* *
*
В этом возрасте не начинают сначала,
не задают вопроса, как жить,
не перекраивают лекала,
по которым шить,
ваши тряпки и ваши кости
брошены на игральный стол не сегодня,
и тот, кто на новенького приходит в гости,
не обязательно исполнит роль сводни,
несводимы ни вкус, ни вести
к матрицам, образцам и примерам,
и может стать дурно бывшей невесте,
едва свадебные образа вынесут новые пионеры.
В этом возрасте не начинают сначала —
универсальное правило для общежития.
Выйдя за порог его, не жди финала.
Жди события.
* *
*
Спина широкая мужская
к спине прижата узкой женской,
и, пятку пяткою лаская,
всю ночь плывут они в блаженстве,
еще любим, еще любима,
постель залита светом лунным,
плывут, плывут неумолимо
одним возлюбленным Колумбом,
теплом друг друга согревая,
плывут во время, что остудит,
еще живой, еще живая,
туда, где их уже не будет.
* *
*
Крестьянское письмо приходит
в мой дом отменно городской,
и верховодит-хороводит,
и тянет дымом, как тоской,
сурово требует к ответу,
мол, почему не с большинством,
и так по-детски тянет к лету,
на речку с леской и веслом,
крестьянской массой дожимает,
виня в отрыве от земли,
напоминая, что и в мае,
и в августе Москва в пыли.
Их большинство за власть Советов,
за общий смысл и общий круг,
из круга первого с приветом —
привет решителен и груб.
Им тяжело, и им сдается:
петлей, как смыслом, затянуть —
опять из общего колодца
воды волшебной зачерпнуть.
Колодец пуст. Рябина вянет.
Чужой приказ душе — чужой.
Своя сума души не тянет.
Есть путь, назначенный душой.
Я большевистский одиночка,
крестьянская малая дочь.
Ответная рыдает строчка:
примите искренне и проч.