Меня попросили написать про «Первый отряд» — канадско-российско-японское аниме о подвигах пионеров-героев в годы Великой Отечественной войны. С готовностью выполняю просьбу редакции, ибо произведение — действительно незаурядное.
Впервые этот экзотический кинопродукт был показан в Каннах в прошлом году и наряду с «Безславными ублютками» Тарантино стал ярким символом завершения постъялтинской эпохи политического мироустройства. Все! Те, кто воевал по разные стороны линии фронта во Второй мировой войне, больше уже не боятся друг друга. Грозные мечи пропагандистских военных мифов окончательно вложены в ножны и переданы в распоряжение чистого entertainment. Тарантино на голубом глазу снимает кино, как евреи лихо замочили и поджарили Гитлера в парижском кинотеатре. Наши вместе с японцами на канадские деньги ваяют мультик о том, как пионерка Надя с катаной переломила ход Второй мировой войны, зарубив призрачного тевтонского рыцаря, вызванного из преисподней заклинаниями фашистских магов из «Анненербе». Ни то ни другое у основной массы зрителей особых возражений не вызывает. Наоборот, люди в восторге: «Cool!» Кто с кем воевал, кто и как победил 65 лет назад — уже совершенно не важно. Ясно, что победили «наши», то есть те, кого определили на эту роль создатели фильмов, — и назначение «кино про войну» отныне уже не в том, чтобы питать «ярость благородную» против конкретного супостата, но в том, чтобы просто дать возможность миллионам подростков (а из подросткового возраста основная масса зрителей не выходит до старости) испытать виртуальную радость победы, пополнив при этом кассы кинотеатров.
Что касается кассы, у Тарантино с этим все в полном порядке, у «Первого отряда» — похуже, хотя идея вооружить самурайским мечом советскую пионерку ничем не уступает затее снабдить бейсбольной битой еврея-мстителя. Проблема фильма в недостаточно профессиональном подходе к делу. То есть, по сути, «Первый отряд» — вообще не фильм. Это, как верно заметил Роман Волобуев на сайте «Афиши», — пилот, пробная серия грядущего сериала, то есть продукт, предназначенный скорее для потенциальных инвесторов, нежели для зрителей в кинотеатрах. Немудрено поэтому, что в прокате «Первый отряд» провалился, хотя как пилот состоялся вполне. Все ясно видно: и что удалось, и над чем следует еще поработать.
Ясно, что безумный советский культ пионеров-героев идеально ложится на эстетику аниме[29] с ее дразнящим сочетанием детскости, героики, мистики, сексуальности и садизма. Превратить красногалстучных пионеров-героев — Леню Голикова, Зину Портнову, Марата Казея, Валю Котика и Надю Богданову в летающих эльфов с огромными глазами, неподвластных законам гравитации и владеющих всеми видами оружия и восточных единоборств, — безусловно, правильная идея. Отправить ббольшую часть из них на тот свет и вызывать оттуда по мере надобности в совершении подвигов — еще правильнее. Использовать сакральное пространство ВДНХ как вход в царство мертвых — слов нет, 5 с плюсом! Анимированная хроника в качестве фона и цитаты из знаменитых фильмов от «Александра Невского» Эйзенштейна до «Матрицы» братьев Вачовски — вполне уместны, равно как и разного рода мифологические аллюзии в диапазоне от Евангелия до Старшей Эдды.
