Разрушение психотехники

В 1920 году А. К. Гастев организовал в Москве Центральный институт труда (ЦИТ). В нем И. Н. Шпильрейн создал первую психотехническую лабораторию, а в 1923-м — секцию психотехники в Институте психологии при 1-м МГУ; тогда же возникли психотехнические лаборатории и при других институтах. В двадцатые — тридцатые годы существовала индустриальная, сельскохозяйственная, военная и детская психотехника.

Базировалась психотехника на дифференциальной психологии — учении об устойчивых особенностях психики, позволяющих выделять типы людей. Важнейшей индивидуально-типологической характеристикой считался уровень интеллекта — интегральная характеристика уровня познавательных процессов: мышления, памяти, внимания, восприятия, психомоторики.

Советские психотехники строили свои исследования на основе дифференциальной психологии и признавали биологическую обусловленность способностей.

Профессиональный отбор являлся основной практической задачей советской психотехники.

В двадцатые годы практика профконсультирования и тестологического профотбора на производстве, в армии и школе стала массовой. Психотехники в экспертных заключениях, основанных на тестировании, должны были давать комплексную характеристику психического, физического и социального развития советских граждан. Правда, некоторые из них считали, что главным в психотехнике является не профотбор и профконсультация, а изучение и оптимизация трудового процесса. Так, директор Центрального института труда А. К. Гастев исходил из представления о человеке как живой машине и основным предметом исследований считал движение в трудовом процессе. Он разработал теорию “трудовых установок”. Установка понималась прямо: подготовка рабочего места, принятие рабочей позы — и переносно: “установка воли”, “сенсорная установка”. По его мнению, установка определяет движение человека. Исследование трудового движения в ЦИТе начиналось с его полного описания, затем анализировалась механика и психология движения. Экспериментальное исследование утомления у педагогов, финансистов, статистиков провел А. П. Нечаев. Его результаты были обобщены в монографии “Психическое утомление” (1929).

Психотехники И. Н. Шпильрейн, Д. И. Рейтынбарг, Г. О. Нецкий в книге “Язык красноармейца” (1928) сообщали, что солдаты отличались крайне скупым словарным запасом; в устной и письменной речи преобладали наиболее простые слова и короткие отрывочные предложения; в письменной речи на 145 слов в среднем была 31 ошибка. Мышление красноармейцев носило конкретно-ситуативный характер. Вот пример типичного решения ими силлогизма. Все члены клуба — подписчики библиотеки, Иванов — член клуба, значит — он подписчик библиотеки. Красноармейцы возражали: “А может, он не успел еще записаться”. В 1929 году Шпильрейн, выступая в Коммунистической академии, отметил, что красноармейцы “легко запоминают, например, рисунок окна или животного, а треугольник или шестиугольник — этого они не знают, для них это абстракция. Круг — еще туда-сюда. Его красноармейцы называют колесо, колесо-то красноармеец запоминает, треугольник, шестиугольник он не запоминает. Такая абстрактная форма теста для крестьянской молодежи не годится”.

У представителей центральноазиатских республик уровень интеллекта оказался еще ниже. В 1928 году А. Штилерман опубликовал результаты исследования интеллекта 164 школьников-узбеков 8 — 15 лет в сравнении со стандартами русских и украинских ребят. Тексты и картинки были сделаны близкими и понятными узбекам. Изучались внимание, восприятие, память, осмысление, комбинирование, сметливость, воображение, наблюдательность. Штилерман обнаружил среди узбекских детей по уровню интеллекта: нормально одаренных — 16,8 процента, легкоотсталых — 63,4 процента, глубокоотсталых — 19,8 процента (в нормальной популяции лишь 2 — 3 процента являются умственно отсталыми). При этом стандарты одаренности русских мальчиков оказались выше узбекских в 2 — 5 раз. К тому же в 12 — 14 лет умственная одаренность узбекских детей снижалась. Сравнение интеллекта узбекских и украинских школьников привело Штилермана к аналогичному заключению: нормально одаренных украинских школьников было в два раза больше — 31 процент, легкоотсталых — 55,6 процента, глубокоотсталых — 13,3 процента. (Однако поражает и огромное количество умственно отсталых украинских детей.) Причину примитивности, интеллектуальной отсталости узбекских детей он видел в особенностях физиологического развития, социально-бытовых условий. Штилерман полагал, что на развитие интеллекта негативно влияет узбекская люлька-бешик, в которой ребенок, привязанный бинтами за руки и ноги, лежал неподвижно с первых дней жизни до двух лет: “Неподвижное лежание в бешике, помимо общей задержки роста и деформации скелета, тормозит всю психическую деятельность ребенка в раннем возрасте”.

Исследования Штилермана вызвали сильнейшую идеологическую реакцию. Секретарь Среднеазиатского республиканского бюро ЦК Зелинский назвал статьи Штилермана глубоко шовинистическими. С негативной оценкой работ Штилермана выступил руководитель советской психотехники И. Н. Шпильрейн.

А. А. Невский (1929) обследовал в 1926 — 1929 годах ежегодно по 200 — 260 детей русских рабочих и пришел к заключению: “В то время, как показатели роста дают заметное нарастание, окружность груди и масса тела (вес) резко отстают в своем развитии, в результате чего массовый ребенок приобретает все более и более выраженный астеноидный характер”.

