КНИЖНАЯ ПОЛКА ВЛАДИМИРА ГУБАЙЛОВСКОГО

КНИЖНАЯ ПОЛКА ВЛАДИМИРА ГУБАЙЛОВСКОГО

Г а й К а в а с а к и. Стартап. 11 мастер-классов от экс-евангелиста Apple и самого дерзкого венчурного капиталиста Кремниевой долины. Перевод с английского Е. Корюкиной. М., «Юнайтед пресс», 2010, 256 стр.

Полное английское название книги Гая Кавасаки «The Art of the Start: The Time-Tested, Battle-Hardened Guide for Anyone Starting Anything» («Искусство стартовать: проверенное временем и трудными схватками руководство для любого, кто пытается что-то начать»). Русское название — «Стартап» — кажется не вполне удачным. Стартап — это любая новая компания, как правило, в области высоких технологий, которая находится на первой стадии развития, то есть нуждается во внешних инвестициях: без них компания чаще всего не сможет выжить. Название, которое дал своей книге Кавасаки, можно перевести как «Искусство стартовать», это пусть и не так энергично, как по-английски, но ближе по смыслу. А смысл не так прост. Кавасаки заявляет, что «старт», то есть создание новой компании, — это искусство, это такой вид деятельности, который зависит не только от навыков и опыта, но и от интуиции, в отличие, например, от бухучета. Чтобы сильно стартовать — нужен пусть скромный, но талант.

Что в принципе нельзя перевести на русский — это артикли. Потому что в русском их нет. А здесь они весьма существенны. Кавасаки прямо в названии говорит, что не бывает «искусства стартовать» вообще, но каждый новый конкретный старт — тот самый, в который вы только что ввязались, будет иным. Накопленный вами опыт, конечно, поможет, но он ничего не гарантирует. Даже если вы уже раз десять стартовали, новое начало потребует неожиданных решений и непредвиденных шагов. Вам нужно сделать открытие. Только материалом и инструментом для этого открытия вам послужат не слова, как поэту, и не теория и приборы, как ученому, а люди и рынки.

Старт — это искусство. Иначе просто не может быть, поскольку, согласно Кавасаки, главная мотивация, которая есть у предпринимателя, это желание изменить мир к лучшему. Все остальное не так существенно. В эпиграфе ко всей книге Кавасаки приводит слова Редьярда Киплинга: «Предостерегая студентов от чрезмерной зацикленности на деньгах, власти или славе, он сказал так: „Однажды вы повстречаете человека, для которого все это не имеет значения. И тогда вы поймете, как вы бедны”». А деньги — это только инструмент. Но очень важный инструмент, потому без них вы просто ничего не сможете сделать, в том числе изменить мир.

Автор предисловия, предприниматель Давид Ян, затевавший в своей карьере много стартапов, и удачных, как ABBYY, и провалившихся, как Cybiko, и только набирающих обороты, как iiko, пишет (вполне в стиле «Fine!»): «Блестящая книга!», но оговаривается: «Возможно, моя экспрессивная оценка также связана с тем, что в каждом мастер-классе я обнаружил идеи и концепции, поразительно коррелирующие с моими  собственными».

Если точка зрения двух людей со столь разным опытом — бывшего евангелиста Apple и одного из самых успешных российских IT-предпринимателей — совпадает, — к ней стоит внимательно присмотреться.

О стиле «Fine!» Кавасаки пишет: «Законы США запрещают писать такие рекомендации, которые могут повредить кандидату при устройстве на работу. Поэтому знайте: если в рекомендации не отзываются о работнике в превосходной степени — это, по сути, отрицательная рекомендация». Все эти восторженные «Fine! Great! Super!» значат всего лишь: «Все в порядке», не более того. Это нужно иметь в виду.

В классической книге по экономике нобелевский лауреат Пол Энтони Самуэльсон писал: «Не думайте, что эта книга научит вас чему-нибудь практическому. Если вы хотите открыть свое дело — просто выходите на линию огня и работайте, а потом, может быть, что-то вам пригодится». Это же можно сказать и о книге Кавасаки, потому что старт — это искусство.

Э в р е Л е б р е. Стартапы. Чему мы еще можем поучиться у Кремниевой долины. Перевод с английского М. А. Адамян, А. А. Данишевской, Н. С. Брагиной. М., «Корпоративные издания», 2010, 216 стр.

