В ноябрьском и декабрьском номерах “Нового мира” за прошлый год было опубликовано сочинение Александра Паникина “Записки русского фабриканта”, которое в расширенном виде вышло через некоторое время отдельным изданием под названием “Шестое доказательство” (на это отдельное издание я и буду в дальнейшем ссылаться)[1]. Сочинение, способное, как мне представляется, пробудить в любом его внимательном читателе и серьезные размышления, и — что по-своему столь же важно — существенные личные переживания. Это, кстати сказать, уже подтвердил в своем кратком эссе-предисловии “Выход из гоголевской шинели” читатель, чье имя достаточно широко известно, — Андрей Битов. Притом речь идет в его отклике не столько о сочинении Александра Паникина как таковом, сколько “вообще” о жизни (включая и его собственную). Иного автора это могло бы огорчить или хотя бы смутить (как же так — о моем сочинении-то совсем немного...), но автор “Шестого доказательства”, я уверен, понимает, что, если его сочинение заставляет так глубоко задуматься, оно в самом деле значительно и он, автор, потратил силы и время не напрасно.
Одно из ключевых слов Александра Паникина — слово “идеализм”, употребляемое в широком жизненном, житейском (а не философском) значении. Именно в “идеализме” автор видит едва ли не самое плодотворное начало отечественного бытия, и его убеждение многократно подтверждается конкретными фактами. Так, он снова и снова доказывает, что без “идеализма”, побудившего тех или иных встреченных им на жизненном пути людей на соответствующие поступки, он не смог бы сделать ничего из задуманного, да и вообще достойно жить.
Он вспоминает, как его в тринадцатилетнем возрасте собралась подмять под себя подростковая “банда” и его неожиданно спас обладавший особым “статусом” мальчик по кличке Фролик: “Поведение Фролика казалось необъяснимым... защитил новичка, незнакомого человека”. Далее “инвалид без обеих ног” Славский, “оценив мое упорство”, соглашается безвозмездно давать незнакомому юноше уроки профессиональной игры на гитаре. А вот начало предпринимательской деятельности: “недавний знакомец” Виктор “открыл все секреты, все тонкости... Его жест показался мне необъяснимым. Он поступил вопреки коммерческой логике... я все же становился конкурентом”.
И еще менее объяснима “милая пожилая женщина”, бесплатно доставившая сотню килограммов необходимого для производства вещества: “Скорее всего ей был интересен сам процесс участия в каком-то живом, человеческом деле”. И “главный архитектор Москворецкого района”, предоставивший начинающему фабриканту помещения площадью в 330 кв. метров, за что “ничего не просил, помог как союзник” (союзник по духу, а не по делу). И чиновник (коих автор вообще-то весьма не жалует) Лебедев, который “невероятным ухищрением добился передачи склада нам... он был не единственным официальным лицом, оказавшим бескорыстную помощь”. А когда Паникин решил обзавестись подмосковным имением, директор местного совхоза “из доброго отношения... был готов нарезать участок рядом с деревней, где и газ, и вода”.
И, наконец, рабочие, строящие новое здание фабрики: “...энтузиазм как на ДнепроГЭСе”, а когда вспыхнул пожар, “рабочие без специальной страховки, не слушая меня... лезли наверх, резали автогеном металл, оберегая оборудование...”.
И т. д. и т. п.
Сочинение Паникина убеждает, что без всего этого “идеализма” ему ничего не удалось бы создать, и на последней странице безоговорочно провозглашено, что вера в будущее России уместна лишь постольку, поскольку, “несмотря на все издержки и поражения... мы сохранили... стремление к идеальному”.
В самом авторе “идеализм” сохранился в полной мере, что очевидно хотя бы из его процитированных (и непроцитированных) благодарных упоминаний о множестве в чем-то помогавших ему людей. Ведь благодарность — истинно “идеальное” и, кстати сказать, не столь уж часто встречающееся качество, ибо по-настоящему благодарный человек должен, по сути дела, со смирением признать превосходство других людей, без бескорыстной поддержки которых сам он не сумел бы осуществить собственные планы.
Итак, Россия — “страна идеалистов”, которые могут и должны созидать ее будущее. Кто-либо наверняка воспримет такое утверждение в качестве непомерного и необоснованного восхваления России. Однако любое качество имеет свою “оборотную сторону”, и причины, а также и последствия русского “идеализма” при ближайшем рассмотрении не дают поводов для восхваления.
