ПЕРИОДИКА
«АПН», «Афиша», «Бельские просторы», «День литературы», «Завтра», «Коммерсантъ/Weekend», «Лехаим», «Литературная Россия», «Медведь», «Московские новости», «Московский комсомолец», «Нева», «Новая газета», «Огонек», «OpenSpace», «ПОЛИТ.РУ», «Рабкор.Ру», «Российская газета», «Русский Журнал», «Русский репортер», «Citizen K», «Slon.ru», «SvobodaNews.ru», «Трибуна Общественной Палаты», «Урал», «Эксперт»
Андрей Ашкеров. Культура становится способом колонизации самих себя. Беседу вел редактор сайта http://yourmacguffin.com Александр Павлов. — «Трибуна Общественной Палаты», 2012, 13 апреля <http://top.oprf.ru>.
«Академические гуманитарии, воспринимающие себя исключительно как преподаватели, подрывают академизм изнутри. Ведь следование академической традиции требует авангардного к ней отношения. Владение каноном предполагает возможность видеть его пределы и, разумеется, за них заходить, защищать их, зная, чем может обернуться подобный выход за пределы. И только в этом случае канон из лекала превращается в традицию. Тут действует тот же принцип, что и в случае с парадоксом стояния на месте — чтобы стоять, нужно двигаться».
Павел Басинский. Прощай, Герцен. — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2012, № 77, 9 апреля <http://rg.ru>.
«Герцен был величайшим умницей, энциклопедистом (подсчитали, что в его сочинениях упоминается 60 000 исторических имен и событий), великим писателем и публицистом. Его „Былое и думы” — это шедевр мемуарной прозы; наверное, лучшее, что написано в этом жанре. Его „С того берега” — образец честной и мастерской публицистики, не прочитав которую неприлично работать в этом жанре, как нельзя стать хорошим хирургом, не побывав ассистентом у „аса” в области хирургии. <...> Но в самой судьбе Герцена в свете нашего нынешнего опыта есть что-то неправильное... И недаром „трусоватый” Тургенев, приносивший письменные извинения властям за союз с лондонским изгнанником, все-таки сделал для русской литературы несравненно больше своего мятежного коллеги. Не говоря о Толстом, у которого в 1862 году тоже была идея переселиться в Лондон, но вместо этого он „эмигрировал” в Ясную Поляну».
Леонид Бородин. Печаль никуда не уходит. Подготовка к публикации В. Васильевой и К. Кокшеневой. — «День литературы», 2012, № 4, апрель <http://denlit.at.ua>.
«Это — последнее интервью Леонида Бородина, данное молодому критику Веронике Васильевой. Интервью нигде не печаталось. Возможно, что Леонид Иванович перед публикацией внес бы в него свою правку: что-то убрал, что-то уточнил. Но смерть писателя превратила это интервью в документ, в котором мы не сочли нужным (и возможным) ничего исправлять и „причесывать”».
Говорит Леонид Бородин: «Но писал абсолютно без надежды, так... И приход в литературу мой совершенно случайный. Я был в подпольной организации, мне дали задание вступить в Союз писателей».
«Периодически я удаляю все архивы, переписку со старыми женами — фиг кто докопается, что у меня было на самом деле! Моя жизнь — это мои книги и редакция. Правда, я поторопился, ведь Ленинская библиотека хотела выкупить у меня кое-какие документы. Что-то я нашел, но о личной жизни я ничего не выдам».
«Вот Чехов — он был сволочью первейшей степени и изображал из себя интеллигента. Как человек он мне противен. К примеру, была у него такая запись в дневнике (пересказываю): „Два часа гулял по набережной Ялты. Ни одного человеческого лица — сплошные свиные рыла”. А что он о жене своей пишет? Кошмар! Кто не был никогда интеллигентом, так это Чехов, которого все почему-то считают образцом интеллигента».
Быть христианином по правде. Беседа с Ольгой Седаковой. Беседовал Дмитрий Узланер. — «Русский Журнал», 2012, 2 апреля <http://russ.ru>.
Говорит Ольга Седакова: «Современной православной культуры нет. И попытки ее создать выливаются в разные стилизации „под XIX век” или неловкие инициативы общения с молодежной культурой. Получается не культура, а какая-то субкультура. „Православное кино”, „православные писатели” и т. п. — в таких случаях почему-то ждешь заведомо второсортного и дилетантского. И, как правило, не обманываешься. Но это не только наша проблема. Тот же Иоанн Павел II говорил об этом: церковь перестала петь, перестала складывать стихи, рисовать; мы превратились в школу начальной морали. Художественное вдохновение как будто покинуло церковь».
Вкус свободы. Беседу вела Анна Качкаева. — «SvobodaNews.ru», 2012, 2 апреля <http://www.svobodanews.ru>.
Среди прочего — о Герцене, Трифонове и пр. — Александр Архангельский рассказывает: «Когда говоришь, что Пестель предлагал евреев собрать по указу верховного диктатора в определенной точке и пешком отправить в Малую Азию — пусть завоевывают жизненное пространство, никто не верит. „Это самодержавие, монархизм и всякое ‘черносотенство‘!”».