О. Попова (1930) исследовала 120 крестьянских русских детей 12 — 18 лет и выявила 77 процентов из них со слабым физическим развитием и ослабленностью. По мнению проф. Д. Г. Рохлина, инфантилизм и задержка развития костей являлись характерной чертой молодежи Ленинграда: 87 процентов юношей в 19 лет находились в состоянии полузрелости, а 6,5 процента — даже в предпубертатном периоде (пубертат — возраст полового созревания). Чрезвычайно высок был процент психопатов, истериков и т. п.

Психотехники отмечали и психические дефекты взрослого населения СССР. Так, немецкий психотехник доктор Ф. Баумгартен (1924) считала характерной чертой русских отсутствие сознания ценности времени, что связывала с преобладанием крестьянского труда, любовью к групповому времяпровождению, недостатком политических прав и свобод, приниженностью личности в России. Последнее, по мнению Баумгартен, может компенсаторно привести к реакции оппозиции в форме нарушения всех временных сроков: “Прихожу, когда хочется, делаю, что мне вздумается”. Это препятствует научной организации труда, его эффективности.

Для преодоления вышеуказанного национального дефекта и борьбы за экономию времени в СССР в двадцатые годы была создана “Лига времени”. В ее руководство входили один из лидеров Коммунистической партии — Л. Троцкий и ведущий психотехник И. Н. Шпильрейн. Издавался журнал “Время”. Однако кампания борьбы за экономию времени приняла дисциплинарно-административный характер. Ведь нельзя ценить время из-под палки.

В целом психотехнические исследования несли критическую информацию о нравственном, психическом, физическом здоровье населения СССР и отражали определенную практику тестологического отбора. Именно эта критическая информация и диагностика большого числа советских людей как негодных к учебе и труду была одной из причин запрета педологии и психотехники. В 1938 году в статье ленинградского психиатра, профессора В. П. Осипова “Вопросы нормы и патологии” сообщалось: “Недавно было опубликовано постановление ЦК партии о педологических извращениях в системе наркомпросов. Откуда это произошло? Это произошло именно от незнания педологами границ между нормой и патологией, в связи с чем они сваливали все случаи в одну общую группу... Мы должны бороться с подобного рода извращениями. На них обращает внимание ЦК партии, обращает внимание и наркомат. И мы, в свою очередь, под руководством в своей научной деятельности Коммунистической партии и нашего великого вождя Сталина, мы в нашей советской республике, в нашей единственной стране победившего социализма должны, согласно совету общего нашего вождя и учителя, уделять максимальное внимание, возможно больше внимания здоровой советской личности”. В полной мере относились эти слова и к советской психотехнике.

Коммунисты хотели построить общество, в котором будут устранены не только социальное неравенство, но и психофизические групповые различия между мужчинами и женщинами, работниками умственного и физического труда, людьми разных национальностей.

Генетик и евгеник Н. К. Кольцов еще в 1922 году предлагал услуги биологии: “Для дальнейшей эволюции человеческого типа может быть поставлен идеал такого приспособления к социальному устройству, которое осуществлено у муравьев или термитов. При этом уже существующее разнообразие генетических типов должно упрочиться. Должны быть развиты до совершенства типы физических работников, ученых, деятелей искусства и т. д., и все они в равной степени должны обладать социальным инстинктом, заставляющим их свои способности применять для общей пользы всего социального организма. Вероятно, найдутся такие общественные группы и партии, которые именно этот идеал евгеники признают наиболее желательным. Но найдутся и другие, которые будут возражать против него и требовать, чтобы все особи в будущем человеческом типе рождались по возможности в равной степени одаренными. Таким образом, мы встречаем здесь обычную коллизию между социалистическим и индивидуалистическим идеалом. Биологическая наука ни при чем в разрешении этого спора. Для биологии осуществим как тот, так и другой идеал”.

Евгеник Э. С. Енчмен считал, что понятия логики, разума, познания возникли с делением общества на классы и служили для эксплуат ния” школы, очевидно, во многом с той же целью устранения неравенства взрослых и детей, учителей и школьников. В конце двадцатых годов подобные взгляды были подвергнуты критике, их авторы были обвинены в левом уклоне и перегибе. Большевики не любили чистое безумие, не замаскированное государственной терминологией, — им была больше по душе его бюрократическая форма. Они стали примерять на себя маску здравого смысла. Однако многие государственные мероприятия Коммунистической партии и в тридцатые годы вполне соответствовали безумной логике крайне левых.

В ходе индустриализации предполагалось стереть различия между умственным и физическим трудом, рабочими и интеллигенцией. Рабочие, получившие образование, овладевшие высококвалифицированными профессиями, должны были сравняться в интеллекте с работниками умственного труда. Более того, рабочие-ударники, стахановцы даже должны были, как класс-гегемон, подавать положительный пример интеллигентам, зараженным либерализмом и индивидуализмом.

