"У меня депрессия..."

сли сравнить объем литературы по вопросам психического здоровья, выходящей в Европе и США, с тем скудным списком книг, которые публикуются на русском языке, то придется предположить, что Россия принадлежит к иной цивилизации. Отчасти так оно и есть: мы — общество запаздывающей модернизации. Рефлексии нашего социума по поводу разнообразных “модерных” и “постмодерных” феноменов — таких, как массовая миграция, возраст сексуального дебюта, тип семьи, задачи школьного образования; этнокультурная самоидентификация, отношение к традициям и канону; наконец, отношение к психически больным и просто “странным” людям, — дают основания именно для такого “диагноза нашего времени”.

Еще и потому так значительна роль просветительской литературы высокого уровня — жанр, к которому принадлежит обсуждаемая книга.

Популярная научная энциклопедия — тип издания, широко распространенный на Западе и не слишком распространенный у нас. Я не хочу этим сказать,что у нас таких книг вовсе нет: коммерциализация книгоиздания резко увеличила ассортимент и в этом жанре. Но она же и профанировала уровень подобной литературы — научность трансформировалась в обязательность большого количества малопонятных терминов, а установка на общедоступность заменилась лихостью слога и эффектностью дизайна, за которым может скрываться весьма убогое содержание. Своего рода глэм-наука в алфавитном порядке.

Есть и замечательные исключения — например, том “Языкознание. Русский язык” (М., 2001) из серии детских энциклопедий Издательского центра “Аванта +”. Оно и неудивительно — достаточно посмотреть список авторов: это “сливки” современной лингвистики.

Список редакторов-составителей “Энциклопедии психического здоровья” и авторов отдельных разделов тоже впечатляет, но еще и требует некоторых комментариев, касающихся истории этого издания.

Доктор Ганс Ульрих Виттхен, крупнейший немецкий психиатр, советник ВОЗ “и прочая, и прочая”, подарил своим московским коллегам популярную “Энциклопедию психического здоровья”, где он был главным редактором-составителем. Остальными составителями были три авторитетных американских психиатра, ассоциированных с медицинским факультетом Колумбийского университета (США), и известная американская журналистка, автор книг о психическом здоровье. При этом доктор Виттхен и его коллеги преподнесли нашим психиатрам нечто большее, чем саму книгу, а именно — безвозмездно предоставили права на ее перевод на русский язык.

Русский перевод энциклопедии был осуществлен с немецкого издания 1998 года. В этом издании труды многих известных специалистов — прежде всего психиатров из Колумбийского университета — были сведены вместе и адаптированы доктором Виттхеном к специфике современного немецкого общества и организации немецкого здравоохранения. А поскольку в создании исходного корпуса текстов участвовало много авторов, на урегулирование вопросов авторского права ушло несколько лет, так что русский перевод книги увидел свет только в 2006 году. (Это вынужденное промедление особенно печально, потому что один из переводчиков энциклопедии, известный московский психиатр И. Я. Сапожникова, уже не смогла увидеть плоды своего труда — она ушла из жизни в 2004 году.)

Для российского читателя тематика и способ изложения материала этой энциклопедии выглядят непривычно, равно как и ее обращенность к аудитории не только с заведомо разными уровнями подготовленности, но и с разными аспектами вовлеченности в жизненные сферы, связанные с проблемами здоровья — как психического, так и физического. Во-первых, это люди, озабоченные своими проблемами — часто, но не обязательно обусловленными именно состоянием их психики. Во-вторых, родственники таких “озабоченных”, а также семьи людей несомненно психически больных. В-третьих, энциклопедия призвана ответить на вопросы медицинскихработников, желающих пополнить свою осведомленность в сфере психических заболеваний и отклонений, а также, например, в вопросах возрастной специфики соответствующих особенностей и расстройств (например, особенностям психики детей и подростков отведено 100 страниц).