Возникновение будущего. — «Slon.ru», 2012, 17 апреля <http://slon.ru>.
Slon публикует лекцию футуролога, эксперта исследовательской группы «Конструирование будущего» Сергея Боровикова.
«Сейчас уже есть некие намеки на возможность управляемого расщепления атомарной личности. Современные психотехнологии к этому уже подошли, и если раньше психоанализ занимался удержанием целого, пытался сшить и убрать противоречия внутри одной психики, одной личности, то, условно говоря, шизоанализ должен эти противоречия организовывать и управлять ими. Что это нам дает? Управляемый конфликт субличностей внутри одного человека, конечно, дает высочайшую креативность».
«Следующий сильный ход — кооперация субличностей. Если мы научим этих субличностей организовывать внутри одной психики сложную коллективную работу, многопозиционную, это позволит собрать сложный разноплановый коллектив в одном человеке. Это будет крайне востребованный специалист. Организовать конструктивную работу субличностей может быть непросто, но будущее всегда устроено сложно».
Выбор Игоря Гулина. — «Коммерсантъ/Weekend», 2012, № 15, 27 апреля <http://www.kommersant.ru/weekend>.
Игорь Гулин о книге Геннадия Гора «Стихотворения 1942 — 1944»: «Единственное, что выдвигает Геннадия Гора из прозаиков второго ряда, — два-три совершенно кафкианских рассказа, написанных, когда автор начал замечать, что советская реальность какая-то странная, но не успел еще прикусить язык. Еще Гор писал гениальные стихи. <...> Кажется, что из блокадного Ленинграда Гор увез огромный запас отложенной смерти и сделал его материалом, замесом, может быть, самых страшных (но еще и очень смешных) стихов русской поэзии XX века».
О книге Вероники Кунгурцевой «Орина дома и в Потусторонье»: «Вероника Кунгурцева — автор трилогии детских романов про Ваню Житного, любимых некоторыми взрослыми за мрачноватый мифологизм и политические мотивы. <...> Особенность книги Кунгурцевой — в том, что невозможно сказать, что это вообще такое. То ли сентиментальный автобиографический роман (судя по единственному большому интервью, реалистическая часть жизни героини полностью совпадает с детством самой писательницы), то ли облегченная мамлеевщина, то ли постмодернистская игра в войнушку по мотивам известных сказок, „Мифогенная любовь каст” без мата и наркотиков. В лучших же местах книги все это есть вместе. Кунгурцева ничего не изобретает, но чужие открытия она смешивает в очень странных пропорциях, и это делает ее вполне любопытным автором».
Александр Генис. Диссидент. Герцена можно читать только на свободе. — «Новая газета», 2012, № 38, 6 апреля <http://www.novayagazeta.ru>.
«Герцен презирал Маркса и его „марксидов”, не знал Ленина и не дожил до победившей революции. Это его извиняет только отчасти, потому что все равно мне трудно читать про то, как он мечется по Европе, стараясь зажечь, где получится. Если для XIX века Герцен — Овод, то в XXI мерещится бен Ладен».
Герой стиля. Памяти Асара Эппеля. На четыре вопроса отвечают: Николай Александров, Виктор Голышев, Александр Кабаков, Ксения Старосельская. Беседу ведет Афанасий Мамедов. — «Лехаим», 2012, № 4, апрель <http://www.lechaim.ru>.
«Афанасий Мамедов: <...> Некоторые критики заявляют, что появлению „своего стиля” Эппель обязан исключительно переведенному им же Бруно Шульцу.
Виктор Голышев: Мне кажется, что именно Шульц нашел (заочно) переводчика Эппеля, человека, который по своим душевным качествам и стилистическим склонностям смог и захотел отдать должное этому писателю, а вовсе не научился у него писать. Эппель начал писать рассказы задолго до того, как напал на Бруно Шульца. Интересно, почему бывает так трудно признать за человеком оригинальность?»
Федор Гиренок. Море грез. — «Завтра», 2012, № 17, 25 апреля <http://zavtra.ru>.
«В языке реальное берет реванш над воображаемым. К реальному язык относит теперь только то, что воспроизводимо по его правилам. Не воспроизводимому в слове отказано в существовании. Язык неуклонно репрессирует воображаемое».
Екатерина Дайс. Глиняные пулеметы и внутренняя Монголия. Роман «Чапаев и Пустота» как трактат и коан. — «Русский Журнал», 2012, 2 апреля <http://russ.ru>.
«„Чапаев и Пустота”, пожалуй, самый гностический, и одновременно самый буддийский из романов Виктора Пелевина».
«Сам роман по сути дела и является буддийским коаном и алхимическим трактатом в одном флаконе, соединением восточных и западных идей о побеге из тюрьмы этого мира».
Григорий Дашевский. Необходимый клоун. — «Citizen K», 2012, № 5, 3 мая <http://www.kommersant.ru/citizen_k>.
