УКРАИНСКИЙ ВЕКТОР

ТАТЬЯНА КОХАНОВСКАЯ, МИХАИЛ НАЗАРЕНКО:

УКРАИНСКИЙ ВЕКТОР

_{ОТ ЛЬВОВА ДО ВОРОШИЛОВГРАДА И ОБРАТНО,ИЛИ ПОЭТ КАК ГРАЖДАНИН}

Для завершающей колонки этого года трудно подыскать лучший информационный повод, чем сентябрьский Форум издателей во Львове. Для украинцев этот «бренд» комментариев не требует, а вот российский читатель, вероятно, нуждается в пояснениях, потому что в России аналогов Форума нет — и дело даже не в абсолютных масштабах мероприятия, а в его весомости для литературной и, шире, культурной жизни нашей страны.

Ближайшая параллель — конечно, сентябрьская же Международная московская книжная ярмарка; но даже она — лишь одно, пускай и самое крупное, из российских событий такого плана. Между тем в Украине пока что ни одному потенциальному конкуренту львовского Форума — ни в столичном Киеве, ни в культурной Одессе, ни в обильном Харькове — не удалось создать ничего подобного. И дело даже не в насыщенности программы, представительности издательств и многолюдии посетителей. Форум сумел объединить под своей крышей (крышами) все уровни литературного процесса. Это и ярмарка, и поле издательской деловой активности (от подписания договоров до круглых столов — по образцу Франкфурта или Лондона), и программа, ориентированная на библиотеки (которыми больше никто в нашей стране не занимается). И наконец, уникальная составляющая львовского Форума — Литфест, возникший на основе Форума пять лет назад, а теперь включающий в себя несколько «подфестивалей» («Translate», «Молодая республика поэтов» и др.).

Львовский Форум, таким образом, развивается в двух направлениях: не только как профессиональная бизнес-площадка и ярмарочная территория, но и как важнейшее культурное событие. Каждый сентябрь сюда устремляется молодежь — увидеть литературных звезд, послушать стихи, закупиться книгами. С каждым годом на Литфесте все больше иностранных гостей, а значит, Львов становится еще и дверью в европейскую литературу. Это важно и для читателей, и для писателей; в этом заинтересованы и издатели, которые не только стремятся подогнать выпуск новинок к Форуму (где еще могут так засветиться яркие тексты и новые имена?), но и готовят небольшие программы с участием своих авторов — дело не ограничивается обычными автограф-сессиями.

В 2011 году количество гостей и событий оказалось рекордным — причем именно по линии Литфеста: фестиваль продолжался пять дней, чего с литературными фестивалями в нашей стране не бывало никогда. Встречи, круглые столы, презентации, чтения пересекались, нахлестывались и разбегались, что вызывало вполне понятные, но все же едва ли разумные нарекания.

Почему мы, хотя и сами не успели ухватить все интересные нам события, все же с этими нареканиями не согласны? Во-первых, такова общепринятая европейская модель: все по-настоящему крупные форумы, ярмарки и фестивали работают именно так, в несколько потоков. А во-вторых и в-главных, очевидно, что миссия Форума — служить «точкой сборки» нашей литературной жизни во всей ее совокупности. Вдумчивый наблюдатель видит всестороннюю картину текущего момента, но не только текущего. Форум как метасобытие задает основные тенденции на будущий год: «сегодня носят… то есть пишут вот ЭТО», а значит, завтра издают и читают. Впрочем, новые ориентиры получают не только издатели и читатели, но и писатели, и вот почему.

Как мог заметить читатель наших колонок, украинская литературная жизнь существенно децентрализована. Речь не только о региональных центрах, «станиславском (ивано-франковском) феномене», харьковской школе и т. п.: суть в том, что весьма заметный литератор может жить где угодно, ни к чему и ни к кому не примыкая, и при этом быть достаточно известным не только в узкоцеховом кругу. Пример: один из самых своеобразных (и «культуроцентричных») украинских поэтов Петро Мидянка^[1] живет в закарпатском селе Широкий Луг, даром что закончил филфак Ужгородского университета, издается на нескольких языках и собирает аншлаги в том же Львове. Показательно, что на стихи Мидянки написан один из хитов популярной украинской рок-группы «Плач Єремії» — «Сервус, пане Воргол»^[2].

Для украинской литературы «провинциальное» никоим образом не является синонимом «второсортного». В таких условиях львовский Форум оказывается инструментом сохранения и, более того, выработки целостности украинской литературы. Понятен и интерес к Форуму со стороны других стран: лучшего места для межкультурного диалога не найти. Пожалуй, акции самого прямого действия на Литфесте — это поэтические чтения, где, в частности, весьма развита практика взаимопереводов: тексты звучат, публикуются в ежегодных альманахах по итогам фестиваля — словом, попадают в культурный обиход страны.

