Каждый месяц выходят три литературно-публицистических журнала, чей совокупный тираж достигает 35 000 экземпляров. Больше, чем у всех московских «толстяков», вместе взятых. Но о них не пишут в своих обзорах журнальной периодики ни Ян Шенкман, ни Павел Крючков, ни Инна Булкина. Их нет в «Журнальном зале».
Это журналы фантастики.
Так бы они, наверное, и оставались в своем «литературном гетто» (словцо фантаста Андрея Валентинова), если бы не одно обстоятельство.
В последние два-три года литература и литераторы «мейнстрима» решительно вторгаются на территорию фантастики.
«Золото бунта» и «Эвакуатор», «Аниматор» и «Мечеть Парижской Богоматери», «2008» и «2017», «Московские сказки» и «Американская дырка», «Последняя башня Трои» и «Эдип-царь» — этот список легко продолжить.
Фантастика — самый элитарный жанр массовой литературы. Вряд ли кто станет это оспаривать. Можно посмотреть и по-другому: фантастика — самый массовый жанр литературы элитарной.
Но до последнего времени отечественная критика фантастов своим вниманием не баловала. Да и публикация в толстом журнале для писателя-фантаста была почти невозможной.
То есть писатель, уже зарекомендовавший себя бытописателем, мог, как, например, Татьяна Толстая, написать в фантастическом роде и гарантированно оказаться в центре внимания. Ну а те, кто выходил под глянцевыми серийными обложками, гарантированно оставались на обочине.
В этом был свой резон. Потому что издатели, заботясь о сбыте, загоняли под серийные обложки и очень интересные, достойные всяческого внимания вещи, и одноразовые поделки. Любитель фантастики, так называемый фэн, легко ориентируется в этом потоке. Но человек со стороны вряд ли возьмется ворошить весь этот пестрый сор в поисках жемчужин. Да и зачем?
За пятнадцать лет, прошедших с начала «дикого книжного рынка», фантастика полностью перешла на самообеспечение... Сама себя печатает, сама себя читает, сама себя критикует, сама себя «литературоведает». Сегодняшние писатели, издатели, редакторы, критики и даже книготорговцы вышли из неформального, но очень сплоченного сообщества любителей фантастики — фэндома.
В какой-то мере все это напоминает нынешнюю ситуацию в поэзии — разве что размах намного шире. Все-таки массовый жанр[1].
Но вот о фантастике наконец-то начинают говорить. И выясняется, что внутри литературного сообщества, вернее, рядом с ним есть еще одно — со своей табелью о рангах, со своими премиями, своими кумирами, своим фольклором.
И даже со своими журналами.
Первый в России журнал фантастики вышел в начале 90-х как тоненькая брошюра «любительского» формата А-4. Были тогда и другие яркие начинания, но удержался только он один.
Сегодня «Если» — это трехсотстраничныйпятнадцатитысячник, печатающий фантастическую прозу, критику, публицистику. Он по всем параметрам наиболее близок к такому «эталонному» научно-фантастическому журналу, как знаменитый американский «Amazingstories», основанный патриархом НФ ХьюгоГернсбеком.
Бессменный главный редактор «Если» Александр Шалганов принципиально выстраивает именно журнал научной фантастики.
(Традиционно считается, что научная фантастика (НФ) — это литература, сюжет которой разворачивается вокруг какой-то пусть фантастической, но все-таки научной идеи. Точнее будет сказать, что в научной (твердой) фантастике изначально заданная картина мира логична и внутренне непротиворечива. Сюжет в НФ обычно строится на одном или нескольких как бы научных допущениях (возможна машина времени, передвижение в космосе быстрее света, «надпространственные тоннели», телепатия и прочее). Однако сегодня НФ — это лишь часть фантастического массива. Есть еще альтернативная история, варьирующая такие темы, как «что было бы, если бы Наполеон отменил крепостное право?» или «если бы Юг победил в гражданской войне?». Есть криптоистория, приписывающая реальным событиям фантастические причины. Есть утопии и антиутопии, городская сказка, фэнтези и множество других направлений.)
