Краткая речь в защиту поэзии

У поэзии есть враги, внешние и внутренние. К разряду внешних можно отнести филологов и историков литературы. Прежде всего поэзию стоило бы защитить от воинствующих филологов. Поэзия, как никакое другое искусство, своим существованием доказывает бытие Божие. Филология же, как никакая другая наука, особенно на протяжении последнего столетия, безуспешно, но с особым рвением стремится доказать обратное. Особую опасность представляют формальный и структурный методы, применяемые к поэзии. При всем могуществе разработанного ими аппарата эти методы оказались беспомощны что-либо объяснить и растолковать как поэтам, так и читателям. Если их родоначальники еще и были добродушными патологоанатомами, то уж последователи истинные маньяки-потрошители и расчленители всего и вся. Ничего нового о поэзии они не сказали, хотя и пересчитали все ее кости и ткани. Ибо основные понятия, которыми оперирует современная филология, текст и контекст, — не что иное, как труп и его парадно- похоронный наряд. Но настоящее поэтическое произведение, представляющее собой звуко-смысловое единство, несводимо к этим понятиям, поскольку является особым живым организмом, существующим по своим законам. Отдельной отповеди заслуживают прогрессистские теории. Будто бы поэзия способна развиваться, например, от классицизма к романтизму через сентиментализм или от символизма к соцреализму через футуризм. Это неверно, потому как в поэзии нет и не может быть ни прогресса, ни развития, а смену индивидуальных стилей нельзя рассматривать как движение куда бы то ни было. Здесь начинается область истории литературы. На протяжении целого столетия после Белинского и Чернышевского в России главенствовал грубо социологический подход к поэзии. В середине XX века его начал заменять другой, не менее односторонний подход, а именно — биографический. Первый уже достаточно развенчан. Основная ошибка второго заключается в подмене поэзии биографией поэта. Чтобы ничего не сказать о самих произведениях, нужно подробно осветить все, что касается мелких подробностей, в особенности интимных, жизни автора. Что за удовольствие рыться в том соре, из которого уже выросли стихи? Более того, такой подход породил особый класс литераторов, не имеющих произведений при наличии весьма интересных жизнеописаний. Жизнетворчество — отдельный жанр, но жанр не литературный. Поскольку пользы литературе превращение автора в персонаж и обратно не приносит.

Несмысленные поэты — порча поэзии изнутри. В результате массового притока в литературу малообразованных искателей привилегий у читателей отбит вкус к истинной высокой поэзии. Стремления ко мнимой понятности, призрачные старания не отрываться от народа привели к упрощенчеству. Поэзия свелась к четырехстрочной строфе, равносложным строкам, простым предложениям и тому подобному. Особым достижением считалась прозаизация поэзии, которая, как мне кажется, сродни стиранию граней между городом и деревней, между мужчиной и женщиной.

Для того, чтобы противостоять всему вышеперечисленному враждебному воинству, нужно предпринять решительные меры. Русский язык, может быть, последний живой из значительных языков Европы. Зачем побираться, когда кладовые полны богатством? Зачем ходить в рубище, когда есть камзол с золотыми пуговицами? Для противостояния хороши все средства: разнообразие рифмы, риторические фигуры, богатая строфика, сложность русского синтаксиса. Поэзия должна и может быть приподнята над обыденностью, только тогда она станет неуязвима, только тогда она исполнит свое высокое предназначение.

Выступление поэта Максима Амелина на встрече с читателями “Нового мира” 5 января 1999 года в московской Библиотеке-читальне им. И. С. Тургенева. Поводом для встречи послужило присуждение Максиму Амелину премии “Нового мира” за 1998 год.