Разобраться в том, из чего исходит и к чему приводит этот “идеализм”, необходимо и потому, что без такого осмысления ставка на него, предлагаемая Александром Паникиным, не может быть вполне надежной и определенной.
В сочинении Александра Паникина не раз говорится о роли государства в России, притом — что легко заметить — говорится весьма противоречиво. С одной стороны, признается его громадная роль во всем тысячелетнем бытии страны, с другой же — оно неоднократно оценивается как нечто только “негативное” и к тому же словно бы не очень уж “нужное”. Вот несколько таких противоречивых положений: “...„Какие мы” вытекает из русской культуры и традиции, столетиями связывавшей ценность человека с подчинением общему (то есть и государственному. — В. К.) делу”. Но тут же: “...„общее дело” топило нас всех, и спастись можно было только в личном” (то есть, значит, нужно отбросить вековую “культуру и традицию”...). А всего через несколько страниц о сегодняшней власти: “Уничтожив государство, которое нас душило, власть ничего, в сущности, не предложила взамен” (однако “заменить” мощную государственность можно только мощной — или, пожалуй, еще более мощной, не страшащейся и потому не подавляющей “личных” инициатив — государственностью; как говорится, иного не дано). Но на следующей странице нынешняя власть несколько неожиданно “превозносится”: “...свободная экономика, существующая независимо от государства, — главный позитивный итог... в истории России (во всей ее истории! — В. К.) не было времени, когда человек... мог бы настолько принадлежать себе”.
Нет никакого сомнения, что в России, в отличие от Запада, человек в очень значительной степени “принадлежал” государству. Даже для самых верхних слоев общества главное в их бытии зависело от “пожалования” (характерное русское понятие!) со стороны государства. Но если вдуматься, станет столь же несомненным, что качество, в котором Александр Паникин усматривает своего рода высшую ценность русских людей и чуть ли не единственную основу будущего России, — тот самый “идеализм” — во многом порождено именно этой ролью государства, от коей он так жаждет избавиться.
Поскольку в России люди получали нечто самое важное для их жизни из рук государства, а не в результате своей собственной борьбы за место под солнцем, между ними не возникала та постоянная и жесткая конкуренция, которая присуща Западу и о которой писали — нередко пораженно — многие давние и недавние эмигранты из России.
Говоря об этом, я отнюдь не имею намерения объявить Запад “плохим”, а Россию — “хорошей” (я вообще никогда ничего подобного не говорил); Россия не “лучше” Запада, она просто другая, у нее и свои достоинства, и свои пороки.
Александр Паникин, между прочим, явно не без удовлетворения написал: “За свою тысячелетнюю историю Россия не раз оказывала решающее влияние на судьбы мира”. Но можно со всей убедительностью доказать, что если бы государство не играло в ней той определяющей роли, которой так недоволен автор “Шестого доказательства”, Россия никогда не представала бы в качестве великой державы.
Выше уже заходила речь о конкуренции, но теперь вопрос о ней встает в совершенно ином — глобальном — значении и смысле. Сразу же выскажу главное: в “игре” по тем “правилам”, которые господствуют на Западе, Россия в плане экономики заведомо неконкурентоспособная страна.
Исходное и фундаментальное отличие России от всех так называемых высокоразвитых стран состоит в том, что она — страна континентальная, даже “самая континентальная” в мире, между тем как высокоразвитые страны — океанические, которым присущи гораздо более благоприятный для человеческой деятельности и самого существования климат и полномасштабное использование морского транспорта, во много раз более дешевого, чем сухопутный.
Чтобы понять всю значительность различия континентального и океанического климатов, достаточно знать, что в основных населенных районах скандинавских — то есть самых северных из высокоразвитых — стран зима не более сурова, чем в нашей южной кубанской степи! Или что в северной части России единственный незамерзающий порт — это примыкающий к Скандинавии Мурманский, а расположенные южнее Архангельский (на пятьсот километров) и Петербургский (на целую тысячу километров) надолго замерзают.
В России необходимо по меньшей мере полгода полноценно отапливать жилые и производственные помещения, и это, понятно, означает гигантские затраты энергии. Не менее существенно, что необходимо строить с учетом таких климатических условий. В связи с этим сошлюсь на поистине впечатляющие сведения из изданной в 1995 году в Москве книги Б. С. Пушкарева “Россия и опыт Запада”. Автор — эмигрант во втором поколении, с 1949 года живущий в США и ставший там видным специалистом в области градостроительства. И говоря о том, что в США на душу населения приходится 49 кв. метров жилой площади (вместе с подсобными помещениями), а в России — всего только 15 кв. метров, то есть в три с лишним раза меньше, он как специалист счел нужным пояснить, что это превосходство США обусловлено не только (да и не столько) их собственно экономическими достижениями, но и (цитирую) “дешевизной господствующей там легкой... конструкции односемейных жилых домов из деревянных планок, фанеры и гипсового картона, в которых живет три четверти населения”.
