Галактион Табидзе
(1892 — 1959)
*
МОГИЛЬЩИК
Перевод с грузинского Юрия Юрченко,
вступление и послесловие Зазы Абзианидзе
Галактион Табидзе — выдающийся грузинский поэт, народный поэт Грузии (1933), академик АН Грузии (1944). Родился в селе Чквиши близ Кутаиси в семье священника, который был также сельским учителем. Учился в Тбилисской духовной семинарии. Первый же сборник стихотворений (1914) принес ему известность, второй — «Артистические цветы» (1919) — превратил в кумира почитателей поэзии (символически это выразилось лавровым венком «Короля поэзии»). С 1916 года, вскоре после поездки в Москву, где он познакомился с Александром Блоком, Валерием Брюсовым и Константином Бальмонтом, Табидзе начал публиковаться в журнале грузинских символистов «Голубые роги», — впрочем, впоследствии их пути разошлись.
Впечатления от петроградских событий 1917 года, стихийная антибуржуазность и влияние фанатически преданных революционным идеям родственников (жены Оли Окуджава и ее братьев) не могли не отразиться в творчестве Галактиона Табидзе. Однако искренний импульс первых революционных стихотворений («Знамена», «Мы, Николай...», «Не жалуйся на время») со временем растворился в поэтической риторике 1920 — 1930-х годов, служившей поэту своего рода «охранной грамотой» (поэма «Джон Рид», хрестоматийное стихотворение «Революционной Грузии» и т. д.). И тем не менее, вопреки экзистенциальному страху, в «амбивалентной» стихотворной тетради 1920-х годов появляются страницы, свидетельствующие о трагических разочарованиях этой романтической души («Одноглазый», «Родина черного Люцифера», «Родная эфемера», «Воспоминания тех, рассветных дней...»).
Галактион Табидзе был одним из создателей журнала «Мнатоби» («Светоч», 1924). В 1935 году принял участие в работе Всемирного парижского конгресса по защите культуры, на котором его выбрали членом президиума конгресса. Из многочисленных прижизненных изданий его книг следует отметить наиболее любимый автором сборник стихотворений, вышедший в 1927 году, и восьмитомное Собрание сочинений (1937 — 1947).
В лирике Галактиона Табидзе органично сочетаются вековые традиции грузинской поэзии с постоянным и напряженным поиском нового поэтического слова; его поэзия оказала огромное влияние на все последующие поколения грузинских поэтов. Табидзе удалось пережить сталинские чистки 1930-х годов, хотя его жена, впервые сосланная в 1929 году за фракционную деятельность в Среднюю Азию на два года, в 1937 году снова была арестована и погибла в лагере.
Все это вкупе с болезненной мнительностью (неудивительной в атмосфере тоталитарного общества) и склонностью к алкоголизму, привело поэта к неизлечимой депрессии. 17 марта 1959 года в возрасте 68 лет Галактион Табидзе покончил с собой, выбросившись из окна тбилисской клиники.
Похоронен в Пантеоне выдающихся писателей и общественных деятелей Грузии (Мтацминде). В июне 2000 года Грузинская православная церковь отпустила поэту грех самоубийства. Настоящая публикация приурочена к 100-летию создания одного из самых знаменитых грузинских стихотворений и к юбилею Галактиона Табидзе.
*
Ты, могильщик, утверждаешь: кто б ни умер, лишь отпели —
Вмиг забыт он с окончаньем похоронной канители...
Брось, старик. Молчишь ты мудро, говоришь — намного хуже.
Здесь, у плит могильных, шутки — неуместны, неуклюжи...
Белым снегом на деревьях спят цветов молочных стаи,
И земля — до горизонта — вся расписана цветами —
Месяц роз. Теплом и светом мир пронизан и наполнен.
Полдень. Май. И легким ветром чуть колышется шиповник...
Не вдова ли молодая у могилы, в черной шали?
Как она сейчас прекрасна, в час божественной печали.