«У нас есть своя традиция крика „мне больно!” в ответ на культурное насилие — это традиция „подпольного человека” Достоевского, и главный ее представитель, конечно, Розанов. В самом деле, Розанов и Гомбрович иногда кажутся просто двойниками. И дело тут не в сходстве отдельных пассажей (а в „Дневнике” [Гомбровича] множество фраз, похожих на розановские <...>), а в сходстве культурной роли. Гомбровичу и не снилась стилистическая гениальность Розанова, он намного беднее темами, но ум у него так же многократно усилен отказом безропотно подчиняться „высокому и прекрасному”, так же до максимума обострена психологическая проницательность, он так же неисчерпаем в рассказе о самом себе».
Живой романтик. Глеб Шульпяков: «Адресую свои письма попугаю». Беседу вела Наталья Дардыкина. — «Московский комсомолец», 2012, 7 апреля <http://www.mk.ru>.
Говорит Глеб Шульпяков: «Вот смотрите: приехал я на конференцию переводчиков в город Кайсери — это в центре Турции. На банкетах и приемах, когда меня представляли, говорили: „Это автор ‘Книги Синана‘”. И те, кто интересовался архитектурой или просто слышал о замечательном турецком архитекторе, — оказывается, читали мою книгу. Увидев русского автора, они подходили ко мне и удивлялись моей легкой комплекции. В их представлении, человек, пишущий книги, должен быть внешне солидным: усы, большое пузо и т. д. А перед ними какой-то „мальчишка”».
История происхождения и развития языка подтверждает древнюю мудрость: природа не делает скачков. Беседу вел Александр Механик. — «Эксперт», 2012, № 13, 2 апреля <http://expert.ru>.
Говорит известный лингвист, автор книги «Происхождение языка» Светлана Бурлак: «Некоторые говорят, что у нас есть врожденная программа, определяющая, как должен быть устроен язык. Так считают многие американские лингвисты, прежде всего Ноам Хомский. Но мне кажется, что дело тут не в какой-то врожденной программе, а скорее в привычке. Есть много вещей — сложных, иерархически организованных, как язык, — которые человек способен научиться распознавать, оценивать как „правильное” и „неправильное” и даже самостоятельно порождать. Например, такова музыка. Мы воспитаны в европейской музыкальной традиции, у нас в одну октаву „влезает” 12 нот (если считать по белым и черным клавишам на пианино). И если кто-то споет вам в песне ноту где-то между ми и ми-бемолем, вы распознаете эту ноту как фальшивую, неправильную. А в Индии есть музыкальные традиции, где в той же самой октаве умещается 22 ноты, там нота, промежуточная между нашими ми и ми-бемолем, может оказаться правильной, и человек, услышав мелодию с такой нотой, не скажет, что она фальшивая. Но разве у нас может быть врожденная программа распознавания музыки европейской (или индийской) традиции?»
Как относиться к современному искусству. — «Рабкор.Ру», 2012, 19 апреля <http://www.rabkor.ru>.
Говорит художник, куратор и марксист Арсений Жиляев: «<...> возведение в канон мемитического реализма ХIX века — в высшей степени формализм, предполагающий слепое проецирование на современность исторических особенностей прошлого. Надо понимать искусство в развитии без слепой ретроспекции. Если вам нравится критический реализм, попытайтесь вернуть его в современность, доказать актуальность, исходя из сегодняшней ситуации и сегодняшних художественных языков».
«Я отношусь спокойно к людям, по каким-то причинам не принимающим современное искусство, хотя, если такие люди претендуют на владение определенным уровнем культуры, они, как минимум, должны знать, что оно сегодня из себя представляет. <...> Я не верю в то, что проект современного искусства будет существовать долго. Но это не означает, что мы должны восстановить культурные формы прошлого, это было бы с точки зрения марксизма недопустимой вольностью».
Максим Кантор. О стяжательстве и Воскресении. Как государство соотносится с верой? — «Новая газета», 2012, № 41, 13 апреля.
«Роскошь не есть прихоть того или иного архипастыря — это дань обряду. Так устроена Православная церковь. Православные — не баптисты, не сайентологи, не квакеры и не адвентисты седьмого дня. Православный храм — не молельный дом протестантской секты, в котором можно находиться, не снимая головного убора (квакерский обычай). Православный храм поражает величием. И Патриарх — по чину, а не по алчной прихоти (хотя это может совпадать, тяга к роскоши может быть особенностью человеческой) — облачен в драгоценные ризы и живет богато. Православная икона иногда утешает, но порой грозит, а часто блещет величием — Христос во Славе и Спас Ярое Око. Властность и слава архипастыря уравновешены несуетным равенством в мире общины, деревенским попом, который столь же нищ, как прихожане».
«Лев Николаевич не любил обрядовую церковь и высказал немало горьких (и справедливых) упреков по адресу лицемерия и мздоимства. Впрочем, отметим правды ради, что Лев Николаевич не любил вообще неправду и стяжательство как таковое — и вероятность того, что он стал бы хулить Патриарха и одновременно славить миллиардера Прохорова, исчезающе мала».
