Исаева Елена Валентиновна родилась в Москве. Закончила МГУ. Автор двух сборников пьес и семи сборников стихов. Пьесы ставились в театрах России и за рубежом. Печаталась в журналах “Новый мир”, “Дружба народов”, “Драматург”, “Современная драматургия”. Лауреат Малой премии “Триумф”, премии “Действующие лица” и др.
Живет в Москве.
Надя. Этот один день из жизни моей подруги вместил в себя все ее переживания последних лет. Не только ее, и мои, и других людей-— по касательной. Вся эта безнадега сконцентрировалась, уплотнилась, повисла в воздухе, и разрядить ее можно было только одним известным мне способом — проговорить, обозначить, рассредоточить… поэтому мы с ней и стали говорить об этом, говорили, говорили, говорили, а собственно, и до сих пор говорим… Слова — такая спасительная вещь. Они, как вода, всегда найдут лазейку, ниточку Ариадны, плохо закупоренную банку и — выплеснутся, выведут, укажут путь, если вовсе не взорвут. Но это крайности.
Крайностей в этот день вроде и не было. Происходила разве что трагедия повседневной жизни, от которой иногда сходишь с ума, а чаще всего-— ничего себе — терпишь, как ноющую зубную боль, пока она не стала настолько сильной, что хоть на стенку лезь… Впрочем, незадолго до этого даже и состояние ноющей боли Аню отпустило. Напротив, образовались полет и ветреность, граничащие с ощущением счастья, в которое еще страшно поверить. Короче, возник роман и длился уже два месяца…
И в это утро Аня проснулась на его плече, потому что Мама забрала с вечера к себе Шурку, и Сергей приехал на ночь. Правда, эта ночь была не как другие, потому что в эту ночь он сказал ей… Не буду забегать вперед, но проснулась Аня с ощущением беспокойства — ей приснилось или правда ночной разговор был?
В общем, если документально, то так.
Они завтракают вместе, и Аня радуется этому, потому что вспоминает слова нашей третьей подруги:
Другая подруга. Если Мужчина не уходит ночью, а остается по-семейному завтракать, значит, это что-то уже значит. Во всяком случае, ты ему уже не чужая, ему хочется длить общение, несмотря на твой заспанный вид и все такое. Ведь с утра ты не такая красотка, как с вечера.
Надя. Но тот мужской ночной шепот преследует ее все утро.
Шепот мужскими голосами на разный лад. Я тебя люблю. Ты поедешь со мной? Я тебя люблю. Я тебя люблю. Ты поедешь со мной? Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю.
Надя. Аня закрывает уши руками, чтобы не слышать…
Уже допивая кофе, Аня не выдерживает и спрашивает.
Аня. То, что ты сказал ночью… Мне не приснилось?
Сергей. Нет. Все так и есть.
Аня. Молока долить?
Сергей. Хватит. Спасибо.
Аня. Я сделала, как ты любишь.
Сергей. Ты вполне обучаема.
Аня. Мне надо бежать.
Сергей. Я позвоню вечером.
Аня. У меня только один день?
Сергей. Этого мало?
Надя (в зал). Аня молчит.
Сергей. Ты сомневаешься во мне или в себе?
Надя (в зал). Аня молчит.
Сергей. Это нужно решить сейчас. Реши, пожалуйста.
Аня. Хорошо. Я решу.
Сергей. Твой “форд” еще в сервисе?
Аня. Да.
Сергей. Подвезу тебя?
Аня. Уже опаздываю. Такси возьму.
Надя (в зал). Аня уходит.
Сергей. Эй!
Надя (в зал). Аня останавливается.
Сергей. Я тебя люблю.
Надя (в зал). Аня улыбается.
Надя. На автобусной остановке Аня ловит машину. Рядом тоже голосует Девушка и одновременно говорит по сотовому телефону.
Девушка. Ну что мне делать-то? Ну посоветуй мне хоть что- нибудь!.. Какие знаки считывать? Совсем с ума сошла?.. Ничего я не замечаю… для кого — правильно?.. Мне сейчас только до гармонии вселенной! А поконкретней нельзя?.. Ладно. Хорошо. (Неожиданно обращаясь к Ане.) Извините, скажите, пожалуйста, только не думая, — да или нет?
Аня (растерянно). Не знаю.
Девушка (в телефон). Ну вот! Не знает. А ты говоришь — знаки!
Надя. Останавливается машина, Девушка склонятся к окошку, договаривается, уезжает. Останавливается другая — уезжает Аня.
Аня едет в машине. Машина долго стоит на светофоре. Аня видит из окна: на лавочке сидит обиженная девушка. К ней подходит парень с двумя стаканчиками мороженого, предлагает. Девушка обиженно мотает головой, встает и быстро идет от него. Парень в раздражении оставляет все мороженое на лавочке и идет за девушкой. К лавке подходит бомж, берет оба стаканчика и несет к соседней лавочке, где сидит бомжиха. Бомж протягивает ей стаканчики. Она улыбается. Бомж садится рядом, они уплетают мороженое.
Дальше — не суть. А потом Аня уже в редакции. Огромное помещение со множеством столов. Аня с диском в руках подходит к столам иллюстраторов.
Аня. Привет. Вот фотки Зелинской. Я к ней сегодня поеду интервью утверждать. Я должна вернуть.
Первая. Нет проблем. Давай — скопирую. (Берет диск, вставляет в дисковод, копирует.) Представляете, Том Круз разводится.
Надя (в зал). Вторая Девушка-иллюстратор, сидящая за столом напротив, поднимает голову.
Вторая. Не он, а жена! (Ане.) Такой собственник оказался! Контролировал ее полностью! Если она собиралась повышивать — должна была у него разрешения спрашивать! Я бы тоже развелась, несмотря что Том Круз!
Первая. Ты сначала выйди! Феминисток растят с детства, а потом удивляются, что все — несчастные. А мужик себя мужиком хочет чувствовать.
Вторая. Он просто избалованный эгоист и хотел, чтобы ему все подчинялось. А она — не вещь. Человек проверяется, когда от него зависеть начинаешь!
Первая. Он, может быть, просто хотел, чтобы она с ним всем делилась. Чтобы ей небезразлично его мнение было. “Жена да прилепится к мужу”, а вовсе не контроль. Все — скачала. Какие из них — в номер?
Аня. Ты посмотри по композиции. Ну, где она в “Укрощении строптивой” — обязательно. И в “Фигаро” тоже.
Первая. О’кей.
Надя. День продолжается. Мы с Аней курим на лестничном пролете в редакции. Когда мимо кто-то проходит, говорим тише или прерываем разговор. (Ане.) Я не понимаю, почему ты должна решить прямо сейчас.
Аня. Ну, оформление документов…
Надя. Это я уже слышала. Это все ерунда. Ну не успеешь сейчас —приедешь к нему позже. Какая разница? В чем фишка, чтобы обязательно вместе уехать?
Аня. Наверное, он чувствует, что я одна ничего такого не сделаю. Так и буду жить по инерции.
Надя. Значит, не очень тебе с ним хочется.
Аня. Мне хочется, но я боюсь. Знаешь, ведь он ничего ужасного мне не сказал. Наоборот, сказал: “Я тебя люблю!” — а я вдруг в такой ужас пришла! Словно гром среди ясного неба! Эх, так все чудесно было…
Надя. Ну хорошо. Давай по-простому разберемся. Ты его любишь?
Аня. Мне кажется, да. Я, правда, еще так быстро никого не любила. Ну чтоб в первую же неделю — в койку. И два месяца — нон-стоп. Я же его практически не знаю. Вижу — только в койке. А в койке — все хорошо.
Надя. И что еще надо?
Аня. А в жизни? Я же не понимаю, как будет в жизни…
Надя. Ты хочешь с ним уехать?
Аня. Я боюсь…
Надя. Чего?
Аня. Я тут все брошу. Профессия у меня — русский язык в чистом виде. Что мне там делать? Вряд ли я там работу найду. Я от него буду полностью зависима.
Надя. Ну, не сразу, но найдешь.
Аня. Все равно. Психологически зависима. Тут у меня есть вы все… а там — весь мир будет только в нем. Понимаешь?
Надя. Если у тебя и здесь весь мир не только в нем, то зачем тогда он нужен?
Аня. Сейчас — в нем. То есть сейчас мне его хватает. Я его не исчерпала. А вдруг там исчерпаю? И что буду делать?
Надя. Вернешься.
Аня. У тебя все так просто. Тебе хорошо рассуждать — у тебя три года стабильности. Живете на соседних улицах — и никуда уезжать не надо.
Надя (в зал). Это она намекнула на мой вялотекущий роман с Лешей, который приходил ко мне раз в неделю по пятницам, пил кофе, говорил о жизни. Потом все случалось, потом мы опять пили кофе и еще немножко говорили о жизни и разбегались. И нас все устраивало. (Ане.) Стабильность и любовь — разные вещи. Я бы, может, все на свете отдала, чтобы вот так головой в омут… а ему никаких омутов не надо. Он приходит кофе пить и на жизнь жаловаться.
Аня. Что ж — ты его не любишь?
Надя. Слава богу, мне не надо отвечать на этот вопрос в течение суток. Мне вообще на него можно не отвечать. Мы, может, еще так сто лет прохиляем. Не отвлекайся. Послушай, вы знакомы всего два месяца — еще не скоро ты его исчерпаешь. Судя по горению твоих глаз — еще на пару лет хватит. Я тебя знаю. На Максима даже меньше горела, а пять лет продержались.
Аня. Это не любовь была.
Надя. А что?
Аня. Он потом объяснил: взаимная выгода. Нет, не так. Как же он сказал? Общие интересы. Нет, опять не так… ну, короче, смысл в том, что после тридцати пяти уже ни любви, ни дружбы в чистом виде не бывает, а только совпадение интересов на каком-то этапе.
Надя. И пусть ищет свои интересы в другом месте.
Аня. Я, между прочим, советоваться пришла.
Надя (вздыхает). Хорошо, давай по-другому. Помнишь фильм прибалтийский “Никто не хотел умирать”?
Аня. Ну?