Переводы вообще чрезвычайно полезны для развития поэзии: чужие языковые стихии обогащают отечественную — прежде всего в области просодии. Русско-украинские поэтические взаимодействия в этом смысле уникальны, поскольку любой украинский читатель билингвален. Переводы в обе стороны помогают лучше ощущать системы стихосложения, которые традиционно присущи обеим культурам (и в том числе их не до конца воплощенные потенции: русский коломыйковый стих Асеева и Багрицкого, сложившийся под влиянием Шевченко). А в нынешней украинской ситуации эти переводы еще и противостоят нашествию усредненно-европейского верлибра, который становится эдакой «переводческой лингва-франка» (М. Гаспаров), необходимой для конвертации местного продукта в такие же усредненные европейские переводы.

А поскольку русская литература воспринимается без перевода, неудивительно возрастающее присутствие русских поэтов на Форуме. В прошлом году — презентация журнала «Воздух» и двуязычные поэтические чтения-конкурс «Живая вода», организованные проектом «Культурная инициатива», в этом году — совместные чтения под патронажем киевского журнала «ШО». Прозвучали и собственно переводы, в том числе из Васыля Махно (см. подборку в октябрьском номере «Нового мира» этого года); отдельное спасибо Наталье Горбаневской за стихи украинских поэтов, прежде всего Васыля Стуса.

Надеемся, что в дальнейшем российские мероприятия будут проходить все же не столь герметично, как в этот раз. Вопреки расхожим предрассудкам, украинские читатели живо интересуются современной русской поэзией, а многолюдье — как раз сильная сторона львовского Литфеста. Возможно, просто не хватало информации: российский культурный центр вообще самоустранился, рекламируя во дни Форума исключительно грядущий — или минувший? — концерт кубанского хора. Все же круглый стол, проведенный «Новым миром», собрал немалую и заинтересованную украинскую аудиторию. Его темой была рецепция украинской литературы в России, а всякому интересно посмотреть на себя глазами иной культуры. Речь шла о публикаторских стратегиях (Андрей Василевский), деятельности переводчиков (Елена Мариничева), историческом контексте (Михаил Назаренко), а главное — о том, какой корпус украинских текстов востребован в России и почему.

Форум — идеальное место для таких мероприятий, потому что на нем вырабатывается не только «канон на экспорт», но и канон внутренний, который еще далеко не сложился. Каждый может назвать три-пять (а кто поглубже интересуется, то и шесть-десять) имен, знаменующих литературу 1990 — 2000-х годов. Канон — это тексты, которые читаются в университетах (а там и в школах), но сегодня в Украине университеты лишь пытаются угнаться за литературным процессом. Очень любопытно наблюдать, как новейшие учебные программы мечутся между «современной классикой», претенциозными попытками «самоканонизации» и нашумевшими новинками (как, например, романы Лины Костенко и Васыля Шкляра), судьбу которых никто не предскажет. Впрочем, в утешение филологам скажем, что и генералы от литературы также безнадежно отстали от этого движения. На Форуме же есть все условия для «каноноформирования»: там читательское «голосование кошельком» встречается с экспертными оценками, в том числе премиальными.

И хотя Форум присуждает свою премию не художественным произведениям как таковым, а достижениям в области книгоиздания^[3], для других крупных премий он служит удобной площадкой: любая презентация, любое промоутерское заявление здесь прозвучат как нигде громко. На круглом столе, посвященном премиальному процессу, кто-то заметил, что сейчас в Украине присуждается около 170 литературных наград, общегосударственных и региональных. Символического капитала на всех не хватает, но главные держатели давно определились. Итак...

Государственная Шевченковская премия, о которой мы писали в июне, хранит державную мощь еще советских времен.

«Книга года» фактически производит экспертизу всех направлений украинского книгоиздания — от гуманитаристики до литературы для малышей, не говоря уже о художественной литературе как таковой. Ее лонг- и тем более шорт-листы оказываются незаменимым (да что там — единственным) средством ориентации в литературном потоке. Из лидеров номинаций выбирают «чемпиона чемпионов», и фаворит может оказаться самым неожиданным для широкой публики; так, например, в прошлом году Гран-при получило Полное собрание сочинений Сковороды, подготовленное, сверенное по рукописям (более десяти тысяч исправлений!) и прокомментированное Леонидом Ушкаловым, — 1400 страниц. Грустная ирония ситуации в том, что первый сброшюрованный тираж этой книги составил... 67 экземпляров. Только после присуждения премии нам удалось один раз увидеть ее «в широкой продаже» (тираж — 500 экз.). Тем не менее это, безусловно, было главное событие книжного года, и то, что лауреатом стали Сковорода с Ушкаловым, а не… — подставить любое громкое имя современного автора, — говорит только в пользу премии.