Комплекс короля Лира. Парадоксы российских запретов с точки зрения француза, который дружил с Пастернаком и спорил с Солженицыным. Беседу вел Александр Ярошенко. — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2012, № 76, 6 апреля.
Говорит Жорж Нива: «Из здравствующих русских писателей для меня классик — Валентин Распутин. В его минорной тональности ему равных нет. Он шедеврален в своей меланхолии. Лучшее свое Распутин создал в рамках советской цензуры. Все у него получилось только благодаря таланту».
«У французов нет такого комплекса — любят их или нет. Французы как-то не сомневаются в существовании своей страны».
«Мы много спорили о России с Александром Солженицыным. Он очень верил в земство и говорил, что только земство спасет Россию от коррупции. Я ему как-то задал вопрос, а почему коррупция не сможет проникнуть и в земство? Он в ответ только рассмеялся. Не знал, что ответить...»
Борис Куприянов. «Есть одно интеллигентское заблуждение: субъектами в стране являемся только мы и власть». — «Citizen K», 2012, № 5, 3 мая.
«Раздел происходит не по показателям дохода, социального статуса или происхождения — мы отличаем своих от чужих по особенностям речи, по жестам, одежде, книгам, образу жизни. Общество разделено, и то, в какой части вы оказались, не зависит от вашего выбора. Доступность хорошего образования, среда, семья — вот решающие факторы. Признание гностического тезиса о „двух народах”, о „людях и быдле” освобождает удачливого индивида от заботы о большинстве, и таким образом большинство становится еще более забитым и диким».
«Есть и еще одно интеллигентское заблуждение: субъектами в стране являемся только мы и власть. Некое высшее сословие. Некоторые считают, что мы можем договориться, другие — что мы должны конкурировать, но никто не принимает в расчет „простецов”. В этом заблуждении находится не только интеллигенция, но и власть. И они, и мы одинаково „живем, под собою не чуя страны”. Мы вместе говорим о согражданах в третьем лице».
Илья Кутик. «Объективная реальность» — это не вид из окна. Беседу вел Андрей Левкин. — «ПОЛИТ.РУ», 2012, 13 апреля <http://www.polit.ru>.
«Проблема нынешней поэзии отнюдь не тусовки или мафии, которые есть в любом деле, в любой стране и при любом строе, а в том, что в ней, несмотря на множество симпатичных авторов, нет новых направлений, течений и школ, то есть новых поэтических идей. Ненависть к „измам” и школам — это советские дела, а не преизбыток грандиозных одиночек, которые во все времена — что в России, что на Западе — относили себя к определенным направлениям или соотносились с тем или иным стилем и школой. (Все одиночки любого века выросли из школ или образовали свои.)».
«У любого автора, хотя бы только в голове, есть некий референтный круг, из живых и мертвых. Это и называется „провиденциальным собеседником”, как сказал Мандельштам, или „мной и Другим”, как это называют современные гуманитарии. <...> Аудитория поэта — это „я и Другой”, или, если по Гегелю, „свое иное”, то есть, свои иные; ведь поэт никогда не сочиняет только для себя, но и для своего Другого. Конечно, любой поэт, хотя бы каким-то боком своего интеллекта, думает о постулатах рынка, но это, как по мне, относится более к прикладной поведенческой модели, нежели к творческой, внеуставной. Наверно, мечтает и о том, как эту аудиторию расширить, несмотря даже на сложность того, как он или она пишет».
Елена Ленковская. Детский Декамерон. Заметки о новой детской литературе. — «Урал», Екатеринбург, 2012, № 4 <http://magazines.russ.ru/ural>.
«Главный герой — школьник с поведением а-ля „анфан террибль” (или, если хотите, ребенок с широко распространенным нынче диагнозом „гиперактивность”) — всегда был определенным вызовом обществу. Однако раньше он действовал и обнаруживал свое программное несоответствие бытующим стереотипам и программное же соответствие общечеловеческим ценностям на довольно ограниченной территории. Во всяком случае, область, касающаяся сексуальной жизни, была в стороне, оставаясь даже для отпетого „ужасного ребенка” под негласным запретом. В последние полтора десятилетия популярный у читателей и писателей типаж немного изменился. <...> И самое главное — персонаж НДЛ приобрел вдобавок к прежним устойчивым характеристикам еще одну, весьма существенную — он демонстративно озабочен вопросами отношений между полами».
Алексей Машевский. «Гамлет» Шекспира. — «Нева», Санкт-Петербург, 2012, № 4 <http://magazines.russ.ru/neva>.
«Пожалуй, самым важным в трагедии “Гамлет” является ее христианский характер. Христианский, но не конфессиональный. Поэтому решительно никакого значения не имеет, был ли Шекспир пуританином, исповедовал ли англиканство или склонялся к католицизму».