Книга Лебре — это попытка понять, что из опыта Кремниевой долины можно перенести на европейскую почву. Перенести хотелось бы многое, но получается пока не слишком успешно — ростки не приживаются. Причин много. Например, способные и инициативные молодые люди в Европе считают, что сначала нужно завершить учебу, поработать в солидной компании, а потом уже затевать собственное дело (так в принципе и советуют учебники), а в Кремниевой долине нередко успешные (и успешнейшие) проекты затевают 20-летние недоучки. (Такие, как Марк Цукерберг — основатель Facebook). И эти недоучки ради сомнительных затей бросают престижнейшие Гарвард или Стэнфорд.

Начинается книга Лебре с описания классического стартапа — компании Google. Глава так и называется «Сага о Google». По мнению автора, компания развивалась так, как будто следовала страница за страницей руководству по созданию стартапов (например, тому же Кавасаки) и учебнику по венчурному бизнесу. Два предприимчивых аспиранта Стэнфорда, Сергей Брин и Ларри Пейдж, как это принято — в «гараже» придумали поисковый алгоритм, получивший название PageRank. Получили первую инвестицию от бизнес-ангела — Энди Бехтольшейма, который «так торопился поскорее сесть за руль своего „Порше”, что не глядя подписал чек на 100 тысяч долларов и даже не понял, что компании еще не существует!». А дальше молодые гении только и успевали получать инвестиции и стремительно развивали компанию. Очень скоро они стали миллиардерами и сделали Google одной из крупнейших IT-компаний в мире.

К сожалению, Лебре иногда пишет довольно странные вещи об этом звездном пути. Например, когда Google стал поисковой системой Стэнфорда, «настал день, когда нагрузка на систему оказалась столь высока, что во время ее работы во всем университетском кампусе отключалось электричество». Каким образом нагрузка на поисковую систему могла привести к столь тяжелым последствиям для стэнфордского кампуса, понять трудно. Сама по себе поисковая система электричества не требует — электричество нужно для работы серверов. А сколько запросов обрабатывает сервер — не играет никакой роли. Могут наступить сбои и зависания в работе поисковой системы, но не в электроснабжении. Кажется, Лебре не слишком хорошо представляет себе, как работает поиск и даже как работает обычный компьютер. Такие неточности, конечно, подрывают доверие к этой в целом полезной книге.

А то, что все было у Брина и Пейджа гладко и славно, — тоже миф. Успех, особенно такой грандиозный успех, как тот, что выпал Google, — это всегда исключение из правил и потому в большой степени случайность.

Технический директор компании Яndex Илья Сегалович, анализируя причины успеха Google, сказал в интервью «Компьютерре»^[1]: «Считается, что успех Google базируется на PageRank, новаторском алгоритме, который придумали два студента в гараже. Однако это далеко от истины. Первое: опубликованный вариант PageRank не имеет почти никакого отношения к тому, что на самом деле работает в Google. Новизна его тоже под вопросом. По большому счету, все это уже было опубликовано, но в параллельных областях. И самое главное, PageRank не предоставлял никакого конкурентного преимущества, потому что то же самое практически сразу было реализовано во всех остальных поисковых системах. А что сработало на Google? Например, с 1999 по 2003 год — как минимум четыре года — Google был единственной мировой искалкой, которая выдавала сниппеты, что повышает информативность выдачи на 30 процентов. Мы это тоже делали, но в России. Такая, казалось бы, мелочь. Технологически — совсем не сложная задача. У меня в 2000 году это было тестовым заданием при приеме на работу. Тем не менее четыре года сниппеты выдавал только Google. Почему остальные порталы это не реализовали? Не знаю».

Сниппеты (snippets — англ. лоскутки, обрывки) — фрагменты текста с найденной страницы, как правило, содержащие слова из поискового запроса. И только-то. Насколько высока была конкуренция на рынке поиска в 1999 году, можно и не говорить. И Google еще не был среди лидеров. И такая вроде бы мелочь стала одним из важных конкурентных преимуществ.

К э т р и н К е м п б е л л. Венчурный бизнес: новые подходы. Перевод с английского Д. Липинского. М., «Альпина Бизнес Букс», 2008, 428 стр.

Кэтрин Кемпбелл много лет работала в «The Financial Times», где она специализировалась на материалах о венчурном бизнесе. В конце концов она так поднаторела в рассказах об этом бизнесе, что ушла из газеты и стала венчурным инвестором. Это достаточно типичная история. В венчурном бизнесе едва ли не главную роль играют личные связи и репутация, а у Кемпбелл они постепенно появились. В этом рисковом бизнесе далеко не всегда можно все посчитать, часто нужно посмотреть в глаза потенциальному инвестору или предпринимателю. Тот же Энди Бехтольшейм оценил не потенциал несуществующего на тот момент поиска Google, а потенциал Брина и Пейджа.