«Коронация слова» (о ней говорилось в октябрьской колонке) отбирает не книги, а рукописи, составляя «пул» новой украинской беллетристики и прикладывая значительные усилия для ее продвижения к издателю, а затем и читателю.

Наконец, «Книга года Би-би-си» — самая молодая из престижных премий (она вручается с 2005 года). Когда украинской службе Би-би-си урезали финансирование, премия была под угрозой ликвидации, но, к счастью, уцелела^[4]. При всей спорности произведений некоторых финалистов и лауреатов, резонансности у нее не отнять.

Существенно, что жюри всех премий — не слишком многочисленные, с постоянной ротацией (в жюри «Книги года» экспертов, пожалуй, не меньше, чем в «Литературной академии» российской «Большой книги», но они распределены между многочисленными номинациями). А престиж любой крупной премии зависит, в общем-то, не от имен экспертов, но от корпуса награждаемых текстов. Вот учредители и сознают: о самих премиях и лауреатах нужно объявлять городу и миру. Неудивительно, что «Коронация» и «Би-би-си» отметились на Форуме: первая — программой круглых столов, авторских встреч и автограф-сессий, а вторая — объявила с трибуны Форума старт очередного конкурса.

На Форуме мы наблюдали, как экспертные оценки проходят проверку читательским восприятием. Едва ли не самым востребованным писателем оказался харьковчанин Сергей Жадан — дважды лауреат «Книги года» (за поэтический сборник «Баллады о войне и восстановлении» и за однотомное собрание сочинений «Капитал») и дважды лауреат «Книги года Би-би-си» (за тот же «Капитал» и прошлогодний роман «Ворошиловград»). Он участвовал едва ли не в полутора десятках львовских мероприятий, и слушатели героически явились даже на «поэтическое утро» (в 10.00!). Показательно, что публика Жадана — в основном молодые люди.

Кстати, сам Жадан, в интервью еще 2005 года, говорил вот что: «Я не берусь судить, как долго эта активность будет продолжаться, — возможно, мы тоже лет через пять на поэтические вечера будем собирать человек 20 — 30, как это происходит сейчас в Москве. Но пока у нас по сравнению с Россией настоящий Клондайк. По моим наблюдениям, русские, приезжающие на Украину, удивляются, увидев такое…» Судя по тому, что мы увидели на Форуме шесть лет спустя, ситуация не изменилась, и то, что литература развивается независимо от общественных процессов, это очень отрадно^[5].

В своих колонках мы нечасто пишем об авторах, настолько известных русскому читателю, как Жадан. Он — едва ли не самый переводимый и рецензируемый из современных украинских авторов: его книги выходили в издательствах «KOLONNA» и «Амфора», только на «Ворошиловград» и только в «Новом мире» можно найти два отзыва^[6]. В чем же причина популярности поэта и прозаика по обе стороны границы? Мы можем по крайней мере высказать суждение, чем он берет украинского читателя.

Жадан входит в немногочисленный, но постепенно растущий круг тех, кто мыслит общеукраинскими категориями. (Мы уже писали, что Майдан 2004 года как раз и был попыткой создания единого украинского цивилизационного пространства; и неудивительно, что Жадан в те дни был комендантом харьковского палаточного городка.)

Мы остановимся подробнее на «Ворошиловграде» — последнем и очень резонансном в Украине — романе Жадана, который вполне органичен для его творчества в целом. Это необходимо сделать еще и потому, что многие критики романа и в Украине и в России «вчитали» в роман самые разные — и весьма произвольные — смыслы. «Ворошиловград» оказывался и реалистическим романом, и романом историческим, и боевиком… Диапазон отзывов — от добросовестного культурологического осмысления Андреем Пустогаровым^[7] (пусть мы и не вполне согласны с его выводами) до вполне курьезных утверждений, будто Жадан создает литературный миф для Ворошиловграда/Луганска — города без «гения места». На самом же деле вынесенный в название Ворошиловград в тексте вообще не присутствует, выступая только как маркер времени. «Это книга о моем родном городе Старобельске, — говорит сам Жадан. — А „Ворошиловград” — это метафора памяти, метафора прошлого»^[8].

