Кабинет
Михаил Яснов

Золотые были

Яснов Михаил Давидович — поэт, переводчик, детский писатель. Родился 8 января 1946 года в Ленинграде, окончил Ленинградский университет. Автор шести сборников лирики, многих книг переводов (в основном с французского языка), а также нескольких десятков оригинальных и переводных книг для детей. Лауреат многих отечественных и зарубежных литературных премий. Помимо собственного творчества, основной круг интересов — работа с литературно одаренными детьми.

С 1992 года — автор и ведущий программ Петербургского радио, посвященных детскому творчеству. Живет в Санкт-Петербурге. В “Новом мире” печатается впервые.

Золотые были
стихи

*     *

 *

Я странный мир увидел наяву —
здесь ничему звучащему не выжить,
здесь если я кого и позову,
то станет звук похожим на канву,
но отзвука по ней уже не вышить.

Здесь если что порой и шелестит,
то струйка дыма вдоль по черепице,
здесь даже птица шепотом свистит,
а ветер листья палые шерстит
беззвучно, будто им все это снится.

Здесь камнем в основании стены
который век не шелохнется время.
Здесь между нами столько тишины,
что до сих пор друг другу не слышны 
слова, давно услышанные всеми.

 

*     *

 *

Голос ломкий, как тонко заточенный грифель,
чертит плавную речь, избегая нажима,
на откосе ли вдруг замерев, на обрыве ль,
зацепившись за слово, застыв недвижимо.

Вниз осыплются призвуки, выпадут слоги,
и окажется почва чужой, бесполезной,
и застынет вопрос, ожидая подмоги,
над внезапно открывшейся райскою бездной.

*     *

 *

В. Д. Берестову

На улице — тихо и жарко.
Дремотные липы цветут.
В дирекцию детского парка
зайду на пятнадцать минут.

Мне скажут:
— Ну как, вы готовы?
Не страшно? У нас — малыши!..
— Ну что вы, — отвечу, — ну что вы:
они-то как раз хороши!

Люблю первоклашек степенных,
их классов приветливый вид,
где солнечный зайчик на стенах
от каждой улыбки дрожит.

Люблю второклашек беспечных,
их шум, их насмешки порой
и этих наивных и вечных
вопросов неистовый рой.

Люблю третьеклашек бывалых — 
расселись, хитры и тихи.
Не раз я с восторгом внимал их
историям — вот где стихи!

И есть неприметная глазу
отзывчивость, гибкость души —
все то, что к четвертому классу
теряют мои малыши.

Тот весело смотрит,
тот — хмуро,
та щиплет соседку тайком...
Все прочее — литература!
И к ней мы сейчас перейдем.

1986

 

 

*     *

 *

Память переполнилась,
переутомилась.
То, что раньше по'мнилось, —
то теперь помни'лось.
Дорогие небыли,
золотые были, —
были или не были?
Не были. Но были.



Отрочество. Весна

Как пробка из ушей, смыт лед из водостоков
и рухнул на асфальт, копытцами зацокав.
Табун морских коньков рассыпался взахлеб —
те перешли на рысь, те кинулись в галоп.

Как прошлогодний снег, кот на карнизе дрыхнет,
а солнце в облаках то скроется, то вспыхнет, 
и вечный знак весны повис над головой
еще не тронутой веревкой бельевой.

Кто первым вешаться? Ты, майка? Ты, футболка?
На чахлом дворике уже идет прополка:
старухи рвут из рук в святом своем кругу
бутылки, за зиму забытые в снегу.

На первом этаже вовсю открыты окна,
и местный старожил отвисшим брюхом лег на
грязь подоконника и свесился во двор,
разглядывая все, что движется, в упор.

Я коммунальную тоску не заострю ли,
воскликнув, что гремят по-летнему кастрюли?
До лета выпадет еще немало бед,
но что до них, когда вот-вот грядет обед!

Уже соседский хмырь бежит за поллитровкой, 
уже в их комнате запахло потасовкой,
уже синюшная красавица, визжа,
спешит укрыться от привычного ножа…

Прекрасная пора! Мячей чередованье
с утра до вечера мелькает за окном.
И все, что прожито, стоит в душе колом,
и просится в слова, и требует названья.

 

 

*     *

 *

Мы живем в обратной перспективе —
все, что к детству, ярче и острей.
В этой жизни многое красивей,
чем узнали мы из букварей.

Эка хитрость — лечь и не проснуться!
Нет, проснуться — и увидеть, как
с теплой сыроежки, словно с блюдца,
птица пьет, смакуя, натощак!

 

 

*     *

 *

То, что раньше считалось конспектом,
беглой записью мыслей чужих, —
называется нынче концептом,
превращается в прозу и стих.

Раньше были этапы и ссылки,
и доносы, и брови вождей.
Нынче стали цитаты и ссылки
прежних страхов и крови важней.

Ничего не случилось. Культура
превращается в кокон, пока
зреет в куколке барсова шкура,
чтобы лечь на плечо мотылька.

И в заботах о кукольном скарбе,
чтобы душу занять и развлечь,
ходит лирика с розовой Барби
и коверкает взрослую речь.

1994

 

*     *

 *

Вот лезвие ножа, как сгусток водной глади:
в пучине дремлет смерть и назревает тьма.
А буковки плывут, вослед друг другу глядя, —
бессонные пловцы, заложники клейма.

Плыви, мой друг, плыви: я за тобою следом —
в который раз рискнем отчаянно посметь.
И там, где горизонт заведомо неведом,
я вынырну на свет и оглянусь на смерть.

 

*     *

 *

Как кинолента, порвана судьба —
какие-то ошметки на экране,
а слышимость невнятна и слаба,
скрежещут, заикаются слова
и обнажают плоскости и грани.

Все можно склеить — снова прокрутить
и вид пригожий, и пейзаж прекрасный
и дальше потянуть живую нить,
и только слов уже не возвратить,
тех самых слов, где клей прошел по гласной.



Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация