ПЕРИОДИКА
«Афиша», «Ведомости. Пятница», «Взгляд», «Газета.Ru», «Известия», «Коммерсантъ», «Коммерсантъ/Секрет Фирмы», «Комсомольская правда», «Литературная газета», «Московские новости», «Московский комсомолец», «Новая газета», «Однако», «OpenSpace», «ПОЛИТ.РУ», «Православие и мир», «Российская газета», «Русский Журнал», «Citizen K», «SvobodaNews.ru», «Теории и практики», «Фонд Михаила Прохорова», «Частный корреспондент»
Михаил Айзенберг. Урон и возмещение. — «OpenSpace», 2012, 16 февраля <http://www.openspace.ru>.
«Я имею в виду: возможно ли это, помимо стилизации — заключения в кавычки самого говорящего? Понятно, что в кавычках (как в ловушке) непременно оказывается и его речь; это уже не прямое, а „новое прямое” высказывание — близнец „новой искренности”, отставшей примерно на полтора десятилетия. Это определенный метод — высказывание героя (лирического, эпического), а не языка — единственного реального автора».
Андрей Архангельский. Маршалы беды. Уместно ли говорить о «человеческом» в советских военачальниках времен войны? Первый канал выпустил в эфир сериал «Жуков». — «Новая газета», 2012, 6 февраля <http://www.novayagazeta.ru>.
«И тут, собственно, возникает „проблема языка”: для того чтобы сказать правду о войне, нужно прежде всего отказаться от сталинско-брежневского официоза, который был придуман именно для того, чтобы вытравить подлинную и страшную память о войне. Этот „пустотный канон” был нужен для умолчания и сокрытия, а не для анализа и размышления. По сути, этим же языком продолжает сегодня говорить о войне государство, и в рамках этого дискурса создаются якобы исторические сериалы, которые говорят о любой чепухе, о том, с кем спал маршал и против кого интриговал, но не говорят по-прежнему о самом главном — о том, как он воевал; под тем предлогом, что это „никому не интересно”. Если почитать воспоминания ветеранов на сайте „Я помню”, записанные уже в 2000-е годы, поражает странная, непривычная интонация — смесь абсурда и ужаса, столь непохожая на лакированный язык ветеранов на парадах Победы. Бессмысленно пытаться понять маршалов, привлекая в свидетели их любовниц, — как, впрочем, бессмысленно оценивать их действия с позиций современного гуманизма. Для понимания войны нужны новая серьезность и новый язык: не язык развлечения и не официоз — а нечто принципиально иное».
Павел Басинский. Добро пожаловать в Маркизову лужу. — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2012, № 41, 27 февраля <http://rg.ru>.
«Режиссеры, театральные руководители нуждаются в поддержке власти, в том числе и финансовой. У них есть актеры, которых нужно кормить, у них — проекты, которые без денег останутся голыми фантазиями. Писателям героев своих кормить не надо, а любой их „проект” реализуется с помощью самого дешевого ноутбука. Режиссер, театральный деятель, если неграмотно выстроит отношения с властью, рискует пополнить ряды маргиналов. Писатель в нынешних условиях, стоит ему только заикнуться о своей любви к власти, рискует потерять тех читателей, которые идут на Болотную, а тех, кто стоит на Поклонной, он вряд ли много приобретет».
«Если Захар Прилепин талантливо оплакивает своего „Санькю”, то я готов рыдать вместе с ним, потому что он страшно убедителен. Но в жизни я с этим „пацаном” иметь дела не хочу. Я вижу в нем скорее угрозу для своего обывательского существования».
Андрей Битов. Точка или тачка? Непроизнесенная речь 4 февраля 2012-го в СПб. — «Новая газета», 2012, № 23, 2 марта.
«Пушкин никогда для себя не рождался 6 июня и не умирал 10 февраля, так же, как и Рождество никогда не отмечалось после 1 января! Лишь две даты, благодаря тому же Пушкину, сохранились по старому стилю: 19 октября и 14 декабря».
«Гласность, как жизнь, застала нас врасплох: попробуй вырази то, что на самом деле думаешь?»
Дмитрий Быков. Давайте лучше про Карлсона. — «Московские новости», 2012, 10 февраля <http://www.mn.ru>.
«Начнем с того, что правильное прочтение карлсоновской трилогии — книги взрослой, умной, серьезной, для современного подростка даже чересчур, — подразумевает психоаналитический подход: с героем книги Малышом случилось примерно то же, что описано в появившемся одновременно рассказе Сэлинджера Uncle Wiggily in Connecticut, известном у нас под названием „Лапа-растяпа”. Там одинокая очкастая девочка, дочка главной героини, выдумывает себе невидимых друзей — Микки Миккирино и Джимми Джимирино, делится с ними едой, укладывает их с собою спать, сама теснясь на краешке кровати, и вообще сочиняет им полноценные судьбы, как и положено одиноким детям».
«Другому аутичному, замкнутому и начитанному ребенку, вечному одиночке, явился демон — летающее существо образца 1833 года. Симптоматично, однако, что и Демон, и Карлсон, и Лермонтов, и Печорин — существа одной породы: они демонически разрушают все, к чему прикасаются, и делают это не по своей злой воле, а потому, что не вписываются в социум».
«Вспомним: Демон, дух изгнанья, чувствует себя бесконечно одиноким — как Карлсон, создатель картины „Очень одинокий петух”».
«Война — не фетиш. Порой за горами оружия и грохотом не видно главного». Олег Ермаков — о военной прозе, классической музыке, восточной философии и зарытых в песок дневниках. Беседу вела Лиза Новикова. — «Известия», 2012, на сайте газеты — 15 февраля <http://www.izvestia.ru>.