Не скрою, я впервые узнал о том, что 75 процентов (!) населения США обитает в жилищах, совершенно непригодных для климата России (исключая чисто летние домики), из цитируемой книги, хотя уже давно, в середине 80-х, был очень удивлен данными статистического сборника “СССР и зарубежные страны”, согласно которым в США производилось в два раза меньше цемента, чем в СССР, но почти в десять раз (!) больше фанеры и картона; зачем им столько? — гадал я тогда.
Ясно, что “догнать” Америку по количеству жилой площади на душу населения возможно, разве только кардинально изменив климат России...
Не менее существенно различие затрат при транспортировке товаров по морю и по суше. В том “упрощенческом” представлении об экономике, которое у нас господствует, эта сторона дела, в сущности, вообще не учитывается. Насколько она важна, можно понять, например, рассматривая проблему экспорта нефти. Для этого необходимо оперировать цифрами, что далеко не всех увлекает, но иначе нельзя ясно представить себе реальное положение вещей.
Сейчас в центре внимания резкое понижение мировых цен на нефть, но отвлечемся от этого нынешнего аспекта проблемы и рассмотрим ее в долговременном плане. Вопрос об экспорте нефти чаще всего ставят в чисто “идеологическом” ключе: одни авторы обличают доперестроечные власти, существовавшие, мол, только благодаря бездумной распродаже нефтяных ресурсов страны, другие бросают такое же обвинение, напротив, нынешним правителям.
Однако проблема намного сложнее. Вот цифры из справочника “СССР и зарубежные страны”, изданного в 1988 году. В 1987 году в СССР было добыто 624 млн. тонн нефти, то есть 2,2 тонны на душу населения, а в Великобритании, на принадлежащих ей месторождениях в Северном море, — 118 млн. тонн, то есть 2 тонны на душу населения. И как это ни противоречит общепринятым представлениям, экспорт нефти из СССР составил в том году 137 млн. тонн, то есть около 22 процентов от добычи, а в Великобритании — 80 млн. тонн, то есть почти 68 процентов от добычи! Еще более впечатляющ тот факт, что стоимость проданной нефти составила всего 33,5 процента от стоимости всего экспорта СССР, а в Великобритании — около 80 процентов! (Отмечу, что экспорт Великобритании в 1970 году, когда ее морские нефтяные месторождения только начинали осваиваться, — добыча 1,2 млн. тонн в 1970-м — выразился в сумме 19,4 млрд. долларов, а в 1987-м — в сумме 130 млрд. долларов.)
И если уж ставить вопрос о распродаже нефтяных ресурсов, то и правители СССР, да и нынешние, “повинны” в таком деянии, как видим, в гораздо меньшей степени, чем правители Великобритании... Однако суть проблемы совсем в другом — в том, насколько выгоден или, если говорить о более широкой перспективе, насколько плодотворен для экономики страны экспорт нефти (или иного товара).
Добываемая британцами в незамерзающем (несмотря на его название) Северном море нефть тут же заливается в танкеры и без больших затрат доставляется потребителям; между тем российскую нефть надо транспортировать по суше несколько тысяч километров, что делает ее в принципе неконкурентоспособной на мировом рынке (о том, почему она все-таки продается, см. ниже).
Один из наиболее серьезных отечественных социологов, Евгений Стариков, обратил внимание на чрезвычайно показательный факт: несмотря на нынешние “благоприятные” отношения России и Германии, последняя год за годом снижает закупки российской нефти (скажем, 20,2 млн. тонн в 1994 году, 13,4 млн. тонн в 1995-м), восполняя недостающее импортом из Великобритании (а также Норвегии). Разумеется, российская нефть продается не по более высокой цене, чем британская, но германских потребителей тревожит в конечном счете именно ее неконкурентоспособность, которая может и, в сущности, даже должна привести к кризису или полному краху нефтяного экспорта из России. В связи с этим Евгений Стариков говорит о несостоятельности предположений (которые одни высказывают с негодованием, а другие — равнодушно или даже с удовлетворением), согласно которым Россия может существовать в качестве поставщика нефти (и другого сырья) для высокоразвитых стран.
