжали два антрополога, мужчина и женчина, с университета — универсидад де ла республика, Ренсо Пи Угарте и Мариель Сиснерос, оне всё заснимывали и записывали.

Но етот пир для меня был роковым. Всё стало готовиться тайно, я что-то подозревал, знаю, что с Николаявой стороны большая зависть: какой-то Зайчишка знается с такими людями и везде передом^[49], но терпел и виду не показывал. В консы консах Николаю пришлось дать нам пол-усадьбы в размере семь гектар, но он не хотел, дал скрозь зубов.

Донеслось до меня, что Николай и Немец катют меня масоном: как так у его получается так быстро и хорошо, ето неспроста, масон и всё, гнать надо его отсуда. Идивоты, думают, что всё ето легко! А сколь я ночей не спал, чтобы всё делать без ошибок, и сколь заботы и нервов утрачено на ето! Да, говорить-то хорошо, думашь, как ты: обходишься по-собачьи со всеми и думаешь, что тебе двери откроют? Нет, не так: будь хорошим дипломатом, и тебе будет всё доступно.

У Николая очень вредныя привычки. Раз приезжаем в Пайсанду, заходим в строительный магазин, хозяин магазина еврей, хороший приятель всем нашим русским, даже говорил по-русску, имя его Моисей Вульф. Заходим с Николаям, и что же он настроил? Взялся срамить всяко-разно Моисея. Мене стыдно:

— Николай, нельзя так!

— Нельзя? Проклятыя жиды, распинали Христа, да ишо молчи?

— Николай, хто-то сделал, но не все же виноваты.

— Не виноваты? Замолчи!

Вижу, как Моисей с лица сменился, но виду не показал. Сделали покупку, он деньги ему бросил на пол, я подобрал и отдал Моисею и тихо сказал:

— Не обращай внимание на етого дурака и извини.

Он улыбнулся и покачал головой. Мы за ето с Николаям поспорили. У Николая привычкя деньги бросать на пол, чтобы унизить человека. Раз Хулио Дупонту за его услуги так же бросил деньги на пол, да ишо ха-ха-ха. Хулио виду не показал, поднял, но потом мене рассказывает:

— Когда он бросил мне деньги, у меня даже в желудке повернулось, хотел бросить ему в шары^[50], но вытерпел.

После праздника выхлопотал, сделали им дороги. Всё ето вышло в газетах и в радиве, опять Николай разоряется. Добыл им проекты воду провести, фрукту, виноградник засадить, и через чиновника по скотоводству, через секретаршу добился аудиенции к Марио Карминати, 23 декабря в 14.00 ч. п. м. Сообчил Николаю, Николай:

— Я сам поеду, что же за министр.

Хорошо, поехали. Но когда поехали, он поехал в шлёпках, в грязных брюках и рубашке. Думаю, ну, приедем в Монтевидео, переоденется. Приезжаем в Монтевидео, подъезжаем к зданию, говорю:

— Николай, переоденься.

— Ишшо бы! А за что?

— Но как, нехорошо же, неприлично, надо бы искупаться, переодеться.

— Ха, я на работе.

— Ну как хошь.

Подходим к зданию. Все выходют из здания, нас не пускают, говорят:

— Куда вы, администрация закрыта, не видите, что все выходют. Сегодня 23-е, 25-го Рожаство, нихто с вами разговаривать не будет.

— Нас ждёт Марио Карминати, и мы едем за 400 километров, у нас аудиенция в 14.00 п. м.

Охрана позвонила и немедленно нас пропустила. Подымаемся на 18-й етаж, нас стречает секретарша Ругия, проводит в приемнаю. Встреча с Марио как старыя друзья, хотя и незнакомы.

— Ну, что вас привело, говорите, время у нас мало.

— Дон Марио, отец наш, вы уже нам много помогли, но у нас основалась новая деревня, и енергии нету, вот мы и пришли к вам с просьбой: пожалуйста, помогите.

— Енергия у вас будет через шесть месяцев, и извините, что не смог приехать к вам на праздник. Мне передали, что праздник был замечательный, благодарим. Хто из вас Даниель?

— С вами говорит Даниель.

— Приятно познакомиться.

— Взаимно приятно познакомиться. Слышим про вас, сколь добра оказали стране, и восхищаемся.

— Что сделаешь — така работа.

— Передавайте привет другу Филату Зыкову.

— Благодарим.

— Ну, большоя вам спасибо, и за ваше время.

— Да не за что, счастливого вам пути.

— Спасибо.

Вышли, я был рад, что так удачно получилось, Николай виду не показал, но в обратну путь был невесёлой и неразговорчив. Думаю: что с нём? Но когда приехали домой, поднял збуш^[51], что я действительно масонин, шпион и предатель и гнать меня надо с деревни. Я узнал — ахнул: за моё старание вот чем плотют, и нихто не хочет защититься, и всё заодно. Одна Марфа да детки — переживали и терпели.

Тут подъехал Павел, Николаяв брат. Ето зверь, а не человек. Жена у него синьцзянка, когда она за него вышла, он запретил вконес ей, чтобы она зналась со своим родством. Бедная женчина сколь пережила от етого идивота! Очень гордый, я не я, сидит и злорадно рассказывает:

— Да мы етих бродяжек прямо в моленне мокрыми верёвками пороли, аж кровь с сала! — И смотрит прямо мне в глаза.

Думаю: проклятый ты Диоклитиян-мучитель, недаром у вас и получился раскол! Ето произошло в восьмидесятых годах: беззащитных людей избивали мокрыми верёвками, дошло до того, что получился раскол, третья часть старообрядцев ушло в Белокрыническую иерархию. И по всей информации, Коля и Паша были первыми мучителями, ето страшные диктаторы.

На днях приходит Павел, я сети насаживал. Он ни здорово ни насрать, а сразу с первых слов:

— Знашь что, я пришёл лично к тебе, ты масон, шпион и предатель, опростай деревню! Нет — меры примем. — Повернул и ушёл.

Я в шоке, не знаю, что со мной делалось: белел ли я, краснел или чернел — не знаю. Но пришёл домой весь в слезах, Марфа, дети: «Что с тобой?». Я рассказал, Марфа в слёзы. На другой день я в город, и четыре дня прогулял у Димитрия-хохла, фотографа, тестява друга, он овдовел и очень пил. Приезжаю домой, Марфа:

— Что с тобой?

Я заплакал:

— Сердце не выносит, испоганился и четыре дня гулял.

Тесть поехал в город, узнал, что я гулял, не пришёл ко мне поговорить, он знал, что происходит, но пошёл к Николаю рассказал, а тому то и надо: как бы зацепиться.

Подходит Пасха, тесть просится на рыбалку, ему надо было деняг. Поехали. Наша лодка, сетки, лисензия, я, Андриян, тесть и Тимофейкя. Поймали хорошо, тесть поехал сдал; мы рыбачили, на другой день поймали мало, сдали, стали деньги делить. Тесть говорит:

— У нас два рыбака и машина, нам за ето два пая, вам один.

Думаю: «Хорошо, буду знать, с кем имею дело». Он довольный, ишо приговаривается:

— Да, хорошо заработали, ишо бы надо съездить.

Говорю:

— Да, обязательно, — а на уме: — Хватит.