Ясно, что японский режиссер Ёсихару Асино и японские аниматоры свою часть работы сделали на отлично. Ясно, что авторов идеи Михаила Шприца и Алексея Климова на пушечный выстрел нельзя подпускать к написанию сценария. Художники по профессии, они делать этого категорически не умеют и умудрились превратить «Первый отряд» в занудную иллюстрированную лекцию, где 80% экранного времени зрителя вводят в курс дела, и лишь 20% занимает собственно действие. Диалоги и каламбуры на уровне школьного утренника («А я что, рыжий?» — заявляет, к примеру, в фильме огненно-рыжий пионер Валя Котик) вызывают недоумение. Документальные вставки — все эти «говорящие головы» якобы ветеранов, якобы историков и психоаналитиков, комментирующих происходящее, — решительно ни к чему. Подросткам эти старперы неинтересны, а игра еще и в жанр мокументари (эдакий псевдодокументальный идиотизм) в фильме, и без того являющем собой гремучий коктейль из жанров, кажется явно избыточной. Все эти проблемы, однако, легко разрешимы путем приглашения на проект команды профессиональных сценаристов, и при наличии финансирования «Первый отряд» вполне можно было бы запускать в серию. Только вот кто даст деньги? Иностранцы после провала фильма в прокате, боюсь, уже не дадут. А наши…
Если честно, я бы на месте отечественных товарищей, распределяющих деньги на поддержку кино, профинансировала данный проект на 120%, несмотря ни на что. Ибо фильм имеет одну удивительную особенность: советский военно-патриотический миф, несмотря на все «глумление», «издевательства» и мичуринские эксперименты по скрещиванию его с растленной эстетикой аниме и упадочной «мистикой-оккультистикой», демонстрирует тут какую-то фантастическую, несгибаемую живучесть. Эмоциональный итог ленты совершенно такой же, как в любом канонически-советском кино про войну: несмотря на весь стёб, ты абсолютно искренне сопереживаешь пионерам-героям, хочешь, чтобы они победили, и воспринимаешь их победу с беспримесной радостью, как законную победу добра над злом. Недаром «Первый отряд» вызвал сочувствие даже у зубастых «Коммунистов Петербурга и Ленинградской области», бдительно стоящих на страже советской идеологии и разражающихся гневными интернет-филиппиками по любому поводу, будь то «Индиана Джонс», «Гитлер капут!» или «Аватар». С восторгом отозвалась о фильме и патриотическая газета «Завтра». Рискну предположить, что если уж авторам удалось заставить мое «либеральное» сердце биться в унисон с «ленинградскими коммунистами», то в фильме, возможно, найдена та заветная точка психологического консенсуса, вокруг которой способно хоть как-то объединиться (даст бог!) наше несчастное, глубоко и непримиримо расколотое по всем направлениям постсоветское общество.
В чем она состоит?
Чтобы прояснить это, мне вновь придется обратиться к построениям Спиральной динамики[30]. Напомню: в 60-е годы прошлого века американский психолог Клер Грейвз протестировал многих своих студентов и выделил некие устойчивые биопсихосоциальные комплексы, управляющие, по его мнению, поведением взрослых людей. Грейвз назвал эти комплексы мемами и расположил их на двухуровневой спирали, где зарождение, развитие и торжество каждого нового мема означает кардинальную смену представлений о мире, принципов социального поведения и системы ценностей, характерных как для отдельного индивидуума, так и для общества в целом.
На нижнем витке спирали, на так называемом «уровне существования», располагаются, по Грейвзу, шесть таких мемов. «Бежевый», где превалируют потребности элементарного, биологического выживания. «Пурпурный», где главными являются задачи выживания рода. «Красный», где основная ценность — безудержное, буйное самоутверждение выделившегося из родового целого «я». «Синий», где это распоясавшееся «я» вводится в рамки и подчиняется власти некоего непререкаемого и грозного Абсолюта. «Оранжевый», где человек, освободившись от сковывающей власти абсолютистских догм, учится добиваться успеха за счет изобретения все новых эффективных стратегий взаимодействия со средой. И «Зеленый», где преобладающими становятся ценности любви, взаимопонимания и единства уже в общепланетарном масштабе.
Грейвз описывает мемы и второго порядка — так называемого «уровня бытия», но речь сейчас не о них.
Если взглянуть на шкалу Грейвза с точки зрения модных нынче у нас теорий модернизации, то видно, что в традиционных обществах доминируют в основном ценности «Пурпурного» (податное население), «Красного» (аристократия, а также всевозможные кондотьеры, пираты, наемники и прочие «искатели приключений») и «Синего» (государство + церковь) мемов. В то время как идущее ему на смену «общество модерна», окончательно оформившееся к 60-м годам прошлого века, вобрав в себя традиционные ценности, динамически развивается на основе сочетания «Синего» (равенство граждан перед законом), «Оранжевого» (свободное предпринимательство) и «Зеленого» (экология + политкорректность + мультикультурализм).
Все это, конечно, огромное упрощение, но для нас важно, что «Синий» мем равно актуален и для традиционного и для современного общества. Он служит, по сути, некой «ступенькой», опираясь на которую социум совершает модернизационный рывок.
В Европе, где переход к обществу модерна и сопровождавшая его внутренняя мутация «Синего» мема (от ценностей позднесредневекового абсолютизма к нормам буржуазной демократии) были оплачены реками крови (Реформация, религиозные войны, череда революций и так далее), эта «ступенька», так или иначе сцементированная единым модусом христианства, оказалась достаточно прочной, крепкой.