Стирание половых различий, по мнению большевиков, должно было осуществиться с помощью включения женщин в производство. Психотехники В. Коган, В. Маршева, И. Окунева в 1931 году утверждали: “Социалистическая реконструкция хозяйства, задачи выполнения пятилетнего плана вызвали в СССР бурный рост вовлечения женщин в производство. Согласно плану на 1931 год, будет внедрено в хозяйство 1 млн. 600 тыс. женщин, причем в цензовую промышленность будет вовлечено около 800 тыс. женщин, т. е. количество, равное всему числу занятых в производстве женщин до 1931 г.”. Женский труд предлагалось использовать на самых тяжелых работах, так как, по мнению коммунистов, женщины ничем не отличались от мужчин. Подавление сексуальности в СССР было лишь производным от стремления стереть половые различия.

Социалистическая реконструкция СССР должна была устранить и различия между людьми разных национальностей. Педолог Л. С. Выготский писал (1929): “Хозяйственный пятилетний план предусматривает быстрый экономический и культурный подъем нацменьшинств, стоящих на низкой ступени хозяйственного и культурного развития. В связи с этим многим национальностям предстоит в ближайшее время совершить грандиозный скачок по лестнице своего культурного развития, перепрыгнуть через целый ряд исторических ступеней”.

Тенденция к нивелировке половых, социальных и национальных психофизических отличий при формировании “нового социалистического человека” отразилась в советском новоязе. Слово “товарищ” скрывало различия между мужчинами и женщинами, “трудящийся” — между представителями различных социальных слоев, а “советский человек” и “советский народ” — между людьми разных национальностей.

Советские психотехники должны были, с одной стороны, способствовать росту производительности труда путем отбора наиболее пригодных работников и организации наиболее оптимальных условий производства.

А с другой стороны — им была поставлена задача бороться с “буржуазными представлениями” об устойчивых классовых, национальных, половых психофизических различиях. Здоровые производственные условия или гулаговская перековка могли — в теории — из самого заядлого кулака сделать советского человека, из женщины — силача и героя.

Первая задача привела к небывалому развитию психотехники в СССР. Тестологическому обследованию предполагалось подвергнуть миллионы людей, психотехники активно работали в сельском хозяйстве страны, на фабриках и заводах.

Однако в психотехнических исследованиях в двадцатые годы, как говорилось выше, были получены данные о низком уровне психофизического развития населения СССР, резких социальных, национальных и половых отличиях в нем. В тридцатые годы подобные результаты воспринимались как проявление великодержавного шовинизма, расизма, фашизма, троцкизма и т. п.

Прежде всего результаты исследований, проведенных в двадцатые годы, критиковали в начале тридцатых сами психотехники, понимая, что иначе их науке не выжить. Начиналась конъюнктурная подстройка под ситуацию.

В 1930 году И. Н. Шпильрейн трансформировал дифференциальную психологию в классовый подход к психотехнике.

В докладе “К вопросу о теории психотехники” на 7-й Международной психотехнической конференции, состоявшейся в 1931 году в Москве, Шпильрейн утверждал: “На одном из практических примеров покажу разницу между буржуазным и советским истолкованием одних и тех же результатов. В Баку, столице Азербайджанской республики, психотехнически было испытано некоторое количество кандидатов в вагоновожатые этого города. Разбив их по национальностям, испытывавшая лаборатория установила, что наименьшую пригодность обнаружили представители коренного населения — тюрки; армяне и русские оказались более пригодными. Этот вывод с точки зрения колонизаторской политики был бы вполне очевидным и не вызвал бы никакой критики, но в наших условиях такое истолкование результатов, противоречащее политике равноправия национальностей, проводимой Коммунистической партией и советским правительством, вызвало критику. Критики заинтересовались, каковы же были специальные причины установленных различий между национальностями. Оказалось, что испытанные тюрки были крестьянами близлежащих деревень, тогда как русские и армяне были горожанами и поэтому для них была более привычной и сама обстановка испытаний, и те специфические познания, которые необходимы для работы в качестве вагоновожатого. Не обращая внимания на этот специальный момент, автор работы объективно извратил действительность, игнорируя социогенные факторы, преувеличивая значение биологического именно так, как извращают действительность в этом направлении западноевропейские и американские исследователи, выполняющие социальный заказ буржуазии. Умолчание о социогенном в национальности в этом и подобных случаях равносильно поддержке национального угнетения”.

Психотехник Т. Л. Коган в докладе “Экспериментальное исследование эстетических восприятий в свете идеологической направленности” сообщила о результатах исследования восприятия 15 картин у 50 рабочих и 50 интеллигентов. Она установила, что рабочие склонны к утилитарному восприятию картин, меняют легко свои оценки в зависимости от их идеологической направленности. Главным при восприятии для интеллигентов была форма, а для рабочих — конкретное содержание картины. Однако автор вместо вывода о конкретно-ситуативном, утилитарном восприятии картин рабочими делает иное заключение: “Пролетариат обладает высокой способностью эстетических восприятий, что целиком опровергает построение буржуазных эстетов-психологов о неспособности пролетариата к восприятию высокохудожественных форм”.