Для повестей и рассказов, публикуемых в журнале «Если», «безумная идея» в основе сюжета если и не обязательна, то очень желательна.
От эпохи, когда фантастика числилась еще по разряду «литературы для детей и юношества», «Если» унаследовал четкую этическую норму; в публикующихся здесь произведениях добро хоть и не всегда торжествует над злом, но категории эти отчетливо различимы. В какой-то мере журнал унаследовал и научно-популяризаторскую традицию «золотого века» фантастики 40 — 60-х.
Возникший в эпоху «переводного бума», журнал изначально делал упор на зарубежных авторов. Этот крен на западный борт заметен и сейчас, хотя в последние годы все же выправляется. Отечественных авторов в каждом номере, как правило, больше половины, и это почти всегда звезды. Журнал, бывший в своем роде не только первым в России, но и долгое время единственным, может позволить себе жесткий отбор имен и текстов.
Жанровая политика «Если» повторяет общую тенденцию на рынке фантастики — постепенный, хотя и неохотный отход в сторону смешения и размывания жанров, экспериментальных форм, постмодернистской игры. Как бы твердо ни держался журнал за свои «технократические», «позитивистские» позиции, избалованный читатель желает иного. Неспроста премию читательских симпатий журнала несколько лет назад получила повесть волгоградского писателя Сергея Синякина «Монах на краю земли».
Читатели с удовольствием приняли предложенную игру — «подлинную» историю советской космонавтики, а заодно «истинную» картину мироздания, когда поднявшиеся в стратосферу сталинские аэронавты наблюдают плоскую Землю и виднеющиеся из-под ее края хвосты трех китов. Мало того, плоская Земля накрыта хрустальным куполом, на котором копошатся, чистя небесный свод, странные крылатые создания. Но — «наши люди еще нэ готовы к такой правде!». И вот уже вся последующая космонавтика с ее известными и неизвестными героями и жертвами, «психушками» и стукачами направлена на утверждение ложной теории круглой Земли.
То, что повесть пришлась по душе не только читателям «Если», а и всему фэндому, подтверждается множеством премий (фэндом и здесь на самообслуживании — сам учреждает премии, сам выдвигает, сам голосует), которые собрала эта повесть.
После ошеломляющего успеха повести Синякина приз читательских симпатий достался еще двум «неформатным» сочинениям. Парадоксальный рассказ «Жизнь сурка, или Привет от Рогатого» Владимира Покровского повествует о «зацикленной» жизни, которую раз за разом, но каждый раз чуть по-иному проживает герой. Научной фантастикой этот текст назвать никак нельзя. Никакой научной гипотезой нельзя объяснить, почему героя в конце каждого цикла со словами «привет от Рогатого!» убивают и каким образом он регулярно воскресает, сохраняя память о прежних своих жизнях. Все же рассказ содержит определенный философский посыл: чтобы выйти из дурного замкнутого круга, герой всячески старается «исправить», «улучшить» очередную жизнь, но разорвать круг удается, лишь когда он отказывается от единственного, что объединяло все его «инкарнации», — от любимой женщины.
В романтической повести Марины и Сергея Дяченко «Уехал славный рыцарь мой» по дорогам блуждают рыцари-киборги, живые бомбы и смертоносные комки протоплазмы; энергоресурсы для замков и укреплений добываются в честных турнирных схватках, а прекрасные дамы, запрограммированные на ожидание, расчесывают белокурые косы у замковых амбразур. Повесть эта принадлежит к редкому для отечественной фантастики направлению «умирающая земля». Это направление представляет собой сплав фантастики и фэнтези: действие происходит в отдаленном посттехнологическом будущем, когда законы природы ослаблены, технология напоминает магию, а технократическое общество обретает сходство с пространством мифа.
