|
В моей незамкнутой тюрьме
Перевод с украинского и предисловие Александра Тимофеевского
|
В детстве мне довелось жить у бабушки на Украине в маленьком городе Изюме.
Украина для меня — это Кремянец, поросший чабрецом, Донец, окруженный ласковыми дубравами, и шум[1] возле водяной мельницы. Украина — это рынок, где солнце отражается в глечиках — глиняных кувшинах, тыквах и кавунах. Украина — это конская ярмарка в двух шагах от нашего дома, топот и ржанье коней. Украина — это люди, любовью которых я был в детстве обласкан.
В четыре года я свободно разговаривал на украинском и русском, не понимая, какая между ними разница. Если бы мне задали вопрос, на каком языке ты думаешь, я бы не знал, что ответить. Один язык просто дополнял другой. Я понимал, что слово «тихесенько» равнозначно русскому слову «тихонечко», но «тихесенько» чуть тише и чуть нежнее. Старшие читали мне вслух Пушкина и Шевченко, Лер мон това и Лесю Украинку, и для меня стихи «Как-то раз перед толпою соплеменных гор…» и «За горами гори, хмарою повитi…» были стихами одного ряда.
С ранних лет я полюбил поэзию Тараса Григорьевича Шевченко. Когда любишь поэта, не просто сказать за что. Скорей всего, любишь его лицо, отра зив шееся в его стихах. Но в детстве, помнится, особенно нравилась его маленькая поэма «Лилея». Между прочим, Шевченко лучше всех перевел «Плач Ярославны», наполнив его яростной и живой, а не многовековой давности страстью.
В Путивлi-градi вранцi-рано
Спiває-плаче Ярославна,
Як та зозуленька кує,
Словами жалю додає!..
Думаю, что даже германское ухо, не знающее славянских речений, услышит в этой звукописи плач женщины или ребенка и звон колоколов. Не буду более задерживаться на маленьком шевченковском шедевре, он требует отдельного исследования. Напомню только: скупой на похвалы Бунин называл Шевченко гением.
На днях, перечитывая в очередной раз стихи Тараса Григорьевича, представил себе картину: благоуханной украинской степью идут в обнимку Гоголь, Шевченко и их приятель, великий артист XIX века Щепкин. Мог ли кто-нибудь из них помыслить, что они люди разной крови?
Переводить со славянского на славянский трудно. Шевченко переводили отменные переводчики, лучшие советские поэты: Твардовский, Исаковский, Тихонов, Тарковский и другие. Но ближе всех к украинскому поэту, на мой вкус, оказался изысканный и сложнейший Пастернак, он сделал это, впадая в «неслыханную простоту» шевченковских стихов и растворившись в ней.
Мне всю жизнь хотелось переводить Шевченко. Наконец, со свойственной мне чудовищной самонадеянностью, решился. Посвящаю этот труд моим наставникам в детстве: бабушке Юлии Васильевне Наседкиной и тетке Екате рине Павловне Тимофеевской.
* *
*
Ой, наточу товарища
И в сапог заправлю.
Себе славы поищу,
А пойду за правдой.
Ой, пойду я не лугами
И не берегами,
Не широкою дорогой —
Тайными путями.
Спрошу с того, с кого надо,
С богатого пана
И с шляхтича поганого
В поганом жупане.
С чернеца распутного —
Пускай не гуляет,
Пускай лучше слово Божье
Людям прочитает.
Чтоб не резали брат брата
И не обирали,
Сына у вдовы в солдаты
Чтоб не отбирали.
* *
*
И небо немыто, и заспано море,
И, словно пьяненький, поник
Вдали над берегом тростник,
Без ветра гнется — горе, горе.
И долго буду я во тьме,
В моей незамкнутой тюрьме,
Что над никчемным этим морем,
Томиться, ждать? Не говорит,
Молчит, сама едва жива,
В степи пожухлая трава.
Не хочет правду мне сказать,
А больше негде мне узнать.
Русалка
«Довелось мне в барском доме
В палатах родиться.
Мать меня купала ночью
В днепровской водице.
Купаючи, говорила
С маленькой со мною:
— Плыви, плыви, моя доню,
Днепром за водою.