«То есть единственный способ противостоять злу — это, как ни странно, просто оставаться в реальности. Во что бы то ни стало оставаться в реальности Божьего мира, стараясь разглядеть его контуры сквозь маски мира зла (вполне донкихотская проблема, как мы понимаем). Таким образом, to be or not to be превращается в крайне современный вопрос: любой ценой оставаться в реальности или уснуть виртуальным сном, переселяясь в счастливую страну своих мечтаний?»
«По сути дела, Гамлет — христианин, вынужденный жить и действовать в языческом мире. То есть в мире сем, хозяин которого сами знаете кто».
Андрей Немзер. Недольче-негаббанье. — «Московские новости», 2012, на сайте газеты — 28 апреля <http://mn.ru>.
«М. Л. Гаспаров как-то заметил, что в отсутствие Пушкина мы бы гораздо больше ценили Жуковского. Это так, более того, историческая несправедливость во многом обусловлена жизнестроительной стратегией самого Жуковского, последовательно уклонявшегося от роли первого (брендообразующего) поэта. Но поэзия не может и не должна сводиться к иерархическим моделям. Поменять местами (или уравнять) Пушкина и Жуковского невозможно и не нужно, но пренебрежительно числить автора „Вечера” и „Ахилла”, „Славянки” и „Лесного царя”, „Весеннего чувства” и „Ундины” чьим угодно предшественником или спутником, но игнорировать его поэзию как огромную самодостаточную ценность — значит, обеднять себя».
«Я вовсе не хочу уподобить Лосева Жуковскому при замещающем Пушкина Бродском. (Такого рода аналогии сомнительны, даже если и остроумны. Сам Бродский сопоставлял Лосева с князем Вяземским, что, по-моему, поверхностно.) Я хочу, чтобы в Лосеве мы видели Лосева, в Уфлянде — Уфлянда, в Рейне — Рейна (как говорится, список подработаем), а не свиту, оттеняющую брендоносное величие Бродского».
О Герцене. — «Медведь», 2012, 4 апреля <http://www.medved-magazine.ru>.
Говорит Юрий Буйда: «Надеюсь, диссиденты будут и через двести, и через пятьсот лет. Но Герцен не был диссидентом, тем более революционером, в том политическом смысле, который вкладывается в это слово последние полвека».
Говорит Александр Хургин: «Диссиденты и политэмигранты в России будут существовать столько, сколько будет существовать Россия. Если через двести лет будет такая страна, будут и диссиденты».
Говорит Алексей Слаповский: «Я не уверен, что через двести лет будет Россия. Как, впрочем, и другие страны. А может случиться и так, что через двести лет диссиденты будут прятаться на Луне...»
Олег Павлов. Слово лауреата премии Солженицына. — «Русский Журнал», 2012, 27 апреля <http://russ.ru>.
«Я благодарен за все, что получаю с этой премией, но понимаю, что получил когда-то новую жизнь, прочитав „Архипелаг Гулаг”. Cказать, что влияние этой книги было на меня огромно, — значит ничего не сказать».
«Мне не стыдно за написанное, мои полжизни, то есть двадцать лет, — это постоянная литературная работа, но передо мной стоят писатели, судеб которых я не прожил. Распутин, Бородин, Екимов, Астафьев… Я каждому обязан, человечески, особенно Астафьеву».
«Если я что-то знаю и понимаю о своем народе, о его жизни, то знаю и понимаю опять же благодаря литературе».
Борис Парамонов. «Мальчик в штанах» и «мальчик без штанов». Нужно ли ломать сознание, чтобы изменить существующий порядок? — «Новая газета», 2012, № 37, 4 апреля.
«Спрашиваешь себя: а хочется ли жить в той цивилизационной ментальности, которую предлагает [Игорь] Яковенко? Если русская литературная классика не нужна для ориентации в современном мире, то, перефразируя известную апофегму, можно сказать: лучше остаться с русской литературой, чем с современностью».
См.: Игорь Яковенко, «Что делать?» — «Новая газета», 2012, № 29, 16 марта.
Пироги и пиво. К 50-летию поэта, переводчика, литературоведа и сценариста Виктора Куллэ. Беседу вел Иван Толстой. — «SvobodaNews.ru», 2012, 29 апреля <http://www.svobodanews.ru>.
Говорит Виктор Куллэ: «Наверное, на этих высотах нет иерархии, тем более после смерти Бродского как-то уже трудно было говорить, но лично для меня Лев Владимирович [Лосев] и был поэтом номер раз. Я до сих пор считаю, что это самый огромный поэт России постбродского пространства, и значение его будет только увеличиваться, потому что он максимально синтетический поэт, он вобрал в себя от достижений футуризма и минимализма до инструментария Бродского, который его, в отличие от всех остальных, не попортил, потому что у всех остальных торчат уши. В общем, очень опасная вещь. Он абсолютно самостоятельный, абсолютно оригинальный, неимоверно внутренне свободный, и технически, в области чисто версификационной техники, он гораздо более виртуозен, чем кто бы то ни было из стихотворцев когда бы то ни было существовавших в российском стиховом поле — виртуознее Бродского, виртуознее Маяковского и всех, условно, Асеевых и Кирсановых».