На рыбалке ждал, чтобы тесть начал разговор: что случается в деревне, он обязан как наставник. Но ето не произошло. Значит, лицемер, вот почему в старой деревне все его ненавидят.

К самой Пасхе приезжает к нам в гости тятя и сестра Степанида, узнали таки новости, удивились, тятя говорит:

— Простись, нехорошо жить во вражде.

— Тятя, хорошо, что ты здесь, сам всё увидишь.

На Пасху Христову вечером пришли молиться, отмолились вечерню, я вышел на круг^[52] и говорю:

— Николай, я хочу с тобой проститься.

— Како с тобой прошшение, тебя не прошшать надо, а гнать! Ты жид, масонин, предатель, уходи отсуда!

Тесть, Александра:

— Николай, так нельзя, такой праздник!

— Никакого! Пускай уматыват! — Кланяюсь ему в ноги, кричит: — Уходи, предатель!

— Николай, ради Бога, давай простимся.

— Сказал, уходи — и уходи, и опростай нашу деревню!

— Николай, прости меня Христа ради, а тебя Бог простит. — И вышел и ушёл.

Тогда тятя понял, в чём дело:

— Да, ужасно.

Но ето для нас была не Пасха, а горя.

После Пасхи сестра просит:

— Возьми Николая на рыбалку.

— Ну что, возьму. Знаю, что он хороший рыбак.

— Да, а то он ничего не делает, толькя пьёт.

Я собрался с ними привезти груз и Николая привезти. Приезжаю туды, а там новости. У тяте с мамой была баня в ряд с бараком. В гостях у них был Герман, истопили ему баню, он пошёл в баню, выключилась енергия, принесли ему свечкю, он вышел из бани, а свечкю забыл погасить и ушёл. Свечкя догорела, баня загорела, и барак и всё сгорело. Весь наш груз сгорел, мы остались без ничего. А Герман вину не признавал: что сами старики виноваты, недоглядели за нём. Когда я приехал за грузом, а там ничего нету. А что теперь делать: у нас ни постели, ни одёжи, ни книг, ни икон, ни посуды. Мама говорит:

— Я виновата, я и ответю. Пойдём!

Пришли. У Германа с Евдокеяй сэлый контейнер грузу, пришло с США, мама открыла и говорит:

— Бери, что надо.

— Мама, ето будет проблема.

— Я в ответе.

Ну, я взял, сколь полагается на автобус. Но зачем же ето взял, лучше бы прожили голы: Евдокея по всей Америке, что брат обокрал.

Николай Кирилович собрался со мной рыбачить в Уругвай, у него хороши были сети, Степанида поехала провожать. Николай взял с собой сына Андронькю восьмилетнего. Приезжаем домой, нам от свояка Николая вконец запрет рыбачить возле деревни и — немедленно опростать деревню.

Пришлось ехать на устья Кегуая, нашли скупателя, стали ему рыбачить: я с сыном Алексеям, Николай с Андроном. Степанида уехала домой. Покупатель угодил жулик, не платил, стали искать другого, нашли Чёло де Агостини, платил очень дёшево, но платил. Стало боле холодно, мы детей отправили домой, стали рыбачить двоя. Рыба хорошо ловилась, но заработки малы.

В деревне Марфе приказали, чтобы меня больше не принимали, насулили ей горы, тёща туда же. Арендовали у Марфе наш трактор, взял к себе он [Николай] Андрияна и Илью и насулил им всего, те поверили. Потом начали против меня раздражать, и дошло до того, что сулил вырастить, женить, дома построить, земли дать.

Как-то раз мы встретились с Марфой в городе, и она всё ето мне рассказала. Я выслушал и говорю:

— Смотри хорошень, ето начали и тебе яму копать. Наши дети им не нужны, им нужны рабы. Спомни мои слова.

Но Марфа мене не верила, но верила им.

₂₇

В Боливии произошло следующа. Мурачев Ефрем жили в деревне и Анисима Кузьмина, в Тоборочи. Анисим всю жизнь помогал своему свояку Ефрему, у Анисима всего один сынок Симеон, у Ефрема двенадцать детей. Всё было хорошо. Ефрем отдал дочь Варвару за богатого вдовца с Аляски, Мартюшева Иоиля, Иоиль помог тестю Ефрему економично, те стали сеять помногу и стали богатеть. Когда стали жить хорошо, забыли за хорошие услуги Анисима, и Ефрем как наставник стал издеваться над Симеоном, что Симеон живёт по-слабому. Началась вражда и с каждым днём развивалась, дошло до того, что Анисим приказал Ефрему опростать деревню, и все в деревне поддержали Анисима. Собор за собором, гнали его с наставника, на соборе мой своячок Ульян Ефремович сумел дерзнуть сказать:

— Тятя, возьми с них подпись, оне погибают, и ты за ето в ответе.

Но их выгнали. Тогда Иоиль в Пираи купил земли, лес, жунглю, болоты и наделил Мурачевых етим лесом. Сделали оне там свою деревню, трудно им там досталось, но оне работали, всю землю расчистили, и у них пошли хороши посевы, бывали засухи, а у них сырости хватало, и оне богатели. Свояк Ульян занял у Николая деняг, купил комбайн, начал наниматься жать. В Боливии вообче комбайнов не хватало, и платили хорошо. Ульян стал на ноги, Мурачевы стали славиться богатыми, набожными, Павел и Николай им как свои, часто к ним заезжали, и всё у них было заодно. Тимофей Снегирев купил в Боливии землю возле Мурачевых, 300 гектар лесу и стал чистить, но у них с Мурачевыми не пошло: Тима уж очень синьцзянин, а Мурачевы уж слишком харбинсы, оне часто схватывались.

Но жизнь продолжалась.

Как-то раз у Мурачевых была свадьба, с невестиной стороны пригласили Тимофея. Тимофей, ничего не подозревая, приезжает на свадьбу. На свадьбе был Николай-своячок, и говорит Ефрему:

— Ето что же за срам, пригласили еретика на свадьбу! А ну-ка, Ефрем, иди расправься.

Ефрем пошёл Тимофея выгнал.

Николай Марфе показал, на чё он способен. Ульяну купил конбайн, Василию дал 15 000 долларов, Петру дал 25 000 долларов, тестю дал 45 гектар, земли и деньгями не знаю сколь, но чтобы масона все гнали, и Марфе етот же предлог. Но Марфа колебалась, не знала, что делать.

У меня по-прежнему рыба ловилась, но заработки низки. Но я скопил и Марфе купил 500 цыплят-несушек, комбикорму, зерна. Марфа вырастила и стала яйцы сдавать, деревенски яйцы всегда были в цене.

Мой рыбак Николай, сестрин муж, — руки золотыя. Я одну рыбину выберу из сеток — он три, не надо его будить, всегда передом, в работе лучше не найти компаньёна. Но как в город — всё пропало, беда, ничто не нужно — выпить да девушки. Сколь раз приходилось: разыщешь, уговоришь и уведёшь, и сколь раз снова сбегал, и опять ходишь ищешь. Всяко предупреждал, и страшал, и говорил: «Николай, твои проделки доведут тебя, останешься без семьи, а мало того — твои друзья зарежут тебя». Степанида всё ето узнала и бросила его, он хотя бы одумался, он наоборот сделался — ишо хуже. «Станиш, — говорит, — прости, прости, больше не буду». Но при первой возможности снова повторялось. «Николай, придёт время, всё заберу и уйду от тебя».