Это книга достаточно специальная, чтобы читать ее, нужно уже многое знать о венчурном бизнесе. Я остановлюсь на одном моменте — «эталонном миллиарде долларов».

В начале 90-х Билл Гейтс выступал в одном из американских колледжей. Ему задали вопрос, стоит ли сегодня заниматься программированием, Гейтс ответил: «Миллиард долларов вы не заработаете, но миллион всегда можно, так что смысл есть».

Рассказывая о начале Яндекса, Илья Сегалович в одном из своих выступлений  сказал^[2]: «В  конце 80-х годов  уже были люди, которые хотели с помощью своего мозга заработать, и заработать не что-нибудь, а миллиард долларов. Тогда бизнес складывался обычно так: сначала торговля компьютерами, потом спирт Royal, а потом вы основываете банк. Но мы понимали, что туда — в сторону спирта Royal — нам не надо. Мы продолжали писать программы».

Как и основатель Microsoft, разработчики Яндекса не понимали, как можно в 90-е годы «мозгом» заработать этот самый «миллиард», но предчувствовали будущее развитие событий они лучше. А Билл Гейтс, очевидно, недооценил потенциальные возможности Сети.

Кэтрин Кемпбелл пишет: «В 1990-е годы отличительной чертой отрасли, по крайне мере в США, стало построение „компаний на миллиард долларов”. Выражение „компания на миллиард долларов” относится, разумеется, к специальному отраслевому жаргону венчурных капиталистов. Эта  величина применяется не к выручке и, уж конечно, не к прибыли, а скорее к рыночной капитализации. В период бума (конец 1990-х — 2000-й. — В. Г.) термин „эталонный миллиард долларов” приобрел более широкое значение, обозначая крупный успех венчурных фирм, который состоит в превращении инвестиции размером в несколько миллионов долларов в миллиардный прирост капитала для фирмы и инвесторов».

Сегодня оценка капитализации Яндекса составляет 11 миллиардов долларов. Венчурные инвестиции, которые привлек Яндекс, составляли несколько десятков миллионов долларов. Так что в этом случае все получилось и у предпринимателей, и у инвесторов.

Ответ, который дал студентам Билл Гейтс в начале 90-х, характерен. Не надо спрашивать у тех, кто этот миллиард заработал, можно ли повторить их успех, — они почти наверняка ответят «нет» и будут искренни в своем ответе: они действительно не видят такой возможности. Чтобы повторить их успех, нужно двигаться в таком направлении, которого для сегодняшних победителей не существует.

Д э в и д К и р к п а т р и к. Социальная сеть. Как основатель Facebook заработал $4 миллиарда и приобрел 500 миллионов друзей. Перевод с английского В. Иващенко. М., «Эксмо», 2011, 288 стр. («Высший класс»).

Это книга об истории последнего (на сегодняшний день) из великих сетевых проектов — Facebook. В отличие от фильма Дэвида Финчера «Социальная сеть», книга сосредоточена не столько на людях, реализовавших этот проект, сколько на бизнесе. Хотя сюжетная канва весьма схожа.

Киркпатрика очень занимает вопрос: почему именно Facebook добился такого впечатляющего успеха, хотя проект был далеко не первой социальной сетью и конкурентов у него хватало?

У автора книги нет сомнений в том, что Цукерберг — гений. Но Киркпатрик приводит и другие аргументы и описывает обстоятельства, которые привели к успеху.

Facebook появился вовремя. Попытки создать социальные сети предпринимались и в 90-е годы. Но тогда еще не пришло их время. Сеть еще не развернулась. Доступ происходил в основном по dial-up, и загрузка страниц была очень медленной. Программирование было дорого — недоставало бесплатных общедоступных инструментов разработки. А Facebook был написан на языке PHP и развернут на серверах Apache — то есть за программное обеспечение не надо было платить. Покупать нужно было только «железо». Но в таком же положении были и другие стартапы, запустившие свои социальные сети в 2003 — 2004 годах.

