«Вопросы истории», «Вышгород», «День и Ночь», «Дружба народов», «Знамя», «Илья», «Иностранная литература», «История», «Коломенский альманах», «Континент», «Посев», «Радуга», «Складчина», «Фома»
Сергей Белозёров. Среднерусская дорога. — «День и Ночь», Красноярск, 2011, № 2 <http://magazines.russ.ru/din>.
«Рассказывают, что последние свои годы он прожил вообще без паспорта, а стало быть, и без прописки, у каких-то сердобольных людей. Но в стихах этого „дикоросса” (воспользуемся термином, удачно введённым в обиход поэтом Юрием Беликовым) обнаруживалась несомненная поэтическая культура, независимость суждений. Перечисляя своих учителей, он называл не те имена (весьма достойные), которые были в то время у всех на устах. „Самойлов, Слуцкий, Смеляков”, — таков был его список. И ещё из XVII века Симеон Полоцкий, чью силлабику — косноязычную и упоительную — Сергей тонко имитировал. И самое, пожалуй, главное — ему, беспаспортному, было присуще обострённое чувство гражданской ответственности. Говоря о наших петых-перепетых бедах, он не ограничивался горестной констатацией» (из вступления Ильи Фонякова).
Сейчас друзья поэта собирают его посмертную книгу. Стихи в подборке приведены в соответствие с авторскими рукописями А. Коровиным.
Склоняю выю, егда вспомню тыю силлабику:
мужичка! словами мужицкими славу тебе реку!
Егда поменялась земля, и люди в ней тоже,
негоже их ладить в грецкия ды римския одёжи,
а надо езыком российским правду про жизнь казати,
коряво ды право чрез болото гатить гати.
И плачу я, ибо знаю, что Богом речётся:
хто перьвым идёт по болоту, тот с берега камнями побьётся.
Тыя, хто полетят за тобой меж твердью и небесами,
начнут хаять тебя, силлабика, смеяться над твоими словесами.
А ты иди, сестрица моя силлабика, иди прямо,
не поверьху и не посуху — через бугры ды ямы.
А хто камень бросит — прости: мало винны дети, что забыли,
як ты перед ними в грязи стелилась, дабы ноженьки не замочили...
(«Симеон Полоцкий»)
В номере, помимо прочего, публикуется интересное исследование Варвары Юшмановой «История одной песни» — о «Славном море, священном Байкале» Дмитрия Давыдова (родственнике поэта-партизана). Аутентичный текст впервые был напечатан в 1858 году, мелодию сочинили заключенные с Нерчинских рудников.
Уильям Брумфилд. Открывая Россию… — «Коломенский альманах», 2011, выпуск 15.
Он — автор фундаментальной «Истории русской архитектуры», серии фотоальбомов «Открывая Россию», почетный член Российской академии художеств. Покойный директор Государственного института искусствознания А. И. Комеч нередко говорил, что своими научными поездками, фотографиями и книгами Брумфилд сыграл особую роль в сохранении российского культурного наследия нашей страны. И длится это все уже более сорока лет.
«Видимо, некоторые цивилизации повязаны со своими руинами, реликвиями, призраками и тенями. Россия — одна из таких цивилизаций. Американский Юг — вторая. Как заметил великий американский писатель Уильям Фолкнер, „прошлое не умерло. На самом деле оно даже не является прошлым”. Сходство между Россией и американским Югом впервые поразило меня во время посещения Ленинграда в 1971 году. Красота города, даже при всей его немощи, преследовала меня и напоминала о Новом Орлеане, основанном в 1718-м, через пятнадцать лет после основания Санкт-Петербурга. Первоначальный облик обоих городов многим обязан французской военной инженерии. <…> Чтобы понять Россию, нужно переосмыслить представления о времени и пространстве. Страна живет вне времени из-за своих габаритов и дорог, которые покрывают это пространство».
Екатерина Бычкова, Наталия Демпке, Лариса Рябкова. Неизвестные страницы биографий. Сергей Кусевицкий, Сергей Рахманинов, Николай Струве. — «Коломенский альманах», 2011, выпуск 15.