Надя. Вот там Вия Артмане говорит матери Баниониса, что не понимает — любит его или нет. А та ей отвечает: чего тут понимать-то? Если хочешь от этого мужчины ребенка, значит, любишь. (В зал.) Аня молчит. (Ане.) Хороший тест?
Аня. Отличный. Особенно уже при наличии Шурки, которую еще придется, между прочим, с середины учебного года срывать. Тоже головная боль.
Надя. Значит, от него — не хочешь.
Аня. Мне Шурки хватает выше крыши. А он точно захочет. У него детей нет. И… разница — четыре года.
Надя. Мужик моложе — и тебя моложе сделает. А был бы старше — состарил бы.
Аня. Я не знаю…
Надя. Слушай, а ты, вообще, о себе хоть что-нибудь знаешь точно?
Аня. Я точно знаю, что я не Девушка из фотопроявки.
Надя. Не — кто?
Аня. Ну, он мне недавно рассказал…
Сергей. Я стоял в очереди — проявить фотопленку. А эта Девушка зашла и встала за мной. Я только на мгновение обернулся, и все… и уже места себе не находил. Ей было, как мне, где-то шестнадцать-семнадцать. Я вышел на улицу и встал справа от двери. Стоял и набирался храбрости, заготавливал первую фразу. Вот сейчас она тоже выйдет, и я ей скажу… Она вышла и пошла налево. И это было так неожиданно и неправильно, что я даже не догадался пойти за ней и окликнуть. Так я был почему-то уверен, что она пойдет направо. И я вернулся домой. И опять не находил себе места. Подошел к окну на кухне, посмотрел куда-то на облака и сказал про себя, как дурак: “Господи, сделай так, чтобы я встретил ее еще раз! Пошли мне ее еще раз!”. Понимаешь, я тогда единственный раз в жизни вот так напрямую обратился… Не знаю, как мне это в голову пришло. А потом оделся и пошел ходить по улицам — опять в тот район, где ее встретил. Дома сидеть все равно было невыносимо.
Аня. И встретил?
Сергей. Встретил. Она шла прямо на меня. Вот прямо на меня, словно мне ее послали. И я подошел. И заговорил. И она ответила. Я набрался смелости и пригласил ее на вечер в консерваторию. У меня было два билета. Мы договорились встретиться в половине седьмого возле входа и… разошлись. Понимаешь, я совсем был глупый. Я не попросил ее телефона. Я почему-то был уверен, что она придет. Она не пришла. И все. Я стоял, как дурак, еще час возле консерватории и уже ни о чем Бога не просил. Я был раздавлен. Я понял, что мне дали шанс, а я его упустил. Я сразу сдался, понимаешь? Смирился. Поэтому и не получилось.
Аня. А если бы не смирился? Опять бы попросил, опять бы послали. И жил бы, может, с ней всю жизнь и был счастлив…
Сергей. Может быть… Ты на нее похожа.
Аня. Но не она.
Сергей. Это не важно. Ты не внешне на нее похожа, а тем, как у меня внутри все отзывается…
Аня (Наде). Вот. Понимаешь?
Надя. Боишься конкуренции с прошлым?
Аня. А если потом окажется, что я совсем-совсем не тяну на эту Девушку из фотопроявки? Она-то идеал. Это же будет ужасно, если я не потяну на идеал. У меня знаешь сколько недостатков?!
Надя. Знаю. Это не имеет значения, если он всю жизнь на тебя будет смотреть как на идеал. А если не будет так смотреть, то ничего не поможет.
Аня. И жить всегда под дамокловым мечом — спадет у него с глаз пелена или не спадет?
Надя. Мы все живем под этим мечом — уйдет любовь или не уйдет. Каких ты хочешь гарантий?
Аня. А вот твой Леша — он же к тебе не как к идеалу ходит. И ты его не как идеал встречаешь.
Надя. Поэтому и вою по ночам, когда очень какой-нибудь пелены хочется, и чтоб не спадала.
Аня приходит на свое место в редакцию. У нее отдельный стол чуть в отдалении от всех в большой общей комнате. Она включает компьютер, редактирует какой-то материал. Звонит мобильник. Она смотрит на дисплей, поднимает голову и вглядывается вглубь комнаты. За одним из столов — Мужчина. Тоже смотрит на нее и держит в руке сотовый. Это журналист Гурков — сотрудник редакции. Аня отвечает на вызов.
Гурков. Я отправил тебе материалы.
Аня. Я увидела, спасибо. Сейчас прочту.
Гурков. Почему ты не хочешь встретиться?
Аня. Мне кажется, все закончилось.
Гурков. Когда?
Аня. Давно.
Гурков. Ты же говорила, что любовь не перестает.
Аня. Это не я говорила. Это в Библии написано.
Гурков. Тем более.
Аня. Это она вообще не перестает. В принципе. Ко всему миру. А к конкретному человеку очень даже может перестать.
Гурков. Не может. Раз не перестает, значит, не перестает!
Аня. Перестает.
Гурков. Не торгуйся с Богом.
Аня. Я не с Богом торгуюсь, а с тобой. Вот у тебя к Шевцовой — перестала.
Гурков. Ну что ты сравниваешь?! С ней у нас производственный роман был, а с тобой…
Аня. А со мной предательство. Я ей в глаза смотреть не могу! Если бы она знала, из-за кого ты ее бросил, я бы тут уже не работала.
Гурков. Так ты поэтому, что ли? Не дури, никто не знает. Полная конспирация.
Аня. Я знаю. И мне противно. И жалко ее. Она страдает.
Гурков. Не верю, что ты могла меня разлюбить. Такая любовь не проходит.
Аня. Она и не прошла. Она, может, просто объект поменяла. Не перестала, а нашла другое применение.
Гурков. И кто — он?
Аня. Почему обязательно — он? Может, я теперь люблю… книжки читать, в потолок глядеть…
Гурков. В потолок глядеть — это всегда была твоя любимая поза.
Аня. Вот. Я себе верна.
Гурков. А мне…
Аня. Тебе не надоело?
Гурков. Послушай, ведь кто бы там ни был дальше, все равно все одно и то же будет.
Аня. Это у тебя все будет одно и то же. Потому что ты меняться не хочешь. И всех одинаково мучить будешь. А у меня будет — разное! Потому что я меняюсь. И отношение ко мне меняется. У окружающих.
Гурков. У кого это?
Аня. Вот у тебя изменилось. Раньше я тебе ныла — давай встретимся, а теперь — ты мне. Разница?
Надя (в зал). К Ане подходит Сотрудница.
Сотрудница. Анна Владимировна, вас Шевцова зовет.
Надя (в зал). Аня нажимает на отбой. Мужчина печально смотрит в ее сторону. Аня заходит в кабинет к главному редактору.
Аня. Тамара Николаевна…
Шевцова. Садитесь, Аня. (Аня садится.) В общем, вчера договорились с акционерами. Будем делать два приложения. “Светский стиль” даю вам. С завтрашнего дня начинайте набирать персонал. В конце недели переедете в офис на третий этаж. Там ремонт закончится. Если хотите, можете взять отдельный кабинет.
Аня. Я люблю со всеми.
Шевцова. На ваше усмотрение. Завтра девушка придет на ваше место-— ее уже оформляют. Вы ее введите в курс дела. Заявление об уходе и о приеме на новую должность у Наташи оставьте. По зарплате поговорите с Каримовым. Думаю, пока поднимем ставку в два раза, а потом — если все пойдет как надо… ну, сами понимаете.
Аня. Тамара Николаевна, я вам должна сказать…
Шевцова. Я слушаю.
Аня. Я, может быть, уеду…
Шевцова. В смысле?
Аня. Я вот… сегодня должна решить. Выхожу я замуж и уезжаю на несколько лет... Или остаюсь.
Шевцова. Куда?
Аня. В Норвегию. Он биолог. У них там программа.
Шевцова (помолчав). Если вас интересует мое мнение… (Аня кивает.) Для меня будет неприятно потерять такого сотрудника, как вы. А для вас это будет означать конец профессиональной жизни. В вашем возрасте нужно уже занимать какое-то место. И то, что я вам предлагаю, вполне достойно. Но если вы на несколько лет выпадете из обоймы…
Аня. Я понимаю.
Шевцова. Вы уверены, что он стоит того, чтобы все бросить и ограничить свой мир одним-единственным человеком?
Аня. Если б я знала.
Шевцова. Ваша работа будет связана с непрерывными тусовками в кругу очень небедных людей. Многие из них неженаты. С вашими внешними данными у вас будет огромный выбор. Извините, если вторгаюсь в личную область.
Аня. Дело не в том, кто вокруг, дело — во мне.
Шевцова. …Я понимаю. Завтра жду вашего ответа.
Надя (в зал). Аня выходит из кабинета главного редактора. В приемной только Секретарша.
Аня. Наташ, Вадик свободен? Может меня на Мосфильм отвезти? У меня через час встреча с Зелинской.
Надя (в зал). Секретарша начинает набирать номер на мобильнике.
Секретарша. Занято. По идее, должен быть тут. Я его никуда не отправляла. Сейчас дозвонюсь, посиди две минуты.
Надя (в зал). Аня садится, пишет заявления.
Аня (Секретарше). Как у тебя?
Надя (в зал). Секретарша только и ждет вопроса, чтобы сразу ответить, потому что у нее уже давно есть что рассказать, а случая никак не представлялось.
Секретарша. Знаешь, я дошла уже. Сама ему говорю:
— Слушай! Хочу — не могу! Ну что ты тормозишь? Ты ведь тоже меня хочешь! Я же вижу! Чувствую, вернее.
А он говорит:
— Если бы это “просто так”, я б не тормозил. Но я боюсь, что это “не просто так”, что тут чего-то глубже. А мне глубже не надо. Я в прошлый раз еле выжил.
Я говорю:
— Слушай, ну какое “глубже”? Я же замужем! И еще два любовника. Честное слово! Неужели ты думаешь, что я серьезно? Мне на фиг самой же это все не надо. Только физиология!
