Павел Мейлахс. Беглец

ПАВЕЛ МЕЙЛАХС. Беглец. — “Зеркало”, 1997, № 5-6.

По жанру, по стилистике, по поставленным и разрешаемым автором художественным задачам повесть эта ближе всего к традиционному роману воспитания.

Канва проста. Герой повести, двадцатисемилетний петербургский программист Саша, с женой и сыном эмигрирует в Израиль. Легко находит там работу, постепенно привыкает к новому пейзажу, новым сотрудникам — и вдруг испытывает ощущение пустоты, удушья, нелепости происходящего с ним, начинает перебирать варианты переезда в какую-нибудь из англоязычных стран и как раз в этот момент получает сказочно выгодное предложение: быть представителем своей фирмы в — на выбор — Италии, Англии, Сингапуре или США. Но в решающий момент он произносит: “Russia”. Повесть кончается словом “вздох” — герой смотрит из иллюминатора самолета на отлетающий назад Израиль.

Так же просто, линейно выстраивает автор внутренний сюжет: от нервной дрожи, которая била героя в момент отъезда, через все этапы его привыкания-непривыкания к себе в Израиле до вздоха в финале. В повести абсолютный минимум персонажей (Саша), минимум деталей — автор игнорирует страноведческую экзотику. Нет ничего, что отвлекало бы от изображения того психологического процесса, который и стал сюжетом повести. И который я бы назвал процессом инициации: ведомый доселе по жизни (судьбой, обстоятельствами или просто слепой энергией молодости), делает душевное усилие и научается идти сам. Берет на себя такую ответственность.

...Внутренний кризис, который переживает герой и который подтолкнул его к решению эмигрировать, многократно описывался в литературе. Это когда вдруг начинает иссякать “бессмысленный” напор жизни изнутри, когда человек с неприятным холодком обнаруживает, как стремительно выцветают в его глазах друзья, любимая некогда работа, увлечения. Когда у человека появляется ощущение, что его время остановилось. “Ему двадцать семь лет. А вчера было двадцать два. Завтра ему будет тридцать два, послезавтра сорок четыре и так далее...”; “Каждый день он ходил на работу. Дни тянулись как один день. Толкотня в метро. Слякоть под ногами, нет дня, а только утренние сумерки, вечерние сумерки. Вечный февраль. И ничего не менялось”.

Но то, что обычно переживают во времени, Саша переживает в пространстве. Решив, что причины его маеты находятся снаружи, Саша решает изменить то, что вовне. Меняет страну.

Израиль дарит ему на несколько недель ощущение покоя и полноты жизни: он сделал это! Правда, первые впечатления от кварталов Тель-Авива обескуражили: серый, линялый, “удручающе однообразный... с печатью провинциальности, второсортности” город. Средиземное море оказалось “легкомысленно светленьким, голубеньким”, с абсолютно плоским берегом и волновало Сашу только своим именем. Но он упивается собой — космополитом, собой — свободным человеком. Он гуляет по тель-авивским улицам, выстраивая их для себя. Есть несколько пальм, есть вид на город и на море, которые дарят ощущение сбывшейся мечты. Остальное нужно миновать как бы прищурившись. Замечательная дорога на работу: “Когда он несся в автобусе по шоссе Йерушалаим, мимо лимонных деревьев, а может быть, мандариновых или апельсиновых, и смотрел на дальние новостройки, из-за которых нет-нет да и мелькнет синее сырое море, и если особенно у водителя играло что-нибудь... трагически-спиричуэлообразное, он вдруг видел себя со стороны, и ему нравилось, что вот он летит сейчас в автобусе, черт-те где, бросивший, гордо отринувший все, затерянный в жутком, но прекрасном космосе”.

Но прошли эти недели — и Саша обнаружил себя сидящим в курилке роскошного здания IBM, места его работы, и задающим себе вопрос: а что я здесь делаю? Время опять остановилось — вся его новая жизнь состоит только из того, что видит глаз. Не более.

Вкус этой жизни для него был, оказывается, вкусом его русской мечты об Израиле. Все, что было хорошо для него здесь, было хорошо только в сравнении с оставленным дома. Сам по себе Израиль его не привлекает фактически ничем. Он не собирается становиться новым израильтянином. И получается, что живет он как бы в своем русском Израиле. По сути — в России. И с течением времени он чувствует, что жить так все труднее — подпитка Россией начинает истощаться.

Даже его законная гордость — прекрасный английский, который для него не просто язык, а некий эквивалент его, Саши, гражданина мира, — даже язык этот ненастоящий. Для любого американца или англичанина его английский — это язык, на котором он, русский, может говорить с англичанином. Это именно второй язык, а не тот, в котором Саша родился и прожил жизнь.

И еще одно открытие, сделанное Сашей: его попытка стать западным человеком в лучшем случае может привести к превращению в некую болванку западного человека. То есть он сможет перетерпеть умирание себя-русского со всей прежней полнотой жизни. И даже испытывать потом некоторое удовлетворение приобретенным. И когда Саша с тяжелым чувством обнаружил, что, кажется, он сможет жить в усеченном варианте, — вот тогда он принял окончательное решение: никаких америк и сингапуров, только — домой.

Весь этот процесс герой претерпел без отвлекающих обстоятельств, что называется, в чистом виде. Во-первых, он принадлежал к тому потоку отъезжающих, к тому поколению, для которого “самое трудное было не уехать, а научиться жить в Израиле”, — Саша уезжал уже из Петербурга, а не из Ленинграда, он не тратил сил на борьбу за выезд, которая могла бы придать определенный смысл его жизни репатрианта. А во-вторых, он сразу же нашел высокооплачиваемую работу по специальности — по приезде борьба за существование была исключена, и он сосредоточился на том главном, что происходило в нем.

Накануне отлета в Россию ему снится сон, в котором он видит себя счастливым и свободным, но отнюдь не в России, а в Сингапуре. Возвращение в Россию в повести не избавляет и никак не может избавить героя от всех его сложностей, всей его маеты. Маета, тяжесть жизни останутся, но искать убежище от них в Израиле или Америке бессмысленно. Справляться с ними нужно по-другому. И в России ему это будет доступнее, чем где бы то ни было. В завершающем повесть “вздохе” и облегчение, и озабоченность.

Сергей КОСТЫРКО.