Facebook (тогда еще Thefacebook) был написан как внутренняя сеть Гарвардского университета и только потом стал социальной сетью так называемой «Лиги плюща» — элитных американских университетов. Гарвард выступал как гарантия того, что сделано действительно нечто стоящее. А возможность присоединиться к элите выглядела привлекательно для всех американских университетов и колледжей. Подключение новых университетов к Facebook происходило постепенно — университеты ждали, пока наступит их очередь. Во многом это было вынужденным шагом создателей сети — они очень боялись, что, подключив сразу большое количество пользователей, они не смогут обеспечить нормальную работу сети — начнутся зависания, а у них просто не хватало денег для покупки новых серверов. Но ожидание действовало на будущих пользователей вдохновляющее — и как только университет подключался к Facebook, практически сразу все студенты создавали в нем свои профили.

Цукерберг сделал ставку на регистрацию только под реальными именами: чтобы зарегистрироваться, нужно было указать свой email в почтовой службе университета. Чужим вход был воспрещен. Это вызывало дополнительное доверие к Facebook.

Цукерберг не спешил привлекать внешние инвестиции — он хотел сохранить полный контроль над проектом. И он мог себе это позволить: его семья вложила в проект на первом этапе 85 тысяч долларов. Деньги сравнительно небольшие, но их хватило, чтобы развернуться. У Цукерберга были связи в Кремниевой долине, и это позволило уже летом 2004 года (через полгода после старта) получить деньги от бизнес-ангела — Петера Тиля, который вложил в Facebook 500 тысяч долларов. Нежелание Цукерберга привлекать венчурные инвестиции возбуждало инвесторов — они хотели вложить деньги в очень быстро растущий стартап. И в апреле 2005 года (через год с небольшим после старта) венчурный фонд Accel Partners оценил Facebook в 98 миллионов долларов и вложил в проект 12,7 миллиона долларов.

То есть успех Facebook во многом обязан именно ограничениям, которых придерживались его создатели. Они как бы нехотя уступали и инвесторам и пользователям. Такая сдержанность и своего рода аскетизм присущ и программной составляющей проекта. Цукерберг провозгласил принцип: в Facebook должно быть только необходимое — добавить любую функциональность легко, но от нее трудно освободиться, когда окажется, что она только усложняет жизнь пользователя.

Если судить по книге Киркпатрика, Facebook развивался исключительно грамотно, и такая сдержанность тем более удивительна, что руководил проектом юноша, которому даже нельзя было покупать спиртное (он не достиг совершеннолетия — ему было меньше 21 года); Цукербергу приходилось на встречах с потенциальными инвесторами, проходившими, как это и бывает обычно, в ресторанах, пить «Спрайт». Впрочем, на вечеринках, которые устраивали отцы-основатели Facebook у себя дома, они вели себя куда свободнее.

Книга Киркпатрика очень интересна. Она действительно позволяет заглянуть за кулисы Facebook. И что-то понять, например, в природе такого феномена, как социальная сеть, — феномена, который во многом благодаря Facebook определяет сегодня нашу жизнь.

М а ш а Г е с с е н. Совершенная строгость. Григорий Перельман: гений и задача тысячелетия. Перевод с английского И. Кригер. М., «Астрель», «CORPUS», 2011, 272 стр.

M a s h a G e s s e n. Perfect Rigor. A Genius and the Mathematical Breakthrough of the Century. Boston — New York, «Houghton Mifflin Harcourt», 2009, 242 стр.

Книга Маши Гессен сначала вышла на английском языке и только спустя два года была переведена на русский. Гессен не удалось поговорить с героем своей книги Григорием Перельманом, но она поговорила о нем с очень многими людьми, хорошо знавшими Перельмана и принимавшими в его судьбе самое деятельное участие.

Это в первую очередь — руководитель математического кружка, в котором занимался Перельман, будучи школьником, — Сергей Рукшин. Рассказ Рукшина о Перельмане очень любопытен. Если верить Рукшину, Перельман был юношей, сосредоточенным до жестокости, — и к себе и к другим. Он не понимал и не принимал ни малейшей расслабленности. В определенном смысле Перельман структурировал внешний — неизбежно хаотичный — мир по законам математики и не терпел ошибок и отклоненй. И этот образ гениального математика проходит через всю книгу.