Таким образом, в «Если» сложилось интересное «разделение труда»: «твердая фантастика» остается за переводными авторами, отечественные же с удовольствием расшатывают границы там, где эти границы еще остались. Иногда получается удачно, иногда — нет; чаще удачно, поскольку уровень отечественных фантастов, пишущих для «Если», очень высок. И если, скажем, адепт твердой научной фантастики Александр Громов не изменил почтенному жанру, то его младшие коллеги Олег Дивов и Леонид Каганов используют научную фантастику скорее как прием, позволяющий вывернуть наизнанку некие устоявшиеся стереотипы. Вот совсем недавняя повесть Олега Дивова «У Билли есть штуковина». На первый взгляд это твердая космическая фантастика, но и здесь все та же крамольная идея: даже ближайший космос нам недоступен, нас туда не пускают. А если люди и побывали на Луне, то это какая-то «не та» Луна, не тот Космос, это декорация, которую нам с какими-то своими целями показывают высшие и могущественные силы.
Два-три раза в год выходят тематические номера, полностью посвященные «нелюбимым» фэнтези и альтернативной истории.
«Если» — журнал устоявшийся, с немалым, как мы видели, тиражом, широким кругом подписчиков и к тому же почти не имеющий конкурентов. Неудивительно, что авторы и тексты журнала автоматически оказываются в центре внимания — и как кандидаты в премиальные номинации, и для перепечатки в различных ежегодных и тематических сборниках. Немаловажно и «столичное» расположение журнала, его близость к ведущим издательствам.
О критике и публицистике следует сказать особо — именно эта «зона прямого высказывания» в значительной мере определяет лицо любого журнала.
В каждом номере публикуются 6—7 оперативных, кратких и, как правило, положительных рецензий на книжные новинки, как отечественные, так и переводные. Не обходится и без резких высказываний, хотя журнальную площадь на разбор макулатуры стараются не тратить.
Регулярно выходят большие статьи, посвященные творчеству зарубежных мастеров НФ.
Время от времени практикуются «круглые столы» — последний из них был посвящен «трэшу» в фантастике. Проходят дискуссии на острые темы (фантастика и религия, глобализм и антиглобализм в фантастике), публикуются проблемные статьи — например, гневное выступление Андрея Щупова, упрекающего лидеров современной фантастики Сергея Лукьяненко и Олега Дивова в эстетизации зла в угоду книжному рынку. Здесь у «Если» свое ноу-хау — рубрика «Экспертиза темы». Это три-четыре коротких комментария известных фантастов на тему главной статьи номера, порой более интересных, чем сама статья. Особняком стоит серия веселых филологических этюдов волгоградского писателя и поэта Евгения Лукина, развивающего известный тезис «язык определяет сознание». Все чаще появляются материалы, посвященные судьбам жанра, его трансформациям, взаимодействиям с другими жанрами. Над этими проблемами размышляют и сами фантасты; недавно Олег Дивов опубликовал статью «Последний трамвай в мейнстрим» — внятный анализ места фантастики в общем литературном потоке. Интересным, хотя и недолгим, был опыт своеобразной «интеллектуальной гимнастики». Редколлегия предложила своим авторам написать, в подражание Станиславу Лему, рецензии на несуществующие романы несуществующего издательства «Новая космогония». Критики и писатели с удовольствием выдумывали «проблемные» тексты, разбирали их, критиковали, ругали, хвалили. Говорят, некоторые читатели приняли эти рецензии за чистую монету, а иные даже уверяли, что читали рецензируемые книги.
Первоначальная читательская аудитория «Если» (да и боевой состав редколлегии) — это старая гвардия фэндома, чьи симпатии определились еще в конце 80-х — начале 90-х. Отсюда некоторый консерватизм журнала; «Если» слишком осторожно решается на эксперименты. В том числе и на работу с новыми именами — а зачем, если и так можно посадить на свою скамью уже готовых гроссмейстеров и мастеров.