Приезжает брат Григорий, тоже на рыбалку, стал рыбачить с нами. И видел, что он творит, и тоже стал ему говорить, но Николай не слушал. Григорий Ксению бросил, оне в Бразилии его не считали за человека, он разодрался со всеми шуринами и с тестям, бросил всё и уехал от них, узнал, что мы рыбачим, и приехал к нам.

У меня дружба с Хулио Дупоном продолжалась искренняя, я любил его за его ум. Всё, что произошло в деревне и что сделали со мной, он всё знал и сочувствовал. Я стал ему говорить, что обидно и охота отомстить, он улыбнулся и говорит:

— Даниель, я тебя считаю за очень умного, и неужели ты етому позволишь?

— Не понял.

Он говорит:

— Матало кон индифиренсия^[53], ему намного будет чижалея, чем ты ему отомстишь. Жалай ему сто лет жизни, он сам себя утопит, а ты после многого терпения, когда он будет падать, подай ему руку, тогда он спомнит все свои дела, а ты сверху будешь улыбаться.

Ети слова запомнились на всю жизнь.

В Монтевидео тоже с антропологами у нас пошла хороша дружба, Ренсо и Мариель. Когда приезжаю в Монтевидео, всегда ночевал у них, и, бывало, беседовали напролёт всю ночь. Дружба росла, оне стали просить, чтобы я написал книгу, говорят, что «у тебя хороший талант», но я етому не верил.

Время шло.

Наша рыбалка делилась на сорта рыбы. Сабальо само много, но цена 20 копеек доллара килограмм, траир 1 доллар килограмм, бога 1 доллар килограмм, дорадо 1^[1]/₂ долллара килограмм. Зимой ловится сабальо, весной траир, летом бога, дорадо, сабальо. Весной заработки стали лучше, но Николай у нас совсем подвёл нас с Григориям. Сдали на 400 долларов, и он собрался в город. Уговаривали: не езди, но он своё, что «надо позвонить Степаниде». Я упрашивал: «Николай, ради Бога, не гуляй, привези продукту, деньги береги». Он пообещался и уехал. День нету, два нету и три нету, мы без продукту, на четвёртый день является пьяный, без деняг, без продуктов. На етот день я промолчал, но скупателю сказал:

— Приезжай завтра за нами, я больше с нём не рыбачу.

Он стал уговаривать, но я сказал:

— Хватит.

На другой день трезвому Николаю говорю:

— Николай, бери свои сетки, свои вещи, я с тобой больше не рыбачу.

Он:

— Прости.

Я:

— Бог простит, но уже хватит, всяко уговаривал, больше не могу.

Он голову повесил, а мы в етот день уехали домой.

Дома сетки поправили, приехала Ксения с Бразилии, привезла Григорию сетки, мы собрались рыбачить на Пальмар, ловить траиров. С нами поехали наши жёны, Марфа взяла Никиту. В деревне узнали, что я дома, и на Марфу обозлились. Андриян уже понял, что всё ето обман, не стал у Николая работать. Андриян уже изменился, стал со мной всегда спорить, не слушаться, Илья по-прежнему угождал Николаю. Андриян поехал с нами на Пальмар.

Пальмар — ето водохранилища, там траира много. Мы приехали на один остров, стали рыбачить. Не можем поймать траира, ловится одна каскуда. Ета рыба — на ней череп как жалеза, но она липка, её очень много, мы её ловили тоннами и выбрасывали. Траира ловили мало. Хозяин угодил жулик. Ксения убедила Григория рыбачить одному. Нам, конечно, ето лучше. Марфа посмотрела, что у меня пошло на нет, уехала домой.

У нас лодка маленькя, низка, принимает всего 400 килограмм. Мы с Андрияном решили плыть кверху, туда, где узко и берега выше, с лесом. На открытым месте нельзя работать, больши волны. Мы с утра до вечера плыли, к вечеру стало уже и уже, пошёл лес, волнов не стало, но мы всё перемочили. Плывём, видим на берегу дом, две лодки — думаем, ето рыбаки. Подплываем, оне выходят — один старик, один оброшшенной волосами и бородой, спрашивает:

— Откуду, куда?

— На Байгоррия, ключ Ролон, у меня туда разрешение от министерства.

— Да ето далёко, туда плыть семь часов на моторе.

Старик дал нам мяса, продукту, Андрияну сапоги подарил, мы ночевали, утром рано собрались в путь. Косматый оказался добрым человеком, звать его Марио Плана, и он коренной абориген чарруа, не имеет никаких документов и живёт что Бог пошлёт, рыбачит и охотничат как придётся. Он нас попросил, чтобы мы его лодку подцепили и доташшили до его табора^[54]. Мы так и сделали. Плывём и ликуем с Андрияном: каки хороши места сети ставить! Приплываем на его табор, он приглашает:

— Порыбачьте, рыбы здесь много.

Мы так и сделали. Переплыли на ту сторону, поставили свой табор на устья, на красивы места, поставили сети. Утром подплываем — сети невозможно поднять, едва подымаем, и что мы видим: полно каскуды, траира ни одного! Мы сэлый день провыбирали, коя-как под вечер выбрали. Подплывает Плана, смеётся:

— Я думал, что вы знаете рыбачить, но вижу, что нет. Траир живёт на мелким месте, ставьте там сети, где вода по колено, а в глубоким толькя каскуда, и завтра у вас будет рыба.

Мы поплыли, наставил сети, как он сказал, но всё равно в сумленье. Последню сетку поставили в глубоко. Наутро приплываем на мелко — полно траиров. Мы обрадовались: ну, теперь нам повезло! Всё выбрали, приплываем в глубоко место — полно каскуды. Теперь я понял: значит, на Кегуае, там берега крутыя, траир живёт как приходится, а здесь берега мелки, он выходит на мель. Теперь понятно, почему не можем поймать траира. Поймали 300 килограмм, Плана говорит:

— На Байгории покупатель хороший, толькя льда у него нету.

Ну что, будем работать. Поплыли на Байгоррию, познакомились с покупателям, сдали рыбу, деньги получили, нам стало весело.

Плана был с нами, он попросил, чтобы мы его доташшили до Байгоррии, уже давно не был в городе. Купили иму десять литров вина, и он весело загулял.

А мы с Андрияном взялись ловить траира, за два дня поймали 1000 килограмм, но без льда рыба портилась, стали сдавать — 400 килограмм испортилось, мы её выбросили в речкю. Народ увидел — заявил. На третяй раз приезжам сдавать рыбу, сдали, купили продукту, хотели плыть, подъезжает полиция, спрашивает:

— Вы знаете, хто выбросил рыбу в речкю?

— Да ето мы, покупатель не даёт льда, и рыба портится.

— Вот за то что правду рассказал, не будем вас трогать, но рыбу в речкю не бросайте, а испортилась — лучше закопайте.

Мы поблагодарили и поплыли и опять стали ловить, но без льда стало невозможно.

Приезжает Марфа с Никитой, с Софониям и Алёнка — какая радость! Прожили две недели, Марфа оставила мене Софония, ему было четыре года, и он прожил со мной три месяца. Ето осталось на память. Парнишко спокойный, тихой, нигде его не слыхать, всё ему хорошо. Андриян уехал, приехал Алексей — ето тоже изумительный парнишко, тихой, кроткий, угодительный и старательный, у нас с нём пошло как по маслу, всё делат со вниманием. Я стал его учить, как рыбачить: все предметы, как ветер, кака погода и где рыба, и так далее, он всё ето на ус мотал. Ему было двенадцать лет, но рассудок уже был как у взрослого.