Естественно, что все читатели этой книги искали в ней ответ на сакраментальный вопрос: почему Перельман, добившись выдающегося успеха — доказав проблему Пуанкаре, — повел себя настолько неадекватно: отказался сначала от Филдсовской медали, потом — от премии Института Клея и наконец вовсе ушел из математики? У Гессен есть такой ответ: Перельман страдает синдромом Аспергера — формой аутизма, при которой у человека затруднены коммуникации с внешним миром. В частности, такой человек просто не может поставить себя на место другого, а это необходимо для нормального взаимопонимания. Вот это нарушение социализации и привело к таким неадекватным реакциям. Насколько этот ответ правильный, судить трудно, поскольку для этого необходимо, чтобы Перельмана обследовали врачи. А это вряд ли возможно. Но что-то верное в таком ответе, на мой взгляд, есть.

Книгу Гессен можно условно разделить на две, на самом-то деле, не слишком связанные темы: одна — это Григорий Перельман, его биография, его поведение, встречи и разговоры с другими математиками. И здесь все в порядке — это хорошая журналистская работа. Но есть и вторая тема — это сама проблема Пуанкаре. Здесь все гораздо хуже.

Когда мне случилось готовить к публикации в «Новом мире» работу Успенского «Апология математики», Владимир Александрович, объясняя свою строгость в подготовке текста, сказал: «Володя, если бы я готовил эту публикацию для математического журнала, я бы так не беспокоился — там, заметив ошибку или опечатку, профессионал все равно прочел бы текст правильно. Когда мы готовим популярный текст, адресованный непрофессионалам, мы должны быть предельно внимательны, поскольку большинство наших читателей примут все, что сказано, на веру».

Математики относятся к тем немногим людям на Земле, которые, что называется, «отвечают за базар». Отвечают если не собственной жизнью, то собственной репутацией и карьерой, то есть в конечном счете возможностью продолжать нормально заниматься делом своей жизни. Грубая ошибка может привести к реальному остракизму, что для математика сравнимо едва ли не с потерей жизни и свободы. Просто потому, что разговаривать о вещах, которые его больше всего на свете интересуют, ему попросту не с кем, кроме других математиков. С человеком, единожды солгавшим или упорствующим в своем заблуждении, никто говорить не станет.

Математик, взявшийся популяризировать свою науку, многократно рискует. Коллеги все равно будут разочарованы, поскольку у каждого свое представление о допустимом уровне профанации. Это — с одной стороны. С другой — математик представляет свой неведомый континент тем, кто никогда там не был и скорее всего никогда туда не попадет. Как он скажет, так и будет. Скажет, что там живут люди с песьими головами, — значит, так и есть, проверить это почти невозможно — для человека, не получившего математического образования, это годы труда.

Слово в математике значит то и только то, что оно значит. Поэтому обращаться с ним нужно крайне аккуратно. Изъятое из контекста, оно часто просто теряет смысл, и поэтому, насколько это возможно, его следует охранять от произвольных интерпретаций и контекстов.

Гессен тоже говорит о строгости и специфичности языка математики, но сама делает такие ошибки, что просто опускаются руки. Приведу несколько примеров.

«Картина мира по Евклиду была ограниченной и плоской. Наш мир искривлен. Современные люди легко покрывают расстояния достаточно большие для того, чтобы почувствовать на себе кривизну Земли». Кривизна пространства-времени, о которой писал Эйнштейн (и которую имеет в виду Гессен), не имеет никакого отношения к «кривизне Земли». Сфера прекрасно вписывается в «ограниченный и плоский» Евклидов мир. Или Гессен считает, что греки не знали, что такое шар? Я что-то сомневаюсь сильно. «Ситуация меняется, если в сфере появляется отверстие. Тогда сфера перестает быть сферой и становится тором…». Нет, не становится. Сфера с дыркой гомеоморфна плоскости, а не тору. «Объект <…> может быть односвязным или не быть таковым (то есть иметь или не иметь отверстия)». Кольцо — односвязный объект, отверстие в нем наличествует. И так далее.

Но надо отметить, что в английском тексте ошибок все-таки меньше, чем в русском переводе. К тем неточностям и ошибкам, которые есть в английском тексте, переводчик щедро добавляет свои — часто он просто не понимает, о чем идет речь. Вот чисто переводческий ляп. Название известной статьи Сильвии Назар и Дэвида Грубера (Sylvia Nasar и David Gruber), посвященной Григорию Перельману и опубликованной в «The New Yorker», — «Manifold Destiny». В английском тексте книги Гессен, естественно, все в порядке, а на русский название переведено: «Многоликая судьба». Это никуда не годится. «Manifold» — это в том числе и математический термин, который переводится на русский математическим же термином — «многообразие». Этими самыми «многообразиями» как раз и занимается топология, и о них идет речь в проблеме Пуанкаре.  Название статьи построено на игре слов. И эту игру очень просто перевести на русский: «Многообразие судьбы». Откуда взялась эта «многоликость»? Я подозреваю, что переводчик просто не знал, что «manifold» — математический термин. Но я не понимаю, почему его не поправил автор.

