Из книги "Молчание зелёного мира"

Дэвид  Морфет

_*

ИЗ КНИГИ «МОЛЧАНИЕ ЗЕЛЁНОГО МИРА»

Перевод с английского и вступление Андрея Олеара

Этот современный английский поэт обладает, как я почувствовал, удивительным художественным слухом, лирические рецепторы которого словно бы снабжены специальном механизмом шумоподавления, фильтрующим звуки определенной частоты. Автор книги «The Silence of Green», говорящее название которой весьма приблизительно можно перевести как «Молчание зелёного мира», категорически не пропускает в свои стихотворения скрипы шестерен технологической цивилизации, вопли улицы, демагогическую риторику газетных передовиц, восклицания назойливой телерекламы.

Поэзия лучше всего демонстрирует способность стихотворца видеть и слышать то, что обыкновенный человек не в состоянии увидеть и расслышать по определению. Но Дэвиду Морфету удается большее — он слышит голоса тишины. Его стихи полны тем самым молчанием Природы, которое поэту Геннадию Айги представлялось «тишиной с содержанием». Поэзия Морфета с исключительной точностью и выразительностью передает основные философемы и музыку мира растений, животных и даже элементов периодической таблицы.

Сами названия произведений Дэвида — «Способы смотреть на иву», «Падение ротанговой пальмы», «Возрасты дуба» и другие — явственно свидетельствуют о том, что художник принимает природу как равного себе собеседника. Именно он, поэт, выступает настоящим переводчиком-коммуникатором на том условном «Титанике», на котором наше человечество, если не одумается, неминуемо приплывет — по круто падающей реке равнодушия и безалаберности — к своему закономерному финалу. Человечество и Природа — равноправные пассажиры одного Ковчега. Поэт призван научить их взаимопониманию.

В стихотворении «Мой частный остров» Морфет говорит о своей личной собственности, крошечном островке, лишь слегка возвышающемся над взбаламученным морем. Борьба со стихией «бесполезно-недолговечна». Частный остров поэта — это сама человеческая жизнь, посвященная борьбе с ветрами и штормами повседневности, борьбе, изначально обреченной на поражение. Море — метафора времени как разрушительной стихии, перед которой бессильна смертная природа человеческой плоти. Только разум и сердце, выразившие краткий миг земного существования в письменной речи — языке молчания, способны сохранять память об отдельном случае успешного противостояния обитаемого клочка суши — грандиозной океанской стихии.

Мне остается добавить, что Дэвид Морфет — уроженец Йоркшира и выпускник Кембриджа — долгое время трудился на дипломатической службе, в основном представляя государственные интересы в ряде международных энергетических проектов. Во времена Чернобыльской катастрофы он был полпредом Соединенного Королевства в Международном агентстве по атомной энергетике (МАГАТЭ), ныне — действительный член всемирно известного клуба интеллектуалов «Афиниум-клаб» в Лондоне.

Стихи Дэвид Морфет начал писать еще в студенчестве, некоторое время был редактором литературного журнала «DELTA». Сейчас он — известный британский поэт, автор восьми сборников лирических стихотворений. Это его первая публикация в России.

_{Занимаясь критикой}

Есть слова, что требуют обращения с величайшей осторожностью.

Некоторые глаголы радиоактивны и разогреваются при сближении,

их показано держать друг от друга подальше.

Вместе они достигают критической массы и вызывают цепную реакцию.

Одной точки порою достаточно, чтоб вымер город.

Наречия замечены в подстрекательстве.

Даже запятая бывает огнеопасной.

Обращали ли вы между делом вниманье на стрелку,

достигшую входа в «красную зону»?

Если же нет, немедленно прекращайте работу

и отправляйтесь-ка в отпуск. Как можно скорее.

_{Нет манго в Тибете}

Лишённому чувств и мышленья

огромному миру растений

всегда не хватает пропорций.

Всё в нём зависит от прихотливой игры

случая в виде количества солнца и качества почвы.

От водоносных слоёв растения тянутся к свету,

чтобы однажды закончить свой путь

окаменевшим обломком породы.