Плана продал нам свою лодку, хоть стара и принимала 800 килограмм, нам всё-таки стало легче возить рыбу. Мы перебрались через дамбу на водохранилища Байгоррия и поплыли на ключ Ролон. Рыба хорошо ловилась, Марфа повеселела, ишо раз приехала, на етот раз привезла Таню, ей было десять лет.

Перед етим у нас произошло следующая. Поймали рыбу, поехали сдавать, поднялся ветер, я решил Софония оставить одного на таборе. Спрашиваю его:

— Боишься, нет?

Он говорит:

— Нет.

— Останешься один?

— Да, останусь.

— Видишь, какой ветер и волны.

— Да.

— Но ладно, оставайся, к берегу не подходи, сиди играй здесь, мы чичас же приедем.

Плыть было час, сдавать час, обратно час — всех три часа, но я нервничаю, переживаю. Приплываем, он сидит плачет.

— Что с тобой, Софоний?

— Испансы на машине подцепили сетку и уташшили.

— Но ты милоя золотко, не плачь, всё будет хорошо.

Через три дня — уже была Марфа, Танюшка — мы сдали рыбу, плывём на табор, смотрим: три машины, сколь-то в голубым. Говорю:

— Полиция. Что надо? — проплываем нимо табора прямо к полиции: — Здравствуйте, что случилось?

— Здравствуй. Вы рыбак?

— Да.

— У вас есть разрешение?

— Да, на таборе.

— А хто с тобой?

— Семья.

— Можно посмотреть на ваше разрешение?

— Пожалуйста, поплыли.

Офицер и ишо один заскочили в лодку, приплыли на табор, показываю все документы, проверяют: всё в порядке. Спрашиваю:

— А что, заявление?

— Да, стансёр^[55] заявил.

— А он заявлял, что сетку украл? Мои дети видали.

— Нет.

— Ну вот, у нас легальноя разрешение, и мы имеем право по берегу ходить, до 50 метров от берегу, но мы на его берег даже не слазили, а он первый пришёл пакостить.

Офицер извинился, мы поблагодарили, дали им рыбы и пригласили:

— Когда желаете, заезжайте.

— А отсуда куда поплывёте?

— Кверху, рыба на месте вылавливается.

— Ну хорошо, спасибо за рыбу, удачи вам.

— Вам большоя спасибо.

Через два дня поехали сдавать рыбу, смотрим, полиция подплыли, оне несут сети. Поблагодарили, дали им рыбы, оне уехали.

Тут в Байгоррии познакомились с однем сиентификом^[56] русским с России, Евгений. Он работал одной компании именем «Астурионес де Рио-Негро», ростил осетра, завезённый с России, для чёрный икры. Но оне его обманули, сулили 10%, но, когда он всё сделал, ему отказали, и он решил уехать. Мы с нём часто стречались и дружили, он научил меня рыбу коптить, и траир копчёный получается очень вкусный. Евгений рассказал мене, что он уезжает, и есть один секрет, что у них осетёр весь уйдёт, осетёр уже был размером 40 сантиметров.

Мы вскоре уплыли выше, в ключ Трес-Арболес, от Байгоррии четыре часа плыть. Но нам повезло, в пути познакомились с новым покупателям, и лёд даёт. Он с бразильской границы, звать его Антонио Кори, бывшей полицей, на пенсии, хороший мужик, мы стали ему рыбачить. Вскоре пришлось плыть выше, так как рыба не стала ловиться. Кори нам сказал:

— Выше есть большой ключ именем Саль-Си-Пуедес, там хороша рыбалка всегда.

Ну, мы собрались, поплыли. Поднялся ветер, пошли волны, стало страшно. Марфа напугалась, не захотела плыть, мы их высадили и поплыли дальше. Марфа с Танюшкой, с Софонием и Никита на руках пошли пешком напрямик, так как река идёт зигзагами. Мы с Алексеям плыли, местами было страшно, успевали вычерпывать из лодков воду, и у нас медленно подавалось. Мы плыли сэлый день, я переживал, где Марфа с детками. Когда заплыли в Саль-Си-Пуедес, пошли с Алексеям их разыскивать. Шли мы целый час. Ну слава Богу, увидели далёко, и сразу понятно было, что уже выбились из сил. Мы бегом туда, и правды, оне уже совсем обессилели. Вода у них закончилась, но я с собой захватил воды. Увидел, как Софоний еле-еле идёт и помалкивает, у меня сразу слёзы потекли. Марфа тоже измучилась, ташшила Никиту, а он рос чижёлой, рослый, Танюшке тоже досталось, матери помогала. Ну слава Богу, добрались до лодок.

Поплыли дальше. Через час доплыли до удобного места, отаборились; поставили табор и стали рыбачить. Рыба хорошо ловилась. Через три дня Марфа собралась домой и говорит:

— Чё, Софоний, поедем домой?

— Нет, я с тятяй останусь.

Мне так было его жалко, подумай: жарко, комары, удобства никакого нету, а он всё терпит. Я уговорил его ехать с мамой, и он согласился. Марфа уехали, мы остались втроём, стали рыбачить.

Прорыбачили три недели, рыбы стало меньше и меньше. Что делать? Кори говорит, что каждый год так: траир ловится с мая по ноябрь, а летом уходит вглубь, и его трудно поймать. Что делать? Думал-думал, решил поехать в Сальто на дамбу, но на ето надо разрешение. Оставил Алексея с Танюшкой, наказал и поехал в Монтевидео в министерство за разрешением. Захожу, объясняю ситуацию и прошу разрешение в Сальто. Сказали: подожди.

Когда мы ишо рыбачили в деревне, в Гичёне заявляли, что мы рыбачим в Кегуае. И у их не получилось, оне пошли дальше к политикам, и, когда я пришёл получать разрешение на четыре года, как раз в етот день было совещание насчёт меня: выдать или нет. Тут были депутаты, что шли против. Я ничего не знал. Выходит юрист, женчина, спрашивает:

— Вы думаете продолжать рыбачить?

— Да, у меня семеро детей, и некуда податься.

Она ушла, через час выходит, спрашивает:

— Ежлив дадим вам разрешение на специяльное место, вы согласны?

— Вам виднея.

Она ушла, жду ишо час. Смотрю, завыходили человек тридцать, подходит юрист и говорит:

— Подожди маленькя.

Ишо жду час, потом подзывает, улыбается, отдаёт мне разрешение на четыре года, поздравляет, спрашиваю:

— В чём дело?

— Да тут заявление, и дошло до депутатов.

— Ну и что?

— Да ничто. Ничто оне не могут сделать, ваша ситуация выше етих законов, рыбачь себе спокойно, но будь аккуратнее, за тобой будут следить, и, ежлив найдут вину, нам придётся закрыть вам разрешение.

— Большоя вам спасибо за такоя откровение.

— Да не за что, рыбачь себе спокойно.

Когда мы на Кегуае, на устьях с Николаям рыбачили, подбегают со всех сторон вооружённая префектура наваль и полиция, сделала обыск, поплыли проверили все сети, забрали документы и сказали явиться завтре в префектуру.

