“...Только слова останутся”

Нет слов — а между тем только слова останутся. Только они кому-нибудь помогут не забыть. А забывать нельзя”. Эти фразы, занесенные З. Н. Гиппиус 26 марта 1921 года в ее “Варшавский дневник”, раскрывают, наряду со многими другими аналогичными признаниями — дневниковыми, стихотворными, эпистолярными — содержание и смысл отражения на бумаге ее бесконечных рефлексий (“самокопаний” — аттестовали бы ветераны борьбы с декадентством и модернизмом). Ей необходимо закрепить в слове ускользающие напряженные конвульсии собственного сознания, рационально оформить иррациональные импульсы, попытаться прояснить для себя самой самое себя и многоразличные сочетания-противостояния собственного “я” с другими людьми, с обществом, с меняющимися социально-историческими обстоятельствами, с эпохой.

Дневник — важнейшая форма творческой самореализации Гиппиус, и не приходится удивляться тому, что после нее осталось столь много дневников в прямом жанрово-терминологическом смысле этого слова — повседневных, хронологически выстроенных датированных записей-повествований от первого лица. В своем многообразии дневниковые тексты Гиппиус выявляют различные регистры ее личности, часто пересекающиеся, но никогда не смешивающиеся между собою: лаконичные подневные записи для себя — и ретроспективные обобщающие характеристики определенных жизненных этапов; интимно-психологические признания, метафизические построения, обращенные к “избранным”, самым восприимчивым, — и адресованная всем и каждому публицистическая хроника текущих событий, оборачивающихся творимой историей. Почти во всех случаях записи Гиппиус — больше чем индивидуальная исповедь. Ее дневник “О Бывшем” — не просто совокупность откровений и свидетельств, дающих ключ к пониманию того, как структурировались религиозные убеждения автора; это — важнейший документ для истории “нового религиозного сознания” в России в символистскую эпоху. Записи, неоднократно издававшиеся под общим заглавием “Петербургские дневники”, и примыкающие к ним “Черные тетради” — это хроникальная история жизни Гиппиус и ее близких в период мировой войны, революции и первых лет владычества большевиков; но вместе с тем это — исторический документ исключительной силы, исполненный той глубины осознания и точности оценки всего совершающегося, которые тогда были доступны мало кому из современников. И сейчас ее “революционные” дневники могут служить таким же безупречным и всеобъемлющим — не в смысле арифметического учета событий, а по адекватности их отбора и осмысления — учебником истории России на переломе двух эпох, каким является “Архипелаг ГУЛАГ” Солженицына применительно к последующей истории страны.

Собственно о дневниках Гиппиус можно было бы говорить очень много, и, конечно, к ним еще будут много раз возвращаться. Попытка представить их читателю собранными вместе, разумеется, должна быть встречена с энтузиазмом — в особенности потому, что до сих пор значительная часть включенных в два тома текстов (“Co n tes d’amour”, “О Бывшем”, “Варшавский дневник” и др.) известна лишь по публикациям в эмигрантских изданиях, в России малодоступных, а один из них (“Записная книжка 1908 года”) опубликован впервые по рукописи. В этом отношении предпринятое издание сделало свое доброе дело и наверняка надолго останется в читательском и исследовательском обиходе за отсутствием других, столь же полных и внешне внушительных, изданий дневниковых произведений Гиппиус. Тем более необходима нелицеприятная оценка двухтомника под знаком качества его подготовки.