Писатели и Революция. Беседа вторая. Беседовал Игорь Сид. — «Русский Журнал», 2012, 2 апреля <http://russ.ru>.
Говорит Юрий Издрик: «Проблема не в том, есть ли столичный потенциал у Ивано-Франковска. Вопрос в том, что Украина еще не сгенерировала для себя феномен столицы. То есть — собственной столицы. Мы привыкли, что наша фактическая столица находится за рубежом, что нами руководят извне. И эта инерция ощущения превратилась в инерцию самоосознания. Потому, мне кажется, Киев до сих пор является крайне провинциальным городом, довольно неудачно изображающим столичный центр. Отсутствие настоящей, реальной столицы — довольно серьезная даже на уровне символической жизни проблема Украины».
Писатели и Революция. Беседа третья. Беседовал Игорь Сид. — «Русский Журнал», 2012, 6 апреля <http://russ.ru>.
Говорит Сергей Жадан: «На самом деле украинские события осени 2004 года — не совсем революция. Это просто смена режима. Революция — это когда рушится система и ломаются устои. В 2004 году была революционная ситуация, но все это вылилось в ряд компромиссов и серию предательств. Думаю, настоящая социальная революция у нас впереди».
«Отбрасываю ли я либеральную систему ценностей? Да, я ее отбрасываю. Хотя вынужден жить в этой системе координат. Что можно ей противопоставить? Например, идеи синдикализма».
«У Харькова есть очень мощный исторический и культурный бэкграунд, который чувствуется и сегодня. Прежде всего стоит упомянуть „столичный период” города — то есть 20-е годы, когда Харьков был столицей социалистической Украины и, фактически — огромным социально-культурным плацдармом для экспериментов. Красный Харьков — это марксизм на практике, там было много интересных вещей — и в экономике, и в плане урбанистического развития, и в архитектуре, и в культуре. Харьков сегодняшний очень интересен с социальной, языковой, национальной точки зрения — он довольно открытый, динамичный и по-своему радикальный».
Игорь Померанцев. Натуральное хозяйство (К 60-летию поэта). — «SvobodaNews.ru», 2012, 12 апреля <http://www.svobodanews.ru>.
«Владимир Иванович Салимон — крепкий хозяйственник. Я имею в виду его поэтическое хозяйство».
«В России ХХ века натуральный уклад был представлен личным подсобным хозяйством и садово-огородными участками горожан. Поэт В. Салимон относится к обитателям и владельцам подобных участков».
«Он — певец русско-советского феодализма. В экономике натуральное хозяйство принято считать примитивным. Но в поэзии натуральное хозяйство — это бесценный затерянный мир, в котором упразднены не только календари и часы, но и сама история...»
Поэзия: групповой портрет. — «Бельские просторы», Уфа, 2012, № 3, март <http://www.bp01.ru>.
Среди других авторов на вопросы анкеты отвечает Игорь Караулов: «Мне кажется, стихотворец начинается с того, что в его душе вдруг появляется некоторый излом — раковина или каверна, которая резонирует потом всю жизнь. Можно точно указать момент, когда она образовалась. У меня — примерно в возрасте четырех лет, так что я как автор стихов — “родом из детства”. <...> Из этой раковины, из этой точки во времени исходит волна, на которую нужно каждый раз настраиваться, чтобы стихи получились правдивыми и действительно своими. С каждым годом эта волна встречает на своем пути все больше помех, приходится все внимательнее вслушиваться».
Алеша Прокопьев. Почему в Европе все пишут верлибром? — «OpenSpace», 2012, 6 апреля <http://www.openspace.ru>.
«Если говорить о русской традиции, то силлабо-тонический рифмованный стих в зрелой форме существовал (и еще существует) лет двести — двести пятьдесят. Если сюда прибавить русскую силлабику, а это как-никак тоже метрический и рифмованный стих, то можно накинуть еще сотню лет».
«Мы не можем, разумеется, предсказать, как пойдет дело дальше, но кто-то из великих сказал: „Кто знает, может быть, жизнь — это короткий дивертисмент между двумя ледниковыми периодами”. То же самое, кажется, можно сказать о рифмованной силлаботонике».
«Мы все еще очень сильно заворожены действительно выдающимися достижениями русского регулярного стиха — в частности, Серебряного века. <...> Мы просто не успели пока устремиться к чему-то новому. Мы все еще живем в сказке, которая уже кончилась, но некоторым образом она еще с нами».
Андрей Рудалев. Новая народность на пути к «социальному» искусству. — «Русский Журнал», 2012, 20 апреля <http://www.russ.ru>.
