Бойня в Крыму

Об истории гражданского противостояния в Крыму в 1917 — 1921 годах написано множество и научных, и художественных (вспомним “Солнце мертвых” И. Шмелева и “Другие берега” В. Набокова) страниц. Это незаживающая рана в памяти многих поколений крымчан, и, конечно, не их одних. Однако по понятным причинам объективного и честного взгляда на Гражданскую войну в Крыму с привлечением самых разных источников как с той, так и с другой стороны — привлечением, подразумевающим сведение их воедино, — по сути, не было. И до сих пор многие страницы этой страшной летописи оказывались “неразрезанными”. Вот недавний пример...

Некоторое время назад в горном урочище неподалеку от Ялты в развалинах бывшего имения адвоката Фролова-Багреева, некогда юридического представителя Николая II в Крыму, совершенно случайно было обнаружено захоронение сотен людей, злодейски расстрелянных большевиками в 1920 году после захвата Крыма красными и трагического исхода неисчислимого сонма наших соотечественников к “другим берегам”. И таких мест в Ялте несколько...

Например, историю Багреевского расстрела можно косвенно восстановить по малоизвестной книге оказавшегося в то время в Ялте Сергея Маковского, поэта и редактора знаменитого “Аполлона”, — “На Парнасе „Серебряного века”” (Мюнхен, 1962):

“...Трагедия занятия Крыма венгерскими коммунистами Бела Куна всем известна. Страшнее всего о ней сказал Максимилиан Волошин, спасаясь в своем Коктебеле:

...Многие из людей... не успевшие или не захотевшие бежать, были убиты бесчеловечным образом... и 80-летняя старушка милая княгиня Барятинская, и Мальцовы, старшие и младшие. Вместе были убиты мои друзья-симеизцы: Мальцовы Иван Сергеевич и сын его Сергей Иванович с женой Марией Барятинской (беременной третьим ребенком. — С. Н.), и Семенова и ее отец генерал; всем по очереди пуля в затылок. Бела Кун не тронул только малолетних сына и дочь Сергея Ивановича Мальцова, которых увезли вглубь России. Лишь со временем удалось их выписать за границу через английское посольство. Я встретился с ними десятью годами позже в Париже у моего старинного знакомого князя В. В. Барятинского...”

Здесь о каждом имени можно говорить как о зияющей кровоточащей ране. Княгиню Марию Владимировну Барятинскую, занимавшуюся благотворительностью, сделавшую так много для развития культуры Крыма, собирательницу картин (они сейчас украшают стены трех крымских музеев), и ее мать, Надежду Барятинскую, беспомощную старуху в инвалидной коляске, привязали к грузовику (об этом поведала Н. Л. де Брант, правнучка Н. Барятинской, ныне живущая во Франции и недавно побывавшая на месте гибели своих близких) и вывезли к месту расстрела. По лесу на дачу Фролова-Багреева проехать нельзя — значит, дюжие палачи несут на руках немощное парализованное существо, чтобы убить его через несколько минут.

Или Мальцовы, благодаря которым маленький приморский поселок Симеиз в начале века превращается в процветающий курорт. Во всех путеводителях тех лет их способ ведения хозяйства назван образцовым: они закладывают виноградники, строят виноподвалы, с их именами связано упоминание о первой Симеизской обсерватории... Плата за это одна — пуля в затылок! Спасибо товарищу Бела Куну, хоть детей пощадил. Об их дальнейшей судьбе рассказала та же Н. Л. де Брант. Звали их Николай и Анастасия. Каким-то чудом их удалось переправить в Сибирь, потом в Европу, в Париж. Анастасия Мальцова жива и сейчас — живет в Брюсселе. Ей 79 лет. А вот о судьбе дяди Николки (так она его называет) ей известно меньше: знает, что он умер и что его внучка Мария, итальянка по рождению, стала женой Иосифа Бродского.

Вот какие “странные сближенья” таит в себе горное урочище вблизи Ялты.

История завоевания Крыма “новыми гуннами” еще, повторяю, практически не написана.

...Вышедшая в Симферополе книга А. Г. и В. Г. Зарубиных “Без победителей. Из истории Гражданской войны в Крыму” является, пожалуй, изданием пока уникальным. Авторы, профессиональные историки, работали над нею несколько лет — с привлечением необозримого числа источников: от солидных монографий и исторических работ до бесчисленных газетных статей тех лет, сохранившихся разве что в Центральном госархиве Крыма (да и то в единственном экземпляре).

Главная ценность данного исследования — это стремление взглянуть на происшедшее социальное “землетрясение” максимально объективно, не выставляя никому оценок, не занимая ничью сторону, так сказать — по-волошински. Точнее, если говорить об оценках, им подлежит сама Гражданская война как страшная веха в истории России. И Крыма в частности. Не случайно в посвящение книги вынесены слова: “ВСЕМ ЖЕРТВАМ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ”. Или, как формулируют сами исследователи свое кредо: “Наша цель, — опираясь только на факты, — уловить внутреннюю логику событий, приглядеться к их участникам, мотивам их поведения”.

Это, так сказать, главный пафос работы. Но есть и еще одна немаловажная сторона: многое из сказанного, особенно когда знакомишься с недоступными ранее материалами, звучит пугающе злободневно. Вот первые настораживающие толчки 1917 года. До военного противостояния еще далеко, но:

“Экономика страны, вопреки всем намерениям Временного правительства, продолжала катиться в пропасть. В Крыму ее спад летом — осенью 1917 года принимает характер полного развала. Промышленное производство фактически останавливается. В начале июля закрывается Керченский завод, резко сокращает выпуск продукции Севморзавод. Дороговизна, как писали газеты, порождала „безотрадную картину нужды””.