В преамбуле к комментариям сообщается, что “в настоящей книге впервые собраны все известные в настоящее время дневники З. Гиппиус, которые она вела в различные периоды жизни”. В издание, однако, не вошел ее метафизический дневник “Выбор?” (1929 — 1930), опубликованный в парижском журнале “Возрождение” в 1970 году (№ 222); по затрагиваемой проблематике и характеру авторского письма он вполне соотносим с “Воображаемым” (1918) и “Дневником 1933 года”, представленными в двухтомнике. Вместе с тем значительная часть первого тома издания занята книгой журнальных критико-публицистических статей Антона Крайнего (постоянный псевдоним Гиппиус в этом жанровом амплуа), вышедшей в свет в 1908 году под заглавием “Литературный дневник (1899 — 19 0 7)”, — книгой замечательной, заслуживающей, безусловно, переиздания наряду с многочисленными другими печатными выступлениями Антона Крайнего аналогичного рода, но переиздания не вперемежку с дневниками в прямом, а не в фигуральном содержании этого термина ^[1] . Выбор заглавия для сборника статей был, вероятно, связан для Гиппиус с осознанием дневниковой природы всего собственного творчества, а также соотносился с определенной литературной традицией — такими заглавиями критико-публицистических циклов, как “Дневник писателя” Достоевского или “Дневник читателя” Михайловского (традицией, продолженной, в частности, Мережковским, вослед “Литературному дневнику” Гиппиус выпустившим в свет книги своих статей под заглавиями “Было и будет. Дневник 1910 — 1914” и “...Невоенный дневник. 1914 — 1916”), — но, конечно, свои журнальные выступления она за дневники выдавать не пыталась. Редактор двухтомника признает, что статьи, вошедшие в “Литературный дневник”, “являются дневником скорее в историческом (? — А. Л.), чем в жанровом отношении”, что этот “дневник состоит из литературных статей”, — но почему, руководствуясь теми же критериями, он не включил в издание заодно и книгу Гиппиус “Стихи. Дневник 1911 — 1921”?

Собранные в двухтомнике воедино, дневники остались не подчиненными единым эдиционным принципам; на поверхности это наглядно сказывается в разнобое при воспроизведении однотипных написаний: названия месяцев и дней недели начинаются то с прописной буквы (как в автографах Гиппиус, в соответствии с прежними нормами), то со строчной (по современным нормам), сокращенные написания даются то в полном соответствии с автографом (“Статья Ад-ча” — т. 2, стр. 447), то с редакторскими дополнениями (“разговор об Адам<овиче>” — т. 2, стр. 449); подобный разнобой налицо и при воспроизведении целых фраз: “на Кельбер<иновом> автом<обиле>” (т. 2, стр. 449) — “Бердяев веч. с Лид. Юд.” (т. 2, стр. 534; с редакторским дополнением читалось бы “Бердяев веч<ером> с Лид<ией> Юд<ифовной>”). Предпочтение одной из этих форм воспроизведения авторского текста порой ведет к тому, что читателю без посторонней помощи приходится разбираться с весьма загадочными начертаниями: “Мал. четв., читали лит.” (т. 2, стр. 535) — и т. п. Далека от идеала, мягко говоря, и редакционно-издательская подготовка книги: опечатки изобилуют, правильные написания фамилий (М. М. Спасовский — т. 2, стр. 650) соседствуют с неправильными (М. М. Спасский — т. 2, стр. 654) или даются только неправильные (вместо журналиста М. И. Сырокомли-Сопоцько возникает невообразимый Сырокамаи - Солоцко — т. 1, стр. 653; он же в именном указателе Сырокомаи-Солоцько), иногда читателю приходится самому гадать, какова на самом деле фамилия упоминаемого лица — Лесневский (т. 2, стр. 302) или Лесновский (т. 2, стр. 333), тем более что в именном указателе это — две различные персоны. (В указателе обнаруживаются и другие сюрпризы — например, фигурирует Брюль, хотя из текста Гиппиус ясно, что имеется в виду не саксонский политический деятель XVIII века граф Генрих Брюль, а Брюлевский дворец в Варшаве, возведенный стараниями этого деятеля; в комментарии же на неоднократное упоминание в тексте слова “Брюль” не обращено никакого внимания.) Погрешности, которые можно обнаружить в прежних изданиях дневников Гиппиус, не исправлены и здесь (например, в комментарии к первой публикации “Черных тетрадей” случайно выпала строка и произошла контаминация биографических аттестаций С. Д. Мстиславского и А. Н. Бенуа; в новом издании присутствует тот же фантомный “Мстиславский Александр Николаевич (1870 — 1960)” — т. 2, стр. 572; он же — в именном указателе), зато к ним добавились новые (Г. К. Флаксерман, упоминаемая в комментариях к тем же “Черным тетрадям”, превратилась в Г. К. Флаксман — т. 2, стр. 548).

