Театр теней

 

С е р г е й  Ш и к е р а. Стень. — «Волга», Саратов, № 9-10, 11-12, 2009.

 

Роман Сергея Шикеры «Стень» написан в 1992, 1998 гг.

Опубликован в 2009 г.

Сергей Шикера с 1978 г. живёт в Одессе.

Согласно поисковой системе ЯНДЕКС, приморского города Лидия на территории бывшего СССР нет.

 

История болезни

 

ФИО — Тимницын Илья Аркадьевич.

Год рождения — 1962.

Возраст — 21 г.

Адрес — кв. 14, дом № 11, ул. Парковая, р-н Безменовка, г. Лидия, СССР.

Образование — неоконченное высшее.

Место работы, занимаемая должность — почтамт г. Лидия, ночной сопровождающий.

В анамнезе — депрессивные и маниакальные состояния с бредом преследования. Под влиянием бредовых идей пытался убить друга детства, после чего планировал покончить с собой. Суицидальные идеи с детства. Обсессивные ритуалы.

Злоупотребление алкоголем, периодическое употребление наркотических веществ (марихуана).

Наследственность отягощена:           отец — алкоголизм

                                                      мать — депрессии, деменция (неуточнённая).

Причина госпитализации — в состоянии аффекта угрожал знакомому огнестрельным оружием (автоматом). Переведён в областную психиатрическую больницу из следственного изолятора Лидийской тюрьмы.

 

А теперь, опираясь на эту вымышленную мной, но наверняка существующую где-то в иллюзорной романной реальности историю болезни, попробую пересказать основную линию сюжета, используя в основном цитаты.

«Итак — нас двое (допустим). <…> Человек, осведомленный о наличии в себе обыкновенного двойника, как-то представляет или воображает, где примерно кончается он сам и где начинается его двойник. <…> Никакой борьбы и единства противоположностей во мне нет, а есть лишь сквозное, с тенденцией к усилению, перетекание через предмет, не имеющий качеств (я), в сторону предмета, качествами обладающего, но находящегося, с умыслом или без, вне поля моего зрения, — двойник. Можно выразить эту мысль в такой формуле: Я равен я минус двойник. За отсутствием уменьшаемого в разности остается вычитаемое, т. е.: Я равен минус двойник? (его тень?). Какая-то нелепая арифметика, но что делать... Я не знаю, что со мной происходит. Потому что со мной не происходит ничего. Все происходит с ним. Но и что происходит с ним, для меня глубочайшая тайна, ведь я только и делаю (только, только и делаю), что слежу за собой, чтобы, вовремя заметив не свое (получается — все), тотчас отдать ему».

«У каждого — свой соглядатай. У Ильи Аркадьевича Тимницына, 21 года, беспартийного, их было два» (он сам — «я», недоброжелательный комментатор, и школьный приятель Виктор Навроцкий).

«И все же главной, непростительной виной перед самим собой Тимницын считал не свое благоговение перед Виктором <…> то, с какой готовностью он доверил Навроцкому роль проницательного наблюдателя, видевшего его, Тимницына, насквозь. <…> Еще один, проницающий его, подобно рентгеновскому лучу, взгляд зажил какой-то самостоятельной жизнью, и оказалась она удручающе долгой».

Решив одним махом избавиться от обоих наблюдателей, Тимницын планирует убить Виктора и потом покончить с собой. Убийство не удается, несмотря на предпринятую попытку, таким образом, остаётся в живых и герой, продолжающий в поисках избавления-излечения от наблюдающего, комментирующего двойника скитаться по Лидии.

Имена персонажей:

 

^{Виктор Навроцкий}

^Жижин

^{Сеня-старшина}

^{Теренций Плуг}

^{Андрей Решетилов}

^{Сумароков}

^Чмонов

^{Казначеев}

^{Алхимов}

^{Левадийский}

^Яков

^Пчёлка

^{Меркурий}

^{Николай}

^{Сергей Гарнизонов}

^{Арсений Птицелов —}

привязаны к достаточно схематическим описаниям внешности и поведения персонажей, с которыми главный герой, по существу единственный, Илья Тимницын, сталкивается в своих блужданиях по таким же только названным улицам и районам, отличающимся такими же необязательными чертами. Общее же у всех одно — они играют в игры, в которые втягивают и Тимницына, опутывают его.