Население перебивалось как могло. “Особо раздражала население принявшая повсеместный характер скупка недвижимости теми, кто нажил капитал за время войны и теперь отнюдь не бедствовал. А нищета рядом с неправедным процветанием — прекрасный горючий материал для эскалации насилия”.

Достаточно перелистать подшивки сегодняшних крымских газет, чтобы убедиться, насколько красноречивы и актуальны эти цитаты. Вообще говоря, огромный фактографический материал, скрупулезно извлекаемый на свет из архивных недр, позволяет сделать картину происходившего стереоскопической. Один только перечень ежедневных газет, газетенок, листков и разного рода диковинных периодических изданий, выходивших в Крыму в те годы, достигает полусотни.

Книга разбита на пять больших разделов по числу “смутных” лет — с 1917 по 1921 год — и бесстрастно-документальна. Впрочем, иногда видно, что эта подчеркнутая беспристрастность дается авторам нелегко. Но ведь жесткие рамки подобной манеры изложения были заявлены ими заранее. Однако очень трудно оставаться “над схваткой” (я имею в виду читателя), вникая в свидетельства бессмысленного разрушения, патологической жестокости как с “красной”, так, впрочем, и с другой стороны. Вот 1918 год:

“8 — 15 января ареной ожесточенных боев становится Ялта. В ночь на 9 января матросы прибывшего из Севастополя миноносца „Гаджибей” вступают в сражение с эскадронцами^[1]. Участвует также авиация. Город переходит из рук в руки. Корреспондент столичной газеты свидетельствует: „Паника создалась невообразимая: застигнутые врасплох жители бежали в одном белье, спасаясь в подвалах, где происходили душераздирающие сцены... На улицах форменная война: дерутся на штыках, валяются трупы, течет кровь. Начался разгром города”. Ялта в конце концов была взята матросами. „Расстреляно множество офицеров. Между ними князь Мещерский, Захарато, Федоров. Расстреляны также 2 сестры милосердия, перевязывавшие татар”. Жертв насчитывалось до 200 человек” (газ. “Петроградское эхо”)^[2].

Это большевики. Или, во всяком случае, анархиствующие матросы. Но, как известно, всякое действие рождает противодействие. Вот как в книге сообщается о событиях времен кратковременного властвования А. И. Деникина:

“Мартиролог жертв деникинского режима никогда не будет полным.

Август. Расстрелян за службу у большевиков офицер царской армии И. С. Статковский. Приговорены военно-полевым судом бывшие матросы Я. Карнаухов, Л. Каплин и другие. Расстреляно несколько совработников.

Сентябрь. Расстрелян за „благоприятствование властям Советской республики” Н. Соломко.

Октябрь. Казнены И. Омельченко и его жена (служба в советских учреждениях), Ф. Романенко, В. Варшадский, М. Устименко, П. Тупицын, А. Шнуров (сочувствие советской власти), С. Семенюк (агитация против Добровольческой армии)...”, “У нас нет даже приблизительных цифр о числе замученных и засеченных шомполами до смерти, но происходившие ежедневно расправы с рабочими говорят о том, что число это было огромное” (Штейнбах Е. М. Профессиональное движение в Крыму: 1917 — 1927 гг. Симферополь, 1927, стр. 46, 50).

Подобные “выбранные места” можно множить до бесконечности. В этой кровавой каше, когда противоборствующие силы, подчас просто расположившиеся в разных концах одного города, мобилизовывали под угрозой смерти — каждая в свои отряды — жителей близлежащих улиц, заставляя брата идти на брата, а сына на отца, невозможно разобраться. Победителей здесь уж точно не было.

И все-таки не следует забывать, что жестокость добровольцев была лишь ответом на зверства большевиков, никак не сопоставимым с их беспределом.

Помимо скрупулезного описания боевых действий, помимо множества удивительных человеческих судеб, освещенных в книге, здесь дотошно исследованы экономические, социальные, национальные и политические причины, приведшие к трагическому противостоянию на берегах благодатного побережья, предназначенного, кажется, ко всему, кроме того, что на нем случилось.

...В лесу, на месте Багреевского расстрела, о котором говорилось выше, сейчас стоит простой деревянный крест. Когда в поисках захоронения там шурфили слежавшуюся землю, бур, с натугой пройдя около метра, вдруг провалился на глубину четырех метров, словно в пустоту (четырехметровый слой органических останков!), и оттуда ударила черная страшная вода, а по лесу распространился невыносимый, зловещий запах — запах, который живому человеку сравнить просто не с чем...

И в заключение еще одна цитата, как бы подводящая итог трудным размышлениям авторов над судьбою Крыма:

“Доколе же Крыму пребывать полигоном выяснения отношений, полем столкновения интересов и бикфордовым шнуром гражданских и национальных конфликтов? Неужели население полуострова так и останется, как это было в 1917 — 1921-м, 1929 — 1930-м, 1944-м, 1954-м, 1991 — ? годах, лишь объектом давления сторонних вожделений, заложником властных игр, пленником геополитической случайности?

Если так — то гражданская война здесь будет продолжаться вечно”.

Ялта.

^[1] Эскадронцы — крымско-татарские воинские подразделения, подчинявшиеся Таврическому губернскому совету народных представителей (СНП).

^[2] Между прочим, все это варварское кровопролитие происходит на улицах города, еще недавно бывшего “символом покоя и неги”, а через год с небольшим подобные ужасы опишет в своем ялтинском “Дневнике” о. Сергий Булгаков, ставший к тому времени священником ялтинского собора Александра Невского (см.: О. Сергий (Булгаков). Из “Дневника”. — “Вестник РХД”, № 129-130).