Такая политика оправдывала бы себя, будь на рынке хотя бы два разных журнала: один «эталонный», заслуженный, а другой — экспериментальный, молодой, вынужденный искать новые имена и новые формы. Такой журнал — «Звездная дорога» (главный редактор Александр Ройфе) — появился было, но продержался недолго, всего два года (2002—2003), успев тем не менее ввести в круг читательского внимания несколько новых имен. Уже в одном из первых номеров был опубликован шокирующий рассказ-притча юной рижанкиЛоры Андроновой «Вода окаянная» — о том, что совершенству нет предела, но плата за восхождение на каждую последующую ступень все страшнее и необратимее, вплоть до отказа от всего человеческого. Чуть позже была опубликована городская «страшилка» Кирилла Бенедиктова «Чужая квартира» — об «энерговампире», выпивающем жизнь девчонок-квартиросъемщиц, фактически — о непреодолимом обаянии зла.
Оба рассказа настолько выбиваются из традиционного представления о фантастике как «литературе для детей и юношества», что их вполне мог бы напечатать, скажем, «Новый мир». Именно в «Звездной дороге» впервые был напечатан знаменитый рассказ Лео Каганова «Хомка» — о том, как парочка продвинутых детишек будущего, воспользовавшись отсутствием родителей, решили «сделать» ребенка в домашнем генном конструкторе, да так, чтобы он был похож на героя комиксов — глаза-лазеры, ноги-сопла. Рассказ этот вовсе не юмористический, как можно подумать из моего пересказа, а, пожалуй, даже и страшный. В фэндоме долго шли споры о том, этично или нет было публиковать — и даже писать — «Хомку».
Андронова, Бенедиктов и Каганов вскоре стали звездами «новой волны». В отличие от своих предшественников они не склонны рассматривать науку как социальную панацею и либо уходят в притчу, в городскую сказку, либо используют фантастику для демонстрации разного рода парадоксов и оригинальных стилистических приемов. «Новая волна» возникла на гребне разочарования общества в науке и социальных преобразованиях; при этом сформировавшие ее авторы прекрасно разбираются не только в компьютерах, но и в современных пиар-технологиях.
По разделу критики самым ярким явлением в «Звездной дороге» стала нелицеприятная, а по благостным традициям фэндома так и вовсе шокирующая рубрика «Арбитмания» — заметки о фантастике саратовского критика Романа Арбитмана.
Переводные рассказы если и были, то один-два на номер, зато уж «звездных» авторов — КлайваБаркера, Джорджа Мартина, Роберта Янга, Лоис Буджолд.
Впрочем, закрепиться «Звездной дороге» не удалось — причины тут чисто финансовые, или, скорее, маркетинговые.
Ближайшим ее аналогом стал киевский журнал «Реальность фантастики» (главный редактор Ираклий Вахтангишвили) с тиражом 5400 экземпляров. Этот журнал возник три года назад и сейчас выступает неким (увы, малодоступным в России) противовесом «Если» — полигоном для молодых. Здесь дебютировали КаринаШаинян, Юлия Зонис, Иван Наумов, Владимир Данихнов, Владимир Аренев, Илья Новак — представители даже не новой, а «суперновой» волны. От предшественников их отделяет лет десять, но это именно те годы, когда Интернет, форумы и блоги стали важнейшим средоточием литературной жизни фэндома.
Писатели «сверхновой волны» сформированы анонимными сетевыми конкурсами фантастики. Такие конкурсы получили в последние несколько лет широкую популярность. Самый старый и знаменитый — даже известные мастера не гнушались в нем участвовать — «Рваная грелка». Чтобы победить в этих азартных состязаниях, от автора требуется блестяще владеть малой формой. Надо в заданный срок сочинить заданного объема рассказ на заданную тему так, чтобы «зацепить» внимание коллег, одновременно выступающих и в роли жюри, и в роли участников конкурса.