О чем же роман^[9]? Харьковчанин Герман Королев, пиарщик с политическим уклоном, узнает об исчезновении своего брата, который так и остался в родном слобожанском городке и держал там автозаправку. Королев-старший внезапно «уехал в Голландию». Лишь к середине книги читателю (но не Герману) становится понятно, что это недвусмысленный эвфемизм смерти^[10]. Между тем его маленький бизнес пытается захватить местная мафия. На фабульном уровне совершенно непонятно, что заставляет Германа бросить дела и вернуться в давно забытый город детства — как он полагает, всего лишь на выходные. Конечно, он останется там навсегда.

Однако ни завязка, ни финал не оставляют впечатления нарочитости, и вот почему: на уровне сюжетном Жадан подчеркнуто, не без щегольства выстраивает роман воспитания и взросления в его модернистской версии, со всеми узнаваемыми атрибутами. Инициация через схождение в мир мертвых: чего стоит только вкушение героем гранатового плода (атрибут Персефоны), полученного из рук случайной попутчицы-«муринки», то есть арапки. Короткое странствие с загадочными «муринами» — не просто красивый эпизод, но, видимо, подлинная завязка сюжета. После этого действие уже развивается в двух планах реальности — бытовом и «химерном». Да, «Ворошиловград» — новейшая модификация химерной прозы, о которой мы уже не раз писали в этих колонках (см., например, июньскую). Аннотация и многие критики утверждают, будто роман чрезвычайно реалистичен. Возможно — в той же мере, что и романы Гарсиа Маркеса. Другое дело, что Жадан работает с мифом напрямую, без посредства этносоставляющей, но этот шаг для украинской литературы был неизбежен. И поэтика романа, как свойственно химерной прозе, строится на переплетении очень плотной, очень вещной реальности быта и поэтичности иномирья. Это никакой не ад (как утверждает в своей рецензии Пустогаров), но трансцендентное обличье родины, Украины. Герман играет в футбол с давно умершими друзьями, едет в литерном вагоне по давно заброшенной железнодорожной ветке, проводит ночь в лагере кочевников-монголов, которые идут за своим Моисеем в землю обетованную — Европу. А некогда в этот степной край приехала на деньги анархистов-эмигрантов и сгинула без следа чернокожая исполнительница спиричуэлс, о чем поведано в книге «История и упадок джаза в Донецком бассейне»... О родстве «Ворошиловграда» с химерной прозой говорит и то, что книга — одновременно чрезвычайно смешная и лиричная.

По своей проблематике роман Жадана остросовременен. У нас сгоряча прочли было его как еще одни Андруховичевы «Рекреации» — но «Ворошиловград» не постсоветский и не постколониальный текст. Хотя топоним в заглавии маркирует прошлое, но советский опыт для романа вообще не актуален — разве что как личное прошлое героев. Очень важная для современной украинской литературы книга: пора думать о том, как жить теперь, а не бесконечно оглядываться на минувшее, с проклятьями или сожалениями.

Жадан написал роман воспитания в самом высоком смысле: герой, защищая своих и свое, обретает себя. И это серьезное достижение, потому что проблема «героя нашего времени», которого приняли бы все, — едва ли не острейшая в нашей прозе (актуальная, похоже, и для прозы русской).

Неудивительно, что успеха в поисках героя первым добился именно Жадан, известнейший и ценимый поэт. Из всех украинских стихотворцев, кажется, только у него присутствует лирический герой в классическом, тыняновском смысле: единый для целого корпуса текстов, наделенный биографией и эволюцией и не до конца совпадающий с автором, объект изображения, а не только субъект высказывания.

Вот это, пожалуй, и есть главная причина популярности Жадана: он дал читателю героя. (О «народности» Жадана уже слагают легенды: к примеру, о строительной бригаде, читавшей его книги вслух в обеденный перерыв.) Более того — он создал по-настоящему общеукраинскую книгу: обретя себя, человек обретает и свою страну. Не Восток и не Запад — это важно, — Украину. Показателен эпизод футбольного поединка между «местными» и карпатцами-газовщиками: вторые, конечно, совсем не здешние… были нездешние, но давно уже прижились — и с кем же играть в футбол, как не с ними? «Своя земля» — не региональная, не местечковая. «Свои» — все мы, и «чужие» — тоже мы на самом-то деле. Поэтому все мафиозные разборки — только антураж, и кульминацией романа становится глава, в которой сталкиваются два потока сознания: человека, который всегда и везде был чужим, и человека, который укоренен в своей земле. Иное — не чужое: за ним, как за монгольской миграцией, можно наблюдать со стороны, однако без страха и ненависти. «Врагов между вами нет», — сказано на последней странице романа.