При чтении книги становится очевидным, что главный адресат авторов — это не обязательно именно больные и их близкие: семья, друзья, родственники, сослуживцы. Стиль изложения таков, что всякий сомневающийся — в своем психическом здоровье, состоятельности в пределах социальной роли, шансах на успех в обществе и удачу в работе, переживающий возрастной или личностный кризис, потерю близких или развод — может сориентироваться и найти спектр переживаний, конкретный казус или описание ситуации, близкой к переживаемой им самим. В этом я вижу основной пафос книги и ее особую ценность для нашего читателя. Возможность такого отождествления делает экзистенциальное одиночество каждого менее тотальным: оказывается, я не один/одна такой/такая! Ведь, как ни банально это звучит, огромное число трудностей, переживаемых человеком травмированным, одиноким, подавленным, конфликтным, отчаявшимся и т. п., сводится в первую очередь к ощущению своей затерянности в мире благополучных, устроенных, любимых, уравновешенных — и уже в силу этого совершенно чужих и даже враждебных ему людей.

“Вам хорошо говорить!” — эту реплику в свой адрес я много лет слышала от молодых людей разной степени психической неустойчивости или травмированности. При этом все они были: 1) физически здоровы; 2) с крышей над головой; 3) не обременены неразрешимыми проблемами: у них не было ни безнадежно больных родственников, ни семьи, которую они заведомо не могли прокормить, ни родины, куда бы они хотели, но не могли вернуться, ни профессии, которой бы им запретили заниматься, ни опасности, грозящей любимому человеку.

Но для страданий от депрессии и ипохондрии вовсе не нужны причины! И было бы только странно, если бы в ответ на эти жалобы я говорила что-нибудь о себе — например, что и мне далеко не так “хорошо”, как кажется моим собеседникам. Помню, как один коллега приехал навестить меня в больницу, где я лежала с практически не оставлявшим надежд диагнозом, — и целый час жаловался на то, что у него не хватает времени для подготовки к кандидатскому экзамену по иностранному языку. Этот сюжет я иногда вспоминаю как типичный не столько для его участников, сколько для нашей культуры, в которой социальные связи так сильно размыты, что в собеседнике или соседе мы не умеем видеть Другого, о котором писал еще Мартин Бубер.

Тематика энциклопедии не ограничивается спектром недомоганий, которые мы привыкли связывать с собственно психическими заболеваниями. По существу, в книге затронуты все сферы нашего существования, которые в той или иной мере неизбежно порождают психологический дискомфорт и душевные травмы: ведь в жизни вообще нет беспроблемных периодов. Свои проблемы у детства, раннего школьного и тем более подросткового возраста, в период полового созревания и в начале самоопределения в жизни. Сексуальность формируется, развивается и угасает; у одних соответствующие процессы протекают относительно гармонично или хотя бы без особых конфликтов, у других — сопровождаются эксцессами и травмами. Семья как таковая — далеко не всегда тихая гавань.

Многопоколенческие семьи навсегда остались в прошлом. Старость в кругу детей и внуков тоже не всегда была идиллической, но дом для престарелых даже в благополучной Германии — едва ли лучше семьи: это скорее социально приемлемый “выход из положения”, альтернатива заброшенности и социальной эксклюзии. Существенно, что авторы пристально рассматривают проблемы пожилого возраста, уделяя отдельное внимание особенностям процесса старения у мужчин и у женщин.

Собственно, вся книга направлена на то, чтобы побудить читателя научиться понимать и собственные трудности, и трудности других так, чтобы социальные связи были источником взаимной поддержки, обеспечения равновесия, своевременного предупреждения конфликтов и их ликвидации наименее болезненными способами. Для нашего общества, где аномия, с моей точки зрения, достигла предельно высокого уровня, такой подход служит источником надежды.

Стоит отдельно отметить, что в энциклопедии содержатся обширные сведения об организации здравоохранения и социальной помощи в Германии, которые ориентированы именно на информацию, необходимую больному и его близким. Читатель узнает, к какому врачу он может обратиться в той или иной ситуации, есть ли у него выбор и в чем он состоит, какие учреждения и институции помогают психически больным, какие выплаты являются прерогативой “больничных касс”, какие группы “самопомощи” существуют и как их найти и т. д.

Должна признаться, что мысленное сопоставление прочитанного с тем, что представляют собой аналогичные институции у нас (“собес”, психдиспансер, психоневрологические интернаты), порождает не меньший ужас, чем недавние сообщения о медсестре, заклеивавшей пластырем рты грудным младенцам, чтобы они не кричали (боюсь, это не ее личное изобретение).

