А. Б.
Есть такая примета: сделал визитку —
Значит, сменишь место работы, не сомневайся!
В лучшем случае — номера телефонов и факсов.
Почему так всегда бывает? Почему аутсайдер,
У которого вечно проблемы, депрессии, стрессы, —
Непременно твой друг? А влиятельным людям
Ни с какой стороны ты не нужен, ни ты, ни твои таланты?
В чем здесь тайна и в чем справедливость —
Основные признаки жизни? А коли любишь,
То всегда того, кто твоим ни за что не будет?
Почему концы бытия никогда не связать с концами
Самых-самых простых, самых необходимых желаний?
Почему их зеленоглазый лучшим нашим мылом намылил
И они от тебя ускользают быстрей, чем рыбки
От руки ребенка на солнечном мелководье?
Но уж если свяжутся — будь все трижды неладно! —
Значит, только в гордиев узел. Первый заплачешь,
Первый взмолишься с воем: за что мне все эти муки?
Потому что заплатишь такой извращенной ценою
За свершенье ничтожных желаний, что лучше не надо
Ни того, ни другого... И будь что будет, ей-богу!
Эй, признайся-ка, скромник, безупречный отец семейства,
Хотел бы поцеловать меня при встрече,
Как целует меня твой приятель давнишний жарко
На виду у всех на правах якобы старого друга?
А ты стоишь возле, потупившись, и вздыхаешь:
“Написать бы вас рядом, собаки, слишком хороши вы вместе,
Слишком живописны — просто Рубенс какой-то!”
Уж конечно! Уж прямо-таки и Рубенс!
Комплимент-то с душком, и сам ты собака!
И на что, черт возьми, намекаешь?
А хотя — как знать, как знать, — может, и вправду
Толстяки только Рубенсу и давались,
Только у него и имели право
На свое неказистое толстое счастье?
Бытие прошивается нитью тройной
Раз за разом по кругу шершавой иглой,
И швецу дорог каждый, я знаю, стежок:
Этот прямо лег, этот наискосок,
Этот в шов ушел, этот в самый край,
Ничего, все получится, не унывай!
Истлевает нить, но на смену ей
Парки пряжу ткут все ловчей, быстрей,
И пока снует над работой рука,
Даль по-прежнему так далека, высока...
Мастер
М. Копылкову.
1
Из терпкой глины лепит наобум
Любовь и смерть, предательство и верность,
И лиственных лесов зеленый шум,
И женский плач... Ищи закономерность —
Не угадать! Спесивый материал
Диктует сам и фабулу, и форму.
Так хищный клюв раскрыт любому корму,
Бесстыж, назойлив и с изнанки ал,
Как жизнь сама: без грима и всерьез —
Из терпкой глины и соленых слез.
2
Участь любой посудины — быть разбитой,
Сколько б до той поры ни прельщала взглядов,
Сколько бы ртов ни поила, случайной битой
Обращена в черепки без интриг и ядов:
Локоть рассеянный или кошачья лапа,
Бычий пробег под окнами супертрамвая —
Финиш! О том ли думал (нет эскулапа
Для этих плошек) маэстро, тебя ваяя.
Да, и об этом тоже. Хрупкая глина
В прах обратится со временем, но пока что
Пышет здоровьем, цветет, что твоя калина
В песне ли, в поле. Невечны не только мачты
В бурю, но все, что создано дерзкой дланью
Или же ею написано на бумаге,
Все, что пропето, сказано... Этой данью
Платим за право мыслить и чувствовать. Флаги
Реют над жизнью парадом, пока не выбросят черный,
Ах, как узор трепещет, нарядный, свежий!
И не глуши мотор, не глуши мотор, но
Глину мешай с судьбою еще прилежней!
3
Среди глиняных яблок заплачь или что-нибудь молви...
Твой язык непонятен творениям этого толка,
Как и плач твой не слышен раскрывшейся наново прорве,
Чьи края не сошьет никакая земная иголка.
Как они совершенны, предметны, хрупки и живучи,
На бочках то жучок отпечатан, то муха-кокетка.
Так живешь и не знаешь, с какой нынче ссыпешься кручи
И что будет при том безусловной страховочной сеткой.
Впрочем, знаешь как раз, лишь назвать побоишься —
ан сглазишь!
Постучи по стволу или сплюнь троекратно налево,
Слишком смел этот дар, с ним управилась, видно, одна лишь
Сквозь Адама на плод вожделенно глядевшая Ева.