Говорит Олег Ермаков: «Сначала я оказался на Байкале, в Баргузинском заповеднике, отправился туда за рассказами, подражая Джеку Лондону, нашедшему на севере свое „золото”. Работал лесником и писал первую повесть. Она попала в руки к одному смоленскому литератору, и он позавидовал автору, живущему в чистой тайге, посоветовал там оставаться и не лезть в писательство. Но все же отрывки из моих байкальских записок были опубликованы в заводской многотиражке, это сумела сделать моя учительница географии Елена Даниловна Погуляева. Так что „крещение” состоялось там, на Байкале».
«На аэродроме в Газни, когда нас, дембелей, и наши вещи проверяли, офицер особого отдела заинтересовался моими тетрадями, ему не понравились какие-то записи, и он сказал, что, пожалуй, вернет меня в полк для внимательного ознакомления с дневниками. Прозвучало довольно грозно. Наша партия и так задержалась. Перспектива возвращения в пыльный лагерь посреди выжженной земли у горы Пачангар не радовала. Особист, впрочем, настаивать на немедленном возвращении не стал, но предупредил, что в Кабуле будет хуже. И я предпочел зарыть тетради в песок».
«Газеты умрут скоро, а книги проживут еще лет десять». Создатель библиотеки lib.ru Максим Мошков ответил на вопросы корреспондента «Комсомолки». Беседу вел Александр Дыбин. — «Комсомольская правда», 2012, на сайте газеты — 20 февраля <http://kp.ru>.
Говорит Максим Мошков: «По умолчанию понятно, что читать полезно. Но сейчас, в данный момент, я так не считаю. Я совсем не уверен, что читать полезно и обязательно. Дети играют в компьютерные игрушки. Взрослые на них смотрят и думают: безумие какое-то, человек убивает время на общение с роботом. Играющий в компьютерную игрушку ребенок — это плохо. Человек, который читает, занимается тем же самым. Он сидит в виртуальной реальности. Он проживает жизнь выдуманных персонажей, испытывает их переживания. Вместо того чтобы пойти подраться, попутешествовать, завоевать женщину и получить все эти ощущения в жизни. Читать — вредно. С другой стороны, я читаю непрерывно. Каждый день, так у меня голова устроена, иначе она замерзает. Большую часть этих книжек я забыл. Я за свою жизнь прочел около шести тысяч книг и еще столько же прочту».
Александр Генис. 2012. — «Новая газета», 2012, № 23, 2 марта.
«Если Кесьлевский показал „Декалогом”, как телевизор может спасти роман, то фон Триер продемонстрировал, что кино может сделать с драмой. В „Догвилле” он, ничего не потеряв, перенес на экран условный театр Дюрренматта и Брехта. „Меланхолия” взялась за Беккета. Парадокс фильма в том, что с первых кадров нам рассказывают, чего ждать, а мы все равно не верим. <...> Фон Триер подробно, замедленной съемкой под грандиозного Вагнера, изображает падающих птиц и разверстую землю. Но пролог завершается, и мы, как ни в чем не бывало, волнуемся из-за того, что героиня испортит свою дорогостоящую свадьбу. Гений „Меланхолии” в том, что фильм пренебрегает жанром катастрофы. Она вписана не в фантастическую, не в фанатическую, а чеховскую модель клинического реализма, который мучительно медленно раскрывает свою комическую несостоятельность в преддверии решительного конца».
«У Клэр есть племянник, которого нельзя спасти, но можно отвлечь. Вот на этот обман и уходят последние минуты земной истории. Жюстина сооружает на поляне шалаш, убеждая малыша в том, что он защитит их от приближающейся Меланхолии. Та уже занимает полнеба, а шалаш — из березовых веток. Смешно. И страшно, и честно. Ньютон не спас, Бетховен не помог, бессмертия нет, надежды — тоже, но хилый шалаш из кривых веток сделал свое дело: утешил малого и сирого. Пусть враньем и на мгновение, но это и есть искусство, и это — немало».
Виктор Голышев. [Интервью] Беседу вел Петр Фаворов. — «Афиша», 2012, 10 февраля <http://www.afisha.ru>.
«Знаете, я вообще удивляюсь, что „Всю королевскую рать” еще кто-то читает, для меня это все уже очень давно было. А вот из „1984” злободневность не ушла — и вряд ли когда-нибудь уйдет. Скорее даже наоборот».
София Губайдулина. [Интервью] Беседу вел Алексей Мунипов. — «Афиша», 2012, 9 февраля.
«Да, вот такое у него [Владимира Мартынова] противоречие — композитор, который провозглашает конец композиторов. И все ему это противоречие прощают. А я — нет. Кстати, то, что он делает как композитор, мне как раз нравится. А вот его желание оправдывать тенденцию, которая и так побеждает, — нет. Он доказывает, что так и должно быть и это хорошо, это нормально. Он соглашатель».
Екатерина Дайс. Робот Кая, пророк Маниту. — «Русский Журнал», 2012, 1 марта <http://russ.ru>.
«Во многих произведениях Виктора Пелевина можно обнаружить гностические мотивы. Но последний роман писателя „S.N.U.F.F.” стоит здесь особняком, поскольку в нем не просто упоминается гнозис или отдельные персонажи его космогонии, но весь текст построен на основании гностической антропологии».
Григорий Дашевский: как читать современную поэзию. Записала Варвара Бабицкая. — «OpenSpace», 2012, 10 февраля <http://www.openspace.ru>.