Да выплыви русалкою
Завтра среди ночи,
Я на берег выйду с паном,
А ты защекочешь.
Замучь его, мое сердце,
Пускай не смеется
Надо мною, молодою,
Пускай пьет-упьется
Не моими кровь-слезами,
А синей водою
Днепровскою. Пускай, дочка,
Гуляет с тобою.
Плыви ж, моя родимая!.. —
Волна подхватила,
Понесла русалочку,
А мать завопила,
Побежала. Я же тихо
Плыла за водою,
Пока сестры не встретили,
Не взяли с собою.
Уж неделю тут живу я,
С сестрами играю
До полночи, а с полночи
Отца поджидаю.
Может, мать моя решила
С паном помириться,
Может, батька с нею, грешной,
Снова веселится?»
Умолкла русалочка
И в омут метнулась,
Как плотвичка. Лишь легонько
Лоза покачнулась.
Мать решила прогуляться —
Стало ночью душно.
Пана Яна нету дома,
А без пана скучно.
А как вышла на тот берег,
Вспомнила былое:
Как родную дочь сгубила…
Поросло травою
То, что было. Спать пошла
Дома на перине,
А пришлось ей почивать
В днепровской пучине.
Не заметила в потемках,
Как смогли подкрасться
К ней днепровские девчата
И давай играться.
Радешеньки, что поймали.
Гнали, щекотали,
Пока в вершу не загнали,
И захохотали.
Одна только русалочка
Смеяться не стала.
* *
*
Как у Катерины
Хата на помосте.
Из славного Запорожья
Наехали гости:
Один Семен Босый,
Другой Иван Голый,
Третий славный вдовиченко
Иван Ярошенко.
— Мы объездили всю Польшу
И всю Украину,
А не видели дивчины
Краше Катерины. —
Один сказал: —Братья,
Кабы стал богат я,
То отдал бы все богатство
Я за миг единый
С этой Катериной. —
Другой сказал: — Злато —
Ерунда, ребята,
Я готов отдать всю силу
Лишь за миг единый
С этой Катериной. —
Третий сказал: — Дети,
Нет того на свете,
Чего бы не сделал
Я за миг единый
С этой Катериной.
Катерина помолчала
И так отвечает:
— У меня есть брат любимый,
В Крыму пропадает,
Чахнет, бедненький, в неволе
У врагов проклятых.
Я тому женою стану,
Кто добудет брата. —
Коней оседлали,
Разом поскакали
По чистому полю
Вернуть брату волю.
Один утопился
В днепровской пучине.
Другого в Козлове
На кол посадили.
Третий, Иван Ярошенко,
Славный вдовиченко,
Из лютой неволи,
Из Бахчисарая,
Брата вызволяет.
Заскрипели в хате двери
Утром на рассвете:
— Вставай, вставай, Катерина,
Иди брата встретить! —
Катерина посмотрела
И заголосила:
— Он не брат мой, он мой милый,
Я вас обдурила…
— Обдурила!.. — И Катина
С плеч долой скатилась
Головушка… — Идем, что ли,
Раз такая доля. —
Поехали запорожцы
Искать ветра в поле.
Катерину черноброву
В землю закопали,
А славные запорожцы
В степи побратались.
Лилея
— За что меня, как росла я,
Люди невзлюбили,
За что меня, как выросла,
Молодой убили,
За что ж они теперь с меня
Очей не спускают,
Царевною называют,
С почетом встречают,
Превозносят так, как будто
Равнять меня не с кем,
Ты скажи — за что, мой братик
И цвет королевский?
— Я не знаю, мое сердце. —
И цвет королевский
Склонил свою головушку,
Огнем пламенея,
К бледному, поникшему
Личику Лилеи.
И заплакала Лилея
Росою-слезою…
Заплакала и сказала:
— Братик, мы с тобою
Давно уж сроднилися,
А я не призналась,
Как была я человеком
И как настрадалась.
Моя мама… взглянет мельком, —
Что могло то значить? —
Взглянет на меня украдкой
И все плачет, плачет.
Я не знала, брат единый,
Что же с ней такое,
Кто родимую обидел —
Я была малою.