Многие ошибки действительно легко устранить, но вместо того, чтобы сделать это, например, в русском переводе, к уже существующим в английском тексте добавились новые. Ошибки подрывают доверие к тексту, и даже то, что в нем интересно, вызывает неизбежные сомнения. И ни о какой «совершенной строгости» речь, конечно, идти не может.

Д ж о н Б р о к м а н. Во что мы верим, но не можем доказать. Интеллектуалы XXI века о современной науке. Перевод с английского Анны Стативка. М., «Альпина нон-фикшн», 2011, 336 стр.

Автор-составитель этой книги Джон Брокман — один из создателей замечательного проекта и сайта Edge (http://www.edge.org) (edge — англ. — грань, лезвие). В 1991 году он выдвинул идею третьей культуры. В предисловии к книге Брокман пишет: «К ней (третьей культуре. — В. Г.) относятся ученые и мыслящие практики, которые благодаря своей работе и внятным высказываниям вытесняют традиционных интеллектуалов в формировании зримых глубинных смыслов нашей жизни, по-новому определяя, кто мы и что мы».

Само название «Третья культура» очевидно отсылает к знаменитой статье ученого, политика и писателя Чарльза Питера Сноу «Две культуры», написанной в 1959 году. В этой статье Сноу с горечью писал о неустранимом разрыве, который возник к середине XX века между гуманитарными и естественными науками или, говоря словами Слуцкого, между «физиками и лириками».

Брокман полагает, что в концу XX века ситуация значительно улучшилась, и именно потому, что возник новый слой интеллектуалов, которые и формируют третью культуру. Кто эти люди? Это — ученые, чаще всего физики, математики, биологи, специалисты по компьютерным наукам, психологи, медики. Но не всякий ученый автоматически оказывается принадлежащим третьей культуре. Практически все эти люди пишут книги — популярные книги, в которых они задаются глубокими философскими вопросами и ищут на них аргументированные научные ответы. И эти книги адресованы не коллегам-специалистам, а чаще всего людям, не знакомым с деталями и частностями тех наук, о которых идет речь.

При этом поскольку каждый из этих ученых глубоко понимает свою науку, он всеми силами старается не впадать в профанацию и популизм, а донести до широкой публики самое ядро научного знания и показать, как это знание меняет жизнь людей. Причем биолог оказывается этой самой широкой публикой для математика, а математик — для психолога. И внутри самого сообщества, образующего третью культуру, происходит плодотворное перекрестное просвещение. И рождается язык междисциплинарной коммуникации.

И вот этих людей Брокман попросил коротко ответить на один вопрос: «Великие умы иногда угадывают истину до того, как появятся факты и аргументы в ее пользу. (Дидро назвал эту способность „духом прорицания”.) Во что вы верите, хотя не можете этого доказать?». Ответы на этот вопрос и составили книгу. Читать ее захватывающе интересно. И к тому же это чтение настраивает на оптимистический лад (что разительно отличает книгу от размышлений и выводов гуманитариев). Среди ответивших на вопрос Брокмана — Ричард Докинз, Фримен Дайсон, Иен Макъюэн, Александр Виленкин и еще более сотни интеллектуалов.

Не всегда ученые верят в одно и то же. Иногда ответы прямо противоположны. Но в целом можно выделить несколько наиболее часто встречающихся ответов.

Мир, скорее всего, материален. Все, что мы видим в нем, возникло в результате эволюции (при этом есть самые разные варианты ответов на вопрос, является ли такая эволюция направленной). Жизнь существует всюду во Вселенной. Существование разума не только на Земле вполне вероятно. Мы несем ответственность перед будущими поколениями за то, что мы делаем на Земле сегодня. Человечество меняется к лучшему — оно становится добрее, доверчивее и умнее. Законы нравственности универсальны, независимо от того, даны они Богом или сформировались эволюционно.

И это — некоторая усредненная «вера» сотни интеллектуалов. Жаль только, что доказать такой ободряющий прогноз они пока не могут.

Б у д у щ е е н а у к и в X X I в е к е. С л е д у ю щ и е п я т ь д е с я т л е т. Под редакцией Джона Брокмана. Перевод с английского Ю. В. Букановой. М., «АСТ», «Астрель»; Владимир, ВКТ, 2011, 255 стр.