«С помощью своей главной тревоги мы и читаем стихи. Романтический способ чтения — это такой, при котором мы автоматически под любое стихотворение как его тему подставляем себя. На уровне слов это выражено у поэта, казалось бы, антиромантического, но на самом деле существующего абсолютно внутри этой традиции — Бориса Пастернака: „Меж мокрых веток с ветром бледным / Шел спор. Я замер. Про меня!” Это кажется абсолютно новым и его собственным открытием, но еще за полтораста лет до того, как он это написал в 1917 году, сентименталисты и романтики нас научили, что любой пейзаж — это про тебя».
«Так вот: для русской поэзии этот уговор закончился на Бродском. Бродский в определенных отношениях довел его до предела и сумел заново оживить в уже далеко не романтическую эпоху романтическое самоощущение, потому что он делает следующее: на уровне всех деклараций — он антиромантик, певец заурядности: „я — один из всех, пепел, пыль, папоротник”; а на уровне, так сказать, операторской работы он все время в центре экрана. Его поэтика, мне кажется, очень сильно определялась именно киновпечатлениями, тем соединением заурядности и исключительности, которое идеально получается именно в кино».
«Все разговоры о том, что „после него нет поэтов”, означают на самом деле, что после него нет романтических поэтов. Он довел романтическую линию до максимальной скрытности на поверхностном уровне и до максимальной резкости на глубинном уровне, и человеку, который захотел бы эту линию продолжать, ее продолжать просто некуда. Это совершенно не значит, что поэзия после Бродского обязательно должна быть антиромантической: она просто другая. Она уже вне романтического уговора».
И тут стабильность. О словах любви, о том, зачем нужны шаблоны и в чем главная сила Интернета. Беседу вел Константин Мильчин. — «Ведомости. Пятница», 2012, № 7, 24 февраля <http://friday.vedomosti.ru>.
Говорит директор Института лингвистики РГГУ, доктор филологических наук Максим Кронгауз: «В языке произошла некоторая стабилизация. Заметьте, сейчас, когда ищут „слово года”, то в основном выдвигаются не собственно слова, а фразы и выражения. Кроме того, в новой книге я расширил поле исследования и написал главу о языке женского детектива, о лингвистической экспертизе и о словах, связанных с сексуальными действиями». Речь идет о книге: Максим Кронгауз, «Русский язык на грани нервного срыва 3D» (М., «Corpus», 2012).
Вячеслав Иванов. [Интервью] Беседу вел Юрий Сапрыкин. — «Афиша», 2012, 6 февраля <http://www.afisha.ru>.
«Мы находимся на заключительном этапе большой русской революции, которая началась в 1905 году и примерно в ближайшие два-три года должна закончиться. То есть по сравнению с Великой французской революцией мы находимся около 1870 — 1871 года. Исходя из этого, надо бояться остроты переворота Парижской коммуны...».
«Я по-прежнему придерживаюсь той точки зрения, которую в последние годы жизни не очень успешно пытался внушить Андрей Дмитриевич Сахаров. В ближайшее время необходимо создание того, что мы условно называем „мировым правительством”».
«Вы знаете, я думаю, что действительно удивителен человеческий мозг. <...> Я думаю, что ХХI век пройдет в большой степени под знаком занятий мозгом как инструментом человеческого познания мира».
Александр Иличевский. «Математики жалуются, что не способны даже отличному студенту объяснить, чем они занимаются». Беседу вел Павел Кантышев. — «Теории и практики», 2012, 13 февраля <http://theoryandpractice.ru>.
«В моем понимании, любой роман — это исследовательская работа, способ познания мира. Желание что-то написать возникает тогда, когда что-то не понимаешь. Текст — это попытка размышления по поводу того, что тебе неизвестно. И было бы хорошо, если бы текст не просто ставил ответы на поставленные вопросы — так как дидактический текст никому не интересен. Хороший текст должен относиться к так называемому самовозрастающему логосу — это такая вещь, которая живет и развивается после создания».
«Опыт показывает, что существует огромное количество людей, которые занимаются какими-то напрасными вещами на протяжении всей своей жизни, и ничего в этом страшного нет. В задачу культуры входит отбирать тексты, это такой естественный отбор текстов. <...> Вот как растет лес? Лес растет на почве. Почва в такой исторической перспективе является тем же самым лесом, деревьями, которые здесь росли. Культура — это тот же самый лес. Для существования культуры должен существовать такой же перегной, те люди, которые питают, участвуют в отборе и производстве текста».
«Нужно быть честным растением, честно расти, маленький ты, большой, шумишь ты, не шумишь, какая у тебя крона — просторная или жидкая — нужно честно пройти свой путь, от дерева до перегноя».
Интервью с победителем премии «НОС»-2011 писателем Игорем Вишневецким. Беседу вел Михаил Шиянов. — «Фонд Михаила Прохорова», 2012, 10 февраля <http://www.prokhorovfund.ru>.
«Если говорить о продолжении какой-то традиции, то я обращаюсь и к Достоевскому, и к Белому. Мне интересна философская проза, где есть столкновение мнений, многоголосие. При этом на формат моей повести Достоевский не повлиял, потому что сейчас, конечно, невозможно писать большие, длинные романы, какими они были в XIX веке. У современного человека просто нет времени на такие вещи, и небольшой объем „Ленинграда” — это еще и уважение к тем, кто возьмется повесть прочесть. Современная литература должна измеряться теми же временными отрезками, которые определяют повседневную жизнь ее читателя: поездкой в метро от дома до работы или авиаперелетом. Я написал „Ленинград” так, чтобы его можно было прочесть в один присест в свободный вечер или в пути. Еще Писемский говорил, что времени на чтение одной книги должно отводиться не больше, чем на железнодорожную поездку от Москвы до Санкт-Петербурга — то есть часов пятнадцать в то время. Сейчас оптимальная длительность чтения — несколько часов».
