Гранцева Наталья Анатольевна родилась в Ленинграде. Выпускница Литературного института им. А. М. Горького. Поэт и эссеист, автор двух лирических сборников (1979, 1999). Живет в Санкт-Петербурге.
* *
*
Прозрачные, хрупкие, в белых коронах
Плывут по Фонтанке апрельские льдины,
Над ними кружат воробьи и вороны
И зданий фасады висят, как картины.
А может быть, счастьем и было вот это —
И ветра копье, и желание храма,
И черный квадрат драгоценной дискеты,
И матери смех, и ребенок упрямый.
Рассеялись прахом умы-лицедеи,
Аукнитесь! Где вы — златые дороги,
Ничтожные битвы, пустые идеи,
Республики мусора, мнимые боги?
В груди мирозданья, в его сердцевине,
Держась за гранит и чугун парапета,
В сандале и амбре, в сурьме и кармине
Стою, одинокая, в рубище света.
Историю пишут пороки и страсти,
А я выбираю любовь и забвенье.
Не вечен империи звездный блокбастер,
Но вечно афинской души дуновенье.
* *
*
Меркнут сумерки природы,
Звери спят, и рыбы спят.
На поля, леса и воды
С неба сходит снегопад,
На железные засовы,
Кнопки кодовых замков,
На гранит многовековый,
На горбы грузовиков.
Ходит снег-сороконожка,
Привиденье-великан,
Прячет белые дорожки
В кристаллический туман.
Он на крыши отряхает
Крошки мраморной луны,
С каждым шагом выдыхает
Шар морозной белены.
Он в папирус превращает
Парапет и тротуар,
Он нам на ночь обещает
Петербургский гримуар!
…Нам не страшно! В нашем доме
Меж бетховенских фермат
Будем чаем греть ладони,
Пить лимонный аромат,
По холодному паркету
В шерстяных носках бродить,
Электрического света
Бег таинственный следить.
Будем в час вечерний века
Обнимать, ко сну идя,
Я — трактат Умберто Эко,
Книгу Брэдбери — дитя
И, плывя в льняных узорах,
Речью сонной шелестеть,
Что из дельты Нила скоро
Будут ласточки лететь,
Под застрехой незаметно
Гнезда чудные творить
И с птенцами в вечер летний
По-арабски говорить.
* *
*
Прощай, столетья час вечерний!
Пусть выпадает русский снег
На тот курган из звезд и терний,
В котором спит любимый век.
Там, как в египетской гробнице,
Есть все для жизни неземной:
Коллайдер, храм, стальные птицы,
В сосуде баррель нефтяной.
Там скрыты ужас и отрада,
Алмаз и хлеб, народ и знать.
Пусть мертвый спит. Его не надо
Боготворить и проклинать.
Пусть мертвый спит. Пусть нету силы
Забыть, утешиться, простить.
Нам не понять того, что было, —
Лишь бедный лоб перекрестить.
Чтоб снега ангелы слепые
Возникли около окна:
В священной книге энтропии
Все холоднее времена.
И час вечерний вечно длится,
И грустно Моцарта играть.
И хочется опять родиться,
А надо — только умирать.
* *
*
Ю. С.
В саду письма животворящего не вечно царствует зима.
Я знаю прелесть уходящего, а также горе от ума.
Я знаю страсти откровение, измен пустых анабиоз
И лунных душ прикосновение к лицу, стеклянному от слез.
И материнства счастье вязкое, и ужас смертной маеты,
И тех, кто скрыл за пошлой маскою свои бессмертные черты,
И бремя сна многоголосого, в котором только темнота,
И блеск циничного философа, и тайну розы и креста.
В плену кольца зодиакального, своей ничтожности страшась,
Я знаю множество печального, благословляя каждый час
За то, что жить в морозной темени — как прясть светящуюся нить,
Не зная, как пройти во времени и мир собой не осквернить...
* *
*
О каталог одиночеств, белый словарь холодов!
Тает беззвучною ночью эхо неверных трудов.
Музыка зимняя льется, звук бестелесный и свет.
Ангел восточный смеется, Эрик Салим-Меруэт.
Искрится радость другая, брезжут иные края...
Может быть, жизнь дорогая — это зима бытия?
Кто мы такие и где мы? Чем нас столетья слепят?
Может быть, просто в Эдеме тоже идет снегопад?
Веет морозом из сада, Древо Познанья во мгле.
Тысячу лет снегопада холодно мне на земле.
Дом с отопленьем певучим, меха звериного власть,
Чай, словно Индия, жгучий, друга любимого страсть —
Всепроникающей стыни тоже на милость сдались,
Словно античной латыни огненный дух Дионис.
Зимнее солнцестоянье — полюс печали Творца.
Тварей земных прозябанье может ли быть без конца?
Глупо, но верит не в это странная память моя:
Сменится музыкой света долгий декабрь бытия.
Станут цветущими тени, плоть возродится сиять,
В заросли детской сирени радость вернется опять.
Как от наркоза оттаяв, после печали земной
Спросит душа золотая: “Боже! Что было со мной?”