Психотехники В. Коган, В. Маршева, И. Окунева в докладе “Женский труд” (1931) на той же психотехнической конференции подвергли острой критике немецкого психотехника О. Липмана за биологизацию проблемы семьи, пригодности женщины к профессиональной и общественной деятельности. Особенно возмутило их высказывание Липмана: “Мир женщины — это дом, дом мужчины — это мир”. Авторы доклада привели данные о том, что в ходе строительства социализма с 1928 по 1931 год технический интеллект у женщин вырос с 47 до 56,6 и практически стал равным показателю технического интеллекта у мужчин — 59. Правда, в докладе не сообщалось о количестве и образовании испытуемых, методиках их исследования. Очевидно, так легче было манипулировать данными для того, чтобы доказать, что в ходе строительства социализма не только вырос технический интеллект у женщин, но и нивелировались различия между полами. Авторы доклада пришли к выводу: “...различия в техническом интеллекте за последние три года бурного роста индустриализации страны, подъема трудового энтузиазма и мероприятий по профтехническому образованию женщины значительно нивелировались, и тем самым подтверждается и правильность нашей теоретической, основанной на базе марксистско-ленинской методологии предпосылки об обусловленности тех или иных психологических функций общественно-производственными условиями”. Они рекомендовали использовать женщин на ручной переноске тяжестей и рассказали, что женщины, которые трудятся на добыче торфа, стали за счет рационализаторских предложений переносить тяжестей на 20 процентов больше.

В 1931 году психотехники отказались от биологической концепции детерминации психики и выдвинули тезис о ведущей роли социального воспитания. Переход от биогенетической концепции к социогенетической в психотехнике отразился даже на названии психотехнического журнала. В 1932 году журнал “Психофизиология труда и психотехника” был переименован в “Советскую психотехнику”.

Советские психотехники стали критиковать тесты как средство профотбора и научных исследований.

До 1929 года в СССР доминировало положительное отношение к тестам и тестологической практике и исследованию. На 1-й Всесоюзной конференции по психофизиологии и профподбору в Москве (июнь 1927 года) тесты рассматривались как основной метод исследования и практики, важнейшее средство поиска одаренных, рационализации учебного и производственного процесса. Но уже тогда в докладе Юровской из Института труда в Харькове прозвучала мысль, что “организация практического использования тестов в советских республиках должна определяться: а) специфическими задачами советского государства; б) специфическими условиями культуры и просвещения в советском государстве”. При этом “из тех же точек зрения исходя следует считать недопустимым использование тестов „одаренности” в качестве экзаменационного средства”.

Один из ведущих специалистов в тестологии А. М. Мандрыка считал, что тесты для профотбора не должны использоваться, так как “дети угнетенных классов и национальностей оказываются в свете этих якобы научных интерпретаций отстающими по тестам интеллекта не потому, что они находятся в более неблагоприятных условиях... а потому, что их родители от „природы менее одарены” и потому от рождения этой самой природой предназначены к занятию подчиненного положения в обществе”.

Хотя и теорию и исследования советские психотехники и педологи в начале тридцатых годов согласовывали с марксизмом и загоняли в прокрустово ложе идеологического жаргона, уши, как говорится, торчали и ересь выплывала наружу то тут, то там.

Например, в “Социалистической переделке человека” (1930) Л. С. Выготский утверждал, что обусловленность сознания бытием проступает прежде всего у примитива в примитивном обществе, а в развитом обществе у развитого человека эта зависимость опосредована рядом моментов материального и духовного характера. Выготский “подставился”, и П. Размыслов в 1934 году набросился на него “с кулаками”: “Эта лженаучная, реакционная антимарксистская теория на практике приходит к выводу, что политику в Советском Союзе осуществляют люди и классы примитивно мыслящие, неспособные к какому бы то ни было абстрактному мышлению”. Педологическая школа Выготского, его культурно-историческая концепция были запрещены в СССР в 1936 году. Приспособить тестологические исследования групповых психических отличий к марксистской идеологии невозможно.

Напомним, что основной практической задачей психотехники вплоть до 1936 года оставался тестологический профотбор. В 1932 году через систему профконсультации при НКТ должны были пройти свыше двух с половиной миллионов человек. Только над проблемами психотехники работало в СССР 12 лабораторий. Планировалось создать специальный орган психотехники при Народном комиссариате земледелия Советского Союза. Это напрямую грозило развенчанию основных коммунистических мифов.

В 1931 году Сталин во время беседы с бюро партийной ячейки Института красной профессуры призвал к борьбе на два фронта с извращениями марксизма в общественных науках — идеализмом и механицизмом. После этой встречи резко изменился характер публикаций по психофизиологии труда; место науки заняла идеологическая болтовня, критика и самокритика кающихся ученых.

Психотехника критиковалась за “меньшевиствующий идеализм”, который выражался: “а) в созерцательном отношении к научно-исследовательской работе без применения ее результатов в практике соцстроительства; б) в оперировании абстрактными схемами и категориями без ознакомления с подлежащим изучению конкретным материалом”.