Так, Россия кардинально отличается от нефтедобывающих стран Ближнего и Среднего Востока и Латинской Америки, которые, во-первых, расположены на берегах океанов и, во-вторых, не вынуждены расходовать значительную часть добываемой нефти на отопление в долгие зимние месяцы.
Нельзя не сказать и об исходной основе человеческого существования — сельском хозяйстве. На протяжении всей истории России оно в общем и целом было неконкурентоспособным в сравнении с сельским хозяйством других так или иначе действовавших на мировом рынке стран. Найдутся, конечно, читатели, которые убеждены, что до 1917 года Россия “кормила Европу”, была ее “житницей” и т. п. Но это риторика, не основанная на фактах. Из вышедшего в 1995 году содержательного справочника “Россия. 1913 год” можно узнать, что хотя 43 процента стоимости экспорта России давал тогда именно хлеб, он составлял менее 30 процентов импортируемого Европой хлеба; остальные 70 процентов ввозили тогда в Европу Канада, Австралия, США, Аргентина.
При этом особенно важно следующее. Россия экспортировала в 1913 году всего лишь 11,7 процента (!) производимого ею хлеба (больше, по сути дела, было и невозможно, так как из “оставшегося” хлеба на душу населения приходилось около 295 килограммов на год — то есть 800 граммов на день, — а ведь хлеб был основой питания для преобладающего большинства населения). Между тем Канада экспортировала (через океан) 68 процентов производимого ею хлеба, Австралия (через три океана) — 44 процента, Аргентина — 67 процентов.
Но дело, конечно, не только в этом. Почти вся территория России представляет собою так называемую зону рискованного земледелия, что имеет многообразные — и весьма “прискорбные” — последствия. Признаюсь, что я со всей ясностью понял это, прочитав лет двадцать назад (в виде самиздатского ксерокса) книгу одного из самых известных американских “русоведов” Ричарда Пайпса “Россия при старом режиме” (в 1993-м ее издали в Москве уже “нормально”). Во вступительной главе этой книги убедительно доказано, что в силу многообразных географических и геополитических условий сельское хозяйство России никак не может соперничать с сельским хозяйством Запада.
Правда, далее Пайпс абсолютно нелогично начинает “обличать” Россию (речь идет об ее истории до 1881 года) за то, что она развивалась не так, как страны Запада, хотя совершенно иной “фундамент” экономики и не мог бы породить в России общество западного типа. К сожалению, этого рода нелогичность характерна для многих людей, рассуждающих о том, что достаточно так или иначе “перестроить” Россию на западный манер — и она “догонит” Запад по уровню жизни.
Александр Паникин, судя по некоторым его высказываниям, так не думает. Он, например, не без едкости пишет, что ныне “новые правители погнались за новыми химерами — частной собственностью, приватизацией, прибылью. Но предлагаемый рыночный набор — не панацея от всех бед” (выделено мною. —В. К.)”.
Это, кстати сказать, стало настолько очевидным, что даже крутой “монетарист” Егор Гайдар, оглядевшись вокруг, начал свою изданную в 1995 году книгу “Государство и эволюция” (все еще не мог обойтись без Ленина!) следующим “откровением”: “Несомненная правда, что большинство (курсив мой. — В. К.) стран с рыночной, капиталистической экономикой (точнее, с элементами такой экономики)[2] пребывает в жалком состоянии застойной бедности. Народ в этих странах живет куда беднее, чем в России...”[3] Но вот что в своем роде замечательно: через какое-то время после издания цитируемой книги я участвовал в популярной тогда телепрограмме “Один на один” и сослался на это самое “откровение”; однако сидевший напротив меня воспитанник Академии общественных наук при ЦК КПСС, бывший депутат Госдумы от “Выбора России” А. Нуйкин с крайним возмущением заявил, что Егор Тимурович не мог написать ничего подобного!
Убеждение, согласно которому определенные “производственные отношения” как бы сами собой обеспечивают благосостояние страны, — одна из основ идеологии КПСС. Правда, до “перестройки” утверждалось, разумеется, что социализм в этом отношении далеко превосходит капитализм (так же, как тот — феодализм), но это уже, по сути дела, вторичная, более частная проблема; главное состоит в убеждении, что экономический строй решает всё и вся. Эта упрощенческая, или, употребляя более конкретное определение, редукционистская (то есть сводящая сложное к простому, многогранное — к одной грани), программа процветания страны продолжает, увы, господствовать в средствах массовой информации.