Не вчера ли тело друга приняла земля сырая,
И за ним она бросалась, гроб слезами заливая, —
А сегодня о любимом вновь рыдает безутешно,
Плачет днем и плачет ночью — нет покоя, нет надежды...
Вновь приходит и садится у немого возвышенья —
Как печаль ее прекрасна! Красота как совершенна!
Плача, волосы распустит, упадет в слезах горячих, —
Этот плач мне душу ранит, сердцу больно, сердце плачет...
Но — что делать? Чем помочь ей?.. Тс-с... Прислушайся, могильщик...
Слышишь, слышишь стон несчастной — говорит она с погибшим:
«Пусть исчезну, как туман, я, как видение ночное,
Никогда пусть не узнать мне в жизни мира и покоя —
Где бы, как бы ни жила я, — утром, вечером ли, в полночь,
Если я тебя забуду, если я тебя не вспомню!..»
Ты по-прежнему, могильщик, говоришь: едва отпели —
Вмиг забыли с окончаньем похоронной канители?..
Что ж, слезам вдовы не веришь — так пойди, открой ворота —
Но на этот раз хоронит юноша — невесту... Вот он
Рвется к телу дорогому, не отходит, плачет... Боже,
Так — когда-нибудь — еще раз полюбить он разве сможет?!
Он коснулся страшной тайны — заглянул на дно колодца,
Безутешно слезы льются, бедный юноша клянется:
«Нет на свете больше женщин ни красивей, ни добрее!
Никогда мою могилу пусть луч солнца не согреет,
Пусть исчезну, как туман, я, как видение ночное,
Никогда пусть не узнать мне в жизни мира и покоя —
Где б ни жил я, как ни жил бы, — утром, вечером ли, в полночь
Если я тебя забуду, если я тебя не вспомню!..»
Что, могильщик, ты, как прежде, говоришь: всплакнули, спели
И — забыли с окончаньем похоронной канители?..
Но смотри — опять приходит эта женщина — ты помнишь? —
К той могиле, над которой распускается шиповник...
Вновь над камнем замирает и все так же безутешна...
Ворох дивных роз приносит, роз, завянуть не успевших,
Ими крест могильный белый украшает, молодая,
И — сама с цветами блекнет, увядает, увядает...
И тоска в глазах бессонных — так порой душа живая
По ночам, о прошлом вспомнив, плачет, губ не разжимая...
Что ж теперь? Ты снова скажешь, мол, поплакали, попели
И — забыли с окончаньем похоронной канители?..
Где же юноша, тот самый — хоронил позавчера он
Здесь любимую?.. Всё там же — у могилы, под чинарой,
И лицо — желтее воска, и — свечою — тает, тает...
Шепчет ей — о чем? — о только им двоим известной тайне...
А в глазах бессонных — горе... Так порой, о прошлом вспомнив,
По ночам душа живая, губ не разжимая, стонет...
Ну, могильщик, вновь ты скажешь, кто б ни умер, лишь отпели —
Вмиг забыт он с окончаньем похоронной канители?..
Посмотри — вдова сегодня, подняв голову, случайно
Профиль юноши печальный под чинарой замечает,
С грустью думает: «Он тоже в своем горе безутешен,
И его, наверно, точат, убивают мысли те же...
Сколько в сердце человека скорби, муки и печали,
Как ты терпишь только, сердце, сколько боли ты вмещаешь!..»
Глаз прекрасных взгляд лазурный сострадания исполнен —
И в ответ ей тоже смотрит он — взволнованно, безмолвно...
Что ж, они поймут друг друга... Нет, поверь, старик, — напрасно
Усмехнулся ты, как прежде, на своем стоишь ты — разве
Никому ты не был верен и не знал любви огня ты?
Эти взгляды — лишь участье. Разве ты не слышал клятвы
Той, с которой провожали только что они любимых?..
Есть сердца — умеют помнить, есть душевные глубины...
Ты не знал печали гордой. Ты не брал высокой ноты!