Из интервью Рахманинова «Всеобщей газете» (г. Хемнитц, 5 января 1929 года):
«Я — русский. Не только по месту рождения и ощущению, но также еще по старым порядкам родной России, паспорт которой, выданный еще при царе, у меня есть и им я пользуюсь во время путешествий. С большевизмом я не хочу сотрудничать и держусь от новых господ России подальше. Советы — рабы бесчувственной, разрушительной, вполне варварско-азиатской внушенной им идеи. Несмотря на это мне сообщили, что моему возвращению на родину ничего не мешает, да, что меня даже встретят очень радушно.
Меня можно понять, когда я отказываюсь следовать этому желанию. Я — сторонник и почитатель старого режима, как должен я теперь принять новую родину с такими изменениями? Нет, я убежден, что господство большевиков не будет вечным, и я в будущем, до наступления которого я буду вынужден блуждать из страны в страну, вновь увижу свою родину. Я не хочу сказать этим, что я реакционер. Нет, я стремлюсь к прогрессу человечества и разделяю демократические идеи, но то, что происходит сейчас в России, не имеет ничего общего с гуманностью и демократией: сегодня в России господствует класс, который не олицетворяет ни русский народ, ни русскую духовность. Это диктатура маленькой группы людей, преследующей только эгоистичные цели...»
Антонио Вивальди. Времена года. Перевод и вступление Максима Амелина. — «Иностранная литература», 2011, № 8 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
«Однако мало кому известно, что полноправной составляющей этого бессмертного шедевра мировой музыки являются еще и четыре сонета, принадлежащие перу самого маэстро». «Стилистически предлагаемые переводы в основном ориентированы на образцы пейзажной поэзии русского XVIII века („Вешнее тепло” В. К. Тредиаковского, „Осень во время осады Очакова” и „Крестьянский праздник” Г. Р. Державина, „Май”, „Жатва” и „Осень” Д. И. Хвостова): отдельные элементы позаимствованы у П. А. Вяземского, А. С. Пушкина, Е. А. Баратынского, Н. М. Языкова и Ф. И. Тютчева)».
Публикуется в рамках «итальянского» номера.
Ирена Грудзинская-Гросс. Россия и Америка — две империи. Глава из книги «Милош и Бродский: магнитное поле». Перевод с польского Мадины Алексеевой. — «Иностранная литература», 2011, № 7.
Богатый текст, далеко уходящий за границы обозначенного в заглавии книги поля.
«Империи, как тонко подметил Милош, привлекали его (Бродского. — П. К.) размахом. Россия его молодости была самой настоящей империей, и это сильно отразилось на мировоззрении его поколения. С одной стороны, использование интеллигенцией этого слова в ироническом ключе свидетельствовало о неприятии советской пропаганды, внушающей идею мировой классовой солидарности: одно слово нарушало деятельность всей идеологической машины. С другой же стороны, даже аполитичное поколение Бродского чувствовало величие СССР и значимость его культуры. Бродский писал Людмиле Штерн из Италии: „Русский, даже если он еврей, склонен любить что-то с первого взгляда и до конца жизни”. Его поколение жило в русской культуре. Мастерское владение языком, знание культуры позволяли чувствовать себя полноправными членами общества. Ровесники Бродского были привязаны к империи не столько из-за ее политического значения, сколько из-за географического — огромное пространство! — и культурного. Впрочем, поэзия Бродского корнями уходит в традиции русской литературы, которая, будучи рождена империей, боролась с ней и ею же кичилась. Но русский язык поэта — позднеимперский, если не сказать „безгосударственный”. Возможно, он нарочито небрежен, антиклассичен — в противовес псевдоклассицизму советского новояза. Ему далеко до размеренности и спокойствия языка Милоша, его „верной речи”: язык Бродского идет пушкинской дорогой „сумасшедшей эклектики”».
Автор не один раз цитирует хранящиеся в домашнем архиве стенограммы конференций, в которых принимали участие оба поэта (не сходившиеся в некоторых принципиальных социально-политических проблемах). Судя по цитатам, градус этих дискуссий был на пределе. Впрочем, всегда спасала мудрость и выдержка Милоша, перед которыми И. Б., как это ни удивительно, отступал.
Андрей Грунтовский. Слово о Рубцове. К 75-летию со дня рождения. — «Коломенский альманах», 2011, выпуск 15.