В докладе “К вопросу о теории психотехники” кающийся профессор Шпильрейн признавался: “Мы и сейчас имеем в отдельных случаях влияние реакционнейших теорий метода „единого процесса”, метафизической веры во всемогущество теста...” В статье “О повороте в психотехнике” (1931) Шпильрейн сообщил, что эта теория принадлежит А. П. Нечаеву: “...проф. Нечаев мог без критики в 1922 году выступить со своим методом „единого процесса”. „Единый процесс” — это одинаковые для всех классов и возрастов испытания на память и внимание. О характере этих испытаний лучше всего свидетельствуют контрольные вопросы, которые предлагает Нечаев своим испытуемым: „Предмет № 5 (лампадка). Вопрос 1-й: какого цвета лампадка, 2-й — какой рисунок, 3-й — какого цвета кружка на лампадке и т. д. Предмет № 10 (пасхальное яйцо): 1) какого цвета яйцо; 2) что изображено на яйце; 3) какого цвета лента; 4) как лежит свеча... Предмет № 15 (изображение ангела, поражающего дьявола: 1) какого цвета одежда ангела; 2) что держит ангел в руках; 3) через какое плечо перекинута перевязь; 4) с какой стороны видны звезды на небе. Предмет № 20 (молитвенник, свеча и кусок парчи): 1) какого цвета крест; 2) какой формы крест; 4) в какую сторону отвращен фитиль свечи””.

Впоследствии Нечаев исправился и стал наполнять тесты марксистским содержанием. Но Шпильрейн продолжал держать его под прицелом: “Так, например, я ничего не сказал о методах, при которых Нечаев судит о моральности как способности к суждению у испытываемых им лиц. Делается это, например, на основании вопроса: „Кто является великим, счастливым, лучшим человеком?”, причем шофер, ответивший: „Ленин, потому что он вождь мирового пролетариата”, получает высокую оценку, а ответивший примерно так: „Ленин, потому что при нем рабочим стало легче жить”, получает низкую моральную оценку, как выявивший узколичные интересы”.

Однако положение руководителя советской психотехники И. Н. Шпильрейна, входившего вместе с Троцким в руководство “Лиги времени”, становилось все тяжелее. Шпильрейн поддерживал идею Троцкого о перманентной мировой революции и считал, что психотехника является одним из ее средств. А в 1928 году в книге “Язык красноармейца” Шпильрейн отмечал, что коэффициент осведомленности о Сталине колеблется от 75 до 25. Впоследствии это вполне могло быть расценено как троцкистский выпад против Сталина.

Особой критике в начале тридцатых годов подвергся психотехнический метод коллизий. Поясню, что он означает. Предъявлялись несколько ситуаций, в которых происходит столкновение противоположных установок, например религиозных. Испытуемый должен ответить, как он поступил бы, и мотивировать свой выбор. Так, в работе “Религиозность и антирелигиозность в детской среде” С. М. Ривеса (Институт методов школьной работы) приводился следующий пример. Зоя, Ира и Настя — сестры. Они все — неверующие, а когда пришла Пасха, каждая из них поступила по-разному. Вечером под Пасху мать говорит: “Ну, ребята, идем в церковь, а потом будем разговляться”. Зоя говорит: “В церковь не пойду, разговляться не буду, а пойду я в клуб на антирелигиозный спектакль. И ты, мама, туда иди”. Ира говорит: “В церковь не пойду, а разговляться буду, потому что люблю пасху и кулич”. Настя говорит: “Мама, они обе нехорошие. Я тоже в Бога не верую, но не буду тебя огорчать. Я и разговляться буду, и в церковь пойду”. Инструкция требовала ответить: “Как бы поступил ты? Почему ты поступил бы именно так, а не иначе?”

В 1931 году Ривес в письме в редакцию журнала “Педология” бичевал себя за метод коллизий:

“„Метод коллизий”, представляющий исследуемому возможность выбора той или иной идеологической позиции (при письменном заполнении коллизии, а после того на диспутах), является не чем иным, как конкретной реализацией (пусть в исследовательской работе) того же „свободного воспитания” в виде „принципа развязки дискуссий”, действующего на руку всем алчущим „свободы печати”, „свободы выбора идей”.

Таким образом, применяя „метод коллизий”, мы в прямом противоречии с поставленной нами задачей преодолеть „узкие места” нашей воспитательной работы скатились на позиции буржуазной демократии”...”

Следующий этап разгрома психотехники начался в 1934 году, когда состоялся XVII съезд ВКП(б). Психотехнические приемы повышения производительности труда заменяются репрессивными, принудительными мерами, труд заключенных включается в пятилетний план. В 1934 году прекращает существование журнал “Советская психотехника”, в Государственном институте психологии, педологии и психотехники Российской ассоциации научных институтов марксистской педагогики (РАНИМП) ликвидируются секции психотехники и педологии, выполнявшие координирующую теоретическую и методологическую работу. Институт переименовывается в Государственный институт психологии.

После победы в Германии нацизма у нас ль Государственного института психологии Колбановский рассуждал так: “Вопрос о методике психологических тестов — также политический вопрос. Методика проистекает из соответствующих теорий. Фашистские психологи давно уже шли по пути к своим теперешним откровениям, прибегая к самой подлой научной фальсификации для якобы научного обоснования своих положений”.

...Особенно негативно на судьбе психотехники отразилось движение ударников.

Напомню историю стахановского почина: накануне Международного дня молодежи 29 августа 1935 года парторг шахты Дюканов призвал А. Стаханова поставить рекорд по добыче угля, так как в середине мая С. Орджоникидзе на пленуме Наркомата тяжелой промышленности высказал мысль, что техническое нормирование сдерживает развитие отрасли и следует использовать для преодоления его тормозящего влияния пример ударников.