А иначе, как безумный, не смеялся б надо мной ты.
Ну и что с того, что парень сплел из свежих роз венок ей?
Что с того, что шепчет ей он: «Наши души одиноки.
Были прежде мы любимы, но сидим у плит одни мы,
Не пробьются к ним в могилы вздохи и воспоминанья.
Мы же молоды с тобою, хватит песен поминальных,
Стань женой моею, жить мы будем счастливо и прочно,
Все печальное, больное — все останется лишь в прошлом...»
Перестань, старик, смеяться — видишь слезы вдовьи эти? —
Если юноша забылся — слушай, — женщина ответит.
Ты, конечно, полагаешь, что она уступит парню?
Нет — четырежды не прав ты! Разве не ее губами
Клятва здесь произносилась так недавно? На такое
Кто ж способен? Кто смеется, кто так шутит над покойным?..
Слушай! — женщина до смерти и любить и помнить может.
Что же женщина?.. О, Боже!..
Робко голову склоняет. «Я согласна, — тихо шепчет, —
Горе нас соединило, больно думать о прошедшем.
Только будущим живу я... Счастье было, да — погасло...
Все печальное, больное — всё забудем. Я согласна...»
Что ж, могильщик, говори мне все, что хочешь, — не отвечу...
Память... Под могильным камнем остаешься ты навечно...
А у них сегодня — праздник. Спят под крышей под одною.
Дни идут... К своим могилам не приходят эти двое...
И никто уже не сменит роз увядших покрывала, —
Спите, кости всех забытых, — вам и вправду надо мало...
Спите крепко, спите вечно... А цветы — зачем они вам?
Это пышное убранство — для чего оно могилам?..
Не до вас живым, их думы сон ваш не обеспокоят.
В кои веки довелось вам отдохнуть от жизни, в кои...
Да и что вам слезы смертных — не о вас ведь эти слезы…
«Все живут — все умирают» — гаснут все земные звезды, —
Горе тем, еще живущим, кто о смерти забывает:
Серебром расшитый, красный гроб могильщик забивает —
С плачем горестным хоронят тех двоих, о вас забывших...
Забивает гроб могильщик — как вчера и как обычно...
Странной, дикой, горькой мысли улыбаясь, забивает...
Знает, знает он, могильщик, как должно быть, как бывает...
Отдыхайте, отдыхайте от забот и от событий,
Спите крепко, спите вечно, кости всех существ забытых…
Когда вдруг — необъяснимо — мной тоска овладевает,
Вспоминаю вашу участь и могильщика слова я...
1912
«Поэзия — прежде всего...»
…В 1912 году в провинциальном Кутаиси молодой 22-летний поэт старательно выписывал на своей самодельной афише, выполненной в модернистском стиле: «Студент Парижского университета Галактион Табидзе прочтет лекцию...» — трогательный документ нереализованной юношеской мечты. В том же году он знакомится с гимназисткой Ольгой Окуджава и навсегда запоминает сказанное свидетелем знакомства, своим двоюродным братом Тицианом: «У нее гениальные глаза!» Но Париж — далек и недоступен, а при чтении безутешных писем возлюбленного «гениальные глаза» вскоре увлажняются, поскольку по окончании гимназии их обладательницу родители отсылают учительствовать в другой город.
Попытка же оставшегося в Кутаиси Галактиона издать свой первый сборник стихов, заручившись поддержкой будущих читателей, оказалась не более успешной, чем его матримониальные планы, — откликнулись всего пятнадцать человек...
Естественно, что на фоне личных неудач из всего многообразия поэтических «тем и вариаций» начала столетия Галактион Табидзе выбирает наиболее созвучный своим тогдашним настроениям драматический сюжет. Сентиментальная присказка о зыбкости любовных клятв перед извечными законами жизни и стала рефреном «Могильщика» — по сей день одного из самых читаемых в Грузии стихотворений. Грузинская литературная публика, увлеченная «эстетикой смерти» Шарля Бодлера и русскими символистами, а до них — надсоновским заупокойным надрывом и подобными ему отзвуками английских и немецких «кладбищенских поэтов», конечно же восприняла с восторгом весь этот аллегорический реквизит классического образца декаданса.