— Знаю я вашу физиологию! — говорит. — Сначала физиология, а потом не оглянешься, как гитарку из пыльного угла достанешь, Визбора заноешь, а на улице сквозь прохожих мечтательным взглядом будешь смотреть. А потом и вовсе всякие глупости начнешь замечать — типа как охренительно солнце сегодня за дом садилось!
— Да ты с ума сошел? Да разве я на такую похожа?! — Это я из последних сил все же боролась за эту нахлынувшую любовь, делая вид, что вовсе она не нахлынула, и вообще, меня, мол, только постель интересует. Но он был на стреме.
— Именно, что не похожа. Такие, как ты, самые опасные, потому что кажется, что “просто так”, а на самом деле, как подсядешь… — Он подыскивал слово — эмоционально. Подыскал.
Я не сдавалась:
— Я буду держать себя в руках! Я обещаю! Ну давай хоть попробуем! Не бойся! Ну подумай! Не сможешь же ты ко мне всерьез относиться, когда я замужем и еще с двумя сплю!
— Смогу. — И он так тяжело вздохнул, что понятно стало — дискуссия окончена.
Потом еще головой покачал вот так — мол, и не проси. Но надо отдать ему должное, повез до дома. Я ему больше не звонила — очень было больно… (В телефон.) Вадик, Аню отвезешь?..
Надя. Аня едет в редакционной машине. Водитель делится с ней своей личной жизнью. Он всегда делится. С Аней все делятся. Но то ли нарочно, то ли случайно в этот день все вокруг, как сговорились, — только об одном. Или просто из потока жизни мы вылавливаем то, что нас сейчас больше всего волнует? Может быть, в другой день на весь этот треп вокруг себя Аня и внимания бы не обратила?
Водитель. Ей казалось, что я ее разлюбил. Что у меня другие женщины. А я просто на работе горел. А работа связана с общением. С активным, причем. И домой мне женские голоса звонят. И разговариваю я с ними весело, игриво даже. Но это же стиль такой. Он ничего не подразумевает. А она решила — все… Я вот теперь точно знаю: чтобы друг друга не потерять-— надо все время разговаривать. И если непонятка какая — надо спрашивать. Словами проговаривать все надо. Иначе — конец. Иначе это копится-копится, а потом — бабах! В итоге, когда мы с ней все же поговорили, у нее уже был любовник. Я-то думал, что у нас все в порядке. Меня как кипятком ошпарило! Почему?! А она говорит: “Я боялась, что ты меня не любишь”. То есть она заранее отходной вариант себе организовала. Она говорит: “Чтобы, если ты уйдешь, не так больно было”. А я и не думал уходить. Мы просто редко разговаривали. Не обсуждали ничего. Так, на бытовом уровне. И мне казалось — все в норме. И вот после этого — я никому не верю. Живешь с человеком... Думаешь одно, он думает другое, а тебе не скажет… Не могу я… Ань, я тебя не дождусь — мне еще в типографию.
Аня. Поезжай. Я сама.
Надя. Аня выходит из машины, захлопывает дверцу и бежит к проходной киностудии. Вот она уже сидит в гримерке актрисы Зелинской. Та, загримированная, быстро просматривает распечатанные листы своего интервью.
Актриса. “Любовь равной не бывает. Один все равно любит сильнее, а второй позволяет себя любить”. Как это я хорошо сказала! Цитата, конечно. Откуда-то. Но откуда — убей не помню! (Отдает Ане листы.) Все нормально. Да за тобой вообще можно текст не проверять. Ты лучше меня знаешь, как надо.
Аня. Ну, все-таки. Мало ли.
Актриса. А насчет уехать… твое, конечно, дело. Но я бы точно не смогла. Вы бы меня потеряли как личность, как творческую единицу. А кому я нужна такая? Я себе в первую очередь не нужна. Да и он — сволочь последняя, если этого требует. Как это писал какой-то философ? Любовь-— это когда ты хочешь, чтобы человек развивался. Вот. Как-то так. Он хочет, чтобы ты развивалась?
Аня. Думаю, он не против. Но сейчас такая ситуация… Как там развиваться? Ну, я там язык могу выучить. Тоже развитие.
Актриса. Сидеть в четырех стенах — язык учить и ждать, пока он с работы придет? И все! Один свет в окошке! Да ты сдохнешь!
Аня. Я всю жизнь мечтала встретить мужчину, ради которого не жалко все бросить. Таких не было.
Актриса. Ты с ним сколько знакома? Два месяца? Ты его проверить успела?
Аня. В смысле?
Актриса. Ну, в отрицательных ситуациях. Ну, например, когда ты полностью от него зависима. Как он себя поведет? Это же самое главное. Эту проверку даже самые близкие не выдерживают. Сразу шантаж начинается, как только пересечение интересов. Если он начнет тебе диктовать — как жить? А уйти тебе там будет некуда. И вернуться непросто.
Аня. Он… человеческий вполне.
Актриса. В пределах двух месяцев все они — человеческие.
Надя. Аня бредет по коридору киностудии. Ее догоняет Сценаристка.
Сценаристка. Анечка, привет! Кофе выпьем? У меня к тебе столько накопилось! Я только к продюсеру забегу. Подождешь меня в буфете?
Надя. Аня сидит в буфете. Пьет кофе. Рядом за столиком — спиной к ней — Мужчина и Женщина. Она невольно слышит их диалог. И, как вы догадываетесь, все о том же…
Мужчина. Я хочу понять… мне сорок лет.
Женщина. Я знаю.
Мужчина. Я два раза с тобой в кино ходил.
Женщина. Я с тобой ходила.
Мужчина. Ну, ты. Но я хочу понять — ты понимаешь, что для меня это подвиг?
Женщина. Ну… наверное. Но фильмы хорошие были.
Мужчина. Я не жалуюсь… просто у меня жизнь расписана по минутам. А я ходил в кино.
Женщина. Скажи, это сейчас что? Это мы, типа, отношения выясняем?
Мужчина. Я просто хочу понять — у нас уже роман или мы… дружим на интеллектуальном уровне?
Женщина. Одно другому не мешает.
Мужчина. Что-то не так?.. Мы могли бы поехать ко мне, и я сам сварил бы тебе кофе не хуже.
Женщина. Ты прости меня. Я просто боюсь.
Мужчина. Чего?
Женщина. Знаешь, я — идиотка.
Мужчина. Знаю. Может быть, это мне и нравится.
Женщина. Помнишь тот первый разговор, ну, когда я позвонила Танькин номер узнать… и вдруг зацепило…
Мужчина. Да.
Женщина. Я последних полтора года как неживая. То есть не чувствую ничего. Общаюсь там, смеюсь, реагирую. Но это внешне. Внутри — вообще никак. И вдруг я на тебя среагировала. Я даже не поняла — на что-— на голос, на интонацию… ты же ничего такого не говорил.
Мужчина. Ну, в принципе…
Женщина. Я, короче, не знаю. Но я как будто вдруг живая стала. И вот… испугалась.
Мужчина. Не хочешь быть живой?
Женщина. Это очень больно — быть живой. Не чувствовать — легче.
Мужчина. Ты не устала — не чувствовать?
Женщина. Устала.
Мужчина. И я устал. Я после того разговора с тобой понял, что устал не чувствовать.
Женщина. Но я боюсь! Я боюсь, что влюблюсь, а… не получится. А я точно влюблюсь — и вот как рубеж, после которого обратно уже нельзя. А у меня больше нет сил на облом. У меня только на счастливую любовь силы есть. А в тебя я точно втрескаюсь. Уже… втрескалась.
Мужчина. Тогда выбора-то уже нет? (Смеется.)
Женщина. Ты же ведь не можешь гарантировать…
Мужчина. Что не будет больно? Не могу.
Женщина. Ну вот. А я боюсь. Я — идиотка.
Надя (в зал). Он допивает свой кофе, встает, исчезает в дверях. К Ане быстро подходит Сценаристка с кофе и пирожным. Садится напротив. Пока она уплетает пирожное “картошка” и готовится перейти на пирожок с капустой — это ее всегдашняя последовательность почему-то, — Аня излагает свою проблему. Сценаристка кивает.
Сценаристка. Угу. Значит, два варианта развития сюжета. Один — ехать с ним. Но это мыльно-оперный вариант. Хеппи-энд. Хеппи-эндов в высоком искусстве не бывает. Если хочешь высокохудожественную жизнь, то не соглашайся!
Аня (усмехаясь). То есть — дело вкуса?
Сценаристка. Ну да. Но, с другой стороны, если ты с ним не поедешь, значит, тебя эта история никак не изменила. Какой героиня была в начале, такой и осталась в конце — не хочет ничего в жизни менять, и все тут. А так в драме не бывает. Стало быть, это все не предмет драмы. И ты — не героиня.
Аня. То есть выхода нет?
Сценаристка. Наверняка есть. Но он должен быть какой-нибудь парадоксальный. Я тебе его тут с ходу не придумаю… Ой, какой сюжет интересный! Я покручу его, позвоню тогда…
Аня. Спасибо, Ларис. У тебя как?
Надя (в зал). Ане было сейчас ни до чего, но она все же этот вопрос задала, потому что понимала, что теперь по негласному закону дружбы надо отработать ответные откровения.
Сценаристка. Я зависла.
Аня. На какой стадии?
Сценаристка. Я пришла к нему домой по какому-то глупому поводу. Даже не помню по какому. Но ясно было, что это только повод, до того незначительно. И он это понимал, и я понимала. Пришла. Всю его библиотеку обсмотрела. Про книжки поговорили. Потом поговорили про детей — про мою, про его. Потом еще про животных. У него — попугай. А у меня — аллергия. Потом я к окну подошла, спиной к нему повернулась, пейзаж, мол, разглядываю. Какую-то фразу придумала — типа, как хорошо отсюда весь центр виден — как на ладони… я же сценаристка, я знаю, что в этом деле главное — правильно мизансцену выстроить. По моей мизансцене он должен был сейчас подойти и обнять меня сзади. И дальше… дальше… дальше… это если он со мной на одной волне и тоже сюжет чувствует. Проверка такая. Потому что если не на одной волне и сюжет не чувствует, то мизансцена ему не передастся, и тогда понятно, что облом. Он все почувствовал как надо. Чего тут было не почувствовать-— я за ним уже три месяца ухаживала трепетно, издали так, аккуратно. Сколько можно-то? Он подошел сзади и обнял. И… дальше по сюжету должно было быть — дальше… а я, как дура, не реагирую. Буквально в собственный сценарий не вписываюсь. Стою холодная — во всех смыслах слова. Он и говорит: “Ой, какая ты холодная. Форточку закрыть?” А я говорю: “Я, знаешь, такая холодная уже давно, извини”, — говорю. И ушла.