Именно психотехники занимались нормированием труда, пытались установить средние нормы производительности, которые использовались также в качестве критерия оценки при профотборе. Нормирование труда не только помогало отобрать наиболее пригодных для профессии, но и позволяло оптимизировать и рационализировать трудовые процессы. (Еще в начале века Тэйлор провел эксперименты с трудом землекопа: установил наиболее пригодную величину лопаты, целесообразную скорость копания, благоприятное распределение пауз, и после введения нового метода 140 человек могли справляться с работой, которую выполняли раньше 500 человек).

В СССР организацией труда и техническим нормированием в тяжелой промышленности занимался Центральный институт труда, возглавляемый А. К. Гастевым. Психотехники не только измеряли и устанавливали нормы в различных видах труда, но и пытались на основе изучения утомления и пресыщения от деятельности определить оптимум рабочей нагрузки.

До Стаханова забойщики рубили уголь два-три часа, а потом три часа крепили забой. Стаханов же, когда ставил рекорд, рубил уголь в два раза дольше — 5 часов 45 минут, а бригада крепильщиков работала отдельно. Естественно, это механически повысило количество добытого угля: с 11 — 14 до 30 — 32 тонн, но ведь и работал Стаханов в два раза больше, да и не один. Однако после этой замаскированной фальсификации высокой производительности началась неприкрытая фантастическая ложь. Через некоторое время сообщили, что парторг Дюканов добыл уже за день 115 тонн угля.

В декабре ЦК одобряет “инициативу трудящихся”. Нормы в промышленности повышаются на 15 — 50 процентов. В советской печати разворачивается злобная кампания против “псевдоспециалистов”, которые мешают стахановскому движению. Карикатуристы рисуют гигантских рабочих, сметающих ползающих у их ног “специалистов”. Рабочие, для которых очевидна фальсификация “рекордов”, подготовляемых целыми бригадами, и очевидна цель — повышение норм, отвечают избиениями, даже убийствами “стахановцев”. Эти действия рассматриваются и преследуются как террористические акты.

Стахановское движение во многом предопределило печальную судьбу Центрального института труда: его закрыли в 1940 году, а А. К. Гастева — репрессировали.

Психотехника же была ликвидирована в СССР в 1936 году на основе Постановления ЦК ВКП (б) “О педологических извращениях в системе наркомпросов”.

Это был непревзойденный документ по количеству и характеру обвинений в адрес педологии, знаменовавший новый этап “охоты за ведьмами” в СССР. Уже не только отдельные люди, но целые науки и профессиональные научные и практические учреждения объявлялись вредителями, представлялись как враги народа, диверсанты, ведущие подрывную деятельность против партии и населения. В постановлении слова “вред”, “вредный” при оценке педологии употреблялись семь раз.

А как же “вредили” педологи?

“Ребенку 6 — 7 лет задавались стандартные казуистические вопросы, после чего определялся его так называемый „педологический” возраст и степень его умственной одаренности. Все это вело к тому, что все большее и большее количество детей зачислялось в категории умственно отсталых, дефективных и трудных”.

Психотехнике были предъявлены те же обвинения, что и педологии: заимствование буржуазных теорий, согласно которым более одаренными являются представители высших классов и народов; использование основанных на них тестов, которые были построены с таким расчетом, чтобы на командные посты выдвигались не пролетарии, а представители господствующих классов. Дескать, советские психотехники с помощью таких тестов при отборе браковали вполне пригодных для труда рабочих и крестьян — будущих стахановцев и представителей угнетенных народов — азербайджанцев в Баку и казахов при строительстве Турксиба, чем нанесли вред строительству социализма в СССР. Естественно, что и психотехнику ликвидировали как врага народа.

Осенью 1936 года МГК ВКП(б) принял решение о ликвидации психотехнического профотбора и профконсультации для подростков.

Согласно приказу Наркомпроса РСФСР “О ликвидации в школах профконсультации и профотбора” предписывалось:

“1) Директорам неполных средних школ не разрешать различным организациям вести в школе работу по профконсультации и профотбору.

2) Зав. районными (городскими) отделами народного образования установить постоянный контроль и наблюдать за тем, чтобы в школы не допускались лица, ведущие подобную вредную работу”.

Психотехнические учреждения ликвидировались. Руководители психотехники были репрессированы.

И. Н. Шпильрейн был арестован 26 января 1935 года и расстрелян 26 декабря 1937 года. В 1938 году был арестован А. К. Гастев, погиб в 1941-м.

Психология, правда, после постановления ликвидирована не была. Власти СССР вполне устраиваламарксистская психология, базирующаяся на марксистско-ленинской демагогии, без тестов как способов научного исследования и тестологической практики отбора. На психологию, как и на педагогику, возлагалась задача по реализации сталинских директив. Осенью 1936 года было проведено при редакции журнала “Под знаменем марксизма” совещание психологов, в котором участвовали Корнилов, Колбановский, Леонтьев, Гальперин, Лурия и другие. На совещании психологи сначала были подвергнуты критике: Рубинштейн — за учебник психологии; Выготский, Леонтьев, Лурия — за культурно-историческую концепцию; Корнилов — за реактологию (наука, рассматривающая психику как совокупность реакций на окружающую среду). Затем перед психологами была поставлена основная задача — борьба с тестами и работами, подобными книге психотехников Е. В. Гурьянова, А. А. Смирнова, М. В. Соколова, П. А. Шеварева “Скала Бинэ-Термена для измерения умственного развития детей”. (В ней авторы в результате тестологического исследования пришли к выводу, что средний советский школьник отстает по умственному развитию от американского школьника, хотя и в разной степени: дети служащих менее, чем дети рабочих, а дети рабочих менее, чем дети крестьян.) Предлагалось критиковать исследования с такими результатами и следить, чтобы больше аналогичных работ не появилось. С тех пор стандартными стали утверждения о методологической несостоятельности тестов, власть предпочитала иметь дело с вымышленным, а не реальным народом.