Я играла, забавлялась,
А она все вяла
Да нашего злого пана
Кляла-проклинала.
А когда ее не стало,
Пан к себе, в палаты,
Взял меня на воспитанье.
Не сказал, проклятый,
Мне о том, что я приблуда,
Дочь его родная,
И однажды вдруг уехал,
А куда — не знаю.
И прокляли его люди,
Барский дом спалили...
А меня, мой брат единый,
Убить — не убили,
Только косы мне остригли,
Тряпкою накрыли,
За мной, стриженою девкой,
С хохотом ходили.
Жиды и те, нечистые,
На меня плевали.
Так-то меня, братик мой,
Люди мордовали.
Веку краткого такого
Мне дожить не дали
Люди злые. Умерла я
Зимой под забором,
А весною расцвела
Пред зеленым бором,
Цветом белым, как снег белым,
Лес забыл печали…
Зимой люди... Боже милый!
В хату не пускали.
А весною полюбили
И глаз не спускали.
И плели венки девчата,
А меня назвали
Лилеею-снегоцветом,
И я расцвела так
И в долине, и в теплице,
И в белых палатах.
Теперь, цвет мой королевский,
Ты бы мне ответил:
Зачем Бог меня поставил
Цветком на сем свете?
Чтоб людей я веселила,
Людей, что убили
Меня с мамой? Милосердный,
Святой Боже милый! —
И заплакала Лилея,
А цвет королевский
Склонил свою головушку,
Огнем пламенея,
К бледному, поникшему
Личику Лилеи.
* *
*
Ой, не пьются пиво, меды,
Не пьется вода,
С чумаченьком молоденьким
Случилась беда.
Заболела головонька,
Заболел живот,
Лежит чумак возле воза,
Лежит — не встает.
Из Одессы той преславной
Завезли чуму.
Покинули товарища, —
Лишенько ему.
Волы его возле воза
Понуро стоят.
Черны вороны из степи
К чумаку летят.
— Ой вы, вороны, не троньте
Чумацкого трупа,
Нахлебавшись моей крови,
Пропадете глупо.
Полетели б вы, крылаты,
До родимой хаты,
Отцу-матери сказали,
Чтоб псалтырь читали,
О моей душе о грешной
Господа молили.
А дивчине передайте,
Что в степи зарыли.
Завещание
Как умру, похороните
Меня на Украйне,
У Днепровского кургана
Средь степей бескрайних,
Чтобы видел я с кургана,
Как он волны гонит,
Чтобы слышал ухом чутким,
Как ревет и стонет.
Вот когда его весною
Черной кровью вспучит,
Кровью выродков… Тогда я
И поля и кручи —
Все оставлю и прославлю
Молитвою Бога,
А покуда славить Бога —
Слишком чести много!
Закопайте да вставайте.
Да готовьтесь к бою.
Цепи рвите. Окропите
Волю кровью злою.
И меня в семье великой,
В мире вольном, новом
Помянуть не позабудьте
Незлым, тихим словом.
* *
*
О люди, люди бедолаги!
На что сдалися вам цари?
На что сдалися вам псари?
Ведь вы же люди, не собаки!
Ночь. Гололедица и слякоть.
И лед из-под моста Нева
Несет тихонько. Снег колючий,
А я иду себе в ночи.
И кашель злой меня замучил,
Смотрю: ну просто, как ягнята,
В лохмотьях тянутся девчата.
А инвалид за ними, дед,
Бредет согнувшись, ковыляет,
Как будто стадо загоняет
Чужое в хлев. Да где же свет,
Свет правды Божьей? Горе, горе!
Детей некормленых и голых
Последний гонят долг отдать
К умершей матери байстрят,
Девчаточек, как ту отару.
Когда же будет суд, и кара
Настигнет ли царят, царей,
И правда будет меж людей?
Иначе солнце вспять пойдет
И землю грешную сожжет.
Тимофеевский Александр Павлович родился в 1933 году. Поэт, драматург, сценарист. Автор нескольких лирических книг. Лауреат новомирской премии «Anthologia» (2009). Постоянный автор нашего журнала. Живет в Москве.