— В чём дело?

Молчат.

На другой день приехал в префектуру, меня провели в кабинет капитана, капитан был Серрон, зам был Даниель Сассо. Даниель стал спрашивать, как рыбалка идёт, где рыбачили етой зимой, кому сдаёте, каки заработки, не видели ли таких-то лодок. Я им всё честно рассказал, как и что, тогда он взял моё разрешение, прижал его к груди и сказал:

— Вот так береги своё разрешение. Сам знашь, получить его нелегко, но потерять — ето совсем просто. Ты отец большой семьи, так что берегись. Вот ваши документы, удачи вам, езжай работай.

Я поблагодарил, но был ошарашенной: что же получилось? Потом выяснилось, что терялся скот, и увозили на аргентинску сторону, но их поймали, ето были аргентинсы. И вот как придёшь в ИНАПЕ, приходилось ждать по пять-шесть часов, специально изнуряли дать справки, но я терпел и решил заработать доверие. Стал каждый раз приносить подарки чиновникам, их было боле десятка: то дорогих конфет, то дорогих напитков, подшалков, вышивки, разны сувениры, — и ето постепенно открывало мне двери. Потом стали все друзья, не надо стало ждать: закажешь по телефону, приедешь — всё готово. Но я не нагличал и старался всё делать честно, толькя тогда обращался в ИНАПЕ, когда действительно была нужда. Оне ето видели и старались помогчи и всегда соболезновали.

Еду с Монтевидео, пошёл большой дождь, я запереживал: а что же у меня Алексей с Танюшкой? Вообче в Уругвае как больши дожди, ключи подымаются до неузнаваемости. Приезжаю в Пасо-де-лос-Торос, жду до пяти часов утра другой автобус, еду на мост Саль-Си-Пуедес, слажу, уже рассветало, и что же я вижу: наводнения! Перепугался и бегом к низу: ну, думаю, утонули. Бегу к низу, пересекает маленький ключик, но ето уже не ключик, а речкя. Рюкзак на голову, переплыл и дальше бегом, подбегаю против табора, вижу, что лодка на месте, палатка стоит, но вот-вот подтопит, стал кричать — никого нету, я пушше стал кричать — нету. Ну всё, утонули. Я сял и горькя заплакал. Посидел, думаю: дай ишо покричу, и изо всей силы стал кричать. Нет-нет, смотрю, Танюшка из палатки выскочила, увидела меня, обратно к палатке, смотрю: Алексей вылазит. Ну, слава Богу, живы. Он завёл мотор, подплыл, и взяли меня. Спрашиваю:

— Что так крепко спите? Едва докричался.

— А мы всю ночь не спали.

— А почему?

— Дождь пошёл, я думал, сетки уташшит. Было тёмно, ничего не видать, толькя молния, мы с прожектором^[57] разыскали сети, стали убирать — полно рыбы, ташшит, чуть не утонули, а последни сетки едва выташшили, мусор и палки, даже порвали.

— Да бросили бы всё! А утонули бы, потом что?

— Дак сетки было жалко.

— Ну, Алёша, Алёша, молодец же ты! Но в дальнейша так нельзя, перво надо думать о безопасности, а тогда об остальном.

Вот тебе и Саль-Си-Пуедес — ето обозначает «спробуйте выйти», тут немало потонуло.

Сетки вычистили, рыбу сдали, и нас Кори увёз в Сальто. Планину стару лодку бросили в Сальто, приехали в село Вижя-Конститусион, предъявили документы в префектуру, стали рыбачить. Но в каждой зоне рыбалка разна, и рыба сорт по-разному ходит. Ко всему надо приучаться, а добиваться надо самому, не думай, хто тебе подскажет — как ни говори, конкурент. Сабальо никому не надо, а бога трудно поймать, я не знаю, где она ходит. Переехали на речкю Арапей, но ето всё водохранилища, устроились на местным таборе, где рыбаки останавливаются: два балагана, в однем старик живёт рыбачит, другой простой^[58], мы в нём устроились. В ряд скотовод-сусед, старик со старухой. Мы здесь мучились, рыбы никак не можем поймать, само много 20-30 килограмм в день, но бога крупна, и цена хороша — по полтора доллара килограмм. Я отправил Алексея с Танюшкой домой, остался один. Танюшка интересна была девчонка — ласкова, песельница, хороший голос, любила со старухами дружить, вот она и подружила с суседкой. Старуху звать было Наир, она Танюшку сполюбила, и, когда Танюшка поехала домой, она ей подарила котёнка — смесь с дикой кошкой. Но етот котёнок был необыкновенный, подпускал толькя Танюшку, больше никого, был злой, но мышей при нём не было. Когда остался я один, пытался всяко-разно рыбачить, но результату никакого.

Решил съездить домой. Приезжаю домой — Марфа не принимает, говорит:

— Не могу принять, наказано строго-настрого не принимать, приму — выгонят и нас.

Я ушёл: вот тебе и жена! Уехал на рыбалку, но я не рыбачил, а слёзы лил, и загулял, хотел сам себя убить. Прогулял я две недели на таборе и как-то раз уснул и вижу: подходит ко мне женчина в драгоценным платье, очень красива, и строго мне стала говорить:

— Что себя так распустил? Бросай пить, ставай на ноги и действуй. Захочешь — всё наладишь.

Проснулся: что ето такоя? Думал-думал — и поехал домой.

Приезжаю домой, Марфе неудобно, что так поступила, извиняется, но мне обидно. Я виду не показал, а собрался в Бразилию на работу. Взял с собои Андрияна, и в Гояс к Ивановским.

Приезжаем в Рио-Верде, разыскал Сергея Сидоровича, попросил работы, он с удовольствием взял: «Синьцзянин, да ишо Зайцев». Стал работать на тракторе, начальником у его был Николай Берестов, бывшай хозяин. Я обрадовался, но моя радость вскоре исчезла: Николай закон Божий бросил и старообрядцев ненавидел. И мы с Андрияном были под его распоряжении, Николай издевался как мог. Я дюжил два месяца. Приезжает Сергей Сидорович, подхожу к нему:

— Сергей Сидорович, здорово живёшь!

— Здорово. Как дела?

— У меня к тебе просьба.

— В чём дело?

— Ради Бога, убери нас из рук Николая, уже невыносимо.

— Ну вот, а я хотел просить тебя, чтобы ты взял в руки сушилку. Сможешь етот ответ^[59] взять?

— А ежлив покажешь и научишь, конечно, смогу.

— Покажу и научу, у меня как раз начальник ушёл и некого поставить, вот и думал тебе предложить.

— Хорошо, давай показывай.

Он всё показал, разъяснил, и ишо приезжал два дня подсказывал все порядки. Я всё понял и взялся за работу. Всё было засорёно, все туннели засорёны старым прогнившим зерном, везде дохши мыши, полный беспорядок. Попросил Андрияна, взялись чистить, за неделю всё вычистили и привели в порядок. Стали сушить бобы соявы, жнут, везут, ссыпают, а мы сушим. У того начальника было пять рабочих, а мы управлялись втроём. Ета сушилка с бараками и силосами на 10 000 гектар, в сезон высушивает 30 тонн. Сергей Сидорович бы доволен: всё чисто и в порядках. Приходили больши грузовики, что принимают по 30 тонн, и ето успевали загружать, а их приходило по 6 — 7 в день, но ето всё лёгко. Сергей сеял 10 000 гектар бобов, толькя надо хороший глаз. После урожая Сергей Сидорович купил в штате Рорайма возле Венесуэла 20 000 гектар земли и предложил мне быть главным начальником. Я ему ответил:

— Надо с женой посоветовать.