Последний пример — лишь одна из попутно замеченных “мелочей”; имеются, однако, и более основательные причины для того, чтобы предпочесть некоторым публикациям, включенным в двухтомник, их первопечатные тексты. В этом отношении, может быть, наиболее яркий пример — с дневником “Серое с красным”, печатаемым по тексту альманаха “Встречи с прошлым” (вып. 8. М., 1996; публикация Н. В. Снытко); в новом издании в нем оказалась потерянной последняя, особо значимая запись — несколько фраз, занесенных в дневник сразу по получении известия о нападении Германии на Советский Союз (“Два слова только: сегодня Гитлер, завоевавший уже всю Европу, напал на большевиков” — и т. д.). При переиздании дневника “Воображаемое” текст, кажется, воспроизведен исправно, но едва ли читатель сможет его достаточно внятно воспринять и даже понять, к кому обращены эти записи, почему автор иногда пишет от собственного лица в мужском роде и кто фигурирует под обозначением “Оля”, без дополнительных пояснений о характере взаимоотношений между Гиппиус и В. А. Злобиным летом 1918 года, отсутствующих в двухтомнике и наличествующих во вступительной заметке М. Павловой к первой публикации “Воображаемого” в журнале “Звезда” (1994, № 12).

Применительно же к комментариям, написанным специально для двухтомника, количество возражений, претензий, исправлений возрастает неимоверно. Когда-то И. Г. Ямпольский в одном из своих обзоров литературоведческих ошибок (“„Не верь глазам своим”. Заметки на полях”) справедливо отмечал: “Без сомнения, отдельные промахи имеют случайный характер, от них никто не застрахован, но подавляющее большинство ошибок — следствие неосведомленности, легкомыслия, излишней торопливости в выводах, слепого доверия к своей памяти, самодовольства и безответственности” (“Вопросы литературы”, 1981, № 5, стр. 209). Все эти характеристики, увы, оправдываются и в нашем случае. Похоже, что комментарии к дневникам, ранее издававшимся без исследовательских пояснений, очень торопились сдать к жестко определенному сроку, подобно очередному глобальному “объекту” социалистического строительства. “Объекты”, правда, после авральной даты доводили до кондиции, обустраивали; применительно же к изданной книге такой возможности нет: как заметила Гиппиус, “только слова останутся”.

Разумеется, нам могут возразить: комментирование дневников — тяжкое и неблагодарное дело, в них фиксируются малозаметные события, следы которых порой трудно обнаружить по другим источникам, подробности частной жизни, малоизвестные или совсем неизвестные лица, о которых нигде не закреплено никаких сведений, и т. д. Все это так, и действительно, составителю примечаний к подобным текстам часто приходится капитулировать. Однако у трудившихся над двухтомником был перед глазами, как верный и надежный ориентир, комментарий М. М. Павловой и Д. И. Зубарева, сопровождающий первую публикацию “Черных тетрадей” Гиппиус во 2-м выпуске исторического альманаха “Звенья” (М. — СПб., 1992), — работа во многих отношениях образцовая, выполненная тщательно, с привлечением большого круга документальных источников. Читателю “Черных тетрадей” опять же придется предпочесть их первую публикацию, поскольку в двухтомнике комментарий упомянутых соавторов значительно сокращен: снят ряд впервые публикуемых архивных материалов, имеющих непосредственное отношение к тексту дневников, убраны или сокращены цитаты из газет, из мемуарных источников, справки о некоторых упоминаемых Гиппиус лицах (в частности, исчезло большое примечание о великом князе Гаврииле Константиновиче). Зачем понадобилось кромсать и портить профессионально и ответственно сделанную работу? Неужели для того, чтобы попытаться сгладить контраст между нею и комментариями, специально подготовленными для двухтомного издания?

Контраст этот, однако, бросается в глаза. Комментарии М. М. Павловой и Д. И. Зубарева не просто отличаются большей полнотой и точностью информации, они находятся в тесной функциональной зависимости от текста дневников, поясняют именно этот текст и расширяют его смысловое пространство. Комментарии же к другим “революционным” дневникам, да и не только к ним, сплошь и рядом представляют собой подборку общих сведений о том или ином предмете в отрыве от конкретного суждения, которое они призваны пояснить. Эти пояснения часто пространны и при этом совершенно излишни для восприятия соответствующих фрагментов текста. Подменить собой даже самую краткую энциклопедическую статью они не могут и не обязаны, но способны привести читателя в недоумение: зачем при попутном упоминании имени Герцена на пяти строках перечисляются несколько наугад выбранных фактов биографии Герцена (т. 1, стр. 688)? зачем нам сообщают, что африканские готтентоты исповедуют протестантизм (т. 1, cтр. 712; комментируется характеристика, данная Горькому: “Милый, нежный готтентот, которому подарили бусы и цилиндр”)? почему в комментарии к приводимой Гиппиус фразе П. С. Соловьевой с упоминанием рассказа Тургенева “Песнь торжествующей любви” (в комментарии: “Песня торжествующей любви”) не поясняется конкретный сюжетный намек, а приводятся сведения о первой публикации рассказа и цитата из рецензии В. Чуйко на эту публикацию (т. 1, стр. 630)? зачем упоминание Андрея Белого в записях 1908 года комментируется сведениями о его жизни в Берлине в 1921 — 1923 году (т. 1, стр. 635)? Можно задать еще множество подобных риторических вопросов.