Книга представляет собой еще один проект Брокмана. Но только в этом случае он предложил своим респондентам не ограничиваться короткой репликой, а попытаться представить по возможности доказательный прогноз развития науки на ближайшие пятьдесят лет. На английском книга вышла достаточно давно — в 2002 году, и сейчас уже можно оценить некоторые прогнозы. Авторов у этой книги меньше, чем у «Во что мы верим, но не можем доказать», но многие ученые приняли участие в обоих сборниках. Читать эту книгу, пожалуй, еще интереснее, поскольку здесь приводятся именно доказательства, а не только формулируются индивидуальные символы веры.

Приведу некоторые прогнозы. Ян Стюарт, замечательный популяризатор математики, размышляет о будущем этой науки. Он полагает, что к 2050 году будет доказана гипотеза Римана, а число нерешенных задач, вошедших в список Проблем тысячелетия, составленный Институтом Клея, существенно сократится, но думает, «что гипотеза Пуанкаре останется недоказанной». А ведь в 2002 году, когда книга вышла на английском, доказательство уже существовало — свою первую статью Перельман выложил на arXiv.org в ноябре 2002 года. Конечно, такого рода ошибки неизбежны.

Профессор астрономии и экспериментальной (sic!) философии Кембриджского университета сэр Мартин Рис считает, что «главная научная задача ближайших пятидесяти лет <…> подтверждение или опровержение гипотезы о существовании внеземного разума». Он полагает, что к 2050 году мы будем точно знать, как на Земле зародилась жизнь, и сможем строго оценить вероятность ее зарождения на других планетах. И тогда встанет вопрос о том, насколько вероятно развитие простейших форм жизни и их превращение в разумные существа.

Стюарт Кауфман, почетный профессор биохимии Пенсильванского университета, также полагает, что к 2050 году мы будем точно знать, «что такое жизнь». Сразу несколько биологов убеждены, что к 2050 году мы сможем генетически модифицировать человека, и главным станет вопрос — чего мы хотим этим добиться?

Мы даже получим точный ответ на вопрос: «Есть ли жизнь на Марсе?»

Сбудутся ли эти прогнозы? Ответить на этот вопрос — значит попробовать повторить опыт авторов этой книги. Я этого делать не стану. Как мы видели в случае с гипотезой Пуанкаре, сбудутся не все прогнозы.

У меня давно не было настолько захватывающего чтения. Я хочу подчеркнуть — все это не фантастика. Все это — нормальные научные задачи, хотя и задачи завтрашнего дня. Третья культура действует, развивается, набирает силу. И скоро уже не останется вопросов для традиционной философии — и эта наука тоже станет экспериментальной, какой уже стала сегодня психология.

Д ж о н Д е р б и ш и р. Простая одержимость. Бернхард Риман и величайшая нерешенная проблема в математике. Перевод с английского А. Семихатова. М., «Астрель», «CORPUS», 2010, 463 стр.

Книга Джона Дербишира посвящена гипотезе Римана (1826 — 1866) о нетривиальных нулях дзета-функции. Здесь, по-видимому, нет смысла углубляться даже в популярное изложение формулировки этой проблемы. Можно сказать только, что она тесно связана с проблемой распределения простых чисел. Нам бы очень хотелось узнать, как именно распределяются простые числа в натуральном ряду. Эта гипотеза, которую сформулировал один из величайших математиков в истории человечества Бернхард Риман, в середине XIX века вошла в список знаменитых проблем Гильберта. Этот список был представлен математическому сообществу на втором Всемирном конгрессе в 1900 году в Париже. Эта гипотеза входит и в список семи проблем тысячелетия, обнародованный в 2000 году, за решение которых Институт Клея обещал премию в миллион долларов. Но, конечно, не этот обещанный миллион будит воображение и инициирует усилия математиков.

И вот чтобы почувствовать, что же движет этими странными людьми, на что они тратят свои недюжинные интеллектуальные силы, стоит читать эту книгу. Причем читать ее можно и не имея математического образования, хотя это и нелегкое чтение. Книга состоит из чередующихся глав — главы с нечетными номерами содержат математические объяснения, с четными — раскрывают исторические и биографические подробности.

Можно читать только четные главы (более беллетристические), пролистывая формулы. Это не так интересно, как последовательное чтение, но все равно перед читателем раскрывается едва ли не вся история математики XX (и отчасти XIX) столетия, взятая в некотором частном ракурсе: в исследованиях простых чисел — странных и необыкновенно притягательных, до сих пор не поддающихся детальному описанию.