Аня. Почему?
Сценаристка. Ну, дальше бы уже началось все… сильно. У меня нет нервов потом на ужасы всякие. Я как представлю, что вдруг узнаю, что он еще с кем-то спит. Здесь же, из наших… ну, не могу! Знаешь, чем закончилась моя последняя история год назад?
Аня. Год?!
Сценаристка. Ну! Он был режиссер, телеведущий, известный, в общем… телевизор до сих пор включить не могу. Он — по всем каналам. Меня трясет. Я думала — это любовь. Творческие разговоры, звонки, срывание с места — приезжай, прибегай, прилетай… а потом вдруг — ой, нет, не приезжай, у меня репетиция образовалась. А это просто кто-то ближе оказался — какая-нибудь гримерша в гримерке — быстро и удобно. И вызванивать никого не надо. А потом его очередная пассия, с которой он рассорился, взяла и в Интернете вывесила список. Он список вел! И я там под номером шестьдесят шесть! Список не хилый — известные все бабы. Может, кто-то даже за честь бы почел с ними в одном списке оказаться… Я год в депрессняке ходила. И вдруг проснулась — на этого вот… Оказалось-— все равно не могу.
Аня. Зачем ты себе сразу худшее представляешь?! Так, конечно, ничего не получится.
Сценаристка. А ты, когда новый роман заводишь, не думаешь, чем это кончится? Не вспоминаешь своего бывшего мужа в койке с той?..
Аня. Вспоминаю.
Сценаристка. Ну?!
Аня. Надо научиться отключать голову и не анализировать. Иначе ничего не выйдет.
Сценаристка. Спасибо за совет. Себе это скажи.
Аня. Я пытаюсь.
Сценаристка. Получается?
Аня. С переменным успехом… Понимаешь, Максим мне выбора не оставил. Я должна была или с ума сойти, или разлюбить. Я разлюбила из чувства самосохранения… У Маринки сегодня открытие выставки. Хочешь поехать?
Сценаристка. Не могу. Сейчас — сценарное совещание. Привет передавай.
Надя. Аня едет в такси. Дорогу переходит восточная семья. Первым идет Мужчина, за ним Женщина ведет за руку двоих детей. Он оглядывается, что-то строго говорит, Женщина подгоняет детей — спешит за Мужчиной. Таксист комментирует.
Таксист. Вон у них — на Востоке — женщину с детства воспитывают-— служить мужчине. Ведущий и ведомый. Одна личность другую подавляет. Женщина может быть сильнее как личность. Но по службе она там ставится ниже. Должен быть один директор колхоза. А дальше — замы. А у нас уравнены права — не от большого ума. Или от других целей, которые преследует государство. Не знаю. Порушенная ячейка — это ужасно. Ведь не государство должно быть законом для женщины, а мужчина.
Аня. А на равных нельзя? Чтоб дружба.
Таксист. Дружбы не бывает между мужчиной и женщиной. Они представители двух половин. Они должны знать свой шесток. Каждый свои обязанности. У жены должен быть муж. Идеи более сильного человека проникают в слабого. Он ими заражается и становится ведомым.
Аня. А у вас какие идеи?
Таксист. Да при чем тут идеи? Иерархичность семьи нарушена. Кто за что отвечает, кто приказы отдает…
Надя. Подъезжают к выставочному залу. Аня расплачивается, выходит. Вернисаж. На стенах висят Маринкины фотоработы. Люди ходят по залу, разглядывают, останавливаются то тут, то там. Среди них — Аня. Она с ручкой и блокнотом, что-то записывает, помечает. Возле одной из фотографий под названием “Первая женщина” — двое мужчин.
Печальный мужчина (другому, тихо, обсуждая фото женщины). Женщина — это отдельный мир, параллельно существующий, пользующийся энергией, и все. То, что ей нужно, она берет — и все.
Надя (в зал). Аня отходит к другой работе под названием “Любовь”, возле которой три женщины. Одна — совсем молоденькая, а две ее подруги — постарше.
Первая подруга (энергичным шепотом). Ты думаешь, что говоришь-то? Ты всерьез считаешь, что сорокалетний состоявшийся мужик с трехкомнатной квартирой в центре и стабильным доходом, эрудит, интеллектуал и не урод, предложит тебе замуж?
Надя (в зал). Девушка в отчаянии поворачивается ко Второй подруге.
Вторая подруга. Ну почему? Это все еще не полное доказательство его окончательного эгоцентризма. Может, он поднакопил в себе за эти годы одиночества нерастраченной заботливости и хочет на кого-нибудь ее обратить.
Надя (в зал). Девушка слегка оживает.
Первая подруга (второй). Что ты ей мозги пудришь? У него все есть — тишина, покой, красавица студентка по выходным. (Кивает на девушку.) С какого он дуба упал, чтобы населять свою гулкую одинокую трехкомнатную квартиру неизбежными детскими криками, клизмами, сосками, смесями, нянями, ушли-пришли-коляска, а мы во дворе гуляли, а я устала, а ты с ним посиди… Ему все это зачем?
Девушка (робко). Он говорит, что он меня любит. Я думаю, ему просто время нужно, чтобы решиться. У него ведь негативный опыт…
Первая подруга. Любит-то тебя Валерка! И жениться хочет, потому что еще не знает, что это такое. Ему еще интересно. Он это не проходил. А Борис Иванович твой, извини, не любит, а устроился удобно. Никогда он не женится. А Валерку ты упустишь! Не делай глупости, не отказывайся — выходи за Валерку!
Девушка. Но я… Бориса Иваныча…
Первая подруга. Ой, только не произноси высокопарных слов!
Надя (в зал). Аня отходит к следующей фотографии, на которой мужчина и женщина. Под названием “Разрыв”. Возле нее опять двое мужчин: один постарше, другой помладше.
Мужчина в возрасте (тому, кто помладше). Любовь — это воспламенение, вспышка, чувство. Вот завелись, забегались, загрузились. И — все исчезло. Потому что нету контакта. Ну, половой есть. Ну, языковая среда. Я не пессимист. Я не разочаровавшийся женоненавистник. Я женщин люблю. Но это совсем другое. Эту пропасть не перешагнуть. Тысячелетиями человечество перешагнуть не может. Люди тыкаются друг к другу, год, три, шесть. Ничего не происходит. Отчаиваются. Тогда тыкаются в обратную сторону. И разрыв.
Надя (в зал). У Ани звонит мобильник.
Аня. Алё?.. Я у Марины на вернисаже… Зачем ты купил ей ролики?! Я ж просила! Я ее уже почти от этого отвлекла!.. Когда звонила?.. Надо было отговорить… Ну, еще какое-то время буду… да… (Отключает вызов, вздыхает.)
Надя (в зал). Возле одной из фотографий Аня встречает нашу общую другую подругу. Она уже в курсе всего, потому что я с ней по телефону уже три раза за этот день все обсудила, пытаясь найти выход.
Другая подруга. Я вообще не понимаю, в чем проблема. Взрослые уже люди. Любовь — прекрасно. Почему нельзя жить в разных странах и ездить друг к другу? Ну, раз в две недели, например. Если ты его любишь, то какая тебе разница, где ты его любишь, — рядом с ним или далеко от него?
Аня. Но ведь хочется вместе…
Другая подруга. Что — вместе? Вместе хочется людям не самодостаточным. Прицепиться к кому-то и кровь пить. А когда у него — своя жизнь, у тебя — своя. Ну и летайте друг к другу. Телефон есть, в конце концов.
Аня. А все делить — все беды, все радости?
Другая подруга. Ну и дели по телефону. Очень многие пары так живут. И прочные браки! И надоесть друг другу не успевают. И всегда друг друга хотят видеть! Очень удачно!
Аня (еле слышно). А чтобы каждую ночь спать обнявшись?
Другая подруга. Детский сад. Тебе муж нужен или подушка? Вон Надька со своим “пятницей” три года вовсе не страдает, что по ночам не обнявшись.
Надя (в зал). Аня идет вдоль фотографий. Возле одной приостанавливается. Перед ней Мужчина и Женщина разглядывают фотографию “Желание”.
Мужчина (тихо). Чего ты хочешь?
Женщина. Я?.. (Подумав.) Хочу лежать с тобой в койке и пить мартини… Как можно чаще…
Мужчина. И все?
Женщина. Ну, можно немножко про жизнь поговорить.
Мужчина. И все?
Женщина. Ну да. А что еще?
Надя (в зал). Аня идет дальше. Ее слух, будто нарочно, выделяет из гула тихих голосов те разговоры, которые не могут ее не тронуть. Вот Мужчина и Женщина возле фотографии под названием “Вместе”.
Другой мужчина. Приезжай. Будем жить.
Другая женщина. Как это?
Другой мужчина. Ну… Переезжай ко мне. Насовсем.
Другая женщина. Я же… замужем…
Другой мужчина. Ну и что?
Другая женщина. Ну… Я так не могу…
Другой мужчина. У тебя есть шанс стать счастливой.
Другая женщина. Я знаю.
Другой мужчина. И что?
Другая женщина. Я боюсь любви.
Надя (в зал). Аня с диктофоном берет интервью у Марины возле фотографии под названием “Счастье”.
Художница. В юности мне казалось, что любовь и счастье — это одно и то же. Выяснилось, что — нет. Может быть любовь, сильная, какая угодно, а счастья — нет. И наоборот — счастье — сиюминутное — острое-— есть, а любви нет. Стоишь где-нибудь в горах посреди поля красных маков и испытываешь счастье, а про любовь даже вообще в этот момент не думаешь. Ни о чем не думаешь — просто хорошо — и все! Как-то так. Хватит?
