Обрыв дыхания

В больничном корпусе

Катя из Подмосковья.
В колхозе угробила здоровье.
Полгода — похоронила мужа.
Двадцать дней — сына.
Горе скрючило спину.

Старушке — восемьдесят восемь.
Все ее зовут Асей.
Она маленькая —
девочка в первом классе.
За жизнь держится —
тоненькое деревце!

Мадам Туган-Барановская.
Девяносто три года.
Живет одна —
никакого ухода.
Жизнь стала —
сплошная боль, болбесть.
А голова есть!

Профессор-театровед патлат.
Байковый халат.
На босу ногу сабо.
Заговорить с ним мне слабо!

Прошлый год
в кардиологии лежала Сима —
она здесь присутствует незримо.
Болезнь ее унесла
и больница не спасла!

Анастасия Ивановна!
Мы здесь встречаемся с нею
не в первый раз.
Как подалась!
Совсем хворая —
ее привезла «скорая»!

Старичок!
Превратился в замшелый гриб.
Только воспаленные глаза и хрип.
А душа страждет —
жизни жаждет! 

На этаже ЧП!
Нину отвезли в хирургию,
в главный корпус на каталке.
Спасибо, не на катафалке!

Врачи у старика ищут рак.
Испугался, бедняк!
— Не можете ли вы
дать мне яд? —
Непереносимый взгляд!

Привезли женщину-бомжа.
Совсем потерянная душа.
Ни фамилии, ни имени, ни отчества.
Вычеркнута из общества.
Мычит. На ней грязи короста.
Погибнуть просто!

Я помню — болела Марина:
неоперабельный рак груди.
Она молилась:
— Господи, гряди!

*
Больничные коридоры!
Больничные разговоры!
Жить или не жить? — вопрос —
все мировые проблемы перерос!

Приходят родные
в будни и выходные.
У кого сын, у кого мать,
у кого дочь.
В больничную страду
несут в сумках домашнюю еду!

Сегодня в приемное отделение
поступили:
пятнадцать самоубийц,
десять — в алкогольном отравлении.

Наркоман — семнадцатилетний юнец!
А его мать и отец?!.
У девочонки-наркоманки
ребеночек — только из животика —
корчится, пищит —
требует наркотика.
*
Пациент Вася
к наркотикам пристрастился
в шестом классе.
Подрос — стал воровать.
Обокрал сестру и мать.
В пьяном виде
в чужую квартиру залез.
Хозяин был дома:
— Ах ты, подлец! —
Схватил за шкирку
и спустил в окно с девятого этажа.
И надо же, осталась жива душа!

*
Здесь умирал мой друг,
Григорий Михайлович,
на семьдесят шестом году.
Лежал в бреду.
День и ночь —
у постели жена и дочь.
Он не приходил в сознание.
Едва теплилось дыхание —
и оборвалось...
Санитарки надели резиновые перчатки
и повезли тело в морг.
Призвал его душу Бог!

Как в этом году
мне не хватает Анны Алексеевны,
моего лечащего врача.
Она знала души моей язвы,
телесные язвы леча!

Мы, соседи,
жаловались на нее —
с полу ватку не подбирала.
А она умирала.
Сидела в коридоре
в распахнутом халате,
сползающем с плеча...
Мы ходили мимо нее ворча.

Вечером сидела с папиросой
в курилке —
душной парилке.
То были последние всплески жизни.
Прости нам, Господи, укоризны!

В последнюю ночь
она сидела на краю ванной
в замаранной, задранной рубахе.
И вдруг на меня взглянули глаза
умирающей собаки!
*
Я услышала,
что женщине дышать стало трудней.
Почему не подошла к ней,
не позвала ни сестру, ни врача?
Что мне делать теперь,
раскаяние волоча?..

...Больше всех мне нравится
медсестричка Таня —
глаза — сиянье!
Она
чуткостью одарена.
*
В столовой фиалки на окошках.
На буфетчице кокошник.
Рука ее щедра —
гороховый суп из ведра!
Двое курильщиков
истово едят
больничную нашу
гречневую кашу.
*
Опять плетемся с кружками в столовую.
Вечерняя кормежка.
Ура! Сегодня картошка!

Курят и курят в курилке.
А бутылки!..

Парень в полосатой майке —
по телефону байки.

Радиовопли несутся из палат.
Телевизору исполать!..

Ах! Починили-подштопали —
домой потопали.
И я прощаюсь с тобой,
больничный садик.
Садик ты мой, виноградик!

   Молитва
Богородица Умиленья,
Тебе возношу моленья:
Ты видишь,
Я одна в мире суровом.
Осени меня Своим Покровом.