«Сейчас вышло целое море воспоминаний о Рубцове: „Я сидел справа — он слева... Мы выпили то-то и то-то... ” Ну что же, для биографа и это важно. Но по сути рубцовской поэзии почти ничего не сказано. Между тем еще один ключ к сути — голос поэта. Удивительно: все вспоминают теперь, как замечательно пел Рубцов, и под гармонь, и под гитару, и своё, и не свое. Даже Тютчева и Фета пел... И когда пел? В начале шестидесятых, когда вышли на свет божий все наши барды. И где пел? Чуть ли не в тех же компаниях, где пели и они: в общежитии Литинститута, на квартирах общих знакомых. Отчего же бардовские песни, и хорошие и не очень, разошлись на плёнках миллионными тиражами, а единичные записи Рубцова канули в Лету?.. Посмеялась московская богемка — „юродивым” обозвала. <…> Удивительное пение Рубцова. Пение в манере старинных русских тюремных песен».
Аудиозаписи Рубцова все-таки не исчезли: он поет в фильме Дм. Чернецова «Поэт Николай Рубцов» (2005); существует и малотиражный архивный диск, изготовленный Отделом звукозаписи Государственного литературного музея.
Владимир Губайловский. Третья сила. — «Посев», 2011, № 8 (1607) <http://www.posev.ru>.
Рецензия на книгу мемуаров и прозы члена НТС Юрия Луценко, который «пережил ту власть, с которой боролся» (в годы войны в том числе, потом 11 лет провел в ГУЛАГе. — П. К.), и написал свою «Политическую исповедь».
«Были люди, бросавшиеся в атаку с криком „За Сталина!”, но были и другие. И им было куда тяжелее, потому что они не могли погибнуть ни „за Сталина”, ни „за Гитлера”. Но они остались честными перед самими собой и перед своей родиной. И надругательство над их памятью так же позорно, как и над „памятью победителей”, — у них не было Дня Победы, и им нечего праздновать 9 мая.
В 1932 году Владимир Набоков написал роман, герой которого ведет себя странно. Он говорит своему другу: „Дело в том, что я собираюсь нелегально перейти из Латвии в Россию, — да, на двадцать четыре часа, — и затем обратно”. Друг не может его понять и не может поверить в подобный абсурд. А герой не может ему объяснить. Потому что любое объяснение — рационально, а поступок героя — бессмыслен. Он не имеет никакой цели, кроме одной — если герой его не совершит, он не сможет жить дальше. Герой пересекает границу, и никто никогда его больше не увидит. Роман называется „Подвиг”.
Десант „Третьей силы” — это подвиг. Просто подвиг. А третья сила — это не сила власти, той или другой. Это — сила человека. Иногда ему удается увидеть свою победу, как удалось Луценко, но это случается редко».
Александр Дегтярёв. Переправа. — «Складчина», Омск, 2011, № 1 (36).
Бывший механик по радиоаппаратуре, ветеран труда и автор четырех книг рассказов повествует в этом эссе об эпизоде из своего сибирского детства, когда он, мальчишкой, после травмы, только что подзалеченной местной бабкой-знахаркой, оказался на берегу Иртыша у села Пустынное. На воде сохранились следы старинной паромной переправы (рядом когда-то проходил Московско-Сибирский тракт). Парень разговорился с местным пожилым рыбаком, ловившим стерлядку, и старик рассказал мальчику о своем отце-паромщике, который однажды в бурю переправлял на тот берег тарантас какого-то странного и щедрого путешественника-лекаря. Мальчик запомнил эту историю на всю жизнь, а когда вырос, прочитал путевые очерки Чехова «Из Сибири», написанные тем во время путешествия на Сахалин. Все совпало.
Кончается эссе предложением к властям Омской области (Чехов проехал по ней в общей сложности четыреста верст) поставить на том самом месте у села Пустынное какой-нибудь памятный знак. Хорошо бы.
Венсан Делекруа. Башмак на крыше. Перевод с французского и вступление Марии Аннинской. — «Иностранная литература», 2011, № 7.
«Есть во Франции один молодой писатель, ни на кого не похожий, который пытается плыть против течения современной литературы в ему одному ведомом направлении. Этот писатель ищет Бога» — так торжественно начинается вступление к сочинению успешного сорокалетнего литератора и по совместительству преподавателя философии религии в Сорбонне. «„Башмак на крыше”, опубликованный в 2007 году издательством „Галлимар”, вызвал бурю восторгов в прессе, многочисленные интервью с автором и был номинирован на Гонкуровскую премию (увы, только номинирован). Он состоит из десяти новелл — точнее, монологов, каждый от лица одного из персонажей, которые так или иначе друг с другом связаны. Все они пытаются растолковать загадочное появление на одной из парижских крыш одинокого башмака». «Книга, наверное, была бы очень грустной, если бы не юмор. Делекруа пишет о человеческих несчастьях с улыбкой („крест уже занят <…> поэтому пришлось придумать что-то другое” и т. п. — П. К.) и сочувствием. Сам он определил жанр своего творения как трагикомедию».