Аня (выключая диктофон). Расшифрую — скажу.
Художница (тихо). А теперь не для прессы. Он позвал меня замуж. Представляешь? Я говорю: “А ничего, что я уже замужем?” Он говорит: “Ты замужем?! Не может быть! Ты же такая талантливая!” То есть талант-— это клеймо безбрачия что ли? Он говорит: “Значит, я опоздал?” Я говорю: “Вообще-то лет на пятнадцать”. Ну чтобы как-то встряхнуть его — возраст обозначить. А он, наоборот, обрадовался: “Тебя смущает разница в возрасте? Это ерунда!” Ну что ты обо всем этом думаешь?
Аня. Тебе это надо?
Художница. Если бы это было правдой. Но это неправда. Я не верю. Он меня бросит через месяц, и привет.
Аня. Почему думаешь, что бросит?
Художница. Ну… молодой, веселый, обаятельный… бабы виснут гроздьями. Выставки в Европе. У него все в порядке. Зачем ему я?
Аня. Ты его любишь?
Художница. Я себе запрещаю…
Аня. А может, он устал, когда гроздьями, — хочет, чтобы одна, которая стоит всех.
Художница. А если — просто каприз? Добиться своей конкурентки. Галочку поставить и пойти дальше. Обогнать, так сказать, по всем статьям…
Аня. Боишься любви?
Художница. Любви не боюсь. Боюсь нелюбви. Вдруг это нелюбовь окажется? На первой стадии как распознать-то? Признаки одни и те же…
Аня. Как это — одни и те же?
Художница. Ну как ты поймешь, любовь это или мужское любопытство, осваивание новых пространств, — тоже, кстати, прекрасное качество. Люблю осваивателей — они все такие живые, авантюрные. С ними не скучно. Только их хватает на приключение, а не на жизнь. На фуршет останешься?
Надя (в зал). Аня идет на фуршет в соседний с выставочным зал… и тут случается то самое главное, из-за чего, собственно, я этот именно день на всю жизнь запомнила. Возле одной из фотографий она видит… моего Лешу с другой женщиной. И его рука лежит на ее талии, и он что-то шепчет ей на ухо. Короче, понятно, что отношения самые короткие. Аня — мудрый человек, поэтому она пытается шагнуть за колонну, но не успевает. Леша поворачивает голову и встречается с ней глаза в глаза.
Аня. Здрась…
Леша. Здрась…
Надя (в зал). Женщина тоже вежливо улыбается и кивает. Аня и Леша из разных областей жизни. И общих знакомых у них нет. И пересекались они всего пару раз на моей кухне. И тут не ожидали друг друга увидеть. Аня идет дальше, заходит уже за колонну и набирает мой мобильник.
Аня. Надь… тут такое дело…
Надя. Я еще один тест придумала. Вот представь, что вас с ним сажают в космический корабль и посылают в космос на много-много лет, может, навсегда. Вдвоем. Представляешь?
Аня. Надь. Тут твой Леша с другой женщиной.
Надя. С какой — другой?
Аня. Ну, не с тобой как бы…
Надя. И что он с ней?
Аня. Он ее так обнимает, как будто это десятый класс, первая стадия. Ну, не выпускает из рук как бы… Надь… ты меня слышишь?
Надя (после паузы). Он тебя видел?
Аня. К сожалению, да.
Надя. То есть он понимает, что ты мне уже звонишь…
Аня. Ну…
Надя. Значит, прямого выяснения уже не избежать.
Аня. Извини.
Надя. Подумай про космос.
Аня. Подумаю.
Надя (в зал). В соседнем с выставочным зале — фуршет по случаю презентации. Один из спонсоров — представительный мужчина лет вокруг сорока — говорит тост.
Култаков. Очень мало кто умеет говорить о любви! А тем более языком фотографий! Я хочу выпить за Мариночкин талант! Чтобы она и впредь удивляла нас и радовала! И умножала своими работами любовь в этом мире!
Надя (в зал). К Ане подходит Кирилл — ее бывший муж, трогает за плечо. Она оборачивается, он протягивает ей спортивную сумку.
Кирилл. Вот. Шурке.
Аня. Тебе всегда было наплевать на мое мнение.
Кирилл. Я ей обещал. Не могу же я выглядеть в глазах дочери… (Осекается.)
Аня. Кем?
Кирилл. Короче, передай.
Аня. А если она на них разобьется?
Кирилл. Мы договорились, что я буду приезжать и учить ее. А без меня она кататься не будет.
Аня. Лучше бы ты научил ее в шахматы. Или из бассейна бы забирал по субботам. Я разрываюсь.
Кирилл. Я же говорил тебе, что готов переехать к вам обратно и помогать… все как надо.
Аня. Не надо. Давай не будем ходить по кругу.
Кирилл. Ты делаешь глупость. Из-за одной случайной слабости ты наказываешь не только меня, но и себя, и ребенка.
Аня. Зато твоя случайная слабость сделала меня сильной, Кирилл. А зачем нужен мужчина, с которым нельзя быть слабой?
Кирилл. У тебя с гинекологией как?
Аня. Нормально вроде. А что?
Кирилл. А… почки не болят?
Аня. Не-ет…
Кирилл. Что, и дерматита нет?
Аня. А ты хочешь, чтобы у меня непременно что-то болело?
Кирилл. Это не я хочу. Это статистика.
Аня (озадаченно его разглядывает). У тебя у самого-то все в норме?
Кирилл. Значит, ты меня совсем не любила.
Аня. Давай не будем обсуждать это по-новой.
Кирилл. У сорока пяти процентов разведенных отмечаются жалобы на проблемы с центральной нервной системой. На втором месте в иерархии заболеваний — депрессия. Потом гинекологические заболевания — десять процентов. Нарушения со стороны сердечно-сосудистой системы — девять процентов. Почки — три процента, кожные заболевания — один и восемь. Нет, я на неврологию или там депрессию даже не рассчитывал. Но хотя бы на почки или кожные заболевания твоей любви могло бы хватить?.. Значит, вообще ноль? Ни одного процента?
Надя (в зал). К ним подходит Художница.
Художница (Кириллу). Кирилл! Рада, что ты нашел время…
Надя (в зал). Люди устремляются к столу за едой и разделяют Аню и Кирилла. Аня сама отходит подальше от него, держа в руках спортивную сумку, и натыкается на Култакова.
Култаков. Аня! А я никак тебе не позвоню, свинья! Спасибо тебе за ту статью в “Независимой”! Ты очень меня поддержала! (Замечает сумку.) Ты куда с такой тяжестью?
Аня. Наверное, уже домой.
Култаков. На машине?.. Нет? Я подвезу!
Надя. Аня едет в машине рядом с Култаковым. Машина — дорогая, красивая, как космолет, мигающая всякими приборчиками. На заднем сиденье — ролики в сумке. Аня вспоминает, как однажды Култаков уже подвозил ее домой после какой-то встречи одноклассников через десять лет. Шурка играла во дворе, подбежала, поздоровалась. Машина явно произвела на нее неизгладимое впечатление, но без тени зависти — вот ведь правильный ребенок! — она пожала маленькой ручкой огромную лапу Култакова: “Поздравляю вас с такой машиной!” Типа — какой вы молодец, а не типа — как жалко, что у вас есть, а у нас нет.
Култаков. Вот на Маринку денег не жалко. Она — друг.
Аня. Она — художник.
Култаков. Это — второе. Художников много, а друзей у меня уже много не будет. Есть время камни разбрасывать, и есть время камни собирать.
Аня. То есть в нашем возрасте друзей уже не завести?
Култаков. Практически — нет. Вот кто со школы остался. С института там…
Аня. Но бывают же ситуации, когда возникают люди, с которыми вдруг ты проходишь огонь и воду, понимаешь?
Култаков. Неправда это, это значит, что в сорокалетнем возрасте, если с кем-то вдруг ты проходишь огонь и воду, значит, у вас просто на какое-то время есть общие интересы.
Аня. После этого, что, не могут возникнуть человеческие отношения?
Култаков. Могут, но не так, как раньше, когда ни любовь, ни дружба ни на чем не основаны… то есть в любви-то не должно быть никакого интереса, она должна быть сама по себе. Так же и дружба, а тут получается-— как, ну, блин… я встречаю кого-то, я по роже вижу, что человек пьет… и дело даже не в чем одет, а когда стирался. Я даже вопросов не задаю типа: “Работаешь?” — мне-то все ясно. “А ты какими судьбами? А у тебя машина хорошая”. Я-то знаю, что она хорошая. И вижу, что это его злит. Потому что гораздо легче человеку, когда тебе плохо, а он — на коне и на помощь приходит в трудную минуту. Потому что каждый в этом для себя самого свою значимость увидеть хочет и так далее. А вот порадоваться за чужую радость — это, конечно, сложнее. Когда у кого-то радость, зависть сразу — как же так, почему у меня такого нету? А мне иногда открытым текстом говорят, я так думаю, что иной раз и сглаживают, открытым текстом-— мол, как же так, почему это у тебя — и все получилось? А что у меня получилось? Ну, есть все. В смысле — материально.
Аня. А счастье?
Култаков. Помнишь, в школе в младших классах. Анкетки там, что ты собираешь, с кем ты дружишь, кого за косичку дергаешь, в общем, такая хрень, вопросы. В общем, это у меня мать была жива, и мне было лет девять-десять-одиннадцать, когда эти анкетки-то были. И там был такой вопрос: “О чем ты мечтаешь, чего ты хочешь?” А это был… не то май месяц, уже заканчивался. Мне так было хорошо, и почему-то мне пришла такая мысль. Не надо взрослым становиться. И я написал — всегда оставаться мальчишкой. Меня еще и не поняли. А что, ты можешь в девчонку превратиться? Но я-то имел в виду, чтобы остаться ребенком. И вот это ощущение сладкого детства, оно было всегда. А потом стали приходить мысли, что это может закончиться. Ну, гонять в футбол, лазить по деревьям, трясти яблоки. У меня было ощущение, что это вот уже заканчивается. Оно в принципе заканчивалось. Кайф закончился после школы, я в институте ничего не получил такого вот.
Аня. То есть в школе было все счастливей, чем в институте?