«Вот и наша „просвещенная” публика начинает размышлять о необходимости выдернуть этих самых простолюдинов из их гибельной пучины, для чего все активнее проговаривается тезис о необходимости „хождения в народ”. Тезис сам по себе не вызывает безусловного отторжения, но в этом призыве „хождения в народ”, который сейчас все больше раздается, есть большая опасность того, что этот самый народ, в конечном счете, станет нечто подобным сырьевому придатку, а „просвещенный” класс обретет алиби на бесконтрольное его использование. Вслед за сырьевой экономикой мы получим сырьевую культуру, где „экзотичность и ‘фольклорная‘ живописность” будет поставлена на поток. В этом „хождении в народ” — из цветущего сада в темный и крайне опасный Мордор — классовое отчуждение получит новую питательную почву».
«Сегодня поэт должен быть лукавцем». Слава Сергеев беседует с Юрием Кублановским. — «Огонек», 2012, № 16, 23 апреля <http://www.kommersant.ru/ogoniok>.
Говорит Юрий Кублановский: «Не стоит придавать названиям книг какое-то зашифрованное символическое значение. Чаще всего название не символично, а эмблематично, и только. „На обратном пути” — это, возможно, на пути в... небытие. Речь идет о старости, об отходе от жизни — вот откуда этот „обратный путь”».
«Советская власть была ложью, но меня, например, мама-коммунистка учила, что деньги — это зло, что надо бескорыстно работать на пользу отечества... И была ведь права по сути. <...> Деньги не могут стоять во главе всего. Нам это говорила советская власть, да мы не верили».
«Поэзия уходит из мира. Она — дело аристократическое, не в смысле, конечно, кастовости, а в смысле бескорыстия и утонченности творческого процесса. Но технотронная цивилизация — это цивилизация масс. И в ней не уберечься некоммерческим видам творческой деятельности. Кроме того, продукты такой деятельности требуют времени для несуетного углубленного постижения, смысл которого — интимная культурная радость. Но все меньше людей, у которых есть такое время в распоряжении».
Ольга Седакова: «Можно жить дальше…» Беседу вела Ольга Андреева. — «Русский репортер», 2012, № 13, 5 апреля <http://expert.ru/russian_reporter>.
«Теперешний интеллектуал — он совсем не моральный авторитет. Эпоха таких авторитетов, я боюсь, в Европе кончилась. Для многих моих друзей, европейских людей культуры, ни Эко, ни Грасс не являются моральными авторитетами. Я и не знаю, для кого они такими являются».
«Я не очень люблю Бродского. Он же такой закрывающий поэт. А оснований для такого закрывания у него не очень много. Нужна новизна, но новизна неформальная. Он все время говорил про язык, а дело, конечно, не в языке. Дело в том, чтобы было что сказать. А он все время повторял: „Мне нечего сказать”. У меня портится настроение, когда я его читаю».
Владимир Семенко. Церковь и постмодерн. — «Завтра», 2012, № 15, 11 апреля.
«Сталкиваясь с теми или иными проявлениями религиозности в постсовременную эпоху, несведущий человек полагает, что имеет дело с традиционным религиозным сознанием. В действительности же часто это бывает религиозность, в значительной степени потерявшая глубинную связь со своей традицией, религиозность в превращенной форме. Таковы:
— суррогатный ислам с его суицидально-террористической практикой с точки зрения традиции ислама;
— кришнаизм и другие восточные секты с позиций традиции индуизма;
— популярная каббала в свете традиций иудаизма;
— „либеральное христианство”, идеология „аджорнаменто” и все формы неообновленчества с точки зрения традиции христианства и т. д. и т. п.
То, что многими порой вполне искренне воспринимается как вынужденная, чисто внешняя модернизация религиозных институтов, неизбежная с течением времени, весьма часто является в действительности постмодернизацией самой религии, что предполагает уничтожение ее духовного содержания, сакрального ядра с помощью превращенных форм, полную и последовательную трансформацию данной религиозной традиции в соответствии с основными принципами постмодерна».
Мария Степанова. Последний герой. — «Citizen K», 2012, № 5, 3 мая.
«Невозможным или нежеланным для [Сьюзен] Зонтаг было публичное самоописание, разговор о себе от первого лица. И потому, что она всю жизнь отворачивалась от себя со стыдом и скорбью, как от неудачного материала, который то и дело подводит мастера. И потому, что всегда находились вещи (люди, темы) поважнее — и подвергались немедленной оценке, и трансформировались в идеологемы, модели для осмысления и подражания».
«Систематическое ведение дневника Зонтаг считала своей обязанностью с двенадцати лет. Первая опубликованная запись относится к ноябрю 47-го, ей почти четырнадцать, и это что-то вроде декларации независимости: автор отрицает существование личного бога (с маленькой буквы), отметает посмертное существование, утверждает, что самой желанной вещью в мире является верность себе — она же Честность. В семьдесят лет она будет исповедовать это же кредо, с незначительными поправками и добавлениями; не менее удивительно и то, что ее авторский голос сохраняет эту верность себе, ни разу не ломаясь и не меняясь».
«Отношения с Иосифом Бродским („Написать рассказ о поэте (Иосиф!) — который, в моральном смысле, настолько меньше, чем то, что он пишет”), ставшие для нее настолько важными, что она разговаривала с ним в предсмертном бреду».