«„Башмак на крыше” — не первая книга Делекруа, написанная в форме монологов. В 2004-м вышел сборник „Доказательство существования Бога”, состоящий из шести эссе-монологов на философские темы. Там — то же: одиночество, поиск другого, ощущение собственной потерянности и неприкаянности, оставленности Богом. Но в „Башмаке” все ярче, жизненней и — сказочней. Итак, десять монологов, десять точных психологических зарисовок. Десять стилистических этюдов. Десять ситуаций, когда человек, одурев от одиночества, чувствует и не может назвать чье-то невидимое присутствие. В прессе роман признали „маленьким литературным шедевром”».
Действительно, блестящий, на наш взгляд, образец изящного и маленького литературного… лукавства. Такие сочинения сегодня должны как-то особенно нравиться старушке Европе, — они уютны, «толерантны», нескрываемо вторичны («евангелие от Кьеркегора») и отработанно льют воду на все современные этико-культурные «мельницы» сразу. Секуляризованные, разумеется. Словом, путь не к, а от. Однако, возможно, я и ошибаюсь.
Нина Дорожкина. Уезд-городок. — «Знамя», 2011, № 8 <http://magazines. russ.ru/ znamia>.
Грустный и горький очерк уроженки Ельца о своем древнейшем городе, по которому невозможно заказать экскурсию. «Это относится не только к заезжим гидам, но и к местным экскурсоводам. Несмотря ни на какие факультеты по туризму в Елецком государственном университете имени Бунина, экскурсию по Ельцу провести некому. При обращении в елецкие турфирмы с такой просьбой сотрудники подсовывают программы с „горящими турами в ОАЭ” и вяло обещают телефон какой-то Лены, „когда она освободится”. Меня здесь уже ненавидят за упрямство по поводу экскурсии по Ельцу или, упаси Бог, за желание съездить на экскурсию в какие-то Озерки или Глотово. „Дайте программу по Ельцу”, — прошу я. „Мы не работаем по Ельцу”, — стандартный ответ».
Желю Желев: «Если цели снова будут оправдывать средства, все опять погибнет». С видным болгарским философом и Президентом Болгарии конца прошлого века беседовал Григорий Амнуэль. — «Посев», 2011, № 8 — 9 (1607 — 1608).
«Мы, крестьяне, всегда надеемся на лучшее. Мы надеялись, что войска несут освобождение. Тогда мы ещё не знали слова „демократия”, но в своих мыслях и разговорах подразумевали что-то такое. Война в Болгарии не была очень страшной, но всё равно все радовались. Когда развернулся военный коммунизм и у крестьян стали отбирать скотину, птицу, урожай, не считаясь с тем, что есть семьи, которые нужно кормить, многие начали задумываться и вспоминать другие времена. После 9 мая имя Сталина в Болгарии всё чаще стали упоминать не с восторгом, а с проклятием. Тайком, но всё чаще. Люди мало что понимали, но чувствовали на своей шкуре, как меняется ситуация. Возможно, после буржуазии именно крестьяне являлись главным пострадавшим классом от проводимой в Болгарии образцовой советской политики. Наши коммунисты повторяли опыт своих советских предшественников. В Болгарии открыли первые лагеря, в которые забирали людей, прежде всего крестьян, отказывающихся отдавать плоды своего труда <...>
— В период войны в Болгарии тоже были лагеря, организованные нацистами?
— Да, были, но их было совсем мало. Их стало больше с приходом коммунистов».
Александр Зорин. Рыцарские латы Евфросиньи Керсновской. — «Вышгород», Таллинн, 2011, № 3 — 4.