«<...> я бы с радостью сделал „Ленинград” мультимедийным. В такой электронной книге повесть дополнили бы подробные фрагменты цитируемых текстов, музыка была бы не воображаемой, а вполне реальной, тем более что она уже написана, были бы и фотографии. Те несколько снимков, которые описаны в повести, — их на самом деле сделал в осажденном Ленинграде Давид Трахтенберг, пожалуй, самый выдающийся фотограф блокадного времени».
Эндрю Кин. «Facebook фактически порождает сектантство и закрытость». Беседу вел Алексей Гостев. — «Коммерсантъ/Секрет Фирмы», 2012, № 3, 1 марта <http://www.kommersant.ru/sf>.
«Посмотрите, как мы получаем информацию в Интернете: она вся фильтруется — либо по нашим собственным предпочтениям, либо по предпочтениям наших друзей. Логично предположить, что мнения наших друзей чаще всего совпадают с нашими. Если вы будете получать информацию только со своей странички на Facebook, вы увидите лишь то, что соответствует вашей картине мира. И этот фильтр будет работать лучше, чем любая тоталитарная цензура. Поэтому Facebook фактически порождает сектантство и закрытость и может разделять людей на маленькие тоталитарные группки. Именно такая возможность открытости мне нравится в старых медиа: в хорошей газете вы прочтете, что спортсмен из вашей страны стал чемпионом мира, даже если не интересуетесь спортом».
Книги моего детства. Беседовала Наталия Демина. — «ПОЛИТ.РУ», 2012, 10 февраля <http://www.polit.ru>.
Говорит математик Владимир Успенский: «Помню чрезвычайное впечатление от стихов Маршака про пожарного Кузьму, это было, возможно, моим первым чтением. По прочтении я захотел, когда вырасту, стать пожарным. (И только потом — дежурным на платформе только что построенного метрополитена, стройным молодым человеком в форме, высоко поднимающим диск на палке и громко произносящим: „Готов!”) На рисунках Конашевича к стихам про Кузьму — каланча, нарисованная в тексте Конашевичем, а на обложке — Кустодиевым; бешено мчащиеся лошади пожарных повозок, предваряемых верховым; сами пожарные в блестящих медных касках. В новой версии нет каланчи, каски уменьшились и потускнели, лошадей заменили автомобилями, и обаяние утратилось. Да и стихи свои, осовременив, Маршак испортил. Не надо осовременивать детскую литературу. Во-первых, всегда становится хуже. Во-вторых, теряется историческая память: было бы только хорошо, если бы современные дети узнали, как выглядели пожарные команды в 1920-х годах и начале 1930-х».
Вячеслав Курицын. Парень клеит модель в клубе. О книге Максима Кронгауза «Русский язык на грани нервного срыва. 3D». — «Однако», 2012, № 3 <http://www.odnako.org>.
«...Кронгауз восхищается тем фактом, что во Франции в 1969 году вышел роман Жоржа Переса La Disparition, в котором автор ни разу не использовал букву е. Наверное, ему будет забавно узнать, что этот роман в переводе Валерия Кислова выходил и по-русски: назывался он „Исчезание”, и не было в нем ни единой буквы о».
Игорь Манцов. Трудные смыслы, невнятные люди. Солженицын против Эйзенштейна. Эдипов комплекс Болотной. Храм КВН. Не про кино. — «Частный корреспондент», 2012, 17 февраля <http://www.chaskor.ru>.
«Я много лет писал своим слабым пером, что постперестроечная жизнь в стране совершенно невыносима, что для определенных социальных групп она — ад, и вот теперь образованный столичный класс почти поголовно возроптал. Я, однако же, с ним солидаризироваться не хочу».
«В конечном счете та самая Великая Октябрьская революция произошла единственно потому, что у царской-барской России, вступавшей в эпоху „массового общества”, но этого не заметившей, не осознавшей, — не было приготовлено никакой социальной образности для гигантской биологической массы, выползавшей из деревни, и главным образом для русских мужчин. Вот почему коллективное бессознательное сделало запрос на самоуничтожение гиперактивной неокультуренной мужской биомассы. Отсюда Революция и, видимо, спровоцированное ей национал-социалистическое движение в Германии; отсюда Гражданская война, лагеря, Вторая мировая война с нашими гигантскими потерями. Едва русская мужская биомасса необратимо уменьшилась, стали возможны послабления с гуманизацией. Русский XX век нужно воспринимать именно и только в этом ключе».
«Чтобы пояснить, как нужно строить новую образность, приведу под занавес пример. Хорошо бы дезавуировать пресловутую „Родину-мать”, которая является инкарнацией безжалостной к своим детям Великой матери, требующей ритуальных жертв и блокирующей столь необходимое всякому частному человеку осознавание, заменив ее в массовом сознании на Богородицу, раз уж Православие объявлено здесь едва ли не государствообразующей религией».
Уильям Митчелл. Я++: человек, город, сети. Перевод с английского Дмитрия Симановского. — «OpenSpace», 2012, 27 февраля <http://www.openspace.ru>.