Владимир Успенский. «Кажется, что студенты в среднем стали умнее». Беседу вел Петр Фаворов. — «Афиша», 2012, 27 апреля <http://www.afisha.ru>.
На вопрос: «Должен ли профессор не только давать знания, но и формировать личность?» — математик и лингвист Владимир Успенский отвечает: «Сомнительно. Да пожалуй, можно ответить и более категорично — не должен. Другое дело, что он не в состоянии не участвовать в этом формировании, поскольку в формировании личности любого человека непроизвольно участвуют все, с кем этот человек соприкасается в жизни (в том числе соприкасается и заочно, как с авторами и героями читаемых книг). <...> Сознательно же формировать личность, на мой взгляд, не должен никто, кроме родителей».
Алексей Цветков. Что такое либерализм? — «OpenSpace», 2012, 20 апреля <http://www.openspace.ru>.
«Если говорить без эвфемизмов, сегодня в России под либерализмом понимается свобода наживы с минимальными препятствиями со стороны правительства, и такое понимание, похоже, устраивает многих — по крайней мере, оппонентов».
«Дело в том, что либерализм в его исконном понимании — вовсе не идеология, в нем не заложена какая-либо правизна или левизна. На самом деле это система этико-философских принципов, и при этом достаточно узкая».
«Этот молниеносный обзор нельзя завершить без того, чтобы не уделить внимание демократии и институту свободных выборов, которые часто трактуются как неотъемлемый атрибут и составная часть либерализма. Как ни парадоксально, это не так: и демократия, и выборы — всего лишь политические инструменты для проведения в жизнь либеральных принципов, и если иметь очень богатое воображение, можно себе представить даже либеральную абсолютную монархию, хотя и крайне быстротекущую».
Алексей Цветков. Больше, чем поэты. Политическая карта современной русской поэзии. — «Медведь», 2012, 26 апреля.
Автора этой статьи, дабы отличить его от Алексея Цветкова, живущего в США, иногда называют Алексей Цветков-«младший».
«Путинская эпоха „мягкого авторитаризма” дала Быкову уникальный шанс — побыть „высмеивателем” без особенных для себя проблем, максимум которых — скандал с „Дождем”, снявшим их с эфира из-за излишней остроты. <...> Аудитория Емелина гораздо шире политических правых и им сочувствующих. В последние десять лет он лучше остальных справляется с ролью „народного поэта”, так же как Быкову удается роль „поэта для интеллигенции”. Доказать невозможно, но рискну предположить, что стимулом к „Гражданину Поэту” и стал для Быкова именно массовый успех Емелина. У правых появился тогда свой широко популярный поэт, умеющий весело и просто сказать в куплете то, о чем прочитал сегодня в интернете, а у либералов такого поэта на тот момент не было».
Сергей Черняховский. Несть пророка. К дню рождения Бориса Стругацкого. — «АПН», 2012, 26 апреля <http://www.apn.ru>.
«Может быть, играет роль то, что Борис Стругацкий — жив. Может быть, то, что он с Аркадием — и наши соотечественники, и для большинства читавших их — современники. И общество не готово признать простую вещь — что перед нами Великие политические мыслители. И то, что их политическая философия изложена в художественной форме — само по себе мешает понять ее глубину».
«И, по большому счету, во временном отношении после Маркса, Энгельса, Ленина (кто-то скажет, что Сталина, кто-то — не согласится) — Стругацкие самые крупные коммунистические мыслители в истории».
Я однозначно могу назвать себя революционером. Беседу вел Арслан Хасавов. — «Литературная Россия», 2012, № 17, 27 апреля <http://www.litrossia.ru>.
Говорит Аркадий Бабченко: «Все, что я читаю из современной прозы, — книги, написанные на военную тематику. Со Славой Мироновым мы хорошо знакомы, с Захаром Прилепиным мы очень хорошие товарищи, но я воздержусь от того, чтобы оценивать их творчество — это моветон. Но я, пожалуй, скажу, что плеяда современных военных писателей уже сложилась — сейчас просто на слуху эти несколько фамилий: Прилепин, Миронов, Карасев, — а есть (закуривает еще одну сигарету) еще люди, которые создали всего несколько произведений, но произведения эти оказались просто ярчайшими. Тот же Денис Бутов — он написал, по-моему, пять рассказов, но это просто (подбирает слово) взрыв. Это наверняка останется в литературе. Тот же Глеб Бобров — его повесть „Порванные души” просто выше всяких похвал. И вот человек десять таких авторов уже есть. Проблема в том, что в постоянно воюющей стране военная литература оказалась не востребована. Может быть, время еще не прошло. Может быть, людям не хочется читать о том, чем они живут на данный момент. Может быть, нужно еще лет двадцать, чтобы как-то все утряслось и пришла необходимость осмысления произошедшего. Все эти авторы есть, но они известны лишь в нашем узком кругу, а широкой публике абсолютно неизвестны».
Составитель Андрей Василевский
Опубликовано в Журнале №7