Для понимания книги важна фигура пресвитера-штундиста, бывшего наркомана, который точно знает, что верит, но не знает — во что именно. И он не может без людей, и люди без него. В финале он читает своей новой пастве — фермерам, которые в середине книги едва не убили и его и Германа, — проповедь о том, зачем человек должен стремиться выйти за пределы своих возможностей, а в доказательство своих слов дышит огнем. Механика финального чуда объясняется на десяток страниц раньше, что не отрицает притчевый «мессидж» сцены: все мы — как Даниил в рове львином, просто нужно держаться, и этого достаточно. Если пресвитер объясняет, зачем сверхусилием выходить за пределы, то судьба Германа показывает, как это происходит. С неизбежной иронией, нимало не отменяющей пафоса, Жадан предлагает единственно возможную — единственно продуктивную сейчас украинскую идеологию. «Быть благодарным и ответственным» — вот к какой мысли, настойчиво повторенной, привел Жадан своего героя, — а кому и за что, каждый решает сам.

Вопреки суждениям многих критиков, финал романа нельзя назвать открытым. Нарочитая оборванность фабульных линий контрастирует с абсолютной и четкой завершенностью сюжета о становлении человека.

Когда поэт начинает писать прозу, результаты могут быть абсолютно разными. Случай Жадана — пожалуй, наиболее продуктивный; и дело даже не в качестве текста, а в том, как специфика поэтического высказывания работает в принципиально ином роде творчества. Из поэзии Жадана в его прозу мигрирует не только формальная составляющая — метафоричность и особая плотность текста, но и сама ее суть, предельная личностность, выстраивающая глубинный смысл романа. Как знать, возможно, такой роман — с такой степенью вовлеченности в современность — отчаянно нужен сейчас в России, но появился он в Украине^[11].

Литературный фестиваль во Львове показал, что в Украине поэзия сейчас востребована, как никогда за годы независимости. «Ночь поэзии и музыки нон-стоп» в Первом украинском театре для детей и юношества началась в десять вечера и длилась часов до четырех утра; зал человек на триста был забит до отказа, включая проходы, а на крыльце театра стояла толпа жаждавших пробиться внутрь. «Поэты когда-то собирали стадионы, теперь — залы», — сказал недавно в интервью Петро Мидянка, которого мы упоминали выше. Мы и залам безмерно рады: «Ночь поэзии» — гала-концерт, но и обычные поэтические чтения — самые посещаемые мероприятия фестиваля.

Бытование поэзии в Украине заметно отличается от российского. Здесь редки чтения, которые в Москве, и не только в Москве, идут почти безостановочно, нет ничего похожего на российский «Журнальный Зал», да и самих толстых литературных журналов раз-два и обчелся, а собственно поэтических, вроде «Ариона» и «Воздуха», и подавно нет. Необъяснимым образом пока что практически нет и сколько-нибудь известных публикаторских сайтов. Если не прилагать чрезвычайных усилий и не вести изысканий в Сети, с новыми стихами познакомиться можно двумя способами: прийти на чтения (а на Форуме они самые масштабные) или купить свежий авторский сборник (а это зачастую только на Форуме и можно сделать).

С чем связана внезапная разгерметизация поэзии, столь наглядно выявленная нынешним Литфестом, — можем лишь предполагать.

Все события литературной жизни последнего года показывают, что общество ищет новые смыслы, а для их обретения нужен новый язык. Современная поэзия — в совокупности, как сумма частных высказываний, — как раз этот новый язык и формирует.

Поэзия вдруг оказалась чрезвычайно социально значима — при этом целеполагание поэтов нимало не изменилось. Востребована-то вовсе не пресловутая гражданская лирика, хотя и она, конечно, популярна. И «мейнстрим» украинской поэзии, и поиски молодых — это, говоря словами Бродского, «сдержанный, частный голос». Если проводить параллели с российской ситуацией шестидесятых годов, в Украине ходят слушать не столько «Евтушенко», сколько именно «Бродского».

В момент общественного напряжения оказалось, что поэзия — вся в целом, а не «гражданская» ее часть — может наиболее содержательно ответить на запросы времени. Она оказалась готова к этому — иначе не собирала бы залы.

Подчеркнем, именно поэзия, а не поэты. Поэты же с удивлением восприняли рост своей общественной значимости — если вообще восприняли. Они работают как работали — то ли руководствуясь принципом «Делай, что должно, и будь что будет», то ли как бог на душу положит. И — кто бы мог подумать! — творческая добросовестность оказалась лучшей социокультурной стратегией. Впрочем, что же тут странного? Так происходит всегда, но не всегда восприятие бывает столь немедленным и благодарным, как сейчас в Украине.

«Благодарность и ответственность», — напоминает Жадан.