Прямая улика

*   *
   *

В веке проклятом, двадцатом
я хочу еще пожить
и на мостике горбатом
постоять и покурить.

Прежде, чем в тысячелетье
новое перешагнуть, —
всех, кто сгинул в лихолетье,
поименно помянуть.

И глядишь, за этим списком
час пройдет, за ним другой...
Жизнь касаткой низко-низко
промелькнет передо мной —

не догонишь, не поймаешь,
не разлюбишь, не вернешь,
ничего в ней не исправишь,
ничего в ней не поймешь.


 
                 *   *
                   *

Ветка сирени склонилась в поклоне,
преобразив красотой
пыльные стекла, окно, подоконник
комнаты полупустой.

Светом залиты тетради и книжки,
нищенски скудный уют,
скарб коммунальный. О Господи, слишком
ярко лучи твои бьют!

Лучше какой-нибудь угол медвежий,
свиток бескрайней зимы,
чем этот запах тревожный и нежный,
веющий властно из тьмы.

...Cтaлa пуглива душа и безлика,
прежний умерился пыл,
и красота — как прямая улика:
слаб человек и бескрыл.

А за окном разбежались дорожки
в ад? или, может быть, в рай?
Господи, ветку сирени в окошке
нищему духом подай.

     Поэты
   
Кричали с эстрады о вечном,
горланили спьяну стихи,
а сами, как стадо овечье,
пугались любой чепухи.

Метались, толкаясь в загоне,
терпели и стужу, и грязь...
Им снились крылатые кони,
что мчали их к славе, клубясь.

Но время, листая страницы,
развеяло многое в прах,
лишь слов золотые крупицы
лежат на Господних весах.

                 *   *
                   *

Всё, что осталось от прошлого лета, —
мертвые бабочки писем, кассета

видеофильма, засохшие осы
на подоконнике, наши вопросы

к Господу Богу, а также друг к другу...
Милая, дай на прощание руку!

Так и замрем на краю пустоты —
испепеленные зноем листы.

                 *   *
                   *

Скучная, неудачная
жизнь. Но ласкает слух
станция Новодачная,
где голосит петух.

Лечит получше всякого
лекаря русский сплин —
рощица эта зябкая
с оспинками рябин.

Больно глазам от просини.
Боже, в который раз
в сотах медовой осени
взгляд, как пчела, увяз.

                 *   *
                   *

Я думал, что Ты существуешь
и любишь всех нас, бережешь,
прощаешь, скорбишь, негодуешь.
Но что, если все это ложь?

И мы, как заблудшее стадо,
заложники чьей-то игры:
жуй травку, терпи или падай
в разверстую бездну с горы.

                 *   *
                   *

И все же... жить зачем-то надо —
собаку вывести гулять,
забрать ребенка из детсада,
хитрить, отмалчиваться, лгать,
прохожим стать на всех похожим,
смех проглотить, не хмурить бровь,
поплыть корабликом порожним
без слов тревожных: Смерть, Любовь.

 
                 *   *
                   *

Цикада, бабочка, кузнечик,
холмы полуденные, зной...
Цикория зубчатый венчик,
сияющий голубизной, —
приют и отдых стрекозиный,
звезда над домом муравья,
когда склонится тенью длинной
прохладный вечер у ручья.

И ты дорогою земною,
в сандалях, стоптанных до дыр,
благоговейно стороною
обходишь хрупкий этот мир,
под небом звездным — человечек,
бредущий горною тропой...
Цикада, бабочка, кузнечик
на равных говорят с тобой.