— Но езжай посоветуйтесь, работа не убежит.

Мы у Сергея проработали 6 месяцев, заплатил он мне по 500 долларов в месяц, Андрияну по 250 долларов, но ето очень хороша цена по-бразильски. Но у меня план совсем другой, Андрияну предлагал:

— Присматривай себе девушку, сам видишь, люди порядошны, хоть и поморсы, но никакой разницы нету. Сам видал, что у нас делается.

Но Андриян всё отвечал:

— Да все красивы, все хороши, но моё сердце спокойно. — И не захотел оставаться.

Приезжаем домой, я еду в Монтевидео, иду к американскому консулу, прошу визу. Вопросы:

— Сколь детей?

— Семеро.

— На сколь едешь?

— На тридцать дней.

— В США есть родство?

— Нету.

— Зачем едешь?

— Посмотреть Америку.

— Подожди. — Немного сгодя вызывают: — Счастливого пути.

— Спасибо.

Виза на шесть месяцев. Приезжаю домой, показываю Марфе визу, Марфа в шоке:

— Ты что?

— Да ничто, я так жить не хочу, поеду устроюсь и тогда вас вызову.

Марфа согласилась, смеётся, спрашивает:

— А ты не женишься там?

Смеюсь:

— Всё может быть.

Взял билеты в Буенос-Айресе, через четыре дня вылетаю. Поехал к тяте с мамой. Приезжаю, тятя схудал, глаза отцвели, вижу, что долго не проживёт, стало жалко. «А свидимся ли ишо?» — таки мысли прошли. Что за чушь таки мысли, тяте всего семьдесят пять лет!

₂₈

5 июля 1997 года вылетаю в США. Сообчил Усольцеву Андрону, чтобы стретил, он посулился. Перва посадка была в Даллас, втора Лос-Ангелес, последня Портланд, Орегон. Да, ето Америка! Чувствуешь свободу, вежливость, ласкоту, порядок, чистоту.

Андрон стретил, ето Степана друг, он в Аргентине был парнем, а я пацаном, его братьи, мои друзья, — наркоманы. Поехали к нему домой. Приехали. Андрон живёт зажиточно, жена его Евфросинья — дочь Сидора Баянова, что в Чили, хороша женчина, живут дружно. На ограде живут Василиса Пяткова с Бразилии, бывшая вдова, она была за Александром Русаковым, чичас за Дорофеям-бразильянином, хорошо говорит по-русски и по-английски.

Через два дня Андрон поехали в штат Айдахо, пригласили меня, у их там куплена земля под деревню. Ето все синьцзянсы, бывшия жители Аргентины: Киприян Матвеев, Иван Матвеев, Андрей Бурков и Андриян Иванов, Андрон Усольцев. Поехали на хорошим «Бенни». Проехали штат Вашингтон, штат Монтана и штат Айдахо, заехали в горы. Место очень красиво, пробыли два дня. Ети ребяты воздоржны, ничего с базару не берут, всё своё, но за ето жёны молодсы: наварили, напекли всего, и соки-морсы тоже свои. В обратну путь заехали в Сеятлы, потом на реку Колумбия.

Приезжаем домой. Я устроился на работу у Кирила Фомича Иванова — сын наставника Фомы Иванова, Дорофей тоже у него работает, начальником. Кирил брал подряды — дома и отдавал нам, чтобы оббивали сайдингом. Но ето надо было за три дня отдавать дом готовый, работали по 16 — 17 часов в день, платил мене по семь долларов час, жил я у Андрона в трейлере, ничего не платил.

Молиться я ездил с Дорофеям к Фоме-наставнику в моленну. Моленна большая и полная, много знакомых и незнакомых. Куда ни поедешь, везде видать своих. Синьцзянсы, харбинсы и турчаны — все сами по себе. Турчаны — ето старообрядцы с Турции, некрасовцы. В моленне меня знали, что я грамотный, и заставляли читать каноны и Поучение. В праздники ездили с Дорофеям на горячия воды, на пати по гостям. Андрон свозил к Андрею Шарыпову в гости, дома его не было, он работат в Майами. Дом у его ого, стоит 1 000 000 долларов и стоит очень на удобным месте. Февруса обошлась по-гордому.

Через месяц Дорофей договорился с друзьями поехать в горы на пати, ну и меня взяли. Приезжаем в горы, там уже собрались, музыка, барбекью, тансы-мансы. Там были Василиса, бывшая Германова жена, со Славиком — он с России, Ирина Иванова — за Юрой-никониянином, Настасья Пяткова с Симеоном Бурковым — знакомым с Аргентине, ну и Дорофей с Василисой. Вечером повеселились, утром отдохнули и под вечер поехали по домам — в понедельник на работу.

Я каждый день готовлю с собой обед, но вижу: нихто с собой ничего не берёт, потом понял. Значит, ставать — ставать надо в пять часов утра, готовить завтрак и обед, в 6 приходит машина, на заправку, все бегут за ланьшем и дале в 8 часов на работу, в обед полчаса обедать и снова на работу, в 23 часа домой, два часа в дороге, дома в час утра, в пять опять ставать. Ну и я бросил готовить, стал поступать как и все.

Андрон свозил меня в гости к Вавиловым. Оне разошлись, сам дед Вавилов в престарелым доме, старуха Арина живёт у Дуньки, Дунькя разошлась с мексиканом, Ванькя в тюрьме — поймали за продажу кокаина, работал Андрею Шарыпову, Колькя Анфилофьев убежал в Мексику за ето же. Из моих друзей мало хто уцелел — наркоманы да пьяницы. На неделе позвонил Марфиной двоюродной сестре Агрипене, что продавала нам вышивки, — не захотела стречаться, сказала, много работы. Вообче чудно: приезжают в Южну Америку — таки друзья и родные, а тут как не видют тебя. Сколь наших приезжало из Южной Америки, все рассказывали одно и то же. Я не верил, а тут сам увидел. Коренныя американсы намного лучше, чем наши.

В консэ недели звонют Ирина с Юрой Дорофею, сулятся приехать в гости, готовют сюрприз. Я у Андрона и у Дорофея приспрашивался, как можно остаться в США и достать семью. Мне отвечали: трудно, один способ толькя — повенчаться формально, но на такой рыск не знаю хто пойдёт, и ето лицо должен быть американес, иметь собственность и платить налоги. Так как многи венчаются и потом требуют половина капитала, поетому все боятся. Дорофей смеётся: «В субботу увидишь сюрприз».

В субботу вечером приезжают в гости Юра с Ириной и с ними женчина моего возраста — стройна, высока, фигуриста. Познакомили: ето будет Марья Снегирев, вдова, муж был Афанасий Колмогоров, наркоман, стал стрелять в полицию, полиция его убила. Она осталась одна, троя детей, старший женатой, второй — парень, третяй — подросток. Ето женчина порядошна, рассудок здравый.