Но вернемся к содержанию книги. С точки зрения нашего читателя, собственно расстройствами психики привычно считаются те, что “подпадают” под несколько распространенных ярлыков. Это депрессия, мания, бредовой синдром, шизофрения, эпилепсия, старческое слабоумие — и, пожалуй, все.

Депрессивные эпизоды, вообще говоря, удел каждого и в быту называются “плохое настроение”. Прочие же перечисленные выше расстройства нам известны в лучшем случае из литературы, в худшем — из сплетен и “желтой” прессы. А страх высоты и пустого пространства? Бессонница? Потребность немедленно закурить? Болезненная неуверенность в своих силах? Приступы паники в метро? Ночные кошмары? Отвращение к своему лицу и телу? Влечение к представителям своего же пола? Боязнь физической боли, в результате чего визит к стоматологу оказывается выше всяких сил? Постоянная тревога по поводу благополучия других членов семьи, особенно детей? Страх растолстеть и одновременно неукротимая потребность в сладком? Страх смерти, наконец?

Если вы будете уверять меня, что в вашем жизненном опыте нет ничего из перечисленного, я вам просто не поверю. Более того, именно так вы заставите меня заподозрить, что вам нужна психологическая помощь, потому что только глубоко неблагополучным людям свойственно отрицать, что ничто человеческое им не чуждо.

Мне, например, придется признаться в том, что я отчасти боюсь высоты — забравшись на смотровую площадку, будь то колокольня собора или башня какого-нибудь замка, я спокойно смотрю вниз, но не могу посмотреть вверх, в небо. В детстве я не просыпалась даже при бомбежке, а после тяжелой болезни оказалась вынужденной постоянно спать со снотворным. Если днем я очень устаю, то нередко просыпаюсь от ночных кошмаров. Студенткой, отправляясь на очередной экзамен, я нервничала так, что папа совал мне под язык валидол, — а ведь и в школе и в вузе я все сдавала только на пятерки.

В шестом классе я очень любила и жалела одну девочку. Мне всегда хотелось погладить ее по голове, потому что дома она жила как в клетке — хоть и изрядно позолоченной — и почти никогда не смеялась. (Разумеется, я не знала, что такое желание как-то называется.) Зубы я лечила всю жизнь, но боли все равно боялась. Впрочем, по сравнению с мучениями, перенесенными в молодости, две операции, в результате которых мне квалифицированно удалили сразу десять зубов, уже не требовали особого мужества.

Я никогда не курила — но хорошо помню обстоятельства, при которых мне захотелось попробовать. Я до сих пор вижу во сне близкого друга, умершего десять лет назад, — и эти сны меня не травмируют. Но иногда мне снится старинный знакомый, благополучно живущий за океаном, — и потом весь день я сама не своя.

С этими ситуациями и состояниями я справляюсь в немалой степени благодаря тому, что могу их объяснить более или менее рационально. Что не означает “просто” и уж менее всего “элементарно”.

В нашем социуме отношение к психологическим трудностям, своеобразному поведению и уж тем более к явным отклонениям поведения от нормы характеризуется сочетанием равнодушия, брезгливости и жестокости одновременно.

Так называемая стигматизация — собственно, это и есть комбинация брезгливости, равнодушия и жестокости — настигает заикающегося дошкольника; нелюдимого подростка; юношу, состоящего на учете в психдиспансере; старика, плохо ориентирующегося во дворе многоэтажного дома, и, разумеется, любого, о ком известно, что он пережил госпитализацию в психиатрическое отделение стационара — не важно, по какой причине.

Простителен разве что алкоголизм: ну, выпимши человек, что вы к нему пристали?

Мне неоднократно случалось ездить в лондонском метро вечером в час пик. В вагоне трудно дышать, но нет ничего похожего на привычную для московской толпы атмосферу всеобщей озлобленности. Контраст особенно ярок, когда внутри метро приходится пользоваться большим пассажирским лифтом — на многих станциях он заменяет эскалатор. Поездка в лифте, включая вход и выход, занимает не менее пяти минут; в тесноте и спешке люди неизбежно напряжены, но я ни разу не видела, чтобы кого-то намеренно толкнули или не извинились, зацепившись за чужой зонт или рюкзак.

