Александр Кушнер в прозе — это всегда интересно для интеллектуалов — любителей российской словесности. И в новой публикации (“Анна Андреевна и Анна Аркадьевна” — “Новый мир”, 2000, № 2) немало счастливых наблюдений, но все-таки автору изменяет присущее ему умение видеть объект исследования в его имманентной многослойности <...> На мой взгляд, чуткость изменяет Кушнеру и в оценке ахматовской “Молитвы” — он почти повторяет известные слова Марины Цветаевой (как будто Ахматова не ответила на этот вопрос): как помыслить можно было, не то что написать, “Отыми и ребенка, и друга...”. Это будто бы “фальшивая нота”. Нет, это пророческая трагическая поэзия, вобравшая в себя концы и начала глобальной социальной катастрофы. С героиней “Молитвы” (которую напрасно Кушнер отождествляет с Ахматовой, не все так просто!) — с русской вдовой-солдаткой — это уже произошло. С тысячами прототипов ахматовской героини — к моменту написания “Молитвы” в 1915 году — это уже произошло, для них “Молитва” звучала “после всего”. Почти невозможные в мирное время, эти слова тогда спасали людей, вдруг ставших одинокими, исцеляли раненные горем души. Сам же Кушнер позволяет себе поразительную бестактность, проводя, точнее, подсказывая читателю параллель между “отяжелевшей” поздней лирикой Ахматовой (“стихи страшно располнели” и т. п.) и физическим ее обликом в старости. “Тайные знаки” в поздней ее поэзии — неужели они только игра с читателем, да еще — малосодержательная? Игра — но серьезная, высшая игра, и поэт вовлечен в нее не только потому, что ему очень нравится это занятие. Игра не только с читателем, но и с судьбой, ведь не поэт диктует правила Игры <...>
Да, в последнее десятилетие жизни много было у Ахматовой явных и скрытых черновиков — “подступов к слову”, но разве эти несовершенные тексты стали художественной доминантой поздней Ахматовой? Это были, как точно выразился М. Синельников, годы “остывающего солнца”. Синельниковская метафора сохраняет весть о том, что до конца своих дней Ахматова не была разлучена со своим творческим гением, диктовавшим ей стихи, которые теперь причисляют к шедеврам русской лирики XX века. И уж совсем неудачной представляется стихотворная концовка публикации А. Кушнера, посвященная теме... кто кого гениальнее — из русских классиков, например. Читателю предлагается формулировка: Лев Толстой “лучше Ахматовой, Цветаевой выше...”. Нелепо прочерчивать какие-то сравнения, говоря о художниках такой высоты.
Юрий ЛОБОДА.
Киев.