Култаков. Вообще прям вот просто, светлое, прям такое — школа… а в институте... Там такого света, наверное, не было. А вот детство я вспоминаю — светлое. По внутреннему состоянию своему. Потому что институт — от сессии до сессии…
Аня. А дружбы всякие студенческие? У тебя же Первая жена, ты же с ней учился?
Култаков. Ну да, учился я с ней, но и чего? Что значит — первая любовь? Как в детстве, уже никогда не было. Причем это закончилось все на выпускном прямо. И тут я уже начал грустить… потому что — что дальше-то? А я просто не представлял, что дальше. Для меня школа была-— десять лет мышиной возни хорошей. Мне как-то даже школу прогуливать не надо было, я, наоборот, даже всегда хотел в школу пойти. А в институт я вообще почти не ходил, я прогуливал… вот, знаешь. Сейчас девочка у меня была. Восемнадцать лет. Ну, закончилось уже, правда. Она только после школы. Как к школьнице потянуло.
Аня. А чего закончилось?
Култаков. У меня времени столько нет. Интересно было, а сейчас мне что-то неохота, ничего не интересно.
Аня. Надоело?
Култаков. Надоело-то сразу — с первого раза. Хотя, конечно, все же разные. Молоденькая — не молоденькая, все люди разные.
Аня. Она тебя любила?
Култаков. Ну, потому что мне… Мне не хватает двадцать четыре часа. А у нее их — сорок восемь в сутки, у нее вагон времени впереди. Она может жить медленно, а я не могу жить медленно. Понимаешь? Я не могу опоздать на пять часов. Я не могу приехать и просто тупо сидеть в машине. Чего я жду-то? А ей надо, у нее там технология какая-то ухода из дома, ей надо выждать. Или ей надо куда-то поехать там. Например, на каток на коньках покататься, но почему-то в Мегу. А там каток такой — десять метров в диаметре. Ну почему на нормальный не поехать? Поехали? Я вот ща не могу, говорит, давай вечером, например, или я говорю, знаешь, вечером, вот вечером я точно не поеду. Мне надо поздно работать. Поехали вместо работы. Ну, знаешь! Но ненадолго меня хватает. А потом если назад обернусь… и я думаю, блин, Андрей, ничего отвратительней в твоей жизни не было. Хоть у нее под микроскопом ни одной морщины не найдешь. Такое ощущение... ощущение, что в грязи извозился. Почему-то… Да она и сейчас будет смотреть снизу вверх… а у меня ощущение, что я в грязи извалялся. Не знаю — почему. Да потому что мне есть с чем сравнивать.
Аня. По чувствам или по чему?
Култаков. Вообще по всему, по мозгам хотя бы. Прикольно, но хватит уже… эта моя постоянная, она подход ко мне имеет и все. Может, мне с ней скучно, но она подход ко мне имеет. А вот кто-то не имеет, хотя, может, с ней и не скучно. И я не знаю, как мне надо. Понимаешь, там эсэмэски по малолетству… я их сроду не писал, а тут мне на них отвечать пришлось! Вот, урод, блин, тебе заняться больше нечем, придурок? Эсэмэски-— потому что говорить не о чем. Как мне это объяснить, что мне это никак не надо, что мне с ней не надо говорить. Не о чем говорить. Что интересного она может мне поведать? Да если лежать, то можно вообще не говорить. Мне молчать нормально. Для тех, кто понимает, и молчать нормально. Вот и все. Чтобы меня понять, на меня можно вот просто посмотреть для тех, кто знает. Мне ничего не надо говорить. Не, а здесь-то, ну да, конечно, это прикольно. Я не говорю, что это плохо. Я устал, честно говоря, время свое убивать, просто впустую убивать.
Аня. А не мучился ты, когда бросил? Ну, вообще, чувства вины нет?
Култаков. У нас там, в классе, помнишь, толстый был? И как-то он идет из школы. А у нас снежки, и мы бежим, а он идет себе. И вот мы его оббегаем и снежками в него. И дальше побежали. А я чего-то поймал его взгляд, и мне так стало как-то... стыдно. Снежком кинул, и глазами встретились, если бы не встретились, я бы и не допер, а тут вот такое… оно у меня осталось… и я, когда смотрю на кого-то такого беспомощного, вообще смотрю на животных, которые уже мертвые и которым ничем помочь нельзя… это вот отсюда все идет (показывает на грудь).
Аня. А я думала — ты из нас самый удачливый.
Култаков. Колбасит меня. Где-то полгода назад с женщиной одной расстался. Знаешь, это вот любовь была.
Аня. И полгода колбасит?
Култаков. Ну… восемь лет жизни угробил своих-то, и ей-то ничего не дал. А нормальная баба там вообще, в таком общечеловеческом смысле. Вот посмотришь собаке в глаза, щенку, и подумаешь, как же тебя можно обмануть-то? А женщину можно, выходит. Я же обманул. Я не оправдал надежд и так далее. А как мне? Свою угробить жизнь?
Аня. Она замуж за тебя хотела?
Култаков. Я бы не выдержал, мне по-другому надо жить, мне надо жить так, как я живу. Мне всегда надо жить так, как мне живется. А ей кто-то там подвернулся, и надо создавать семью. Ей тридцать лет уже. Правильно, я понимаю, восемь лет со мной угробила. Я ей сам говорил, что я так могу проскакать всю жизнь. А ты-то понимаешь, я сам так говорю, что любовь любовью, но есть вот еще. Для женщины это больше надо, мужику-то меньше надо. Там поболтался и там поболтался. Кости бросил, поспал, на работу пошел, а завтра он уже в другом месте. А женщина, она другая. Я теряю при этом, но я же знаю, когда начинаю эти отношения, что так оно и будет. Как та вот девчонка, ей тридцать лет. Я с ней долго был. Я с ней и сейчас общаюсь, и мы с ней встречаемся, у нее слезы на глазах. У меня тоже. Такая баба классная. Но я не могу ей дать, что она хочет…
Аня. А сейчас у нее все в порядке?
Култаков. Ну, есть семья, муж, должен родиться ребенок, все там хорошо.
Аня. А тебе это было не нужно?
Култаков. В таком объеме — не нужно. Я ей сразу об этом говорил, мне в таком объеме, как это обычно происходит, мне не нужно. Но девчонка-то классная.
Аня. То есть ты к ней хорошо относишься, по большому счету?
Култаков. Я по всем счетам хорошо отношусь к ней, понятно, что я не буду дорогу никому переходить. Я ж понимаю всю эту бабскую... Я ее понимаю, ей вообще-то тяжело. Я стараюсь ей не звонить. Она мне звонит… а мне перед ее мужиком как-то, тоже, чего я его буду… Ну, понимаешь, если бы я хотел с ней… если бы я хуже к ней относился, то я с ней бы поиграл однозначно, а поскольку я к ней по-настоящему хорошо отношусь, то пускай она так будет… вот бабы почему-то так не делают…
Аня. Как?
Култаков. Ну, то есть женщина считает, что мужчина вот должен быть только ее, и так далее, и так далее… не способна она на… а вот я отпустил.
Жалею, что я ее обижал… незаслуженно.
И мы с ней встречаемся. И она сидит вот так напротив, беременная. И я на нее смотрю и много чего могу ей сказать, но мне почему-то не говорится… не заслуживала она такого отношения плохого. Но я так себя вел потому, что мне надо было держать ее на расстоянии, и это просто способ. Способ держать на расстоянии.
Аня. Знаешь, в двадцать первом веке статистика разводов беспрецедентных высот достигла. Я читала. В 2002 году коэффициент разводимости был равен шести. А в пятидесятые годы двадцатого века — ноль пять.
Култаков. А Первая жена… тоже вот что-то вспомню, блин. Я в лагере пионерском тогда работал, в Тучкове, и она ко мне приезжала, а потом мы с ней бежим там на электричку. И она не может быстрей бежать. Я могу, а она не может. А мне надо успеть на электричку. И это важнее, чем то, что она не может бежать. И я вспоминаю, как она падает, и мне так от этого… а я, урод, — вставай быстрее, электричка идет. И она шла, и я еще на нее и ору. А... Неправильно это… Я сейчас по-другому отношусь. Сейчас я иной раз и промолчу, я стараюсь, ну никого не…
Аня. А которая постоянная? С ней сейчас нормально?
Култаков. Да там нормально все. Она подход ко мне имеет. Молодец вот, вообще. У нее много бабского, но она знает, как со мной… когда начинаю на нее орать. Она: я все, все, все, ты только не нервничай. А у меня настроение такое, что мне надо на кого-то поорать…
Аня. Поорать — это хорошо! Это душевно! Поорать — это иногда бывает отлично! Я иногда когда на дачу еду — остановлюсь в пролеске — чтоб никого — и ору в полный голос! На весь лес! Громко-громко! И быстро уезжаю!
Култаков. И понимаешь, мне просто в жизни попадались какие-то хорошие женщины почему-то. Понимаешь, если бы плохие попадались, я бы не жалел. А мне почему-то хорошие все попадались, блин. И мне больно. И моя бывшая жена, и та, они похожи в правильности поступков, вот правильные бабы. Единственно, которая помоложе, она просто поняла, что это вещи разные. Любить — это любить, а семья — это два хозяйствующих субъекта.
Аня. Думаешь, никогда не совпадает?
Култаков. Ну, у меня не совпадало. Первая моя жена этого так и не поняла и уже дальше-то и не поймет, там уже башка другим забита, и уже это вложить просто места нету. А которая сейчас — постоянная, — она понимает. Поэтому и постоянная. Лет двенадцать уже…
Надя. Машина Култакова тормозит у бордюра, Аня выходит, забирает сумку с роликами. Машет Култакову. Он уезжает. Аня бредет во двор маминого дома. Рядом идет Женщина, говорит по мобильнику.