После ужина Ирина пригласила меня к ним, поехали. Живут в богатым месте, дом шикарный, оне обои начальники компании «Пендлетон», заработки у них высоки, живут богато. Поставили на стол, рюмка по рюмке, язык развязался, пошёл разговор. Ирина сумела задеть меня за сердце, пошли слёзы, я признался, что со мной сделали харбинсы и как Марфа поступила. Оне чётко знают, что такоя харбинсы и что оне строили^[60] в Аляске. Марья стала ласкаться, мне она очень понравилась. Ету ночь мы все напились, на другой день провели весело, вечером отвезли меня домой.

В следующу субботу снова приехали за мной. Я всю ету неделю размышлял, как быть, и решил: ежлив Марфе я нужон, так пускай теперь она позаботится^[61], а я посмотрю. Деток жалко, но я их добуду.

Приезжаем к Ирине с Юрой, Марья уже там. Но она разоделась так красиво, была в чёрным платье, красивы чёрны туфли, и от неё шёл приятный запах. Мы с ней етот вечер веселились, но я не пил — чуть для замазки глаз, она последовала моему примеру, поступила так же. Мы с ней ушли рано в постель. Я весь отдался ей, а она мене. Ета ночь для меня перва в жизни была, такого наслаждения я не стречал, и мы провели всю ночь в блаженстве. Наутро стали, Ирина улыбается, Юра также. Провели день, вечером я к ней, и больше не разлучились.

Я позвонил Дорофею, чтобы заезжал за мной к Марье, дал адрес и стал ездить на работу, она также. Дом у ней хороший, две машины, работат на фабрике швейной, получает 25 долларов в час. Женчина чиста, порядошна, не ветер. Я её сполюбил, для её я тоже стал дорогим. Первый муж её избивал и всё из дому ташшил для наркотиков, она не жила, а мучилась. А теперь она рада, старается во всём мне угодить. У ней ишо две дочки есть, оне взамужем, живут на Аляске. Я етого не знал, узнал после.

Маша стала меня возить по магазинам, стала одевать меня по-светски, выбирала само наилучшее, одёжу, возила в парки и музеи, на разны выставки, теятры. Каждо воскресенье ездили к Юре с Ириной, вместе ездили праздновали, вечерами были у Ирине. К ней ишо приезжали гости, тут мы стретились с Акилиной, Антоновой женой, но она уже вышла за российца^[62] Сашу. Узнала Гливка Шутова — тоже прибежала и приглашала, но она уже потерянна наркоманка. Часто приезжали и Василиса со Славиком. Всё шло лучше некуда, но я тосковал по деткам.

₂₉

Люди узнали, что я настроил, и позвонили Марфе. Марфа получила паспорт — и к консулу. Консул дал ей визу на десять лет, и Марфа прилетела. У нас с Машей через месяц венчание, но я тосковал по деткам. Маша узнала, что Марфа приехала, запереживала. Я ей говорю:

— Не переживай, ето всё к лучшему, мы с ней здесь разойдёмся, и я буду свободный, толькя деток жалко.

Маша говорит:

— Твоих деток я приму как своих, и будем ростить вместе.

— Ну хорошо, давай будем бороться вместе за одно.

Марфа приехала, пошла к своему родству, но оне с ней обошлись по-холодному. Тогда она обратилась в собор к Фоме Иванову. А я у сына работал, сын меня уволил: мать приказала, страшшали, что выгонют с Америке. Я сказал: «Пускай гонют, но погонют всех». Их ето задело, не стали трогать. Я устроился у Машиного сына Ивана, он стал платить десять долларов час, работать девять часов.

У Маши, Ирине и Юры летние каникулы, мы собрались в Невада и Калифорнию, доложны свенчаться в Сакраменто, в Калифорнии.

Марфа добилась моего телефона и хотела встречи. Маша не поехала, повезла меня Ирина, встреча была у Леонтия Можаева. Встретились, Марфа вела себя достойно.

— Почему так поступил?

— Сама знашь, не надо рассказывать.

— А дети?

— Да, детей жалко, будем решать. И всё, всё.

Весь и наш разговор. Ирина слыхала всё, в обратным пути говорит:

— Дура!

— Нет, — говорю, — пустоголова, живёт чужими умами.

Мы уехали в Калифорнию, приехали в Сакраменто. Там у Ирине сёстры, живут хорошо, одна вышла замуж за чиновника миграсионной службы. Там нас свенчали, сделали нам праздник. Пробыли в Сакраменто три дня, ходили на выставки, в разныя музеи, потом поехали в штат Невада, в город Рино, там всё казино, да развлекательное, и гостиницы. Здесь мы провели неделю, ходили по казинам, балам, ресторанам, потом поехали в Сан-Франсиско, Калифорния, в город Чайнатовн. Тут забили наши машины покупками. Мне чудно показалось: мы всегда считали, что китайско производство само некачественно и дешёво, а здесь всё качественно, и дорого, и всего изобильно, и разнообразно. Поехали домой.

Приезжаем. Маша на днях повезла меня в магазин, выбрала для меня пикап «тойота такома», саму дорогуя, чёрну, за 59 000 долларов, и купила мне его в подарок. Потом поехали смотреть новый дом за 270 000 долларов, её дом уходил за 160 000 долларов. Всё ето решали тихонь.

Новости с Аргентине нехороши: тятя помер в больнице, и Степанидин муж Николай в Уругвае утонул пьяный, по всёй експертизе утопили рыбаки. Я детям послал 1000 долларов, Степаниде тоже. Своячок Николай был в Аляске, тесть с тёщай тоже приехали в США. Николай прославил меня везде масоном, шпионом, предателем, но в США Басаргиных хорошо знали, и Колю с Пашей отлично, поетому были в сумленье. Но мой брак подтверждал конкретность, и народ роптал, а правды не знал.

Маша стала замечать, что машина меня не веселит и все подарки также, стала плакать часто и стала вопросы задавать, что я ничто ето не ценю и чужаюсь. Но проблема была одна — детки. Я с каждым днём становился угрюмым, Маша меня ласкала, я отвечал, но дети меня сокрушали, и ето не мог скрыть. Маша видела и страдала.

С Аляске приехали Машины дочки и убеждали, чтобы она меня бросила:

— Слухи идут, что он масон и предатель, бросил жену и семеро детей.

Маша плакала и меня защищала. Я в другой комнате всё ето слыхал, мне всё ето было больно. Раз её дети полезли в ето дело, мои дети тоже не отстанут, мы наплодили детей, и оставить, чтобы оне страдали, — ето тоже неправильно. Я все ети дни ходил сам не свой, нервничал и страдал, что делать. У Маши парень Пиро уже наркоман, из тюрьмы не вылазит, подростка Никита 13 лет — уже не слушатся, и она ничто не может сделать. В США детей власти строго защищают, а дети поетому имеют полное право, что хочут творят, и родителяв часто садят в тюрьмы.

Приезжают Марфа и пять женчин: наставника жена Вера, Агафья — Максима Молодых жена и ишо три женчины, незнакомы. Дали звонок, Маша увидела, позвонила в полицию и говорит мне:

— Марфа приехала с Верой и ишо четыре женчины, оне приехали вас смирять, Вера етим занимается.

Не прошло и пять минут, полицмен тут как тут. Вера видит, что дело худо, стала Машу просить:

— Мы приехали по-хорошему, с Данилой поговорить.