«Реальность фантастики» внимательно присматривается к победителям и авторам первой десятки. Именно так пришла в журнал Дарья Булатникова с рассказом «Распылитель Пухольского», где аппарат для массового уничтожения «неблагонадежного элемента» в революционном Петрограде на деле оказывается машиной для переброски невинных жертв революции в далекое и благополучное будущее.
Молодые писатели — люди сетевые. Здесь в почете все, что связано с компьютером и генерируемыми компьютером виртуальными мирами, — в современной фантастике это направление получило название «киберпанк». Популярна среди молодых и фэнтези.
(Фэнтези как направление фантастики существует на Западе уже больше полувека, но до нас дошло лишь с публикацией в 1982 году первой части эпопеи Толкиена «Властелин Колец». Стандартный набор фэнтези включает магию, непременное противостояние темных и светлых сил, странствие героя или, чаще, группы героев и — едва ли не главное — сложный мир с целой иерархией волшебных рас. Этот алгоритм делает фэнтези идеальной основой для компьютерных игр — большинство молодых читателей фэнтези являются также и заядлыми игроманами, а авторы фэнтези пробуют себя и в сценариях компьютерных игр.)
Как и положено молодым, авторы «сверхновой волны» довольно мрачны — впрочем, и сам главный редактор «РФ» не питает любви к хеппи-эндам, поэтому литературная часть журнала окрашена несколько пессимистически. А традиционная научная фантастика с ее позитивистским оптимизмом здесь явно в меньшинстве.
В рассказе Владимира Данихнова «Греи» добрые пришельцы «отменили» зловредные достижения современной цивилизации, наделили животных разумом и фактически превратили Землю в большую деревню. Эта идиллия оборачивается историей о тоске, ненависти и вырождении.
В повести Ильи Новака «Трип» космического странника, быть может, даже бога, приманили на Землю возможностью контакта и заключили в непреодолимую для него клетку из гниющей человеческой плоти. Отныне его судьба — выделять сырье для наркодилеров. Как бы мрачно эти тексты ни выглядели в моем пересказе, литературный уровень их настолько высок, что вполне мог бы удовлетворить любой современный журнал.
В то же время в «Реальности фантастики» охотно публикуются и мастера. Здесь выходили рассказы и повести сибиряка Геннадия Прашкевича, москвича Олега Дивова, киевлян Марины и Сергея Дяченко, харьковчан Дмитрия Громова и Олега Ладыженского (Генри ЛайонаОлди), москвича Олега Овчинникова, питерца Святослава Логинова. Все эти авторы печатаются и в «Если», но больше трех рассказов и повестей в год один автор публиковать не может, а значит, немало остается и для киевского журнала.
Любовь к русской литературе, а в особенности к фантастике все еще объединяет постсоветское пространство. Интернет не знает границ, оттого география «наших» авторов «РФ» весьма широка — от Киева, Москвы, Ростова-на-Дону до Израиля, Германии, Ирландии.
Впрочем, «Реальность фантастики» достаточно регулярно публикует рассказы и на украинском языке. Однако полагаю, что украиноязычная фантастика хотя и будет, несомненно, развиваться, но вряд ли именно на этой площадке.
Критика и публицистика в молодом журнале для молодых читателей носит во многом просветительский характер. Помимо текущих рецензий и регулярного кинообзора здесь выходят подробные циклы статей, почти монографии, печатающиеся с продолжением из номера в номер. История русской фантастики «от Геннадия Прашкевича», история англоязычной фэнтези «от Михаила Назаренко», холодное оружие «от Григория Панченко», фантастическая биология... Наибольшей популярностью, судя по голосованиям конвентов, пользуются статьи типа «Десять искушений юного публиканта» Дмитрия Громова и Олега Ладыженского. Появляются в «РФ» и материалы резкие, проблемные, вызывающие бурный отклик в фэндоме. Чаще всего роль возмутителя спокойствия играет харьковчанин Андрей Валентинов. В своей знаменитой статье «Четвертый рейх» он полемизирует с «национал-социалистскими» тенденциями в отечественной фантастике. Особенно досталось роману Андрея Лазарчука «Иное небо» и статьям Сергея Переслегина.