Глава из книги (М., «Strelka Press», 2012). «У древнегреческих философов, к примеру, не было кабинетов и классов — они прогуливались со своими учениками по рощам Академии. Затем Александрийская библиотека стала точкой стационарного накопления, средоточием уникального сообщества и местом, где должно было находиться ученому. Сегодня Александрийскую библиотеку нам заменила сеть, а мобильные беспроводные соединения снова позволяют ученым прогуливаться — но без потери доступа к необходимым им ресурсам. Это, конечно, не слишком хорошо сочетается с некоторыми крупными, окаменевшими фрагментами западной философской традиции. Приверженцев Хайдеггера, возможно, по-прежнему волнует оппозиция „странствовать” (wandern) и „обитать” (wohnen). А если принять постулат Гегеля о том, что, окружая себя материальными ценностями, мы запечатлеваем свое присутствие в мире (книги святого Иеронима не только обеспечивали его нужды, но и определяли его самого), тогда цифровая дематериализация и сетевой доступ не сулят нам ничего хорошего. Но, вероятно, это говорит лишь о том, что и гиганты мысли тоже продукты своего времени, и иногда они слишком торопились возвести в вечный принцип свой опыт существования в спокойном уюте буржуазной гостиной».
«Не вижу смысла перечитывать „Фауста”». В прокат выходит «Фауст» Александра Сокурова. Беседу вела Мария Довгер. — «Газета.Ru», 7 февраля <http://www.gazeta.ru>.
Говорит Юрий Арабов: «Обычно под экранизацией понимается некое иллюстрирование художественного произведения, где предполагается сохранение авторской концепции. <...> В нашей концепции все иначе. У нас сюжет не о том, как дьявол соблазняет человека, а как человек соблазняет дьявола и что происходит с ним на этом пути. Сразу пришло в голову, что если раньше дьявол активно гонялся за душой, то теперь к нему стоят длинные очереди желающих продать свои души, да только дьявол не принимает… Люди ему сильно надоели. Это сюжет современный, сюжет о наших днях, когда человек, в том числе и образованный, идет на сделку со злом с гораздо более низкими целями, чем шел когда-то Фауст».
«„Фауст” — часть моего внутреннего мира, поэтому не вижу смысла его перечитывать. Звучит дерзко, но зато это правда. Я многократно читал поэму в переводе Пастернака. В сценарии даже позволил себе в некоторых диалогах сделать пародию на пастернаковский текст, но, к сожалению, это в фильме не прозвучало — немецкий язык фильма убил эту часть моей работы».
Андрей Немзер. Он человек был в полном смысле слова. Девяносто лет назад родился Юрий Лотман. — «Московские новости», 2012, на сайте газеты — 28 февраля.
«Конечно, мы очень далеки от того, чтобы по-настоящему понять „смысл и цель” судьбы, жизни и трудов Лотмана. Конечно, мы также ошибаемся в своих прочтениях его работ и освоении (увы, запросто обращающемся „присвоением”) его научных, культуростроительных, этических принципов. Но притягательность его личности, его стиля (в широком смысле слова), его поисков, его открытий (и того, что может показаться его заблуждениями) не уходит, а возрастает. Счастливы те, кто знал Юрия Михайловича, кто хоть недолго и редко с ним разговаривал, кто видел его на кафедре. Но трудное счастье читать и перечитывать Лотмана даровано всем, для кого слова истина, добро и красота по-прежнему полнятся живым, неожиданным, насущно необходимым и трагическим смыслом. Это как с Пушкиным и Толстым, которых мы (и Лотман) тоже никогда не видели».
Не / переводимость опыта. Из цикла «Ключевые слова». Мероприятие прошло в рамках VII Московского международного фестиваля «Биеннале поэтов». Круглый стол вели Александр Бараш и Владимир Друк. — «ПОЛИТ.РУ», 2012, 26 февраля <http://polit.ru>.
Говорит Алексей Прокопьев: «Тут немного я хотел бы сказать о спекуляциях на тему знаменитой фразы Адорно, что (цитирую укороченно) „после Аушвица писать стихи — это варварство”. Эта фраза звучит так: „Критика культуры обнаруживает себя перед последней ступенью диалектики культуры и варварства. Писать стихи после Аушвица — это варварство. Оно подтачивает понимание того, почему сегодня стало невозможно писать стихи”. Он пишет о понимании того, почему нельзя писать стихи, а не о том, что нельзя писать стихи, и чуть позже, осознав, что его неправильно поняли: „Многолетние страдания имеют такое же право на выражение, как и замученный болезнью человек имеет право жаловаться и хныкать, на самом деле, выйти и орать от боли”, — поэтому неверно и неправильно, что после Освенцима поэзия уже невозможна, правильно, наверное, будет задаться менее культурным вопросом: а можно ли после Освенцима жить дальше?»
Олег Павлов: «Борьба с властью — это борьба за власть». О роли писателя в жизни современной России, об исповедальной прозе и «писателях-оппозиционерах». — «Частный корреспондент», 2012, 1 марта <http://www.chaskor.ru>.
«„Дневник больничного охранника”. Самая честная моя книга. Сочинить ничего более правдивого не смог бы... „Асистолия” — этот роман принес успех, самая читаемая из моих книг, оказалась близкой людям молодым, наверное, потому, что искренняя вещь, она о современном мире, об одиночестве в нем людей, а молодые естественно одиноки, им кажется, что их окружает непонимание. На Западе главной моей книгой стала трилогия „Повести последних дней”, в переводах это „Русская трилогия”. Вот сейчас должны выйти издания на французском, английском. <...> Время, о котором хочу писать, — октябрь 1993 года».
Параллельные человечества. Лекция Марии Медниковой. — «ПОЛИТ.РУ», 2012, 15 февраля <http://www.polit.ru>.
Текст лекции антрополога, ведущего научного сотрудника Института археологии РАН Марии Борисовны Медниковой на тему «Новое о параллельных человечествах: сапиенсы, неандертальцы, денисовцы», прочитанной 1 декабря 2011 года в клубе ПирОГИ на Сретенке (ZaVtra).