«…Вскоре был приглашен на подпольные собрания лидийских брахванитов, проходившие один-два раза в неделю <…> на квартире у некоего Чмонова, которому сам Радж Брахван Дверь контрабандой переслал посвящение в ученики, свою фотографию („малу”), персональную мантру и новое санскритское имя. Неизменная программа собраний была такова: сначала общая медитация в спальне, затем чай и разговоры на кухне».

«Жижин, представившись служителем зоопарка и сообщив, что по его халатности из клетки убежал лев, попросил у Тимницына содействия в поимке».

«…Бороться с Вашей химерой ненатуральности надо ею же, только доведенной до крайности, то есть давать Вам такие дозы, и сотая доля которых привела бы Вас теперешнего в отчаяние! Напяливать на Вас самые нелепые маски (с непременным условием добросовестно их носить), освободившись от которых только и можно будет ощутить свое собственное лицо...»

«Игра называлась „Пядь за пядью”; продолжительность — 2 часа 10 минут; количество играющих — 7 человек. Начиналась игра в 16.09, Илья вступал только в 16.35; в 16.00 он сверил по радио выданные ему Гарнизоновым часы и отправился к артиллерийскому училищу, у центрального входа в которое был его отправной пункт. В назначенное время, прошептав: „Строго по форме”, — он тронулся в путь и, касаясь ладонью каждого третьего дерева (отцветающие акации), пошел в сторону Голодаевки вдоль училищной ограды. <…> В разных концах города в это время двигались в разных направлениях и совершали предписанное остальные игроки».

Выдравшись из очередной игры, Тимницын немедленно попадает в следую­щие. В какой-то момент он нашел валяющуюся у него перепечатку рукописи,
«<…> открыл первую страницу, где значилось:

„Андрей Решетилов

Опыт сравнительной метатопографии городов Мадрида и Лидии

<…> едва только Илья взял рукопись, как она, развалившись надвое, волшебным образом открылась на  стр. 69, и прямо в смятенное сердце Тимницына тремя крутыми ступенями сошло следующее стихотворение:

ты выходишь из подъезда

в неподвижный душный вечер

не замечен не замечен

ты выходишь из подъезда

от ступеней до ступеней

пять шагов четыре даже

если делать шаг пошире

ты выходишь из подъезда

где-то женщина смеется

слон ладью с доски сгоняет

мысль о том чтобы вернуться

ты выходишь из подъезда

в вечном перечне событий

есть и это: ты выходишь из подъезда

в неподвижный душный вечер

ты пульсацией отмечен

время-место время-место

ты выходишь из подъезда

в каталоге всех предметов

есть и ты: выходящий из подъезда

есть подъезд: оставляемый тобою

ты выходишь из подъезда

нумератор всех явлений

и тебя пронумерует

слышишь: цифры цифры цифры

выбирай себе любую

ты выходишь из подъезда

в неподвижный душный вечер

то что было паутиной

в нить

помечен””

 

Метатопография — замечательная, скорее всего выдуманная автором наука^[1]  — это очередная игра, поиски Мадрида. «…Он приводит слова Себастьяна Браво: „Мадрид — это судьба!” и завершает свою статью вопросом: „Интересно, как далеко можно убежать от судьбы?..”»

«Излишним было бы теперь и говорить, что именно Безменовке была отведена роль лидийского „тегерана”, то есть того самого непредсказуемо опасного места в городе, которое следует обходить десятой дорогой. В отличие от мадридского, включавшего в себя казармы, тюрьму и кварталы между ними, а в остальном лишенного более или менее четких очертаний, „тегеран” Лидии (и, возможно, в этом его преимущество перед мадридским) имел твердые, неизменные границы (небольшой люфт, впрочем, не исключался), раз и навсегда обозначенные Решетиловым».