Рассматривая варианты «альтернативной истории», Переслегин приходит к выводу, что именно победа над гитлеровской Германией закрыла нам дорогу к звездам; тогда как, объединив Европу и Россию, новая сверхдержава неизбежно канализировала бы свой пассионарный потенциал именно в этом направлении. Валентинов, профессиональный историк, в перерождение людоеда не верит, построения Переслегина доказательно опровергает и не жалеет сарказма в адрес «нациствующего эстетства».
Переводную фантастику «РФ» печатает скупо — по одному рассказу в номер, зато — новейших лауреатов престижных западных премий.
Возможно, с антимонопольной точки зрения хватило бы и двух этих журналов, но и читателям, и писателям хочется большего.
А потому есть еще и третий, непохожий.
Что такое фантастика? Этим словом мы привычно обозначаем и жанр (вернее, совокупность жанров), и метод.
«Мастер и Маргарита» — вещь безусловно не реалистическая. «Туманность Андромеды» — тоже. Но и разница очевидна.
Вот мы и подошли к последнему пункту нашего обзора.
Журнал Бориса Стругацкого «Полдень. ХХI век» — именно так он называется официально — издается с 2002 года. Сначала сдвоенными номерами и пятитысячным тиражом, а с тех пор, как его взял под опеку холдинг «Вокруг Света», — раз в месяц тиражом 14 тысяч. Главный редактор — Борис Стругацкий. Заместитель главного редактора — Александр Житинский.
На обложке журнала подзаголовок — «Новый мир русской фантастики».
С одной стороны — новая русская фантастика, ее мир. С другой — «Новый мир» русской фантастики. Иными словами — «толстый журнал русской фантастики», самое лучшее, самое качественное, магистральное.
Так ли это?
И да, и нет.
Борис Стругацкий в главных редакторах (надо сказать, реальный, действующий редактор, а вовсе не почетный, как можно было бы подумать) — это, конечно же, гарант качества, а группирующиеся вокруг него писатели уже и сами стали значительными фигурами. Андрей Лазарчук, Андрей Столяров, Святослав Логинов, Вячеслав Рыбаков, Елена Хаецкая, Михаил Гаехо. Любая их вещь задает планку, на которую так или иначе приходится равняться. Но и для них, и для Алана Кубатиева (Бишкек), Александра Сивинских (Первоуральск), Геннадия Прашкевича (Новосибирск), Михаила Успенского (Красноярск), Евгения Лукина (Волгоград) фантастика не столько жанр, сколько прием. Метод. Надо сказать, редколлегия журнала и сама это подчеркивает — вот, например, как она аттестует Евгения Лукина: «один из наиболее известных и популярных отечественных писателей, работающих с использованием фантастического метода».
То есть журнал, на обложке которого написано «Новый мир русской фантастики», не хочет быть журналом жанра.
Но оценивать и отбирать произведения не по законам жанра, а по законам прозы — совсем иное дело. Здесь вопрос не в том, нова или нет идея, лежащая в основе сюжета. Радикально новую фантастическую идею изобрести не так уж просто, но для прозы это и не нужно. Нужно литературное качество. А семнадцать листов каждый месяц шедеврами фантастического метода не заполнишь. «Эвакуатор» Быкова, первоначально печатавшийся в «Полдне», вошел в номинации всех крупных литературных премий года, как общезначимых, так и сугубо фантастических, а, скажем, «Виниловый теремок» Дмитрия Сорокина открытием не стал.
Ловушка состоит в том, что выпекать «странную» прозу легче, чем прозу реалистичную, — не ограничивает «натура». И легче, чем жанровую, — не нужно изобретать новую фантастическую идею и выстраивать острый сюжет, удерживающий внимание читателя. Отсюда промежуточное положение журнала.