Женщина на улице. Ты — прагматичный. Ты думаешь, позвонил, наговорил хороших слов — и можно еще несколько дней не звонить? Думаешь, алгоритм высчитал, чтоб я была довольна и думала, что у нас все отлично? Да? А мной заниматься надо, если уж ты меня завел. Понимаешь? Постоянно. Ты думаешь, вот есть у тебя здание, ну, раз в год коммуникации проверил и пусть стоит дальше — есть не просит. А любовь просит есть! Она так не может. Ее все время подпитывать нужно…
Надя (в зал). Аня обгоняет женщину, стараясь не слушать, быстро идет дальше.
Аня с мамой во дворе маминого дома на лавочке. На детской площадке неподалеку от них играет Шурка — то залезет на горку, то слезет, то покачается на качелях — ни минуты на месте не сидит. Время от времени машет им рукой — они ей тоже.
Аня. Мам, я поговорить…
Мама (перебивая). Васю жена из дому хочет выгнать. Заначку нашла, говорит — это он для меня прятал, чтоб на меня тратить. Семьдесят лет-— все угомониться не может. Я, конечно, думаю, что простит. Но вдруг правда выгонит? Я как это представила, меня, знаешь, просто оторопь взяла. Я ему, конечно, сказала: “Не волнуйся. Я тебя не брошу. Если выгонит-— придешь ко мне”. А сама в ужасе — вдруг правда придет? Ну ладно-— раньше. Виноваты мы были перед ней. Ох, лет двадцать пять были виноваты… а сейчас-то чего? Ну, пару раз в месяц чайку попьем. Внуков обсудим, посмеемся, вспомним, как с работы линяли, сколько объяснительных начальству написали. Много всего было хорошего. Я тут в бумажках рылась. Одну объяснительную в стихах нашла.
Аня. В стихах?
Мама. Да где наша не пропадала? Я ведь уже поняла — или выгонят, или не выгонят. Ну и…
Аня. И чего?
Мама. Утро застает нас на вокзале.
Постоим с тобой глаза в глаза. Усмехнемся — снова отказали Жизненные наши тормоза. Вот опять не соблюли дистанции — Не увял друг к другу интерес, — На глухой на подмосковной станции Мы катапультировались в лес. Мы не станем горевать до срока. Побредем, целуясь и любя… Школьники, сбежавшие с урока, Так примерно чувствуют себя. Лес — природой данные палаты. Идеал комфорта — был бы пуст. Голубое скромненькое платье Беззаботно брошено на куст. А потом под тихими деревьями, Не пьяны, а как навеселе, — Восседали мы богами древними, Сопричастны солнцу и земле. Эх, земля, со всех сторон покатая, Нет тебе ни отдыха, ни сна! Мы с тобой собой являли статую Под названьем “Вечная весна”. И до слез прекрасно было в мире, И несла, качала нас земля, И не раз, не два, и не четыре…
Аня. Мам, я поговорить…
Мама. А потом, как школьники, беспечно
Мы играли с пойманным ежом, Хоть порой нам чудились, конечно, Суд мужей и причитанье жен. И опять, как молодой кентавр, Возлежал ты среди пестрых трав.
Аня. Ну, и чем эта райская идиллия кончилась?
Мама. Как всегда.
…Вечером, и ласковым, и звездным, Мы из райских изгнаны из врат… Были мы тревожны и серьезны, Ты учил, как дома нужно врать…
Аня. И чего тебе на эту объяснительную ответили?
Мама. Бабы ругались: “С ума, что ли, сошла? Напиши просто, что у зубного была!” Да буду я еще!.. Зачем мне зубной, когда это было такое счастье!
Аня. А начальник?
Мама. Он вопил: “Очумела, что ли? Объяснительную в стихах писать!” А я уже ва-банк пошла: “Вы мне покажите КЗОТ, где написано, что стихами объяснительную нельзя, а только в прозе?!” Ну, не выгнал, конечно. Мы ж на работе незаменимые были. Говорит: “Дура неисправимая”. И высшему начальству не понес. Огорчился очень — завидовал. Но одно дело — пару раз в месяц чай пить и внуков обсуждать, другое дело — навсегда. Я одна люблю. И телевизор смотреть, чтоб никто не комментировал. Вот ведь досада! Неужели придется расплачиваться за все эти счастливые годы? А ведь так я хорошо устроилась… эх… и к ней всегда хорошо относилась. Она трюфели любит — так иной раз и трюфели ей пошлешь. Причем от всей души! Правда! А тут я так перепугалась, что телефон колдуньи в газете вычитала, — думаю, в крайнем случае обращусь, чтобы она их лучше друг к дружке приворожила…
Аня. Не бери в голову, мам. Она пугает. Куда они там все без него? Он же один работает. Они его не отпустят — и не мечтай.
Мама (успокоенно). Да? Ну, я тоже так считаю. Но страшно стало — только такой вот реалистической любви мне и не хватало на старости лет!
Аня. Хорошо посидели?
Мама. Шампанское принес. Торт.
Аня. Тебе шампанское нельзя. Сосуды! Только если водки чуть-чуть!
Мама. Ну ладно, чуть-чуть-то…
Надя (в зал). По статистике в скандинавских странах разведенный мужчина через несколько месяцев женится, а разведенная женщина максимум через год опять выходит замуж. А у нас годами проблема не решается. Знаете почему? У нас требования друг к другу завышенные. Мы не реальностью живем, а идеалами.
Аня и Шурка идут пешком к себе домой.
Шурка. А я думала — опять у бабушки на ночь останусь. Совсем заброшенный ребенок!
Аня. Это она так говорит?
Шурка (понимает, что выдала бабушку). Это я сама придумала.
Надя (в зал). Аня останавливается возле магазина женской одежды.
Аня. Зайдем?
Шурка. Только недолго. А то мне скучно станет.
Надя (в зал). Аня примеряет платье в кабинке. Шурка поправляет на ней складочки, внимательно оценивает. Возле кабинки за шторкой стоят две продавщицы. Аня слышит их разговор.
Первая продавщица. Ноет и ноет — хочу любви! Хочу замуж! Ну, жизни нет — общаться с ней невозможно. Танька нашла ей сваху. Та-— разные варианты — то, другое! Никак! И тут вдруг недавно — нате вам! Нашла, говорит! Светится, как лампочка в сто ватт. Женатый мужик. Просил себе женщину для встреч раз в неделю на ее территории. Ну, вот уже второй месяц — веселая ходит, счастливая! Типа — оно!
Вторая продавщица. Так, может, любовь?
Первая продавщица. Какая любовь, если у нее установка — чтобы мужик был занятой, ни на что не претендовал. Не нужна ей никакая любовь! Любовь — это пахота! А тут встретились на два часа, хорошее настроение себе обеспечили, разбежались, никто никому не должен!
Надя. Аня и Шурка выходят из дверей лифта на своем этаже. Из соседней квартиры выходит Мужчина, спешит к лифту, пока он не уехал. Кивает Ане, мол, здравствуйте. Она тоже кивает. Мужчина уезжает в лифте.
Аня и Шурка приходят домой. Шурка бросается примерять ролики. Аня проверяет автоответчик.
Автоответчик (голосом Мамы). Не забудь на ночь заварить ей пустырник. Вы где? Почему вы так долго идете? (Голосом Кирилла.) Шурик, привет! Мама уже отдала тебе ролики? (Голосом Актрисы.) Аня, это Зелинская. Вставь еще, пожалуйста: главным событием прошлого сезона для меня стала Корделия. А то режиссер обидится, что я забыла упомянуть. Целую. Пока.
Надя (в зал). В дверь звонят. Аня открывает, в квартиру входит Соседка — худенькая женщина лет двадцати пяти в домашнем халате и тапочках, с грустным лицом.
Соседка. Можно, я с тобой покурю?
Аня. Я Шурку забрала. При ней нельзя.
Соседка. Ну, просто посижу.
Аня. Что-то не так? Мы твоего Виталика встретили, когда из лифта выходили. Какой-то он был невеселый. Поссорились?
Соседка. Не понимаю.
Надя (в зал). Аня и Соседка проходят во время разговора на кухню. Аня накрывает на стол, ставит разогревать чайник. Соседка садится. В комнате слышен включенный Шуркой телевизор.
Соседка. Я, наверное, совсем дебилка.
Аня. Перестань.
Соседка. Ты умеешь… это… ну, оральным способом? У тебя хорошо получается?
Аня (помолчав). Ну, никто не жаловался…
Соседка. А я сегодня ему первый раз попробовала.
Аня. И?
Соседка. Он сразу стал одеваться. Все, говорит, мне пора. Я говорю-— я что-то не так делаю? Научи меня. Я буду все делать. А он говорит-— этому не научишь.
Аня. Почему? Всему можно научить.
Соседка. Мне тоже так кажется. Я, в принципе, хорошо все усваиваю. Мне тренер по вождению говорил. А Виталик говорит: это как природа — или есть, или нет. Я говорю: ты просто не хочешь. А он говорит: ты просто тупишь. Я говорю: ну, пожалуйста, не уходи так. В смысле — поссорившись. А он говорит: я с тобой не ссорился.(Плачет.)
Аня. Ну, Галь, перестань.
Соседка. Он говорит: ты никогда не научишься это делать. Я говорю: ну почему? А он говорит: ты у меня спрашиваешь? Я не знаю. И никогда не пытайся это пробовать.
Аня. Это не самое главное в жизни.
Соседка. Я тоже примерно так сказала, а он говорит: да, это не главное. Главное, что ты меня не чувствуешь.
Аня. Что это значит — не чувствуешь?
Соседка. Ну, нестыковка, и все.
Аня. И ушел?
Соседка. Я спросила еще — вот дура! — ты, говорю, совсем уходишь? А он: я не знаю. Но ведь у меня с другими-то получалось, Ань. Другие-то не жаловались, даже наоборот! Не могу же я ему сказать: всем нравится, а тебе не нравится!
Аня. Не можешь.
Соседка. Ну вот… значит, просто не любит? Да? Да?
Надя (в зал). Аня молчит, поскольку за плохие новости в старину убивали. Подтверждать это не очень хочется, а другого ответа нет. В кухню въезжает Шурка на роликах.
Шурка. Тетя Галя, у меня ролики… Вы чего плачете?
Соседка. Ладно, пошла я.
Надя (в зал). Встает. Проходит мимо Шурки, треплет ее по голове. Свистит чайник.