О беспримерном противоборстве узницы ГУЛАГа, создавшей словесно-живописный памятник увиденному и услышанному — воспоминания, соединенные с изобразительным рядом. «Это не комиксы и не лубок. Это шедевры наивного искусства, в котором нет академической выправки, но чувства и впечатления хлещут через край. Магниевая вспышка памяти высвечивает сюжетный рисунок. По одному из них, опубликованному в „Огоньке”, узнал своих родителей её крестник. С того времени, когда она виделась с ними, прошло более двадцати лет». Евфросинья Антоновна умерла в 1994 году, прожив на свете без малого девяносто лет.
Сергей Козлов. Российские аграрники-новаторы периода столыпинских реформ. — Научно-методическая газета для учителей истории и обществоведения «История» (Издательский дом «Первое сентября»), 2011, № 13 <http://his.1september.ru>.
Тема номера — «Петр Столыпин: двойной юбилей».
«Даже один из ярых политических противников реформатора Е. Е. Крыжановский писал: „…как бы ни расценивать Столыпина, одно бесспорно, что он работал для будущего России, и не какой-нибудь, а России великой, и немало успел для этого сделать. Он разрушил общинный строй, так много вреда приносивший современной ему России, открыв выход для накопившихся в крестьянстве деятельных сил, и направил их на путь хозяйственного развития и нравственного укрепления. Он разрушил тем и главную преграду — обособленность прав, — отделявшую крестьянские массы от слияния с остальными слоями народа в одно национальное целое. Он правильно понимал и значение заселения Сибири и деятельно его поддерживал”».
Далее С. Козлов представляет и некоторые отрицательные последствия аграрных преобразований.
В этом выпуске публикуются и материалы об убийце Столыпина — Богрове (Анатолий Бернштейн, «Слуга нескольких господ»). Особого внимания заслуживают выдержки из «пролетарской» газетки «Правда» образца 1911 года («его трусливо-подлый заговор против нашей фракции во II Думе рисует нравственный облик убитого временщика во всей его отвратительной наготе»). Через каких-то двадцать пять лет эта ленинская лексика зацветет пышным цветом и у сталинско-ежовских публицистов.
Марина Кудимова. Достоевский и Мандельштам. Из книги «Мотивы Достоевского в русской поэзии». — «Илья», 2011, выпуск 10 <http://ilyadom.russ.ru>.
«Отсутствие в литературе о Достоевском книги, системно отображающей его мощное влияние на русскую поэзию, представляется досадным недоразумением и связано в основном с огромным объемом работы по данной теме. Попытку такое недоразумение устранить предпринял лишь Омский музей. Но системной ее назвать трудно».
«В книгу включены произведения поэтов „золотого” и „серебряного” веков, традиционалистов и авангардистов, поэтов, составляющих славу национальной литературы и никому не известных авторов. Мотивы Достоевского в поэзии необозримо многообразны. Книга разбита на главы, каждая из которых представляет собой своеобразную „антологию в антологии” и демонстрирует отдельные образы или идеи, нашедшие отражение в поэтическом наследии. Однако основу составляют две глобальные части. В первую, по замыслу Карякина (телефонный звонок Юрия Федоровича М. Кудимовой стал одной из причин работы над книгой. — П. К.), войдут стихи, прямо посвященные Достоевскому, те, в которых его имя упоминается в разнообразных контекстах, а также стихи с упоминанием произведений или героев Достоевского. Вторая часть будет, как говорилось, посвящена более сложной мотивации — присутствию мира Достоевского в мирах русских поэтов. Зачастую авторы будут представлены в обеих частях. Так, например, образ Достоевского встречается в поэме А. Блока „Возмездие”. Но обойти опосредованное влияние великого писателя на великого поэта было бы непростительной ошибкой. Взаимосвязям Достоевского и Блока будет посвящена отдельная глава второй части. И т. д. На суд читателей альманаха „Илья” я решила представить главу, посвященную мотивам Достоевского в поэзии Осипа Мандельштама».
Виктор Куллэ. Приключения итальянцев в допетровской России. — «Дружба народов», 2011, № 8 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.