Завершается книга словами о Римане: «Хотя недолгие годы были ему отпущены и немного имеется печатных страниц, запечатлевших результаты его исследований, имя его есть и будет на языке математиков. Большая часть его трудов — шедевры, наполненные оригинальными методами, глубокими идеями и широким творческим воображением».

Прочитав эту книгу, можно прикоснуться к одному римановскому шедевру. Необходимо отметить глубоко компетентный и литературно строгий перевод книги, выполненный А. М. Семихатовым.

О л е г Ф е й г и н. Внеземной разум. Мифы и реальность. М., «КоЛибри», «Азбука-Аттикус», 2010, 288 стр. («Galileo»).

Это единственная в моей Книжной полке книга, написанная по-русски. Но у очень многих участников проекта Edge, принявших участие в книгах Брокмана, есть книги, переведенные на русский. И почти все они вышли в последние два-три года. Хоть и с опозданием, но русский читатель тоже может увидеть явление третьей культуры.

Олег Фейгин написал книгу, которую не стыдно поставить с этими сочинениями на одну полку. Ученый разбирает главные аргументы сторонников существования НЛО, в частности Розуэллский инцидент, наделавший много шума, когда будто бы была обнаружена упавшая летающая тарелка — 2 июля 1947 года недалеко от американского городка Розуэлл. Хотя эту историю уже много раз разбирали, сторонники НЛО все равно уверены, что тогда американские власти спрятали остатки корабля инопланетян. Фейгин убежден, что это не так, — ничего власти не прятали, поскольку прятать было нечего.

Важным моментом в объяснении многочисленных наблюдений НЛО являются также необыкновенно красивые свечения в земной атмосфере — так называемые эльфы, спрайты и джеты. Их систематически начали исследовать сравнительно недавно, и пока о них мало известно широкой публике. А это жаль, поскольку могло бы устранить многие недоразумения.

Трудность общения с «уфологами» заключается в том, что они требуют от ученых ни много ни мало, как доказательства несуществования НЛО, а сами, в общем, не слишком утруждают себя обратной задачей. А доказательств несуществования просто не может быть. Вот и получается — кто-то что-то углядел, сфотографировал или записал на видео, выложил на Youtube, публика заинтригована. Специалист-уфолог выступает по «настоящему мистическому» телеканалу, говорит, что уж это-то доказательство неопровержимо, и почему-то серьезные люди должны отвлекаться от серьезных проблем и объяснять очередную глупость. Фейгин тоже взялся за эту неблагодарную работу. И в общем, справился неплохо. Но что бы ни говорили уфологии, это не отменяет другого — все мы втайне надеемся и ждем: очень хочется получить из космоса сигнал от разумного существа. Очень.

Ч а р л ь з Ф л а у э р с. 10 заповедей нестабильности. Замечательные идеи XX века. Перевод с английского А. В. Хачоян. М., «БИНОМ. Лаборатория знаний», 2011, 197 стр.

В точном соответствии с заглавием книга состоит из 10 глав, посвященных разным наукам и фундаментальным открытиям. При этом охват взят предельно широкий — от расширяющейся Вселенной до психоанализа. Изложение в каждой из глав ведется на очень простом (иногда прямо-таки примитивном) уровне. Но это не делает книгу скучной и не ведет к профанации науки. И вот почему: главный герой книги — не постоянная Хаббла, не теория относительности, не принципы квантовой механики, не дрейф континентов, не теория Большого взрыва, не теорема Геделя, не открытие ДНК, не эволюция человека и не психоанализ Фрейда или бихевиоризм Уотсона; герой этой книги — нестабильность — главное, по мнению автора, открытие XX века. Если в XIX веке мы в основном исследовали статические структуры, то развитие науки в XX веке привело нас к выводу, что статические структуры всегда неустойчивы. Нельзя установить порядок раз и навсегда — он неизбежно сразу же начнет нарушаться. А вот движущаяся, развивающаяся, эволюционирующая система получает шанс оставаться самой собой долгое время. Иными словами, нестабильность положения — это необходимое (хотя и недостаточное) условие устойчивости, и это верно для любых систем. Можно сказать, что автор приходит к глубокому философскому выводу, который подтверждается частными примерами. И этот вывод оказывается вполне убедительным. Тоже своего рода экспериментальная философия.