Между тем объективный взгляд на историю убеждает, что уровень жизни страны обусловлен многими и многообразными факторами — от климата до исповедуемой большинством населения страны религии — в их сложнейшем взаимодействии. И призывы “догнать” (или даже “перегнать”) “высокоразвитые” страны, которые звучали из уст и Ленина, и Хрущева и продолжают звучать сегодня, нередко прямо-таки курьезны. В. С. Черномырдин, который пять лет возглавлял правительство, подвел итог на страницах “Независимой газеты” (9 апреля 1998 года) так: “У нас есть историческая возможность создать систему, когда мы начнем выпускать конкурентоспособную продукцию... Чтобы костюм могли покупать не у Кардена, а у Петрова Ивана Ивановича. Вот основу этого мы и создали”.
Должен признаться, что подобные суждения людей, занимающих столь высокие посты, меня даже пугают. Казалось бы, ясно, что явления типа “Карден” или “Диор” — плоды вековой и специфической французской деятельности, с которой в данной сфере не может соперничать ни одна страна мира. И, между прочим, в такого рода заявлениях нет ничего нового: лет тридцать назад, помню, официально утверждалось, что “Советское шампанское” превзошло по всем показателям то вино, которое с XVII века производят в провинции Шампань...
Конечно, это только отдельные примеры, над которыми вроде бы достаточно поиронизировать. Однако за ними — что очевидно из черномырдинского интервью — мыслится “система”, “основу” которой, оказывается, “мы создали”...
Как уже говорилось, Александр Паникин признает громадную роль государства в тысячелетнем бытии России, но в то же время усматривает своего рода предел мечтаний в “экономике, существующей независимо от государства”, — притом эта независимость распространяется, конечно, и на производителей, и на потребителей. Так, если отечественный товар стоит дороже, чем аналогичный зарубежный, ничто не должно мешать приобрести второй вместо первого.
Но поскольку в стоимость любого отечественного товара входят в конечном счете все те сверхзатраты, о которых шла речь выше и которые в принципе неустранимы, перспектива предстает в полном смысле слова тупиковая. Мне возразят, что те или иные отечественные товары все же продаются сейчас и на мировом рынке (почти исключительно сырье), и на внутреннем (соперничая с импортными) и, значит, отечественные промышленность (включая легкую) и сельское хозяйство все же конкурентоспособны.
Однако есть все основания утверждать, что эта конкуренция возможна только в силу чрезвычайно низкой заработной платы тех, кто непосредственно добывает нефть или выращивает хлеб (об ее задержках уже и не приходится говорить). Сегодня[4] “приличной” (о “неприличной” умолчу) считается заработная плата в 1000 — 1200 рублей, то есть 160 — 200 долларов, что с точки зрения Запада попросту смехотворно. Но если значительно повысить ее, отечественные товары окажутся заведомо неконкурентоспособными (то есть перед нами — мнимая конкурентоспособность).
В наличной ситуации явно невозможны ни заметный рост уровня жизни, ни существенное развитие отечественных промышленности (в том числе легкой) и сельского хозяйства. И для меня несомненно, что только всесторонний и предельно твердый, хотя в то же время и предельно гибкий государственный протекционизм — то есть мощная система “защиты” отечественной экономики — может спасти страну от прозябания и деградации.
Конечно, это утверждение вызовет недовольство у людей, желающих покупать зарубежные товары по тем ценам, которые определяются гораздо более благоприятными, чем в России, условиями. Но люди могут и должны понять, что их благосостояние в перспективе полностью зависит от благосостояния страны в целом...
И в заключение еще раз скажу, что тот “идеализм”, о котором так много и горячо говорится в сочинении Александра Паникина, порожден в конечном счете именно исключительной ролью государства в России. Мне, вполне вероятно, возразят, что “идеализм” порожден православием. Не буду с этим спорить, а только напомню, что православие в течение более чем девяти столетий было (в отличие от западного христианства) государственной религией, и вполне закономерна нынешняя тенденция (многими авторами осуждаемая) к возрождению этого его статуса.
Вадим КОЖИНОВ.
[1]Издательство “Панъинтер”, М., 1998.
[2]Уточнение, в сущности, излишнее, так как в любой стране ныне сочетаются элементы и рыночной, и государственной экономики. (Примеч. автора.)
[3]Гайдар Е. Т. Сочинения в двух томах. Т. I. М., 1997, стр. 11.
[4]Написано до августа 1998 года.