Говорит Мария Медникова: «И, наконец, в 2006 году была найдена флейта, сделанная, как считалось, неандертальскими руками в доконтактный период, то есть в период от 42 до 83 тысяч лет назад. Но сегодня получены новые датировки, буквально на прошлой неделе я была на конференции, где наши коллеги из Оксфорда представляли эти данные. Сегодня появление анатомически современных людей в Европе связывается с периодом 44 тысячи лет назад, так что флейта может быть все-таки не неандертальская».
Патриах Кирилл: Дурной вкус в культуре — не грех, но может привести ко греху. — «Православие и мир», 2012, 23 февраля <http://www.pravmir.ru>.
22 февраля 2012 года в Сергиевском зале Храма Христа Спасителя в Москве на расширенном заседании Патриаршего совета по культуре Предстоятель Русской Церкви выступил с докладом, посвященным современной ситуации в области национальной культуры.
«Юрий Михайлович Лотман, с которым я имел счастье быть знакомым (по приглашению Итальянской академии наук мы вместе с ним участвовали в замечательной конференции в 1988 году в Италии, посвященной 1000-летию Крещения Руси), справедливо говорил, что „культура начинается с запретов”. С этим, думаю, согласится любой гуманитарий, любой культуролог. Хотя сегодня, наверное, кто-то может откомментировать эту культурологическую аксиому и совершенно иным образом: “Ну вот, и здесь про цензуру”. Нет, здесь речь идет не о цензуре, а о куда более важных вещах. Здесь речь идет о запретах, которые носят ценностный характер, о системе ценностных установок. Необходимые для спасения культуры запреты всегда несут в себе позитивный смысл, они всегда ориентированы на защиту ценностей».
«„Когда та или иная культура чувствует, что приходит ее конец, она посылает за священником”, — так выразился австрийский писатель Карл Краус. Эту цитату можно понимать по-разному. Сейчас, в контексте нашей встречи, я трактую ее так: когда культура переживает кризис, Церковь не может и не должна быть в стороне. Будущие поколения никогда не простят Церкви — Церкви XXI века в России — ее отстраненность от решения этих проблем».
«Писательский мирок всегда отличался агрессивностью». Роман Сенчин опасается увязнуть в редактировании старых произведений. Беседу вел Игорь Панин. — «Литературная гаета», 2012, № 6, 15 февраля <http://www.lgz.ru>.
Говорит Роман Сенчин: «Если бы я писал о Сенчине, то ругал бы его за однообразие, за самоповторы. За мелкотемье. <...> Я копаю свой карьерчик, почти нору, и расширить его не в состоянии. По крайней мере, пока…»
«Впрочем, что значит мелкий писатель, крупный… Вот, к примеру, живущий в глубине России Борис Екимов, пишущий всю свою долгую жизнь рассказы о своем пятачке, он для меня один из крупнейших писателей, хотя почти незаметный».
«Для меня эталон — повесть Распутина „Деньги для Марии”. Вещь по форме очень простая, но в ней столько вопросов, которые сидят у меня в голове уже лет двадцать пять и не дают покоя. То же и со многими рассказами Шукшина, с повестью „Для пользы дела” Солженицына, „Обменом” Трифонова, не говоря уже о произведениях прозы первой половины XX века, XIX века…»
Евгений Пожидаев. Звезда и смерть постмодерна. — «Русский Журнал», 2012, 17 февраля <http://russ.ru>.
«В следующие тридцать лет мир изменится так же, как он изменился между 1940-м и 1970-м. Хотя в долгосрочной перспективе тенденция к снижению темпов НТП будет неизбежно продолжаться — нас еще ждет новая технологическая волна, и она будет величественной. Мир постмодерна будет мертв через десяток лет. Что придет ему на смену? Это будет мир новой рациональности (хотя и не вполне классической). Это будет мир, где экономика Бегбедера и стирального порошка канет в Лету. Это будет индустриальный мир — где производство будет безусловно доминировать над финансовым сектором. Это будет мир, где самыми „индустриальными” будут наиболее развитые страны. Речь, таким образом, пойдет о формировании „нового пролетариата”. При этом масса классического среднего класса уменьшится. Креативному классу в его нынешнем виде уже не будет места в новой реальности — удельный вес и влияние нынешних героев дня пойдет вниз. Реальность будет механизирована и рациональна — и в ней потребуется совсем другой креатив. Заодно это будет мир однозначных истин, жестких разделительных линий — во многом гораздо менее терпимый и куда более суровый».
Поэзия китайской традиции. Лекция Ильи Смирнова. — «ПОЛИТ.РУ», 2012, 24 февраля <http://polit.ru>.
Текст лекции кандидата филологических наук, профессора, директора Института восточных культур и античности РГГУ Ильи Сергеевича Смирнова на тему «Классическая китайская поэзия в традиционной культуре Китая», прочитанной 3 ноября 2011 года в клубе «ПирОГИ на Сретенке» (ZaVtra).
«Собственно говоря, разъяснение это и будет содержанием лекции, а не только вступлением в основной разговор. Например, нужно пояснить, что такое „классическая поэзия” и чем она отличается от другой, неклассической (если таковая существует). Наверное, вызовет вопрос и формулировка „традиционная культура Китая”. Ну и сама тавтология, которая присутствует в заглавии: „китайская” „в Китае” — тоже требует некоторых пояснений. Начну с последнего. Дело в том, что старинная китайская поэзия была широко распространена на всем Дальнем Востоке — в Японии, Корее, во Вьетнаме — и не как заграничная диковина, а как органическая и важнейшая часть местных поэтических традиций. Но это бытование китайской поэзии за рубежами страны — тема особого разговора. Сейчас нам важно понять, что сегодня мы будем говорить именно что о китайской поэзии в Китае».