«Подлинной точкой итальянской экспансии в русскую культуру следует считать строительство кремлевского Успенского собора, который на протяжении столетий оставался главным храмом Московского государства. Даже после переноса столицы в Петербург здесь проходила коронация российских императоров. Первый белокаменный храм на месте нынешнего был возведен еще при Иване Калите — со временем он обветшал и перестал соответствовать державным устремлениям Ивана Третьего. Царь только что женился на племяннице последнего византийского императора Софье Палеолог, в сознании церковных и светских властителей вызревала амбициозная идея провозглашения Москвы Третьим Римом, прямым наследником павшей Византии. Идея эта требовала материального воплощения в строительстве грандиозного кафедрального собора. В 1474 году в Кремле произошла катастрофа — в результате „труса” (землетрясения) рухнуло почти достроенное здание нового Успенского собора, возведенного зодчими Кривцовым и Мышкиным. По совету жены, получившей воспитание в Италии, в окружении влиятельного кардинала Виссариона Никейского, царь отправил на Апеннины посольство с целью нанять на работу опытного архитектора. Посол Семен Толбузин справился с поручением более чем успешно — на Пасху 1475 года в Москву прибыл Аристотель Фьораванти. День этот справедливо можно считать началом всех последующих приключений итальянцев в России».
В этом «итальянском» номере публикуются и две рецензии В. Куллэ. Одна из них — на сборник прозы Эудженио Монтале «Динарская бабочка» (перевод Евгения Солоновича), получивший недавно «Книгу года» в номинации «Страна высоких вдохновений…». Вместе с июльским номером «Иностранки» «ДН» образовала своеобразный венок публикаций, посвященный году Италии в России и году России в Италии.
Игорь Ларин. Двенадцатая ночь Александра Блока. — «Знамя», 2011, № 8.
«Однако его болезнь, диагноз которой так и не услышал Блок, задолго до рождения поэта была описана одним из величайших экзистенциальных мыслителей ХIХ века С. Кьеркегором, обладавшим даром „ясновидческой диагностики” бесконечно перемежающихся состояний сознания творческого человека, который пребывает в тисках постоянной неудовлетворенности, ввиду трагического, подчас безысходного, ощущения жизни. В 1849 году появилась его „апостольская книга безмерного страдания”, сплетенного из метафизических разрывов духа и физической боли тела, с названием-диагнозом: „Болезнь к смерти”. В ней Кьеркегор определил „состояние перманентного отчаяния человека смертельной болезнью, исходом которой может быть только смерть”. <…> Невероятно, но в книге Кьеркегора есть пророчество о поэме поэта, имеющей прозрачную сходимость с поэмой „Двенадцать” Блока.
В отчаянии поэт надеется стяжать лавры поэмой с очередным искусным сюжетом, но беда в том, что она помимо воли автора тоже обречена кануть в ничто, предварительно восстав против поэта. Она с ненавистью запрещает ему исправлять себя, восклицая в абсурдном вызове: нет, ты меня не вычеркнешь, я останусь свидетелем против тебя <…>!»
Автор проработал 42 года в судостроительной промышленности, блокадник.
Инна Лиснянская. Из воска. Стихи. — «Знамя», 2011, № 8.
«Что ни скажу — мне всё выходит боком, / А я всего-то и хочу сказать, / Что каждый человек мне послан Богом / Как наказанье или благодать».
Артур Макаров. Придурки. — «Коломенский альманах», Коломна, 2011, выпуск 15.
Макаров дебютировал в 1966 году в «Новом мире» рассказом «Дома», высоко оцененным Твардовским. «Рассказ „Придурки” содержит узнаваемый коломенский мотив и повествует о конфликте сохранивших в тяжелую годину христианские нравственные устои людей с представителями „хомо советикус”» (из редакционного вступления).
«Еще звали его Колчаком, называли баптистом, чаще — Петя-поп, придурком — мало кто. Их хозяйство стояло на полпути от большака до нашей деревни, и, проходя или проезжая, я видел иногда бородатого мужчину, реже видел согбенную его мать. Мне очень хотелось познакомиться с этой семьей, но повода не находилось, а идти незваным казалось неловким».
Однажды, уже хорошо им знакомый, рассказчик остался ночевать у «придурков». Посреди ночи матери Петра стало нехорошо, и сын принялся читать вслух — по ее просьбе — «древнюю книгу».
Виктор Некрасов. Все ясно! Рассказ. — «Радуга», Киев, 2011, № 3.
На обороте титула номера — примечательный инскрипт: «Редакция выражает признательность Посольству Российской Федерации в Украине, подписавшему на журнал „Радуга” деятелей науки и культуры, работающих в области русистики».