Маша слушать не хотела, но я вмешался и Маше сказал:

— Пускай, я тоже хочу узнать, что оне хочут.

Маша отпустила полицмена, зашли в дом, Маша ушла в другу комнату. Гости сяли и сразу стали меня обличать всяко-разно, я руку поднял и говорю:

— Вы за етим пришли? Чичас здесь будет полиция.

Вера как порядочный человек сразу сказала женчинам, чтобы прекратили. Я говорю:

— Вы кричите, а сами не знаете ничего, что у нас произошло. — И стал рассказывать по порядку всё, что у нас произошло в жизни, и несколько раз спрашивал Марфу: — Что, Марфа, было ето?

Она с потупленной головой отвечала:

— Да, всё ето было.

— Но и как ты думаешь, имею ли я право тоже выбрать себе жизнь и отдохнуть?

— Да, имеешь.

— Дак в чём же дело? Я же был не нужон.

— Ты мне всегда был нужон, я тебя люблю и не хочу тебя потерять.

— А что ты думала раньше?

Она заплакала и говорит:

— Раз ветер, дак что сделашь?

— А я сколь раз говорил тебе: куда ветер подует, туда и ты.

— Да, виновата.

— И что вы думаете теперь? Задели мы и посторонню жизнь. Маша ни в чём не виновата, у ней судьба тоже не гладка, муж был наркоман, она с нём толькя мучилась, осталась вдова. Нет проходу: «проститутка». Вы думаете, ето легко всё перенести? Никакой ниоткуда нет защиты. Каждый из вас положьте ету рану на себя и тогда увидите как — хорошо, нет. А она слёзы льёт.

Все молчат.

— Ну что, кричите теперь.

Тишина. Вера:

— А дети как? У вас их семеро, вот в чём проблема, дети совершенно невинны, и зачем оне доложны страдать?

— Но как жить дальше? «Масон», «шпион», «предатель», «пьяница», лезут в нашу жизнь, выгнали из моленны, выгоняют из деревни.

— Да, Данила, знаем мы етих людей, с ними жить невозможно, оне уже во многи жизни залезли. Данила, в чём вам помогчи? Желаете, мы в моленне подпишем за вас гарантию, и вас США примет.

— Да хоть куда, толькя бы с етими кровососами не жить.

— Мы и ваших детей поможем достать.

— Но а Маша как?

Вера:

— Позови её.

Я позвал, Маша пришла, Вера стала убеждать её:

— Марья, пожалей ету пару, оне невинны, отпусти мужа.

Маша молчит.

Вера:

— Марья, сделай добро ради Бога, и Бог даст тебе хорошу судьбу.

Молчок.

— Марья, пожалей деток.

Маша молчит.

Вера стала, все женчины стали, Вера:

— Данила, поехали.

— Нет, так не делается. Вы езжайте, а мы обсудим.

— Вы обманете нас.

— Нет. Мы обсудим и вечером приедем.

— А кака гарантия?

Марфа сказала:

— Он сказал приедет — значит, приедет.

Вера:

— Тогда ждём, приезжайте

Остались мы одне. Маша в слёзы, но каки слёзы — ето надо увидать, ето река слёз. Как охота было показать етим женчинам ети слёзы, особенно Марфе, чтобы хорошенькя подумала, как надо берегчи жизнь. Машу я уговаривал сэлый день, но пользы никакой, она плакала и плакала. Вечером с заплаканными глазами повезла меня отвозить. Я не знал, как её ублаготворить. Привезла меня к двери, крепко меня прижала^[63] и поцеловала, я ей ответил так же. На прощание сказала:

— Моя дверь для тебя всегда открыта.

— Благодарю, золотце. Прощай.

— Прощай.

₃₀

Захожу в дом к Вере, оне остались все довольны.

Вера устроила меня к зятю Ивану на работу, Марфа нанималась шить сарафаньи, обвязывать платки кистями, вышивать. Нас пригласили в гости в Аляску, но я не захотел, не хотел Колиной рожи видать, Марфа поехала одна, я работал. Было обидно, что так поступила, ну пускай.

К Марфе долго у меня сердце не лежало, всё казалась грязна и холодна. Но постепенно всё забылось.

Марфа через две недели вернулась. Осенью пошли свадьбы, каждо воскресенье по две-три свадьбы. Как мы жили у наставника, с наставником как гости ездили на все свадьбы. Тут порядки такия: на все свадьбы наставники съезжаются. И всего мы здесь навидались. Народ потерянный, мало хто что соблюдает, по-русски нихто не хочут говорить. Немало женчин присватывались ко мне, а многи материли как могли, что Марфу бросал. К Марфе тоже мужики лезли, но она, как обычно всегда, подойдёт и скажет: «Вон тот мужик лезет». Посмотрели мы с Марфой — тут полный содом, как здесь жить? У наставников дети наркоманы, пары изменяют друг другу, разводы, пьянство, оргии. Говорю Марфе:

— Ты согласна ростить здесь детей?

Она:

— Нет, я суда своих деток не повезу, там худо-бедно, но дети там слава Богу.

— Да, я на ето же смотрю. Слушай, ты со мной согласна в огонь и в воду?

— Согласна.

— Значит, надо вёртываться. Обещаешься?

— Обещаюсь. А как с Верой?

— Надо объяснить.

Фоме с Верой всё объяснили, оне ответили:

— Вам виднея. А как жить с харбинсами?

Марфа говорит:

— Помогайте.

— Да мы отчасти можем помогчи, но ето же далёко. Вам там жить не дадут.

— Как-то будем вывёртываться.

— Ну, смотрите сами.

Мы собрались, люди узнали, занесли хто чем мог, но все подарки с собой не сумели забрать. Мы взяли 8 местов по 30 килограмм, пришлось доплачивать. Мы сколь взяли, то ишо больше половины осталось, деньгами сколь заработали, сколь добры люди помогли, но мы насобирали 15 000 долларов. У Ивана я получал 17 долларов в час, и перед самым отъездом давали 21 доллар, но я не захотел оставаться: детки сокрушали сердце.

Насмотрелись мы на всё. К заключению, турчаны почти всё потеряли, кака-то искорька остаётся, оне горячи, но боле справедливы; харбинсы и так и сяк, но горды и лицемеры; боле синьцзянсы доржутся, заботются, сами едут в монастырь и детей везут, и боле справедливы. Но всё рассыпается, продлись век — ничего не останется.

Видал тестя с тёщай на свадьбе: норкой виляют^[64], перед людями оправдываются. Тёща решила на свадьбе меня угостить, подходит со стаканом и говорит: «Зятёк, выпьем!». Я не стал, на уме: «Ах ты змея!».

Перед отъездом решил попрощаться с Машей. Поехал к ней, встретились, рассказал ей, что уезжаю. Она долго глядела мне в глаза и заплакала, я тоже заплакал. Проводила, сял я в машину и часто оглядывался: она стояла смотрела, как машина удалялась. Мы свернули на другу улицу, и я больше её не видал. Но долго не мог её забыть, споминаю часто, но всё реже. Так судьба с нами расправляется.

Нас проводили Миша Зенюхин, друг с малых лет, сын помощника наставника Макара Афанасьевича Зенюхина, жена его — дочь Верина. Миша хороший парень, когда мы с Марфой стали жить у Вере, Миша всегда был с нами, он живёт хорошо, он и проводил.