В несчастной «скороспелой» России, где большевики, отбросив ненавистное и отсталое православие, затеяли строить новое общество на основе искусственной религии социализма, социопсихологическая ступенька «Синего» мема в какой-то момент подломилась, и едва ценности советской идеологии утратили характер Абсолюта для большинства, общество дружно скатилось на примитивный «Пурпурно-Красный» уровень. Граждане как-то разом поделились на «крутых» и «лохов», а хозяевами жизни сделались поначалу бандиты в малиновых пиджаках, а затем менты, от бандитов мало чем отличающиеся.
Подсознательно ситуация эта переживается россиянами как настоящая катастрофа. Во-первых, у нас все же была какая-никакая история, и унизителен сам факт деградации, соскальзывания к более примитивному общественному устройству. Во-вторых, убивает ложь — ощущение тотальной подмены, когда государство, призванное вроде как охранять закон и порядок, превращается на деле в торжествующую «корпорацию воров и грабителей». В-третьих, страх, ибо ясно, что любая сколько-нибудь сложная технологическая инфраструктура — бомба замедленного действия в руках этой корпорации, работающей только на свой карман.
Ничего, я думаю, нынешний российский обыватель не желал бы сильнее, чем чтобы расползающаяся на глазах имитация «Синего» мема превратилась вдруг в неподдельную, подлинную реальность. Чтобы честные менты занялись ловлей преступников, суды судили бы по закону, армия защищала от внешних врагов, а правительство управляло страной, а не только финансовыми потоками. Ценности здорового «Синего» мема — то, что мгновенно сплотило бы всех граждан России при условии, что в сознании общества обнаружился бы хоть какой-нибудь завалященький Абсолют. То, во что можно поверить, то, чему захочется бескорыстно служить, то, что для большинства важнее интересов собственной семьи, собственного желудка, собственных понтов и даже комфорта и безопасности.
Беда наша в том, что таких ценностей в общественном сознании нет. Что можно поставить на пьедестал? Православие, которое осмысленно практикуют не более 2% российского населения? Империю, приказавшую долго жить? Нынешнее имитационное Государство, от которого россиян поголовно тошнит? Нацию, которая так на просторах России и не сложилась? Импортировать эти ценности тоже никак не получится: во-первых, потому что мы привыкли жить по принципу «сам с усам», а во-вторых, это вам не XIX век, когда можно было каждые десять лет завозить с Запада новую передовую идеологию: Гегель, Фейербах, Маркс… В эпоху зрелого постмодернизма абсолюты давно и прочно вышли из моды, и в магазинах их больше не продают.
В общем, ситуация тупиковая, и спасительным может оказаться лишь какой-нибудь совершенно парадоксальный ход, какой-нибудь хитрый обходной маневр. Вроде того постмодернистского хода, что предлагают создатели фильма «Первый отряд», где стопроцентно советский эмоциональный опыт героического служения Абсолютному напрочь отделен от советской идеологии.
Пионерка Надя, путешествующая по иным мирам и напутствуемая таинственным старцем в средневековом монашеском клобуке и чекистским генералом — начальником 6-го, оккультного, отдела НКВД, — идеальное, эталонное воплощение именно советского варианта «Синего» мема, где героизм есть по преимуществу героизм абсолютных лишенцев.
Перед нами создание, лишенное всего «своего»; человек, у которого репрессированы все «нижние» мемы: «Бежевый», ибо сытости и комфорта Надя не ведает, а жизнь ее в постоянной опасности; «Пурпурный» — у нее нет ни дома, ни семьи, родители умерли, друзья-пионеры из «Первого отряда», включая робко влюбленного в нее Леню, — тоже; «Красный» — эгоизм, самоутверждение — это точно не про нее. Надя — стопроцентно «Синяя» героиня, дитя 6-го отдела, где ее паранормальные способности эксплуатируют в хвост и в гриву, невзирая на возраст.