Окажется, нужно немногое (скобка открыта —

участие солнца при недостатке дождя,

здесь скобку закроем): жара умертвляет

живое и холод сулит ему паралич.

Так происходит всегда в соответствии

с пунктом закона по прозвищу Климат.

А значит, манго не сыщешь в Тибете,

как и секвойи — в степях Арканзаса.

_{Молчанье ксилемы^[1]}

Ксилема — как Великая Тропа жизни…

Соки в трубопроводах волокон,

словно сокровища недр, несут из подземных хранилищ

от корней до развесистой кроны и самых хрупких ветвей

жизнь. И в каждом растенье — ответвленье этой дороги.

И всё же — ни звука шагов, что можно расслышать,

привычных, как бульканье в трубах,

ни резонансных шумов в капиллярах,

ни частящего пульса

в тоненьких жилках листвы.

С листьев, как после дождя, льётся капель кислорода.

Воздух густеет, однако всё так же беззвучен.

Ксилема хранит Тишину. В бесшумной пульсации лимфы,

в столкновенье частиц микромира или в неслышной возне

всегда молчаливых бактерий.

Возрасты дуба

Буйства побегов молодого дубка, их звонкие соки и хлорофилл

не могут не бросаться в глаза своим беспокойным волненьем.

При этом им вовсе не важно, есть ли и где

находится вся корневая система и ствол.

Огромной зелёной чалмою дуб напоминает китайского мандарина

в его летнем наряде, включающем пляжный зонтик.

Все предпосылки, чтоб стать гордостью места и дни напролёт

тратить на то, чтобы смешивать свет со всеми оттенками серого.

Осенью дуб — цвета умбры, стоически терпит стаи грачей

в кроне, словно они-то и есть весь процент годового дохода.

Но неизменно мытари-ветры являются за

своей долей хрустящей листвы.

Узловатый, корявый дуб-патриарх, как древний старик-прокажённый, —

с покрытою струпьями кожей и шишками свили.

Годы — плоды, что склоняют безлистные чёрные ветви

в последнем поклоне.

_Нюанс

Тот, кто ценит чёрно-белые снимки,

никогда не смирится с вольностями,

что позволяет себе обычная призма, превращая

случайный луч света в спектр разных цветов.

Преданные фанатики ноток ванили

нервно вздрагивают при виде-запахе-вкусе

многослойных кондитерских симфоний

из манго, айвы, земляники и маракуйи!

Неуклюжий окурок мизинца на ноге —

признак тесных ботинок — указующий перст этикета.

Любая попытка движенья встречает

критический взгляд тех, кто не трогался с места.

Восхвалим Создателя за острый, как скальпель, нюанс,

вскрывающий трупы стереотипов. Восхвалим

Его уже только за то, что есть кому видеть оттенки

во времена торжества монохромного зренья!

_{Мой частный остров}

Слегка возвышающийся над взбаламученным морем,

мой крошечный частный остров едва заметен

меж волн и течений, приливов и отливов в болотах дельты,

между клочьев тумана, застрявшего в дюнах.

Моя недвижимость, в зарослях залитой илом осоки,

подобна убогой дамбе, что бесполезно-недолговечна

в борьбе со стихией. Обозначить границу, где суша

смыкается с морем, здесь могут только картографы.

Мерцающий в волнах залива, весь из намытых пород,

принесённых потоками дельты, мой маленький остров —

лишь часть большой суши и жизни,

невзрачное место случайных событий,

но он — моя собственность. То,

чем могу я владеть безраздельно.

Олеар Андрей Михайлович родился в 1963 году в Томске. Окончил отделение журналистики филологического факультета Томского государственного университета. Автор нескольких поэтических книг и сборников стихотворений для детей. Среди переводов с английского: Уильям Шекспир, Уистан Оден, Роберт Фрост, Дерек Уолкотт, Леонард Коэн. Выпустил книгу переводов англоязычных стихов Иосифа Бродского (2004). Живет в Томске. В «Новом мире» публикуется впервые.