«Важно понимать, что в классической китайской поэзии всегда в строке равное количество знаков — в отличие от других направлений (я избегаю слова „жанр”) китайской поэзии, которые как раз характеризуются неравностопными стихами. Поэзия эта строго рифмованная. Другое дело, что за такой колоссальный исторический промежуток изменился китайский язык, — и очень сильно — в том числе, и в области фонетики. Поэтому сегодня читающие китайские стихи (те, кто умеет, разумеется, это читать, а таких людей в самом Китае чрезвычайно мало именно потому, что исчезло классическое образование, и сегодняшнее китайское образование — обычное, западного типа, которое не учит читать старую китайскую поэзию), они эти рифмы почти никогда не ощущают, не слышат. Это, кстати сказать, создает сложную переводческую коллизию: нужно ли современным переводчикам на другие языки, переводя китайскую поэзию, соблюдать рифму, которую не слышат носители языка?»
«Поэтами были люди вот этого самого высочайшего образования, державшие в голове колоссальное количество текстов, поэтому стихи, которые они писали, были настолько насыщены всей доступной им культурой, что читателями могли быть люди только одного с ними круга. То есть по существу, это образованное сословие — за редчайшими исключениями — давало и авторов стихов, и их читателей. Следствием этого являлось то, что это был разговор равно образованных людей».
Ева Рапопорт. Герои сериалов нашего времени: от Холмса к Хаусу и обратно. — «Русский Журнал», 2012, 16 февраля <http://russ.ru>.
«То, что главный герой гениален, то, что он — интеллектуал, врач, ученый, вроде бы должно указывать на то, что приобретение (развитие) незаурядных умственных способностей — это достойная жизненная цель, которая может послужить и средством к достижению очень многого. Однако то, как показаны эти гениальные персонажи, подразумевает, будто бы человек со всем тем, что он умеет, знает и помнит, — это некоторая константа (главные герои никогда ничему не учатся, как будто бы они уже достигли всего и этих достижений невозможно лишиться; усвоение нового опыта — это только удел персонажей второстепенных), как будто человек не может и не должен развиваться, даже более того, какой бы непотребный он образ жизни ни вел, не может никогда деградировать».
«Как средство социализации современные сериалы (какими они становятся к середине двухтысячных, как раз когда стартует в том числе „Доктор Хаус”) в этом смысле и по масштабу повествования, и по вниманию к бытовым подробностям можно сравнить прежде всего с романами XIX века, по которым в то время учились жизни юноши и особенно девушки из хороших семей. Пушкинская Татьяна („Ей рано нравились романы; // Они ей заменяли все; // Она влюблялася в обманы // И Ричардсона и Руссо”) — не исключение. Но путь демонстрации через массовую культуру одних только правильных образцов (что, разумеется, тоже широко практикуется) — недостаточен и неэффективен. Советская пропаганда строилась как раз на этом и прогорела».
Владимир Рецептер — о Пушкине, Товстоногове и о современном театре. Беседу вела Марина Тимашева. — «SvobodaNews.ru», 23 февраля <http://www.svobodanews.ru>.
Говорит Владимир Рецептер: «Я создавал Пушкинский театральный центр для того, чтобы понять, какое преобразование русскому театру готовил Пушкин. Тот спектакль, который я делаю сейчас, он об этом. Потому что Пушкин говорит, что „всякий неудачный опыт может замедлить преобразование русского театра”. Значит, преобразование русского театра входило в задачу. Конечно, надо понять, какое, и попытаться смоделировать хотя бы лабораторно то, что он хотел. Между тем это просто. В 20-м году он написал „Заметки о русском театре”, из которых с полной очевидностью выясняется, что театра нет, смотреть нечего, есть только несколько артистов. В пушкинские времена, точно так же как в шекспировские, института режиссуры не было как такового. Поэтому взаимоотношения актера со зрителем и составляли главную тайну и главную прелесть театра. Им трудно было предположить, что вмешается толпа молодых безумцев, которые будут преобразовывать тоже театр, но совершенно в другую сторону, становясь между артистом и драматургом и, тем самым, перепрыгивая через артиста и становясь между артистом, драматургом и зрителем».
Кирилл Решетников. Доктор Фауст. Восьмой сезон знаменитого сериала станет последним. — «Взгляд», 2012, 10 февраля <http://vz.ru>.
«Но едва ли не более значимой является другая линия прообразов, восходящая, как нетрудно догадаться, к Фаусту. Ведь пафос Хауса, на первый взгляд чуждого любому пафосу, заключается в том, что чего-то хорошего можно добиться только за счет сомнения и подверженности интеллектуальным соблазнам, за счет некой метафизической дерзости. И именно тот, кто, подобно Фаусту, выбирает такой путь, получает право учить других, быть неким гуру в условиях, когда все авторитеты нещадно осмеиваются, а какое-либо учительство выглядит безнадежно устаревшим и напыщенным».
Мария Степанова. В открытом небе. — «Citizen K», 2012, № 3, 5 марта <http://kommersant.ru/citizen_k>.
«Действительно, прошлое так широко, что, видимо, хочется сузить, сделать так, чтобы всего этого было поменьше: только главное, только лучшее. Мысль о том, что у истории (или культуры) есть обязательная и произвольная программа, top 5 или 10 (как в затопленном Китеже над водой видны только колокольни), не нова. Новое — непривычная усталость от того, что было до нас. Новые веяния — околофоменковские теории, сжимающие пространство и время до точки, образовательные реформы (с непременным снижением доли гуманитарных дисциплин) — все это подчинено простодушному желанию сделать проще. Чтобы глубина колодца уменьшилась хоть на треть, чтобы не так много уроков задавали, чтобы гудящий объем пройденного живого можно было скатать в компактный тугой шар (или раскатать в прозрачный и тонкий блин). Говоря словами Зебальда, „мы выбрасываем за борт балласт, забываем все, что могли бы помнить”. Под ногами то ли плот „Медузы”, то ли „утес не больше головы тюленя, высунувшегося из воды” из старой сказки. На нем живет свой век современность: омываемая морем мертвых, полузатопленная прошлым, в полушаге от смерти и забвения, наглухо зажмурившись».