Маленькая, хрупкая, в линялом розовом платьице, с ногами-спичками, в распахнутом тощем пальтишке и в спущенных чулках, она трясется в грузовике с какой-то агитбригадой по зимним дорогам прифронтовой полосы. Попав под бомбежку, теряет память. Подобранная старцем, узнает, что ей предстоит спасти мир. Плетется на белой лошади в Москву, в Кремль, — лошадь, понятное дело, по дороге у нее подыхает. В Кремль измученную Надю не пропускают. Засовывают в психушку, где связывают по рукам, по ногам и колют психотропными препаратами. Отыскавший ее генерал Белов, не дав Наде толком прийти в себя, отправляет ее на очередное задание. В шкафчике с буквой «Н» — снаряжение, с которым ей предстоит спасать мир: самурайский меч, плюшевый мишка, когда-то подаренный другом Леней, и пионерский галстук. С галстуком на шее, мечом и мишкой в руках, Надю, примотав ремнями к жутковатому аппарату «Спутник 01», телепортируют в царство мертвых.
Там, в «Сумрачной долине», где влачат посмертное существование люди, павшие с оружием в руках, где ползают какие-то обрубки солдат всех войн и скелеты в униформе развлекаются стрельбой из луков, Надю моментально пленяют рыцари барона фон Вольфа и отправляют на кухню в качестве жаркого. Но друзья-пионеры, конечно же, не дают ей пропасть! Выручают и даже соглашаются прийти на подмогу в решающей битве, когда наступит «момент истины», стена между тем и этим миром падет и барон Гвидо фон Вольф со своими рыцарями восстанет из ада. Если он срубит голову нашему капитану, поднявшемуся в атаку, то контрнаступление наших войск будет сорвано, фашисты получат роковой перевес в войне и дело закончится тем, что погибнет все живое на этой земле, — объясняет друзьям Надя.
Надо заметить, что все выпадающие на ее долю приключения героиня воспринимает стоически и абсолютно как должное. Она — настоящая пионерка! Ей ни разу даже в голову не приходит заплакать, впасть в панику или сбежать… Она только интересуется тихим, покорным голосом: «Что я еще должна сделать?»
Справившись с первой частью задания, героиня получает короткий отпуск, но отдохнуть ей, естественно, не судьба. Ее преследуют разъезжающие на мотоцикле фашистские диверсантки-близняшки — коварные, грудастые и сексапильные блондинки в коже и с большими черными пистолетами. Спасаясь от них, Надя бегает по метро, вокзалам и железнодорожным путям и, прицепившись наконец к эшелону, кое-как добирается до линии фронта.
И вот — «момент истины». Капитан-политрук Александр Немов встает с пистолетом, поднимая свой взвод в атаку. Все замирает: люди в окопах, вороны в воздухе… Трескается озерный лед, адская рать Гвидо фон Вольфа выпрастывается из преисподней и «свиньей» надвигается на наши позиции… А Надя против них совершенно одна: рядом ни генерала Белова, ни старца, ни друзей-пионеров, ни даже аппарата «Спутник 01», чтобы смотаться к ним в «Сумрачную долину».
И тогда, стоя в артиллерийской воронке, отчаянно и крепко зажмурившись, сжимая в одной руке меч, а в другой — плюшевого медвежонка, Надя сверхъестественным усилием собственного воображения вызывает мертвых пионеров на помощь. Услышав ее призыв, они стремительно несутся в двух вагонетках от паркового аттракциона сквозь пространство ее подсознания — мимо разлетающихся в темноте кукол, мишек, пирамидок, деньрожденческих тортов со свечками и ворованных яблок, — чтобы, прорвавшись, дружно обрушиться на псов-рыцарей, поливая их шквалом огня из автоматов, пулеметов, гранатометов и прочих видов оружия.
Наде удается спасти капитана Немова. Взвод поднимается и идет в атаку. Трупы рыцарей сгорают и испаряются на глазах. Пионеры прощаются с подругой и возвращаются в «Сумрачную долину». Хотя барон Гвидо, как выясняется, не добит и авторы хоть завтра готовы приступать к работе над продолжением.
Собственно, этот парадоксальный ход — то, что спасение приходит в мир из подсознания героини, — и делает представленный в мультике героический миф универсальным, приемлемым для всех и каждого. Побеждает человек! Не партия, не правительство, не Советский Союз, не обожествленный товарищ Сталин, не идеи социализма, а человек — маленький, ограбленный, лишенный права на выбор «винтик», в душе которого в решающий момент обнаруживается такая личностная мощь, такая сила жертвенной любви, такая несгибаемая верность и мужество, что зло отступает.
Это — наш опыт. Трагический, вынужденный, но нами действительно пережитый. То, на что можно опереться. То, за что можно себя уважать. То, что способно произвести впечатление на людей иных культур, наций и поколений. То, что способно дать обществу психологический ресурс, веру в себя и волю к самоорганизации.