А впервые публикуемый рассказ был найден журналисткой Любовью Хазан в архивах Службы безопасности Украины. Дело происходит на партсобрании при ЖЭКе; один из жильцов (бывший сиделец, 17 лет Колымы) неожиданно предложил почтить вставанием память Н. С. Хрущева, о смерти которого в нескольких строчках сообщила газета «Правда». Парторг (в отличие от других хорошо знавший покойного) вовремя вспомнил о «партийной демократии» и «поставил вопрос на голосование». Все ясно.
Уистен Хью Оден. Стихи и эссе. Перевод с английского и вступительная статья Григория Кружкова. — «Иностранная литература», 2011, № 7.
Стихотворения разных лет и эссе о сонетах Шекспира.
Во вступительной статье (эмблематичной своим блестящим литературоведческим и стиховедческим анализом, в частности связкой Оден — Йейтс) меня особенно поразило одно место.
«В Кирхштеттене находится могила Одена. Он умер в 1973 году в номере венской гостиницы от сердечного приступа, вероятно, во сне. <…> Близкие люди <…> полагали, что дополнительной причиной был шок, пережитый от неожиданных претензий австрийской налоговой службы, которая насчитала за Оденом огромную задолженность. Выполнение требований должно было полностью ликвидировать его банковские сбережения, а вместе с тем и надежды спокойно доживать свой век на эти деньги. Впереди маячила перспектива снова сунуть голову в хомут поденного литературного труда и постоянного поиска приработков.
Почему же австрийские налоговики предъявили такой огромный счет Одену, несмотря на то что все его произведения печатались только в Англии и в США, а в Австрии он не зарабатывал ни гроша, а лишь тратил деньги? А потому, объясняли налоговики, что он „ведет в Австрии свой бизнес”: смотрит на австрийские пейзажи, описывает их в стихах, а потом продает стихи за границу!»
Александр Смыкалин. Идеологический контроль и Пятое управление КГБ СССР в 1967—1989 гг. — «Вопросы истории», 2011, № 8.
«Ситуации, связанные с вербовкой агента, могли быть самыми различными, а потому непредсказуемыми. Один ответственный работник центрального аппарата юридических органов страны рассказывал автору о том, что, будучи молодым преподавателем юридической академии и готовясь к 10-месячной научной стажировке за рубежом, он имел неоднократные встречи с куратором из КГБ. Высказанное им негодование: „я платным стукачом у КГБ не буду” — вызвало ответную реакцию у оперработника: „у нас за деньги работают только высокопрофессиональные люди”. Результат — встреча была последней, но в зарубежную стажировку молодой кандидат юридических наук по „объективным” обстоятельствам не поехал. Через много лет, будучи в Москве и занимая генеральскую должность, он вспоминал непрофессионализм работы местных органов КГБ. Горечь неудачи сорванной стажировки, к которой он готовился, видимо, осталась навсегда».
Мария Луиза Спациани. «Я медленно текущая река». — «Иностранная литература», 2011, № 8.
В блок материалов, посвященных выдающейся итальянской поэтессе наших дней, «живому классику», входят: стихи (переведенные Евгением Солоновичем), рассказы (перевод Анны Ямпольской) и интервью Спациани Александру Сергиевскому.
.............................................
Я дочь двух тысяч стихотворений,
я их вскормила, вскормленная ими,
небесными сосцами. В слове дружат
евангелия и кораны.
Нас в мире меньше с каждым часом. Грохот
такой со всех сторон, что тонет голос.
Верните нам пустыню. Согласитесь:
не надо было побеждать пустыню.
Из интервью:
«А. С. Вы полагаете (цитирую ваши слова), что сегодня поэзия — „подпольное движение сопротивления”. Неужели положение поэзии в современном мире настолько тяжелое?
М. Л. С. К сожалению, да. Потому что в прошлые века оставалось пространство для фантазии, а сейчас его захватили развлечения: от телевидения до Интернета и прочих изобретений, из-за которых люди часами сидят, словно приклеенные, перед этими адскими машинами. Когда вечером ложишься спать, читать, естественно, уже не хочется, а ведь раньше это было — неописуемое удовольствие читать в постели… <…> Поэзия стала первой жертвой, потому что она требует от читателя хоть какой-то культуры: иначе не двинешься дальше рифмы „розы — морозы” (интересно, как там в оригинале. — П. К.), а это еще не культура. Кроме того, поэзия требует хоть немного внимания и любви. Когда имеешь дело с поэзией, необходимы влечение к стихам, одиночество, тишина и время, которое можешь потратить на себя».