«Можно, наверное, попробовать понять, откуда берется страх, который гонит топографа, не дает ему покоя. Что это за страх?.. Может быть, за каждым пугающим жестом пространства, за каждым его грозным ликом — стоит вопрос, просто вопрос, на который мы не в состоянии дать ответ, и наш страх — это пугающая растерянность? Паническая растерянность перед пространством?.. Пространство вопрошает, а мы не знаем, что ему отвечать. В его вопросе может звучать все что угодно: тоска, угроза, жалоба, недоумение, мольба — это не имеет абсолютно никакого значения в том смысле, что топографу все равно нечего ответить. Может быть, отсюда и растущее недоверие пространства?.. И только когда пространство, наконец, поймет, что наш бег, наше убегание от него, наше уклонение от ответа и есть самый искренний ответ, потому что никакого другого мы не знаем, вот тогда-то, убедившись в нашей искренности, оно перестанет задавать вопросы, испытывать и пытать нас и станет нам доверять. <…> И тогда будет новое пространство, новое зрение, новая жизнь...»

«— Простота в том, что топография — это только честность и выносливость, крепкие мышцы. Все остальное — лирика.

— Что значит „честность”?

— Это когда не выдаешь желаемое за действительное. Когда видишь и принимаешь все как есть. Не мудришь и не выдумываешь. И если это „тегеран”, значит это „тегеран”. В самую первую секунду это еще то, что есть на самом деле, а уже во вторую — ты сам, твоя стень».

Согласно толковому словарю Даля — а заодно и эпиграфу романа, — стень — это тень человека; больной, хилый, испитой или изможденный человек; подобие человека, привиденье и притом более в значении своего двойника; отраженье, образ, вид человека в зеркале...

Я не зря начала эту рецензию вымышленной историей болезни. «Стень» — это история человека нездорового. Больше того, человека, живущего среди людей-теней. Среди актеров театра, в который они попали помимо своей воли. Среди двойников-доппельгангеров. Топография в этих условиях — почти единственный способ освоить окружающую реальность и если не укорениться в неверной Лидии, то по крайней мере найти свой Мадрид, свою «Индию духа».

Не навязывая своей интерпретации, тем не менее… мне кажется, что постоянно возникавшие в ходе чтения аллюзии, отсылки памяти к «Улиссу» Джойса, «Игре в бисер» Гессе, «Самопознанию Дзена» Итало Свево не случайны. Чтение не лёгкое, заставляющее возвращаться к уже прочитанному, чтобы отслеживать линии, по которым движется герой. И похоже, он, Илья Тимницын, уже понял, как использовать опыт своих путешествий.

«Решение пришло само собой с неожиданной стороны. Зимой Тимницын время от времени возвращался к летней задумке написать биографию Плуга... Против воли Тимницына и не собираясь с нею считаться, шаг за шагом завязывалась какая-то совсем другая история, в центре которой, потеснив Плуга, оказался двойник самого Тимницына, потянувший за собой целую вереницу теней Алхимова, Жижина, Лиды, Гарнизонова и прочих. Все это было еще очень сыро, неопределенно, но какие-то разряды уже пробегали по будущему повествованию, с каждым разом все четче обозначая и высвечивая его примерные контуры, те силовые линии, по которым оно могло бы развиваться...»

 

 

---

^[1] Этот термин также использует одессит Олег Губарь: «Окрестности свалок хроносодержащих пресервов отчётливо фонят — вероятно, так же, как особые зоны метатопографической (метафорическая топография) карты города, составленной Серёжей (тут должна быть фамилия, но поскольку роман свой автор выпустил под псевдонимом, опустим ее, уважая желание автора. — Прим. ред.) (см. его роман „Стень”). Иначе и быть не может при неравномерном распределении в природе овеществлённого времени». 
(Г у б а р ь  О л е г. Second Hand. — «Дикое поле», 2002, №  1 <http://www.dikoepole.org/numbers_journal.php?id_txt=13>.) Одесса, послужившая прототипом Лидии в романе Шикеры,  очень ощутимо присутствует у авторов-одесситов, во всяком случае, в текстах 80 — 90-х, причем скорее как полноправный персонаж, чем как фон. (Прим. ред.)