Андрей Столяров. Призрак нации? — «Литературная газета», 2012, № 5, 8 февраля.
«Поставим прямой вопрос. Существуют ли россияне? Или точнее: существует ли российская нация, этнокультурная целостность, ощущающая ответственность за свое собственное государство? На этот прямой вопрос следует дать такой же прямой ответ. Никакой „российской нации” в настоящее время не существует».
«Глобальная экономика, то есть образование единого мирового экономического пространства, выдвигает по отношению к национальному государству только одно, но непременное требование: доступность ресурсов. Все ресурсы, какие государство имеет, должны быть выложены для общего пользования. Перед Россией, которая обладает громадными сырьевыми запасами, проблема принудительной интернационализации их стоит очень остро. Тем более что в сознании мирового сообщества этот вопрос уже целенаправленно отрабатывается. <...> России практически нечего противопоставить этим тенденциям».
Борис Стругацкий. [Интервью] Беседу вел Лев Данилкин. — «Афиша», 2012, 8 февраля <http://www.afisha.ru>.
«По-моему, ничего инфантильного в анализе явления прогрессорства нет. Очень серьезные и вполне взрослые люди занимались этим, используя, конечно, другую терминологию, но имея в виду при этом чрезвычайно похожие цели. Как надлежит действовать коммунистам (читай: профессиональным прогрессорам ХХ века), чтобы феодальная Монголия за одно лишь поколение совершила фантастический социальный прыжок — прямо в социализм, минуя стадию капитализма и обойдясь без кровопролитий, характерных для переходов от стадии к стадии? Как проделать то же, но в еще более сложных и экзотических условиях небольшой африканской страны, где ничего не знают о современной медицине, а вождь (монарх, президент, генеральный секретарь) имеет обыкновение своих политических противников съедать (не в переносном, а самом буквальном смысле)? Это все было чрезвычайно серьезно, стоило миллиарды долларов и сотни жизней неведомых миру „прогрессоров” — и никаким инфантилизмом отнюдь не пахло».
Три войны соцреалиста. К столетию Всеволода Кочетова. Беседу вел Дмитрий Волчек. — «SvobodaNews.ru», 8 февраля <http://www.svobodanews.ru>.
Говорит Михаил Золотоносов: «Сам роман „Братья Ершовы” на самом деле очень интересен даже на фоне романа „Чего же ты хочешь?”, потому что это был смелый опыт идеологического романа, которым Кочетов пытался изничтожить все явления оттепели. То есть он был направлен против 1956 года в целом и против отдельных личностей, которые засветились в этом году, прежде всего, против Симонова, главного редактора „Нового мира”. Симонов был виноват в том, что опубликовал роман Дудинцева, рассказ Гранина „Собственное мнение”, и еще у него была в последнем номере 1956 года собственная статья, где он предлагал чуть ли не ревизовать понятие „социалистического реализма”. И самый гнусный персонаж романа „Братья Ершовы” инженер Орлеанцев — это Симонов. Достаточно сказать, что в журнале была помещена иллюстрация, и на иллюстрации этот инженер Орлеанцев имел облик Симонова, характерный, запоминающийся. Так же как и Симонов, Орлеанцев курил трубку, и масса других мелких деталей. Кроме того, в этом романе он под прозрачными псевдонимами вывел драматургов Штейна, Погодина, Алешина, режиссера Охлопкова, Овечкина, публиковавшего очерки в „Новом мире”. Это такой роман с ключом, как у Вагинова, как „Сумасшедший корабль” Ольги Форш. То есть это был такой акт злости».
«Фауст» своего времени. Беседу вел Ян Смирницкий. — «Московский комсомолец», 2012, 10 февраля <http://www.mk.ru>.
Говорит Александр Сокуров: «Это реальность [того] времени. Хотя нам трудно это представить. Бандитизм, грабежи, короткие жизни. Как темнело в городе — никто не выходил из дома. Жизнь тебя постоянно испытывала. Незащищенные — буквально все. Брошенные, распущенные армии. Все они шли в леса, что называется, на большую дорогу. Или как курфюрст платил своему композитору? Да тот просто у него столовался, или бросит ему перстень, несколько монет... Отвратительные запахи, плохая одежда, отсутствие гигиены, полуживотное существование. В той же сексуальной жизни. И это даже в жестком немецком языке отражается. Хотя я перевожу не все, что говорят персонажи, просто не решаюсь это сделать. Они говорят грубее».
Человек своего слова. Умер Асар Эппель. — «Коммерсантъ», 2012, № 31, 21 февраля <http://www.kommersant.ru>.
Говорит Александр Иличевский: «Словесная и экзистенциальная плоть прозы Эппеля наследует Бабелю. Советская литература, убившая великую русскую литературу и еле-еле отпевшая Бабеля и Платонова, получила мощный апперкот от Эппеля. Глубинные отношения с языком у Эппеля, я уверен, от этих двух писателей (это кроме того, что некоторые куски „Конармии” запросто могли быть написаны Платоновым). Катастрофически недооцененный, Эппель наверстает со временем славы, ибо язык сохранит и выпестует, все случится».
Составитель Андрей Василевский