Се — зверь велиций, двоерогий,
Престрашнолицый и престрогий,
Чьи очи кровию налиты,
Чьи гибелью грозят копыты,
Чей в содроганье хриплый рев
Ввергает трепетных коров;
Кто не замедлит, встретясь вам,
Сейчас же волю дать рогам;
Пред кем трепещет скотный двор;
В чьем чреве зрит ученый взор
Названий тройственный венец:
Сычуг, брюшину и рубец.
Вглядись же пристальней в портрет,
Что здесь изобразил поэт, —
И ты почти наверняка
Узришь в сем чудище быка.
В Царском Селе
И нас — хоть зуб неймет, но видит око —
Трубя в рокайль, струясь, как молоко,
Сквозь пышнотелое закатное барокко
Лилейной грацией пленяет рококо.
В саду, живом подобии вселенной,
Благоухает каждый лепесток,
Как будто целый мир восстал из тлена.
...Еще один блаженный завиток —
Какой-нибудь аканф или волюта
В сыром великолепии дворца —
Как вечности застывшая минута
По мимолетной прихоти Творца
В ботаническом саду
О куща, где древесная латынь
Восходит по ступеням алфавита,
Приют чудесный тиса и самшита,
Где с лилией соседствует полынь,
Где дендрофлоре зябнущей пустынь
В сени дерев иных искать защиты;
О райский сад, где множество сокрыто
Бесценных ботанических святынь!
Да вниду в вертоград обетованный,
Где каплет аромат благоуханный,
Где с виноцветных гроздий свищет дрозд,
Где лень многоочитому павлину
Как веер распустить свой дивный хвост,
Раскрытый им уже наполовину.
Буква “К”
(из Кариона Истомина)
Букваря премудрость всяк алчущий познати,
В сих вещах начальный знак должен так писати:
В море жительствует Кит; Кипарис на суше.
Отрок, разум твой да бдит, отверзай же уши.
В Колесницу громоздись; Копием борися;
На Коне как птица мчись; спишь — Ключом замкнися.
Вон Корабль в волнах, смотри; вон в дому Корова;
В праздник Курицу вари; в будни — Кашу снова.
Изгоняй из сердца вон помыслы греховны,
Внемли Колокола звон, зри врата церковны.
* * *
Все смешалось, и не моя вина,
Что уже ничего не сберечь,
Что заржавела лира Державина
И умолкла Языкова речь,
Что, едва разрешившись от бремени
Немоты, из которой возник,
Стал подвержен коррозии времени
Человеческий смертный язык,
Что душа и в синичьем обличье,
Как и в нищенской лире своей,
Не свободна от косноязычия
В постижении сути вещей.
Но душа не подвержена тлению,
И, пока существует она,
С ней и слово избегнет забвения
И пребудет во все времена.
Письмо бывшего генерал-прокурора сената графа Павла Ягужинского
послу российскому князю Антиоху Кантемиру в Лондон с просьбою
выслать удилищ заморских для уловления рыбы
В столице, государь, разнесся слух повсюду,
Что в Лондоне у вас прехитрые есть уды.
Толкуют о снастях, что вложены в тростях,
Носимых на ремнях и лентных лопастях,
Таких никак, поверь, не можно здесь достати,
А посему изволь хоть парочку прислати,
Чтоб с оными к реке могли бы мы сойти
И долгость летних дней с приятством провести.
И то сказать, жара, живем мы над водою,
А сей безделицы все ж нету под рукою.
Рождение октавы
“Не знаю, кто ты, пророче рогатый,
Знаю, коликой достоин ты славы”, —
Так некогда рек Феофан брадатый,
Зря в Кантемире надежду державы,
Хвалу вострубить ему тщась трикраты
Во первых строках российской октавы,
Впредь в стихотворной цвести ей пустыне —
Век ее целый не вспомнят отныне.
Век ей, незримой, скитаться крылато
В юдоли чужой, сироты бездомней,
И все же тогда, Боже мой, тогда-то,
В краесогласной сей каменоломне
Уже звучали напевы Торквато,
В тумане брезжил нам “Домик в Коломне”.
Так не великой достоин ли славы
Звук даровавший нам русской октавы?
* * *
Когда в последний день Бомбея
Мать Индия, как Ниобея,
Оплачет вновь своих детей
И, как Санджая и Раджива,
Укроет милосердный Шива
И их от демонских сетей,
Из заполярной Африканды
Раздастся глас Вивекананды:
“Да не погибнет Хиндустан!
Да изольются воды Ганга
В сухое лоно Окаванго
Из бунтустана в бантустан!”
И чернокожий Кришнамурти
В монгольской — нет, в ангольской юрте
Воспляшет, яко царь Дравид,
Один, пред скинией ковчега,
Пока над ним Атхарвавега
Пасхальным пламенем горит.
* * *
В нашей доме, в оконцах его слюдяных, —
Тяньаньмэнь и поленовский дворик,
Где страничку последнюю хроник земных
Марсианский допишет историк.
Все смешалось, и век наш ему предстает
Как манхэттеско-нюрнбергский кворум —
И Эйнштейн, и Манштейн... Только недостает
Нильса Бормана с Мартином Бором.
Поэзия
Словно ладожско-невский Броневский,
Или вятско-хорватский Словацкий,
Костровицкий парижско-женевский,
Или лондонский пан Коженевский,
Или просто Беневский и Свяцкий,
Как венец всеславянского братства,
Македонства, словенства, хорватства,
Стоединства без тени главенства,
Верховинства, а не верховенства,
Словно бармы ей царские узки,
Наконец зазвенела по-русски
Древлепольской, шершаво-варшавской,
Херувимской, тувимской, самборской,
Графско-Дракульской, дравской, моравской,
Ченстоховской царицею Савской,
Несравненной Веславой Шимборской.
* * *
Распался античных богов пантеон —
Ни фавна в лесах, ни сатира.
Но все неразрывней единство времен
В союзе трезубца и лиры.
Пока растворен в лоне вод небосклон
И слиты в гармонии мира
И бог-колебатель моерй Посейдон,
И Бах, колебатель эфира.