Более удивительна дальнейшая судьба этого стихотворения, его «долгожительство».
Литературоведы, как известно, консервативны, и поэтому по сей день «Могильщик» наряду с «Мери» и «Луной Мтацминды» в академических курсах грузинской литературы считается шедевром раннего Галактиона. Интерес переводчиков Галактиона Табидзе к его ранним стихотворениям (помимо «культовости») обусловлен, по-видимому, их нарративным характером, тем, что в них пока еще нет признаков той «пленительной неясности», которая почти всегда оборачивается для переводчиков криптограммой с цепью семантически не разрешимых задач. «Могильщик» переводился на русский язык не единожды: впервые — Варламом Шаламовым («галактионовский» том «Библиотеки поэта» 1983 года), а в последнее время — Георгием Яропольским, Паолой Урушадзе и Юрием Юрченко, чья работа и предлагается вниманию читателей.
Перевод Юрченко меня искренне обрадовал своим уверенным интонационным мазком и точно подобранной метафорической палитрой, тем, как талантливо и тщательно он воссоздал на новом языковом полотне грузинский пейзаж вековой давности. Такое переводческое мастерство не приходит только с «трудом и терпением». Грузия — поэтическая родина Юрия Юрченко, здесь были написаны и опубликованы (не без гордости замечу, в «Литературной Грузии») его первые стихи, здесь он обучался театральному мастерству и состоялся как актер. Конечно же, и прожитые на грузинской земле годы, и знание грузинского языка, и мастерски переведенные стихи грузинских поэтов разных поколений — немаловажные факторы. Но думаю, главнее — фанатичная влюбленность Юрия в поэтическое наследие своего кумира; влюбленность, не затухавшая в нем ни на далеких Курилах, где он подрабатывал в студенческие годы, ни в романтическом Париже, где он в последние годы обитает.
Так, волею судеб, через сто лет к несостоявшемуся студенту Парижского университета Галактиону Табидзе пришел русский перевод самого значимого для него в то время стихотворения, причем пришел именно из Парижа! Вернулся как символ верности поэзии и поэтам, то есть своеобразной антитезой — своему же печальному рефрену.
Заза Абзианидзе
Юрченко Юрий Васильевич — поэт, переводчик, актер, драматург. Родился в 1955 году в Одесской пересыльной тюрьме. После седьмого класса школы мыл золото в старательской артели, работал токарем на заводе в Магадане и докером на Шикотане, а затем — художником-оформителем и артистом Грузинского театра пантомимы. В 1982 году окончил Грузинский театральный институт, а в 1987 году — Литературный институт им. А. М. Горького. Работал актером в театрах Тбилиси, Хабаровска, Владивостока, Москвы.
С 1979 года публикуется в литературных журналах и альманахах «Юность», «Огонек», «Театр», «Литературная учеба», «Драматург», «Литературная Грузия» и других. С середины 1980-х годов пишет для театра. Выпустил восемь книг стихов, пьес и переводов. В театрах России, стран СНГ, Франции и Германии поставлено девять его пьес. С 1992 года по настоящее время живет во Франции. В «Новом мире» публикуется впервые.
Абзианидзе Заза Георгиевич — историк литературы и эссеист, детский писатель. Родился в 1940 году в Тбилиси. Доктор филологических наук, профессор. Главный редактор журнала «Литературная Грузия».
Руководит издательскими программами — «100 человек, которые изменили мир», «Великие грузины» и «Грузинская словесность». Эксперт Нобелевского комитета по литературе. Член Международной ассоциации писателей «Европейский форум». Издатель, редактор и комментатор лучших образцов грузинской поэзии в русских переводах. Живет в Тбилиси. В «Новом мире» публикуется впервые.