Бедные рифмы

Это бедные рифмы, бедные рифмы, на которые нанизываются слова..

И. Кукулин.

Ну а дочь моя поет песни,
Повторяя поворот Пресни,
Обращая каждый шаг в “рихмы”.
Мы смеемся, дескать, как их мы?!

П. Логвинов.

 

 

*    *

 *

А я говорю: это душ родство.
А мне говорят: баловство.

А я говорю: нет, нет, нет, и вправду родство.
А мне говорят: бесовство.

А я говорю: ничего такого, родство.
А мне говорят: по-видимому, воровство.

А я говорю: так как же мне быть с родством?
А мне говорят: потерпи, и пройдет постом.

А я говорю: мне никак нельзя без родства,

А мне говорят: так-так-так, регион Москва,
регион Москва, регион Москва, регион Москва,
регион Москва, двое суток до Рождества.

 

*    *

 *

Асе Долиной, Ляосу.

Не просят покоя — дается покой
Тому, кто сидит у горы над рекой.

Мелкин.

Мне с детства было страшно за стихию,
мне было страшно думать, что река
вдруг вырвется из берегов, как рыба,
и задохнется на песке, как рыба.

Чего бояться? Ведь у нас такие
зубные щетки бледно-голубые,
зеленые и розовые с белым,
мы с ними на берег выходим смело
и ненароком реку сторожим,
легко, не нарушая свой режим,
не прерывая жизненного дела.


 

*    *

 *

Потому что в кои-то веки, в кои-то веки
я узнаю своими глазами глаза и веки.

Ты стоишь возле вешалки,
и струятся чужие пальто,
это круглая вешалка,
и она как фонтан для бурлящих пальто.

Все, что ты меня спросишь, будет точно не то.
Все, что я переспрашиваю, будет не то.
И ни первый глоток, ни последний рывок,
и ни павло-посадский платок.

Но зато ты обмолвишься словом про воробья,
и тогда воробьиное море, воробьиный прибой
отделит мои жизни, прошедшие без тебя,
от единственной жизни, которую я проживу не с тобой.

 

*    *

 *

Она уже почти была
в сырое байковое утро,
она не то чтобы плыла,
она еще кормила уток.

И просыпалась в тишине,
и не отыскивала кнопки,
и были капли на окне
как будто катышки на хлопке.

*    *

 *

Это светят яблоки столетние.
Это наше яблочное правило.
Вот и ты меня — последняя —
с наступающим поздравила.

Оба, оба ненормальные.
От шестнадцати и старше.
Федор, Федор, я — Амалия.
Это яблочные баржи. 

Федор, Федор, я — Амалия.
Оба, оба ненормальные.

 

 

 

* *

*

Я вышла подышать во двор
в спортивной дедушкиной кофте
и слышу тихий разговор
соседок, положивших локти
на подоконники, одна —
соседка сверху, тетя Рая,
и я не знаю, кто другая,
но между ними дождь идет.

 

 

*    *

 *

Твой друг сказал, что никогда
не возвращался к тем, кто ждут.
И ты сказал: о да, о да,
и я не возвращался к ним.

Поклянчь, поклянчь, поклянчь, поклянчь
у папы деньги на билет.
Скажи: в Москву, в Москву, в Москву,
во ВГИК, во ВГИК, во ВГИК, во ВГИК.

Вернись немедленно ко мне,
ты кипятильник позабыл,
ты серый свитер не забрал,
вернись, вернись, вернись, вернись.

Вернись, ведь я на каблуки
сегодня встала в первый раз, 
ведь уж кто-кто, ведь уж кто-кто,
а я совсем тебя не жду.

*    *

 *

Ты приходишь домой,
Где он тебя ждет с обедом.
Но ты сама не своя,
Ты встретила мандельштамоведа.

Ты говоришь: прости,
Мы жили с тобой без бед,
И он отвечает: как не понять,
Если вправду — мандельштамовед. 

И
собирает вещи,
И
уезжает в Сибирь.

Ты сидишь на балконе и читаешь Псалтирь.

Что ж, дорогая девочка,
Эта твоя победа:
Ты отстояла право
Любить мандельштамоведа.

 

*    *

 *

...Когда ты приедешь в Москву в феврале или марте,
Я встречу тебя в голубых сапогах, на рассвете.
Ты скажешь — а вот, познакомься, мои соседи,
пятьдесят четыре часа в одном плацкарте.

Когда ты приедешь, мы купим друг другу вещи,
Какие-нибудь современные и дорогие,
Поселимся вместе, и стихи мои станут такие, 
Какие бывают у настоящих женщин.

 

*    *

 *

...И не то чтобы жизнь твоя была тяжела,
Но ты жила как жила,
Говорила что говорила.

А теперь утверждаешь,
Что любишь Кирилла.

Как же нам, ласточка, тебя понимать,
Что ты любишь Кирилла?
Если бы ты любила,
Как сейчас утверждаешь, Кирилла,
Ты бы не говорила, что говорила,
И не жила как жила.

 

*    *

 *

Осень, и я иду с бутылкой тархуна
по улице Вальтера Ульбрихта, где холодный ветер
в пластиковой бутылке гудит так громко,
что редкий прохожий не шепчется за моей спиной,
не говорит про меня, что это идет-гудет
зеленый шум.

 

*    *

 *

Самые лучшие стихотворения, ей-богу,
они не про измены мужьям, не про измены женам,
они напоминают списки вещей в дорогу,
необходимых, красивых и разрешенных.

Обычно они про осень, про белые печи,
про то, как строят дома, как взбивают масло. 
Они так редко о том, как все могло быть прекрасно,
они скорее о том, что не должно быть и речи.