Заведомое уважение к другому, к чужому, распространяется и на отношение к иному. В любом обществе модерна понятие поведенческой нормы в разных социальных стратах достаточно различается, но в пределах отдельной страты оно все-таки пребывает в некоторых известных всем участникам ситуации границах. В таком обществе родители так называемых гиперактивных детей или лица, страдающие приступами беспричинного страха, будут искать “группы самопомощи”, а не мучиться мыслями о том, чем им грозит постановка на учет в психдиспансере.

Замечали ли вы, что у нас вообще не принято обращаться за психологической помощью, не говоря уже об обращении к психиатру, так сказать, “по доброй воле”? При этом немало лиц, жалующихся на боли в сердце, на приступы одышки, на слишком раннее пробуждение от сна, испытывающих боли в спине и в суставах, мигрени, невыносимый зуд и многое другое, безуспешно обивают пороги кардиологов, дерматологов и врачей других специальностей. Безуспешно — потому что многим больным с перечисленными жалобами надо лечить душу — соматически (то есть “телесно”) они здоровы. По существу, большинство наших медиков подсознательно разделяет общую установку нашего же социума на то, что медицина в целом ориентирована на врачевание именно телесных страданий, а страдания душевные — это, так сказать, личное дело каждого.

Недавно один квалифицированный кардиолог, выслушав подробнейшие жалобы молодой женщины спортивного вида на сердечные перебои, учащенный пульс и удушье, которое она постоянно испытывает в метро, направил ее на ЭКГ и на анализ крови. Не обнаружив отклонений от нормы, он предложил ей обратиться к эндокринологу (что логично), который “по своей части” тоже ничего не нашел и отослал пациентку к невропатологу как к врачу “по нервам”. Последний полистал медкарточку, постукал где надо молоточком — и ничего не обнаружил. Зато, узнав, что пациентка не имеет семьи, не нашел ничего лучшего, как посоветовать ей родить ребенка.

После этого — уже на работе — с женщиной случился истерический припадок: по крайней мере так описала мне ситуацию ее начальница, которая по старой дружбе обратилась ко мне за советом, сопровождая свой не очень внятный рассказ оговоркой: “Ты же понимаешь, я не могу ей предложить пойти к психиатру и стать на учет!” Увы, я понимаю. И рассказанное в предыдущем абзаце — это моя реконструкция, “сухой остаток” из описания длительного хождения по мукам, которое я позже услышала от героини этой истории.

Как оказалось, она пребывала в состоянии тяжелой депрессии, вызванной разрывом с близким человеком. Воспитанная в семье, где откровенно презирались всяческие “нюни” и подразумевалась возможность сугубо рационального решения любой проблемы, М. “запретила” себе выражать вовне столь естественные в ее ситуации эмоции, но не могла же она усилием ума сделать бывшее не бывшим и тем самым уничтожить целый отрезок своей жизни! Не зря наши бабушки говорили: “Поплачь, милая, легче будет”…

Еще лет тридцать назад я прочла у В. Д. Тополянского, известного специалиста по психосоматической медицине, что почти половина обращений с жалобами “на сердце”, “на поясницу” и на многое другое приходится на людей соматически здоровых, но отягощенных душевными конфликтами разной степени глубины. После этой публикации возможность такой интерпретации многих жалоб на физические недуги должна была бы стать очевидной: должна была, но, видимо, не стала…

Кстати говоря, важно иметь в виду и обратное: немало соматических заболеваний, в особенности хронических, порождают тяжелые душевные страдания. Я не имею в виду боль, о пользе которой как важнейшего сигнала обратной связи мы редко задумываемся. Менее известно, что многие жизненно необходимые лекарства оказывают угнетающее действие на психику, о чем наши врачи забывают предупредить больного или его близких.

Главный вывод, который хочется сделать, прочитав “Энциклопедию психического здоровья”, — это пожелать нашим медикам создать что-то аналогичное на отечественном материале, притом с ориентацией на общество в целом — ведь оно состоит из мужчин, женщин и детей, а не просто из здоровых и больных.