И наоборот, комментарий часто красноречиво безмолвствует о том, что нуждается в пояснениях и уточнениях. Так, в “Дневнике любовных историй” Гиппиус касается своих взаимоотношений с поэтом Ф. А. Червинским. Сохранились 25 ее неопубликованных писем к Червинскому за 1891 — 1895 годы, непосредственно проясняющих содержание дневниковых записей, но в комментарии они не использованы; приводится, правда, с указанием архивного шифра однострочная фраза из письма Гиппиус к Червинскому (т. 1, стр. 616), а на следующей странице приводится фраза из письма Гиппиус к Н. М. Минскому от 16 ноября 1893 года, также с отсылкой к архивному первоисточнику — неправильной (указан шифр писем Гиппиус к З. А. Венгеровой), но точное совпадение этих цитат с теми, которые опубликованы — наряду с цитатой из письма к Венгеровой — в комментариях к “Сочинениям” Гиппиус (Л., “Художественная литература”, 1991, стр. 609 — 610), дает основание заключить о том, что использован именно этот печатный, а не архивный источник. Однако стоит ли упрекать комментатора за пренебрежение архивными документами, если даже столь необходимый для толкования того же “Дневника любовных историй” печатный источник, как публикация писем Гиппиус к А. Л. Волынскому, осуществленная А. Л. Евстигнеевой и Н. К. Пушкаревой (“Минувшее”. Исторический альманах. Вып. 12. М. — СПб., 1993, стр. 274 — 321), остался вне поля зрения? Не прокомментированы: судебный процесс Мережковского (т. 1, стр. 160), вызванный публикацией его пьесы “Павел I”, — история, широко освещавшаяся в печати; сообщение в записи от 11 марта 1921 года (т. 2, стр. 321) об организуемом “религиозном союзе” — “Союзе Непримиримости”, программные документы которого, составленные Гиппиус, ныне обнародованы в нескольких публикациях Темиры Пахмусс; не указано, что под нераскрытым сокращением “Сер. Павл.” (т. 2, стр. 522) подразумевается Серафима Павловна Ремизова-Довгелло, о которой говорится в другом месте (т. 1, стр. 634 — 635), что подготавливаемая Д. В. Философовым книга (т. 2, стр. 524) — сборник его статей “Слова и жизнь. Литературные споры новейшего времени (1901 — 1908)” (СПб., 1909), вышедший в свет в конце 1908 года, что фаза “Дм-в фельетон о Струве с возр. Струве” (т. 2, стр. 528) подразумевает публикацию 24 февраля 1908 года в петербургской газете “Речь” полемической статьи Мережковского “Красная Шапочка”, направленной против П. Б. Струве , и ответной статьи Струве в том же номере. Можно добавить: и так далее.