Василь Стус. На черных водах — кровь калины. — «День и Ночь», Красноярск, 2011, № 3.
Здесь публикуются переводы Юрия Беликова, Владимира Шовкошитного и Александра Закуренко. Любопытные могут сравнить с переводами Дм. Бака в «Новом мире» (2011, № 8).
...........................................
Ты ж вырвался! Ты двинулся! То ль дождь,
то ль горный сель. Медлительно движенье
материка, внезапный сдвиг и — дленье,
и вечный страх, и рук немая дрожь.
Идёшь — тоннелем долгим — дальше — в ил
ночной — порошу — снеговерть — метели.
Набухли губы. Солью побелели.
Прощай! Не возвращайся! Хлынул вниз
зелёный свет. Звезда благовествует
о встречах неземных. В ночи дрожит
и плачет яр. Сыночек мой, скажи, —
пусть без меня родная довекует.
Прощай! Не возвращайся! Возвернись!
(Перевод Александра Закуренко)
Кстати, с этого номера в постоянной рубрике «ДиН детям» альманах начинает публиковать произведения современных поэтов и прозаиков, пишущих для детей и публикующихся в сетевом журнале детской литературы «Желтая гусеница» <http://adl22.ru/уср>, созданном алтайской писательницей Анной Никольской.
Ната Сучкова. Деревенская проза. Стихи. — «Знамя», 2011, № 8.
Такие вот у них теперь проверки —
о доблестях, о подвигах, о славе —
тягаться, кто быстрее на фанерках
с поджатыми под задницу ногами.
Потом вдруг — раз! — и обманули их,
моргнул и вдруг — шестидесятые:
отец склоняется прикуривать
безногому из тридцать пятого.
Молчат картёжники отпетые,
тот хочет круг на кон поставить,
он — лёгкий, и десятилетние
его спокойно поднимают.
Он тает, он покрыт испариной,
он помнит сладость преферанса,
но на его тележке маленькой
никто не хочет покататься.
Тебе ж расплата уготована,
позор при всём честном народе:
отец бросает беломорину
и за руку тебя уводит.
Александр Ткаченко. Тихое счастье. Стихи. — «Фома», 2011, № 8.
Публикуется в рамках совместного с «Новым миром» проекта «Строфы». А. Ткаченко — известный православный публицист, это его первая стихотворная публикация.
«Удивить хотели человечество, / Променяли на помойку Рай... / Господи, спаси моё Отечество, / Бестолковый и прекрасный край. / Господи, помилуй землю Русскую, / Ведь у нас — особенная стать... / Дураков, сжигающих избу свою, / Некому, кроме Тебя, спасать».
Виктор Тополянский. Дело профессора Юдина. — «Континент», 2011, № 1 (147+) <http://magazines.russ.ru/continent>.
У главного хирурга «Склифа» Сергея Сергеевича Юдина (1891 — 1954) была пропасть наград и званий, в том числе две Сталинские премии. Арестовывали его (1948) с помощью министра здравоохранения, который выманил профессора из дома после полуночи «на консультацию». Реабилитировали — в августе 1953-го, еще живого, много поработавшего и в застенках. «Юдина пощадили. Более того, по распоряжению министра государственной безопасности Абакумова арестованный хирург получил бумагу, ручку, чернила и совершенно противоречащую тюремным правилам возможность заполнить вынужденный досуг творческой деятельностью. За 27 месяцев заключения в одиночной камере (с мая 1949 по август 1951 года) Юдин написал несколько медицинских работ (прежде всего монографию „Переливание посмертной крови”, удостоенную Ленинской премии в 1962 году) и мемуары о светлых днях его молодости, озаглавленные им „X. 1919 — Захарьино — III. 1922”. Надо полагать, что эти воспоминания помогали ему отвлечься от мрачной действительности и тягостных переживаний, связанных с бессмысленным и незаслуженным заточением».
Судя по датам, за посмертную кровь Юдин и премию получил — посмертно. По-советски. Жуткая, по правде сказать, вышла метафора.
Этот номер «Континента» — тоненький, меньше ста страниц, потому и «с плюсом», то есть — приложением к первому из четырех томов «Избранного». В четырехтомник входят публицистические материалы, публиковавшиеся в журнале с 1992 по 2011 год.
Составитель Павел Крючков