Аня укладывает Шурку спать, сидит рядом с ней на кровати. Шурка допивает пустырник, Аня берет чашку, ставит на тумбочку. Шурка укладывается поудобней. Глаза у нее уже слипаются.
Аня. Шур, а если бы мы уехали жить в совсем другую страну?
Шурка. В совсем другую?
Аня. Да. Тебе бы не жалко было бросать своих подружек, бабушку?..
Шурка. А ты была бы со мной?
Аня. Конечно.
Шурка. Ну и хорошо.
Аня. Но ты ведь их тоже любишь.
Шурка. Я тебя больше всех люблю.
Надя (в зал). Шурка засыпает. Аня долго смотрит на нее.
Аня (одними губами). Ну и хорошо?
Надя (в зал). Аня ночью на кухне звонит мне.
Надя. Алё?
Аня. Ты там как? Не плачешь?
Надя. Пока нет. Еще, знаешь, тишина такая внутри. Как парализация. Но потом прорвет — заплачу. Будет легче.
Аня. Сережа не звонит!
Надя. А ты решила?
Аня. Нет еще.
Надя. Наверное, чувствует, что не решила. Решишь — сама позвонишь. Это ж понятно.
Аня. Он всегда сам звонил. Особенно если сказал, что позвонит.
Надя. А теперь ты позвони. В любом случае позвони — и да, и нет.
Аня. Я Шурку спросила. Ей все равно, где жить, лишь бы я была.
Надя. Ну и?
Аня. Понимаешь, может быть, так вот и надо любить? Как ребенок. Абсолютно. Главное, чтобы был человек, в котором — все. А остальное не важно.
Надя. Мы ведь все-таки не дети, Ань. Нам кроме любви еще много чего надо.
Аня. Поэтому мы и несчастливы.
Надя. Значит, поедешь?
Аня. Не знаю.
Надя (в зал). Аня кладет трубку… Аня ходит по кухне, потом не выдерживает и набирает номер. Длинные гудки. Наконец голос Сергея.
Сергей. Алё…
Аня. Алё…
Сергей. Я соскучился.
Аня. Я тоже.
Сергей. Я, вообще-то, подъезжаю к твоему дому.
Аня. А я… Шурку к маме не отдала.
Сергей. Ну и что? Пусть привыкает, что мы теперь втроем. Проснется утром — сядем завтракать… Я паркуюсь.
Надя. В трубке гудки. Аня кладет трубку, стоит. Смотрит в никуда. По лицу блуждает улыбка. Я тоже сижу на кухне, гляжу в никуда. И улыбки на лице нет. И телефон наконец звонит. Звонит, как обычно, в четверг, чтобы уточнить — все ли в силе в пятницу.
Леша. Привет.
Надя. Привет.
Леша. Я, знаешь, завтра не смогу прийти.
Надя. Я тоже завтра не могу. У Вики прослушивание. Она Паганини играет. Я, как мать, а не ехидна, должна присутствовать.
Леша. Надь, я больше совсем не приду.
Надя. Я уже поняла.
Леша. Ты меня прости. Я тебе сам должен был сказать, а не так вот… но…
Надя. Жалко меня было.
Леша. Ну, не то чтобы… мне кажется, трагедии-то тут для тебя никакой нет, потому что… ну привычка — и все.
Надя. Неправда! Я люблю тебя!
Леша. Ну, перестань, Надь. Что ты, в самом деле?
Надя. А там — что? Любовь?
Леша. А там… еще не знаю…
Надя. Леша… не надо так со мной.
Леша. Надь, я ж никуда не исчезаю. Я тут — на соседней улице. Поболтать — всегда рад. Ну, мы — друзья?
Надя. Друзья. (В зал.) Вот тут уже тишина кончилась, и я нарыдалась вволю. Потом позвонила нашей Другой подруге, потому что Ане уже позвонить не могла. Слишком мы на разных стадиях находились. А Другая подруга — она существо не приземленное, ей все эти наши глупости — только руками развести. (Другой подруге.) Я его люблю! Я только сегодня поняла! Очень! Очень люблю!
Другая подруга. Вот видишь? Если ты считаешь, что у тебя нет любви, это еще не значит, что ее у тебя нет. И наоборот. Если ты думаешь, что она есть, это не значит, что она на самом деле есть. Вот как с Анькой!
Надя. Не трогай Аньку! У нее романтика!
Другая подруга. У нее через месяц уже правда жизни в другой стране начнется. А потом мы с тобой будем ей тут новую работу искать…
Надя. Что мне теперь делать? Я… я ведь каждую пятницу представить себе не могла, что он может не прийти. Я ждала этого, как… как я не знаю!.. А завтра он не придет. И все. И представляешь, я завтра первый раз за три года тоже не могу! У Вики прослушивание — Паганини!
Другая подруга. Я тебя не понимаю. Зачем тебе этот Леша? У тебя есть Паганини! Ты его каждый день можешь слушать!
Надя. Ей хорошо. Она умеет радоваться музыке и книгам, независимо от того, есть у нее любовь или нет. А я еще не поднялась на такую духовную стадию существования. А потом позвонила Маринка поделиться впечатлениями от выставки. А я выпалила ей про Лешу, про то, что она со своим вернисажем теперь будет для меня ассоциироваться с самым ужасным днем в моей жизни. И я ненавижу визуальное искусство! А она сказала:
Художница. Ни фига ты его не любила! Это в тебе чувство собственности говорит! Он был тебе — чемодан без ручки! Ты не этому огорчаешься, а тому, что свободна теперь, и нет уже отмазки, чтоб не искать настоящую любовь. Никому из подруг уже не соврешь, что вот, мол, он ходит по пятницам, а больше тебе ничего и не надо. А мы при этом должны думать, что на самом-то деле она его любит и счастлива, что он ходит по пятницам. И эта тема закрыта. Ты боишься любви. Люди всегда боятся того, чего не умеют.
Надя (в зал). Всю ночь я просидела на кухне в обнимку с ноутбуком, пытаясь писать статью в номер под названием “Как обратить на себя внимание мужчины”. Дальше шли подзаголовки “В самолете”, “В поезде”, “На пляже”, “На дружеской вечеринке”, “На улице”. Моя рубрика “Психология знакомства” пользовалась популярностью — читательницы вырезали ее из журнала и коллекционировали. Слезы текли по лицу, я смотрела в окно — наедине со своей высокохудожественной судьбой — и завидовала Анькиной телесериальной. Слово “высокохудожественно” у нас с Анькой за последний день приобрело негативный оттенок. А на другой день мы опять курили с ней на редакционной лестнице, и лица на Аньке не было.
Аня. Все. Я ему сказала, что это наша последняя ночь, что документы я подавать не пойду и никуда не поеду. Я слабая. Я не могу все бросить… Что ты молчишь?
Надя. А что говорить?
Аня. Я несла какой-то бред, что у меня новая серьезная должность. Что для меня это важно. Что я люблю свою работу. Он сказал, что уважает мое решение. Но я-то знаю, что это не из-за работы. Я просто не могу ничего менять. Душевных сил нет. Нет, и все. Вот как-то идет себе жизнь и идет. А чтобы новые эмоции и потрясения… сил нет.
Надя. Блин, а я так надеялась, что хоть у тебя все будет хорошо.
Аня. Лишь бы не совсем плохо…
Надя (в зал). К нам на лестницу вышел покурить Гурков. Из всей редакции только я была в курсе их прошлого романа. Мы хотели уйти, но он попросил Аню задержаться на минуту. Я их оставила.
Гурков. Я должен тебе сказать, пока другие не сказали. Шевцова назначила меня главным редактором “Светского стиля”. Сейчас приказ будет.
Аня (после паузы). Поздравляю.
Гурков. Ничего личного, как говорят американцы. Я даже проявил благородство и попытался за тебя вступиться, а она сказала: “Я не могу рассчитывать на людей, которые не полностью отданы делу. Это бизнес, он не может зависеть от ее любовей”.
Аня. Она права.
Гурков. И я так считаю. Ты соврала мне, что теперь только книжки любишь читать.
Аня. Огорчать не хотела.
Гурков. Ценю твою заботу. Я, кстати, с Шевцовой помирился.
Аня. Рада за вас.
Гурков. Будет реорганизация. Если хочешь, попрошу, чтобы тебя назначили моим заместителем.
Аня. Нет. Я с тобой работать не смогу. Я действительно, видимо, слишком завишу от чувств. Не деловая я женщина.
Гурков. Смотри сама.
Надя. Он докурил и ушел. Аня закурила следующую сигарету. Жалобно зазвонил мобильник — каприз Паганини. Это была Сценаристка.
Сценаристка. Знаешь, всю ночь думала, ничего веселого не придумала. Если бы я писала драму, а не мыльную оперу, то закончилось бы плохо. Понимаешь, это проблема нашего времени. Мы все погрязли в прагматизме, потому что борьба за выживание, капитализм и все такое. А главное промахиваем, проходим мимо. А оно — главное — наказывает! И в итоге человек остается ни с чем. Твоя героиня, конечно, должна отказаться и не поехать, потому что прагматизм в ней не может не победить! Он сейчас во всех побеждает, потому что нам кажется, что вот потом впереди что-то будет, что-то успеем. Но это только кажется. Там на самом деле — одна усталость и старость. Ну, может быть, более-менее обеспеченная. Ну и что? Выигрывает, Анечка, только тот, кто находит в себе силы эту усталость побороть, и вернуться к главному, и опять начать чувствовать и жить! А кто позволит себя этой усталости и бесчувствию поглотить — потому что так, кажется, легче, — тот должен быть наказан — и потерять все! И любовь! И работу!
Аня. Я уже потеряла. Только что.
Сценаристка (помолчав). Это, конечно, ужасно, но скажи, я хороший сценарист?
Аня. Ты — супер.
Надя. Я сидела на прослушивании у Вики, смотрела на ее вдохновенное лицо, слушала Паганини и думала: как это правильно, что я уже сейчас научила ее испытывать счастье от музыки, независимо от того, есть у нее любовь или нет. А то как она сможет пережить то, что ее еще ждет с мужчинами?..
Звучит Паганини.