СРЕДИ ЗЕМНОГО ПЛЕНА

Синельников Михаил Исаакович родился в 1946 году в Ленинграде. Поэт, эссеист, переводчик. Автор двадцати двух стихотворных сборников, в том числе однотомника (2004) и двухтомника (2006). Много занимался темой воздействия мировых конфессий на русскую литературу. Составитель нескольких поэтических антологий. Живет в Москве.

Михаил Синельников

_*

СРЕДИ ЗЕМНОГО ПЛЕНА

В эпоху перемен

Широкой Волги водяные горы

Уходят вдаль косяк за косяком,

В унылые пустынные просторы,

Где за работу платят кизяком.

И в этой беспробудной деревеньке

Забыли и припомнить не могли,

Как выглядят какие-нибудь деньги,

Здесь выдают авансом горбыли.

Визжит пила на старой лесосеке,

Кричат в ответ перепела во ржи,

И, оставаясь в памяти навеки,

Бежит волна на берег от баржи.

Тишинский рынок

«Отец, как дальше жить?!» – и пьяный

В сиянье рыночного дня,

Как будто в край обетованный,

Пошёл, шатаясь, на меня.

Устав от мирового скотства,

Дождёшься ли, где ни живи,

Такой соборности, сиротства.

Правдоискательства, любви?

_{* *}

_*

Он в сумерках фиолетов

И розоват на заре…

Но только не стало поэтов

И музыки в каждом дворе.

Нет живописцев отменных,

Видевших жгучие сны…

Вялое солнце на стенах

И голоса тишины.

Шорох столетий отцветших…

Ни франтоватых зевак,

Ни городских сумасшедших,

Знавших, что будет вот так.

В году амнистии

Белогрудую ласточку слышу,

Что гнездо в черепице совьёт…

Уголовники крыли нам крышу,

Шел Великой Амнистии год.

Нужно было следить за вещами…

Люди в жаркие маялись дни,

Мать кормила их кислыми щами,

В Туркестане не часты они.

Затаённые, зоркие зэки

Оказались – её земляки…

Речь пошла про деревни и реки,

Заливные луга у Оки.

Вдруг примчались из библиотеки

Босоногие баранчуки.

Говорят: задолжала Шекспира!

…Вдруг восстала стена тишины.

И застольцы простецкого пира

Вновь застенчивы и холодны.

И не знаю в высокой траве я,

Сколько горестей в мире и мук…

То ли детство горит, розовея,

То ли персик цветет и урюк.

Память Осетии

Ахсару Кодзати

Во льдах Осетии зеркальных,

В её снегах светло-печальных,

Среди лугов, среди лесов

Разносится по Иристону

Какой-то звук, подобный стону,

Какой-то отдалённый зов…

Иль это целый мир незримый,

Как бы придавленный горой, –

Языческий, неутолимый

Свой голос подаёт порой?

И на заре в Даргавсе старом

Чуть брезжит проблеск тайных сфер,

И вдруг – дохнёт кузнечным жаром

От пламенеющих пещер.

Где уползают кольца змея

В глухой туман и в облака,

Вдохни всей грудью воздух Цея,

Бодрящий ветер ледника!

Чтоб эти длинные ущелья,

Огнём и холодом дыша,

На встречу с духом подземелья

Прошла бесстрашная душа.

_{* *}

_*

Вдоль красных и светло-лиловых

Цветов исчерпанного лета,

Средь этих поколений новых,

Учившихся чему-то где-то;

Туда, где шьют, хинкали лепят

И, вопреки войне и дури, –

На этот гам и тёмный лепет,

На звук дудуки и пандури;

Туда, где во дворах зелёных

Замылились, забылись числа,

С бельём и перцем на балконах

Ужалось время и зависло.

По этим спускам и подъёмам,

По улице родной и длинной, –

Брести иным, полузнакомым,

Сквозь пустоту и запах винный.

Персидская музыка

То журчанье, то всплеск, то удар,

И молчанье и грозно и трубно…

Малый бубен и най и дутар –

В ожидании главного бубна.

Но уже, набежав тяжело,

Приближается свежая сила.

Вот дохнуло и с вихрем пошло,

Колесо, грохоча, покатило.

Этот бешеный пыл, перехлёст,

Обжигая, влечёт иноверца.

В этой радуге пляшущих звёзд

Обречённое мечется сердце.

17 апреля 2010. Тегеран

Весна

Над улыбнувшейся чащею,

Все позабывшей метели,

Птицы возникли кричащие

И, горячась, улетели.

Вновь по своей траектории,

К жизни счастливой и нищей,

От водопада Виктории

Прямо до свалки в Мытищи.

_{* *}

_*

Селена белая, прекрасная Селена,

В печальной синеве моих вечерних лет!

Вдруг вспомнилось на миг среди земного плена,

Что ты – застывший мир, в котором жизни нет.

И странно – для меня каким-то утешеньем

Ты стала в тишине, ты проще и родней,

Чем солнца жгучие, ты вечером осенним

Желанней, чем звезда первоначальных дней.

Вспоминая старый Таджикистан

Абдулло Давлатову

Многолюдство базаров бывалых,

Разговоров медлительный мёд

И улыбчивость старых и малых...

Всё исчезло в небесных провалах,

Но бушует и в сердце цветет.

Нет их всех, ни дурных, ни хороших,

А насколько и как хороши,

Всё равно никогда не поймёшь их,

Что о них на земле ни реши.

Но, любя и забвенья не зная,

Ничего у судьбы не проси!

Вот – арыка вода ледяная,

И она говорит на фарси.

И, вдыхая всю прелесть былого

И припомнив памирские льды,

Я сравнил бы таджикское слово

С благовонным цветеньем джидды.