Симптоматично, что в те же годы, что и в СССР, психотехника подвергалась проработкам и критике и у себя на родине — в нацистской Германии. Как и психоанализ, она была объявлена “еврейской наукой”. Идеолог В. Штребе поносил тестологическую проверку интеллекта, утверждая, что подобными хитроумными методами отбираются душевные акробаты с низкими инстинктами. Вместо нее он предлагал проводить проверку личности. Бекер считал тесты интеллекта благоприятствующими еврейским формам мышления; Г. Шлибе утверждал, что в авиации и железнодорожном транспорте отбор не должен производиться “старой еврейской психотехникой”. Идеологическая критика психотехники привела к тому, что психологи в нацистской Германии практически перестали использовать термин “психотехника”. Чаще всего военную и индустриальную психотехнику называли военной и индустриальной психологией. Психотехнические учреждения были подчинены, с одной стороны, государству, а с другой стороны — национал-социалистической партии. “Моя борьба” Гитлера изучалась на психологических семинарах. Сила воли, самообладание, готовность к борьбе, мужество были объявлены — в соответствии с этим программным документом — основными психологическими характеристиками, необходимыми для успешной деятельности. В отличие от СССР, в Германии психотехника все-таки уцелела.

При национал-социализме отбор (селекция) считался основным механизмом прогресса. Задачам отбора и сегрегации было придано особое значение.

В качестве теоретической базы психотехнической практики использовалась концепция выражения: основными проявлениями душевных переживаний и характера считались мимика, пантомимика, почерк и голос.

Основным представителем психологии выражения был Людвиг Клагес — автор книг “Выразительное движение и сила гештальта” (1923), “Почерк и характер” (1932). Он полагал, что направленность, сила и длительность выразительного телесного движения определяются побуждающим психическим переживанием. А оно, в свою очередь, является результатом взаимодействия сил душевного побуждения и сопротивления. В зависимости от их соотношения человек выражает себя по-разному. Крупный почерк свидетельствует о воодушевлении; мелкий — о его недостатке; косой почерк — о преобладании коммуникативных чувств или опрометчивости, безрассудности, неосмотрительности; прямой почерк — о холодности и т. д.

Другой видный представитель психологии выражения, П. Лерш, автор книги “Лицо и характер” (1932), рассматривал восприятие как проявление выражения определенных психических переживаний и свойств характера. Глаза — орган восприятия мира нашим сознанием: по тому, как человек открывает глаза, направляет взор, осуществляет движения глаз, можно судить о личности. Например, закрытые или прикрытые глаза свидетельствуют о тенденции к принижению, дискредитации собеседника.

Дж.-Б. Рифферти различал в голосе две стороны: мелос и ритм. Мелос — повышение или понижение высоты тона. Ритм — членение процесса произношения, распределение пауз. На основании этих двух основных характеристик можно судить о душевном состоянии и качествах личности. Например, человек с выраженным мелосом, быстрым темпом и мягкостью голоса склонен к установлению эмоционального контакта, а индивид с преобладанием в речи ритмической стороны (напряженным ритмом, жесткостью голоса) в коммуникации придерживается дистанции, отличается волей к власти.

В Германии развивались и социальные техники повышения производительности: было организовано движение новаторов и рационализаторов, о рабочих-передовиках говорили по радио, писали в газетах, их показывали в кино.

После начала Второй мировой войны Германия депортировала миллионы иностранных рабочих, миллионами исчислялись и взятые в плен солдаты. Перед нацистскими психотехниками была поставлена задача организации их эффективной работы (было протестировано 400 тысяч депортированных рабочих). Они также проводили селекцию польских детей, которых предполагалось воспитать в истинно арийском духе в немецких семьях. Широкое распространение получила психотехника в вермахте.

Военные психотехники осуществляли селекцию следующим образом. Проводился опрос солдат: “Почему воюем против Англии?”, “Какие страны граничат с Германией?”, “Назовите их столицы?”, “Что такое Мурманск?”. В ходе беседы с кандидатом на военную службу регистрировались телесные проявления характера. Ослабленная, изогнутая спина, рыхлая или вялая мускулатура шеи и затылка, расслабленные руки считались признаком слабой воли. Человек с сильной волей должен был обладать высоким тонусом мускулатуры, уметь отдавать громко команды, напрягая тело и голос. При этом большое значение придавалось первому впечатлению от кандидата.