С одной стороны, «Полдень» — настоящий толстый журнал, «обкатывающий» крупные произведения перед тем, как они выйдут отдельной книгой, и время от времени печатающий прекрасные повести и рассказы. Но как журнал «фантастический» он практически не попадает в сферу внимания обозревателей толстых журналов; отчего далеко не всегда его тексты оцениваются по гамбургскому счету.
Кстати, вы заметили, пока я говорила о журналах жанровых, профильных, никакой речи о гамбургском счете не было?
В «жанре» превыше всего котируется выдумка, в случае фантастики даже не сюжет, а особые сюжетные обстоятельства. Придуманный автором мир. Вне жанра первенствуют «письмо» и «психология». Оценка «письма» и «психологии» всегда достаточно субъективна, потому я и заключаю эти слова в кавычки. Здесь-то и работает «гамбургский счет» — независимое мнение высоких профессионалов. Оценивая явления «жанра», мы вынуждены использовать совсем другие критерии. Недаром, обращаясь к эпопее Хольмаван Зайчика, Ирина Роднянская в первую очередь испытывает идею, смысл послания или, как сейчас говорят, «месседж» Игоря Алимова и Вячеслава Рыбакова.
Жанровое произведение может быть интересным, более того, знаковым, даже если оно плохо написано. «Туманность Андромеды» с точки зрения письма и психологии — произведение слабое, но придуманный Ефремовым мир оказал немалое воздействие на умы его молодых современников (к добру или худу — это другой вопрос).
«Странная проза» «Полдня» вроде бы взывает к эстетической критике, но далеко не всегда соответствует ее критериям, как бы размыты они ни были. А с точки зрения жанровой критики это зачастую просто «не фантастика». «Открытие Индии» Александра Сивинских, например, — о полете «сталинских соколов» в некую Индию Духа — вещь сложно и крепко написанная, загадочная и по-пелевински «страшненькая», но фантастикой ее можно назвать с очень большой натяжкой.
Словом, «Полдень» безусловно удерживает первое место — не по среднему своему уровню, а по амплитуде взлетов и провалов, а заодно и по числу чисто литературных проблем, которые он поднимает уже одним своим существованием.
«Полдень» принципиально не печатает рецензий. Его критико-публицистический раздел сплошь составлен из больших проблемных статей, в том числе и по футурологии, социологии, политологии... Здесь можно найти интересные работы Кирилла Еськова, Самуила Лурье, Геннадия Прашкевича. Что же до статей, посвященных собственно фантастике, то это не критика, а именно фантастиковедение наподобие недавней статьи Алана Кубатиева «Что дали ему Византии орлы золотые?», посвященной «имперской теме» в фантастике.
Фантастика, один из самых чутких жанров, оперативно улавливающий настроения общества, естественно, не могла не откликнуться на «комплекс имперской неполноценности», поразивший россиян с распадом СССР. За последние десять лет фантасты выдали немало версий новой Российской империи — утопических (наподобие знаменитой Ордуси) и антиутопических (как «Марс, 1939» Василия Щепетнева или «Выбраковка» Олега Дивова). И все же, даже при апологетической разработке, говорит Кубатиев, имперская тема — полезная терапия для массового сознания; комплексы лучше изживать на бумаге, чем воплощать в реальную жизнь.
И в заключение.
«Бессильные мира сего» С. Витицкого завоевали премию им. Аполлона Григорьева. «Эвакуатор» Дмитрия Быкова — премию «Бронзовая улитка», присуждаемую персонально Борисом Стругацким, да вдобавок Студенческий Букер. Теперь вот в «Новом мире» выходит моя статья о журналах фантастики, а «Знамя», по слухам, готовит к выпуску номер «гиперфикшн». Значит ли это, что желанное воссоединение наконец произошло?
Увы, нет. А если оно произойдет, то многие самолюбия пострадают.
