В городе жаркая Троица.
Вижу я: возле ларька,
Там, где давно что-то строится,
В мусорном ящике роется
Женщина лет сорока,
Не по сезону одетая
В длинное, в пятнах, пальто,
Пыльным полуднем нагретая,
Вынула банку с газетою,
Но пригляделась: не то.
Я неотжившими, старыми
Ей подаю пятьдесят.
Полдень горит над кварталами,
Брошен глазами усталыми
Без благодарности взгляд.
13.2.1998.
Есть тревожное нечто
В летнем ветре ночном.
Но о чем все же речь-то?
Да о нем, о степном.
То ли веет прохладой,
То ли пыльной травой,
То ль враждует с пощадой,
То ль пытает: “Живой?”
Здесь он предков покоит,
Отдыхает в песке,
Почему же он воет
На чужом языке?
Как песок я развеюсь?
В темноте затаюсь?
Нет, на них не надеюсь,
Я еще поборюсь.
Мне к чужим — не дорога,
Свой не ждет своего.
Лишь ковыль мне подмога,
С ветром, степью родство.
14.7.1998.
* *
*
Добро и зло соседствуют исконно,
Слиянные, втыкаются в тупик.
“Из дерева — дубина и икона”,
Как Бунину сказал один мужик.
Являют сходство властвующих лица,
На многих дьявола видна печать.
Нам остается лишь одно: молиться,
А светлых слов не находя, — молчать.
25.2.1998.
Царевны
На базаре мне милого города,
Где пустой возвышался бочонок,
Я запомнил умерших от голода
Двух (видать, деревенских) девчонок.
Подбирая прогнившие овощи,
Нищий время бранил по-еврейски,
Но карета пришла “скорой помощи”
И раздался свисток милицейский.
Кто сочувствовал целям несбывшимся?
Кто смотрел на бесплотные ноги?
Объясняла медичка столпившимся:
— Запоздала карета в дороге.
Кто подумал о смерти под натиском
Той же силы, чей грех повседневен,
О расстрелянных в доме Ипатьевском
Четырех российских царевен?
21.7.1998.
* *
*
Был всего лишь частицею множества,
Но вело меня к правде чутье.
Постигая свое убожество,
Все же в духе искал бытие.
Пожалей меня, пожалей меня,
Да войду я в царство Твое.
Предстоит мне участь покойника,
Скольких грешных я делатель дел.
Пожалей меня, как разбойника
В годы давние пожалел,
Пожалей меня, пожалей меня,
Да увижу эдемский предел.
У небес глаза с поволокою,
Я ж земля и в землю вернусь.
Пожалей Палестину далекую,
Пожалей мою бедную Русь.
Пожалей меня, пожалей меня,
Я боюсь, надеюсь, молюсь.
Переделкино.
25.8.1998.
Младшенькая
В Польше, около границы,
День за днем, за годом год
Черепицы, черепицы
Вырабатывал завод.
Богатейшему еврею
Тот завод принадлежал,
Час настал, — с семьей своею
От границы убежал.
Пол-Европы мощь арийца
Захватила в краткий срок,
Черепица, черепица,
Черепица, черепок.
Пыль клубится на перроне,
“Много вас!” — кричит свисток,
Удаляется в вагоне
Всё семейство на восток.
Всё? Попасть толпа старалась
Хоть бы в тамбур, не в купе,
Младшенькая затерялась
В обезумевшей толпе.
Что же с младшенькой случится?
Пятый ей пошел годок.
Черепица, черепица,
Черепица, черепок.
Все труды свои утроит
Пограничный Аушвиц,
Печи смерти он построит
Из хозяйских черепиц.
Младшенькую сжег убийца.
Стал золой людской поток.
Черепица, черепица,
Черепица, черепок.
А семья — в Ерусалиме.
Есть и деньги, и завод,
Да и младшенькая с ними
В слезной памяти живет.
Петь, плясать и веселиться
Будем, как велел пророк.
Черепица, черепица,
Черепица, черепок.
Переделкино.
31.8.1998.
Вспоминаю себя в зимнем садике
На заре юго-западных дней,
Где застыли деревья, как всадники,
У которых украли коней.
Вспоминаю себя у подножия
Той громады, чье имя Эльбрус,
Где плясали горянки, похожие
На агаты рассыпанных бус.
Вспоминаю себя в Сталинграде я:
В новогоднюю полночь входя,
Поздравляет германское радио
Обреченное войско вождя.
Вспоминаю себя в дикой темени, —
Это, кажется, было вчера:
Я — ребенок в кочующем племени
И овечки лежат у шатра.
Переделкино.
27.8.1998.