Психологическая проверка офицеров была более тщательной. Она длилась два с половиной дня. К немецкому офицеру в нацистской Германии предъявлялись следующие требования. Он должен был обладать силой воли, целенаправленностью и целеустремленностью, твердостью характера, способностью к самоанализу, развитым логическим и практическим мышлением, тактичностью и теплотой чувств, пониманием других людей, способностью руководствоваться идеальными ценностями, готовностью к самоотверженному поведению. Психотехническое исследование начиналось с анализа жизни. Далее по почерку, мимике, голосу изучался характер. Для проверки воли, например, испытуемый натягивал наэлектризованный эспандер так, чтобы прикрепленное к нему зеркало повернулось и можно было прочитать газету, висящую на противоположной стене. Для проверки практического интеллекта предлагалось несколько ситуаций, в которых будущие офицеры должны были найти ответы. Для экспертизы были разработаны многочисленные функционально-психологические пробы, например, для отбора летчиков использовался вращающийся стул с ориентировкой.

Но несмотря на весьма эффективную работу, немецкая военная психотехника в 1938 году была подвергнута критике идеологической службой, возглавляемой Розенбергом: психотехника обвинялась в игнорировании расовой селекции, в том, что она ставит индивида выше народа и государства. Разработанные в США во время Первой мировой войны армейские тесты были объявлены еврейскими, благоприятствующими дезинтегрированному типу личности. Предлагалось в основу психотехнической селекции положить “Диагностический атлас рас” и антропометрические измерения. Однако, несмотря на идеологическую критику, тесты продолжали применять в практике военного отбора.

Но в апреле 1942 года военная психотехника в Германии была — достаточно неожиданно — ликвидирована. Психотехнический отбор и проверка способностей были упразднены сначала в военно-воздушных, а потом и сухопутных войсках, запрещено использование тестов в вермахте. В военно-морских силах, правда, психотехника запрещена не была, но тестологическая диагностика и отбор больше не производились. При этом ликвидацией военной психотехники занимались руководители армии и партии. Почему? Одна из возможных гипотез — низкие оценки при проверке детей высшего руководства вермахта: например, племянник Геринга был признан психотехниками лишь условно годным к профессии летчика. Один генерал пожаловался Герингу, что его сына во время психотехнического обследования расспрашивали о содержании сновидений отца. Но говорят, что Гитлер сам ликвидировал военную психотехнику, считая, что она действует разлагающе. У. Гёйтер считает одной из причин ликвидации военной психотехники разногласия между вермахтом и национал-социалистической партией.

Ликвидация военной психотехники и запрет применения тестов в ней отразились на дальнейшем развитии психологии, особенно в ГДР. Один из ведущих нацистских психологов К. Готтштадт стал после войны руководителем Берлинского института психологии. В ГДР на тесты и психотехнику было наложено двойное табу: одно советское, связанное с запретом педологии и психотехники в СССР, второе — национал-социалистическое, связанное с ликвидацией военной психотехники в нацистской Германии.

Итак, развитие психотехники в нацистской Германии очень напоминало развитие психотехники в СССР. Сначала идеологическая перестройка: в СССР — марксистская, в Германии — национал-социалистическая, в обоих государствах делалась попытка согласовать науку с господствующим мировоззрением, поставить ее на службу идеологическим и практическим целям государства и правящей партии. Адаптацию психотехников к режимам и в том и в другом случае идеологи посчитали недостаточной. Тогда последовали идеологические атаки на теорию и методы психотехники. И коммунисты и нацисты пришли к выводу, что отбор по интеллектуальным характеристикам и характерологическим признакам противоречит политической селекции, основанной на преданности партии, государству, принадлежности к классу или расе. Вредительским объявлялось все, что мешало монолитности идеологии и политического режима.

Когда научная работа вступала в противоречие с мифологиями режима, на нее накладывалось табу, вне зависимости от степени конформизма ученых...

В заключение несколько слов о дальнейшей судьбе психотехники. Очевидно, из-за того, что она была ликвидирована в СССР и Германии — странах-лидерах в этой отрасли знания и практики, — понятие психотехники потеряло прежнее значение. В настоящее время оно отождествляется с прикладной психологией или применяется как специфическое обозначение психологии труда, профессии, народного хозяйства.

В хрущевскую “оттепель” психотехника у нас GN="JUSTIFY">После 1991 года положение несколько изменилось. Запрет с тестов негласно был снят. Появились многочисленные книги с “лучшими психологическими тестами”. Но они оказались искаженными, неадаптированными, невалидными версиями западных устаревших тестов. Началась “дикая” практика использования тестов для профотбора, особенно в банках и новых частных производствах, которая несомненно привела к большому количеству ошибок. В то же время из-за экономического кризиса в девяностых годах в государственном секторе практически перестала существовать эргономика, инженерная и военная психология. Вредные последствия этого несомненны. Отсутствие тестологического отбора на службу в армию является одной из причин ее низкой боеспособности, таких явлений, как “дедовщина”.

...В Германии в настоящее время существует много технологий моделирования типичных профессиональных ситуаций на основе виртуальной реальности, с помощью которых производится как профотбор, так и тренинг необходимых навыков. Россия существенно отстает от Германии в тестологическом компьютерном профотборе, что, на наш взгляд, мешает ей выйти из затяжного экономического кризиса. Высокие технологии XXI века потребуют квалифицированных и духовно уравновешенных работников, существование которых непредставимо без психотехники, помогающей совершенствованию цивилизации.