«Вполне логично, — пишет Олег Дивов в статье ёПоследний трамвай в мейнстрим”, — что, конструируя миры, фантасты доигрались до собственного литературного государства в государстве, которое некоторые обиженные зовут ёгетто”. Фантастика живет в отдельном пространстве, копирующем структуру пространства современной прозы, с делением на все те же ёмасскульт”, ёнеформат”, ёмаргиналии” и... ёмейнстрим”! У нас даже полноценная женская проза есть. И бабская тоже, в количестве изрядном, куда ж без нее. В мейнстриме фантастическом все как за забором гетто, только свое. Модные книги, резкие книги, никакие книги, ёкниги, о которых говорят”».
Такой вот замкнутый литературный микрокосм. Только это все-таки не гетто. Это «дом» — знаковая составляющая слова «фэндом». Иными словами, место безопасное и уютное. А забор выстроен на самом деле не только злобными «соседями», но и самими фантастами. Сейчас фантастам по свою сторону забора стало тесно.
А соседям — там, у себя — скучно.
(Ситуация на самом деле парадоксальная. То, что сами фантасты называют «гетто», по совокупным тиражам — и по числу выходящих за год новинок — в несколько раз превышает тиражи «большой литературы». Иными словами, есть все основания считать «мейнстримом» — то есть основным потоком — именно фантастику. Тем не менее и сами фантасты так не считают.)
Но, предположим, забор между соседями рухнет — и что? Вот, например, в последнее время фантасты все чаще вздыхают о необходимости «серьезной», «профессиональной» критики, при этом почти гласно отказывая критике, взращенной в фэндоме, в профессионализме. Но профессиональная критика судит тексты все-таки по литературным достоинствам, а не по законам жанра. И сколько любимцев фэндома, привыкших к благожелательной замкнутой среде, выдержат этот критерий?
Вот выйдет фантастика на простор, расправит плечи, заметят ее критики «большой литературы»...
...и полетят клочки по закоулочкам!
Хотя, вероятно, фантастике это все-таки пойдет на пользу. Рано или поздно.
Хотя бы потому, что перестанут фантасты робеть перед авторитетами с другой стороны забора.
Потому что убедятся: там тоже всякого хватает. И перед литературоведами филфаковскими перестанут робеть, когда увидят, что для многих фантастика закончилась в лучшем случае на Стругацких. А то и на Беляеве — и такое было сказано во время конференции в МГУ.
С другой стороны, вольются фантасты в «большую литературу» — и какое разочарование постигнет кое-кого из мейнстримовских новаторов, так отважно решивших сыграть на чужом поле! Ибо выяснится, что их достижения, в общем, немногого стоят. Скажем, восторги «большой критики» по поводу романа «Кысь» Татьяны Толстой в фэндоме понимания не встречают. «Эта тема уже настолько избита, что даже и работать в ней неловко», — сказал мне один из безусловных авторитетов фэндома.
Ведь и «большая литература» тоже если и не в тупике, то на распутье. То Робски выдвинет на нацбест, то Денежкину, то Проханова, то спорят, плагиатор или не плагиатор уже увенчанный лаврами Шишкин. Скандал с прошлогодним Букером, вынесшим на гребень волны несколько посредственных произведений, хороших лишь тем, что они написаны «в реалистической традиции», это подтверждает.
А тем временем стенку между фантастикой и «большой литературой» долбят — и долбят ее с двух сторон. Остается только задуматься, как получше обустроить образовавшуюся общую камеру.
[1]Именно замкнутостью, герметичностью современного сообщества любителей фантастики и объясняется неудача столь широко разрекламированной в прессе конференции «Русская фантастика на перекрестье эпох и культур», организованной филфаком МГУ. Выяснилось, что ученые-докладчики, читающие, как это положено, академические журналы, за редкими и приятными исключениями имеют самые смутные представления не только о современном состоянии вопроса, но и собственно о предполагаемом предмете разговора. Одна из докладчиц, рассуждавшая о «мифологичности и архетипичности» русском фэнтези, на обсуждении призналась, что ничего такого она не читала, а о содержании книг составила представление... по обложкам!