Неполнотой и неточностью отличаются многие краткие пояснительные справки об упоминаемых в дневниках лицах, дополнительные сведения о которых обнаруживаются без каких-либо специальных разысканий, а лишь путем обращения к обиходным современным справочным источникам: Василий ВасильевичУспенский (1876— 1930); Николай Моисеевич Волковысский (1881 — не ранее 1940); Ростислав Иванович Сементковский (1846 — 1918); Н. Я. Стечкин (1854 — 1906); Сергей Алексеевич Соколов (1878 — 1936); Яков Станиславович Ганецкий; Евгений Юльевич Пети (1871 — 1938) — вне поля зрения комментатора осталась подготовленная Розиной-Нежинской публикация писем Мережковских к супругам Пети (“Новое литературное обозрение”, 1995, № 12); Степан Иванович Осовецкий (ум. 1944) — инженер-технолог, член Московского филармонического общества (сведения о нем — в комментарии Н. А. Богомолова в кн.: Гиппиус З. Н. Стихотворения. Живые лица. М., 1991, стр. 429); Николай Платонович Вакар (1894 — 1970). Те же неполнота, приблизительность, неточность присущи и многим описательным характеристикам: сообщение о том, что Религиозно-философское общество в Петербурге было организовано Бердяевым (т. 1, cтр. 637), лишь повторяет версию самого Бердяева и корректируется другими свидетельствами; определение Вяч. Иванова как “пантеиста” (т. 1, стр. 675) явно не отвечает характеру его религиозного мировоззрения; общие слова о том, что Брюсов “проявлял большой интерес к польской литературе” (т. 1, стр . 678), вообще для комментария не требующиеся, не подтверждаются данными, собранными в статье Св. Бэлзы “Брюсов и Польша” (сб. “История и культура славянских народов”. М., 1966, стр. 186 — 205), из которой ясно, что этот интерес имел достаточно локальный и эпизодический характер; Эдгар По, поэт, новеллист и эссеист, автор одного романа “Повесть о приключениях Артура Гордона Пима”, аттестован как “американский писатель-романист” (т. 1, стр. 655): неужели редактор издания А. Н. Николюкин, специалист по творчеству Э. По, действительно считает корректным такое определение?

Наконец о самом досадном — об элементарных ошибках. Из всего выше изложенного, вероятно, ясно, что издание их едва ли смогло избежать. Какие-то из них, наверное, можно расценивать как опечатки или редакционно-издательские погрешности, но за многое, сообщаемое в комментариях, несут прямую ответственность составители и редактор. Итак: Л. Н. Вилькина — не первая жена Н. Минского (т. 1, стр. 618), а вторая (первая — писательница Ю. И. Безродная); Вл. В. Гиппиус не был “одним из деятелей „евразийства”” (т. 1, стр. 620) и быть им не мог: уже хотя бы потому, что “евразийство” — эмигрантское идейное сообщество, а Гиппиус не эмигрировал; прозаика С. Н. Ценского с настоящей фамилией Сергеев-Ценский (т. 1 , стр. 646) не существовало, был учитель и военнослужащий С. Н. Сергеев, писавший под псевдонимом С. Сергеев-Ценский; “Дева Радужных Ворот” — не “поэма Вл. Соловьева” (т. 1, стр. 262), а гностический по происхождению образ в заключительной строке стихотворения Соловьева “Нильская дельта”; рассказ Брюсова “Республика Южного Креста”, согласно комментарию, — “статья в специальном номере „Северо-европейского вестника”” (т. 1, стр. 678), однако текст комментария лишь воспроизводит (с неточностями) авторский подзаголовок к рассказу и тем самым предлагает воспринимать брюсовский художественный вымысел как подлинную реальность; В. Ф. Ходасевич обвенчался с А. И. Чулковой в 1913-м, а не в 1917 году, А. И. Ходасевич скончалась в 1964-м, а не в 1984 году (т. 2, стр. 6 21); Мария Валентиновна Ватсон (1848 — 1932), жена Э. К. Ватсона с 1874 года, никогда не была “невестой” (т. 1, стр. 716) С. Я. Надсона (1862 — 1887), а лишь его близким другом, попечителем, издателем и биографом.

Все вышеизложенное — не результат сквозной проверки текста комментариев, а лишь частичная выборка из того, что попалось на глаза.

От резюмирующих сентенций воздержусь. Все равно мне не сказать лучше, чем это сделал И. Г. Ямпольский в последних строках цитировавшейся выше статьи: “Когда я писал статью, то время от времени явственно слышал раздраженный голос: ну, подумаешь, все это мелочи, зачем сосредоточивать на них внимание; спутал двух братьев, однофамильцев, два журнала, ошибся в датах и проч. — разве в этом дело! Но следует ли уподобляться одному из героев Щедрина, который „никогда не мог различить Геродота от Гомера”, ссылаясь в свое оправдание, что „оба на г... начинаются!””.

С.-Петербург.

^[1] Когда эта рецензия была уже в наборе, в московском издательстве “Аграф” вышла книга: Антон Крайний (З. Гиппиус), “Литературный дневник”, помеченная 2000 годом.